Замкнутый круг

Пока сани мчались прочь от замка, через охватившие город развратное веселье, Гэбриэль предавался мечтам о том, что когда-то в будущем его сладкие речи смогли бы влиять на Господаря с той же силой, что и на знатных дам. — Снимите маску, князь. Я уже догадалась, кто вы. Обольстительная улыбка украсила лицо Дракулы: — Давно хотел это сделать. Если бы не мой друг… — Ваш друг спас Вам жизнь, — Маргит нахмурилась. — Довольно бездумно было появляться в новом доме Корвинов. — И всё же, раз мы здесь, в большей мере нас спасла супруга королевского регента, — Влад покосился на Ван Хельсинга, намекнув, что ему тоже следует открыть лицо. Развязав узелок, монах положил опостылевшую маску на колени. — Да Вы, князь Гэбриэль, ещё красивее, чем я ожидала! Посмотри, Илона. Сидевшие друг напротив друга Ван Хельсинг и девушка закраснелись стыдливым румянцем. — Чем мы можем отблагодарить Вас за столь неоценимую услугу? — нетерпеливо и нервно спросил Дракула, решив во что бы то ни стало сменить тему. — Моя услуга безвозмездна, — женщина пожала плечами. — Но риск, который Вы понесли несоизмерим с… — Риск оправдал мои ожидания, — Маргит улыбнулась и подмигнула Ван Хельсингу. — Тогда, — князь раздосадованно оглядел монаха. — Если Вас не затруднит… Отпустите нас здесь. — До переправы далеко… — Так же далеко, как и до опасности. Еще раз спасибо за помощь. Род Дракулешти возвращает долги сполна. Трижды стукнув кулачком по крыше саней, Маргит остановила экипаж и на прощание позволила спутниками поцеловать ее руку. — Если, князь Гэбриэль, Вы еще раз окажитесь в Буде — дайте мне знать. Ван Хельсинг проводил смущенным взглядом сани, взметавшие ввысь белоснежные вихри, а затем внимательно посмотрел на своего Господаря, будто пытаясь уличить его в преступлении: — Как это понимать? Влад обежал взором крутой берег, который сливался своей сумеречной синевой с застывшими ледяными оковами реки. — Если ты хотел услышать, что я ревновал. То… — То?.. — Гэбриэль встал за его спиной, заметив содрогавшиеся от холода плечи. Ответа не последовало. — Ты замёрзнешь, — Ван Хельсинг, не дождавшись ни правды, ни лжи, снял с себя плащ и хотел было отдать его Владу, но тот не позволил. — Скажи, что будет, если мы доберёмся живыми до моего брата? — Я не знаю. — Когда мы… Когда я убью Раду. Я должен знать, что… — Всё не так просто. — У церкви никогда и ничего не было просто. Ван Хельсинг бросил плащ и, застревая в глубоком снеге, стал спускаться к омертвевшему в холоде Дунаю: — Не олицетворяй меня с папским престолом… Еще неизвестно, доберёмся ли мы до Мехмеда живыми, или наши головы прибудут к нему раньше. Он слышал, как Дракула следует за ним, стараясь не нарушать треском твёрдого наста безлюдную тишину городской окраины. Оказавшись возле ледяной кромки, освещенной лунным оловом, монах обернулся: — Перейдём здесь? Он с трудом разглядел князя, остановившегося посреди вырванных с корнем многолетних деревьев. На земле остались следы большого пепелища, где разводили костёр лесорубы, видимо, давно покинувшие это место. Влад стоял к нему спиной, и его тело сильно трясло. — Нам нужно вернуться на ту сторону, пока… — Гэбриэль… — голос Дракулы звучал сипло и необыкновенно взволнованно. — Подойди ко мне… Ван Хельсинг и сам почувствовал дрожь, приблизившись к князю. Остановившись совсем рядом, он ощутил на щеке его тёплое дыхание. — Мое солнце… — рука Дракулы пробежала по взъерошенным волосам, и зацепилась за бархатный воротник. — Моя радость… Он склонился к самому уху Гэбриэля, проговорив нервным и надрывным шёпотом: — Когда я взгляну смерти в лицо, её глаза будут того же цвета… — Ты никогда не… — от скользнувшего по коже тепла Ван Хельсинг не нашел в себе сил, чтобы продолжить. Князь отстранился: — Когда ты рядом… Мне кажется, что я не имею права говорить… Что я не имею права дышать… Я… — Что? — Я… — Скажи… — Черт… Я люблю тебя! Доволен? Люблю! Безумно! Непослушными пальцами Гэбриэль вцепился в золотые пуговицы, резко срывая их с петель. — Повтори, — захрипел он, и ладонь пробежала по горячей вздымающейся груди и ключице князя. — Я хочу тебя… — захлебываясь в собственном желании, Дракула оставался недвижим. Он позволил Ван Хельсингу расстегнуть до конца его рубашку и издал громкий стон, когда холодные губы возлюбленного коснулись шеи. Монах чувствовал себя человеком, осуждённым на казнь. Бесповоротно, несправедливо и с непочтительной ко всем святым непокорностью. Он безуспешно старался сдержать себя, но проснувшийся звериный порыв, заставил с силой оттолкнуть князя к подсеченным, покрытым чёрной землёй кореньям дерева. Измученно опадая под каждым прикосновением, Дракула хватался за песок и гниющий ил, беспрестанно срывая с уст вожделенное имя… Его тело билось в судорогах, будто перенося нестерпимую боль… — Повтори… — без устали шептал Ван Хельсинг. А в ответ слышалось исступленное «люблю», сотканное из равновеликих нитей похоти и святости, наполненное бесконечным счастьем и таким же бесконечным страданием. Охватив запястье господаря, Гэбриэль поцеловал стянувшийся шрам — нерушимую клятву их взаимной верности. — Ты — вся моя жизнь, Влад. Все мое существование… Осыпая поцелуями ладонь князя, он прижался к замерзшим, измазанным грязью перстам. Дракула аккуратно скользнул безымянным, украшенным орденским перстнем, между приоткрытых губ, сладостно застонав от жара влажного языка. И Ван Хельсинг уже не принадлежал сам себе. Его тело и дух пронзали черноту тех пределов, где раньше жил только страх. Сейчас у него был один господин. Ни дьявол, ни бог. Только он. — Ты — венец творения. Ты — моё самое красивое, самое драгоценное воспоминание, — прошептал монах, стаскивая с себя бархатные одеяния. Зарычав в ответ, Влад страстно охватил ладонями бедра возлюбленного, стоявшего перед ним на коленях. — Я — твой! — лихорадочно зашептал он, прерывая слова обжигающими плоть поцелуями. — Гэбриэль! Ты слышишь? Я твой… Твой… Держа князя за скулы и подбородок, монах заглянул в серую бездну его глаз. Даже если бы он лгал, даже если бы это все было сном, Ван Хельсинг прошёл бы через тысячи мук и смертей, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось, чтобы оно было вечным. Он развернул Дракулу спиной к себе, крепко сжав его плечи, вдавливая их в грязь, которую не мог обелить даже самый чистый снег. Навалившись весом всего тела, он чувствовал как волнами по стройному мраморному стану любовника проходит не унимавшийся ни на мгновение трепет. Ван Хельсинг охватил шею господаря одной рукой, слегка удушая, второй избавил себя и его от тканей, разделявших их. — Я молю тебя… — прохрипел Влад, закрыв глаза. Яркий, непрерываемый свет, венчавший стремительное падение. Он слышал свой крик, подавленный глухой темнотой ночи, когда его плоть оказалась внутри столь желанного им тела. Он чувствовал, как отзывается любовник на каждое движение, слышал тот же, совершенно зеркальный крик. Он тонул в густых волосах, пропитанных запахом талой воды и песчаного сандала. И был безумен в своей любви…