Замкнутый круг

После выздоровления Гэбриэль вернулся в Эски-Джумая и первым делом отправился на старый рынок. Август скоро нашёлся в лавке с дорогими восточными тканями. Стоя возле горбатого османа-торговца, он проводил рукой по переливчатому узору дамаста и, потупив взор, внимательно слушал собеседника, который, в свою очередь, почтенно склонившись, нахваливал свой несравненный товар. — Ван Хельсинг, — францисканец не счел нужным отвлекаться от нелегкого выбора. — Слышал о княжеской утрате. Передайте ему мои… — Вряд ли ему нужны чьи-либо сожаления… Притворившись, что не заметил дерзости, Август перешёл к шелковым отрезам. — Несчастная. Родители уложили её лицом вниз? Сжав крепко кулаки, Ван Хельсинг промолчал. Церковники не дали предать тело Елизаветы кладбищенской земле, и княжну по негласному обряду захоронили на меже, лицом вниз, как заложную покойницу. Гэбриэль знал, что местные поверья могли сотворить гораздо большее зло, обрекая ее душу на скитания по земле. Но, заклиная Господом, отец-боярин запретил Дракуле и кому-либо из его людей даже близко приближаться к телу девушки. Все это было известно Ордену. Как они ещё не узнали про упущенную реликвию? — Видимо, боярские семьи не очень довольны Дракулой, — не скрывая свою безразличную осведомленность, Август ткнул пальцем в понравившуюся ткань. — Орден должен помочь… — Ордена не существует, — резко оборвал францисканец. — Мы не можем помочь ему собрать войско. — Пусть поможет Церковь! Сощурившись, Август измерил Ван Хельсинга презрительным взглядом. — Ты думаешь, что Папа станет помогать своенравному воеводе, жестоко расправляющемуся с неугодными? Или он станет помогать безнаследному господарю, сведшему в могилу свою жену? Не удержав гнева, Гэбриэль схватил монаха за грудки: — Еще недавно вы хотели посвятить его в рыцари, а теперь клеймите как Иуду! Вы же знаете, победа над османами — общее дело. В конце-концов, вам нужно Копье или нет? Оставшись спокойным, францисканец высокомерно зашипел: — Ума не приложу, почему Капистран в тебя так верил. Выдернув хабит, он отряхнул его, будто от грязи. — Была бы моя воля, Ван Хельсинг… Была бы моя воля… Но… Папа сделает все посильное, чтобы король Венгрии оказал помощь. — Постум болен, все знают, что со дня на день… — У Венгрии будет новый король… Хотя после разорения Дракулой трансильванских земель… Окинув Августа брезгливым взором, Гэбриэль поспешил уйти. Но в последний момент он вдруг решил задать другой, давно не выходивший из головы вопрос: — Что будет с копьем, если оно окажется в наших руках? На лице немца проступила уродливая улыбка, и он, подмигнув, ничего не ответил. Раздосадованный неудачным разговором Ван Хельсинг поспешил ко двору, боясь, что задержавшись надолго, попадет в немилость. По дороге он встретил Баро и Гожо, неторопливо шедших от дома кузнеца. — Доброго дня, князь Гэбриэль, — прокричал еще издалека молодой воин. — Как здоровье? — Вашими молитвами, — улыбнулся монах. — Почти восполнил силы. — Славно слышать, — отозвался Баро, но по глубоким складкам на лбу можно было догадаться, что лучник чем-то обеспокоен. Прихрамывая на одну ногу, он косился на монаха, не решаясь спросить. — Ну же, в чем дело Баро? — рассмеялся Ван Хельсинг. — Чего такой хмурый? — Правда ли, князь Гэбриэль, что мы пойдем к османским крепостям на Дунае? Монах вздохнул: — Господарь еще не принял решение. — Отговорите его… — Почему? — Всем известно, что армия султана и счета не имеет. Что валахи смогут сделать против них? Не имея права лукавить перед братьями по оружию, Ван Хельсинг ответил: — Мы не сможем ничего изменить. Рано или поздно, нам придётся столкнуться с врагом лицом к лицу. Как столкнулись на реке Дымбовице. — Страшно, — вдруг задумчиво протянул Гожо. — Тогда их было несколько сотен. А там… Остановившись, Гэбриэль пристально посмотрел на него: — Мне тоже, но… Гожо, ты любишь кого-нибудь? Смущённо опустив красивые карие глаза, воин зарделся: — Да. Люблю. — Тогда слушай. Слово божие гласит: в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Когда мы с вами окажемся перед врагом, помните о своих родных и близких. Тех, кого вы оберегаете. И Бог дарует вам веру. Бог дарует вам неисчерпаемые силы. Только так мы победим врага, будь то хоть сам Дьявол. — Воистину… — смутившись, старик хлопнул по спине молодого. — Воистину говорят, что Гэбриэль нам послан с небес. При княжеском дворе никто не знал, куда запропастился Господарь. Ни в покоях, ни в других комнатах его не было. Ван Хельсинг обнаружил его совершенно случайно, услышав глухой треск потревоженной тетивы. Последовав за отголосками, монах вышел на крыльцо заднего двора, где увидел практиковавшегося в стрельбе князя. Затаив дыхание, Гэбриэль наблюдал плавность каждого движения Влада, подметив, каким совершенным лучником он стал в своём учении. Очередная стрела, сорвавшись с визгом, взлетела ввысь и плавной дугой поразила глиняный горшок. — Ты всегда добиваешься своего? Князь улыбнулся, услышав родной голос: — К великому сожалению… Отложив колчан, он оперся на древко. — Что сказал твой покровитель? Гэбриэль скривил губы: — Хороших новостей нет. — Я так и знал, — улыбка не сходила с лица Влада. — Что ж, все, кого мы просили о помощи отказали. Сербы под гнетом турков, трансильванцы не желают перемирия, бояре обозлились, церковь… Твой Бог не очень-то меня долюбливает. — Кажется, всему виной твои демоны, — подтрунивая, Ван Хельсинг спустился на пару ступеней. — Что верно, то верно. Положив лук на землю, Дракула вальяжно подошёл к крыльцу: — Остаётся полагаться на самих себя. — Ты ведь знаешь, что силы неравны? — Да, но с тобой я обретаю мужество…-Влад перепрыгнул через несколько ступеней, оказавшись совсем близко, дразня Гэбриэля редким порывом благосклонности. Монах отступил назад. Ему казалось, что переменчивое настроение Дракулы спустя несколько недель после смерти Елизаветы несло под собой лживое притворство. Что, если он любил её? Что, если так он пытается скрыть свою скорбь? Ревность к мёртвым... Хуже было только то, что Гэбриэль по-прежнему считал себя виновным в её смерти, так же как и князь. Необъяснимая, охватившая Ван Хельсинга тоска разверзла широкую, непреодолимую пропасть под его ногами. «Боящийся не совершён в любви» — вспомнил он с грустью слова, что не договорил при Баро и Гожо. Как можно было иметь помысел ободрять людей, сомневаясь в самом себе? — Князь, я… я… должен уединиться для молитвы… Развернувшись, он взбежал наверх, но услышал как господарь прохрипел за его спиной: — Тот, кому ты молишься, отнял у меня все… Моего отца, моего брата, мою жену, моего наследника… Но, кажется, ему и этого мало. Он хочет забрать тебя, моя любовь… Гэбриэль! Он разъяренно выкрикнул имя, но смущённое сердце монаха было не в его власти.