Замкнутый круг

Он дотронулся до спины, на которой танцевали плавные тени. Превращенная своей же страстью в беспомощный огарок, свеча продолжала биться в агонии, распуская золото. В любое мгновение комната могла погрузиться во мрак, и Гэбриэль боялся, что больше не сможет видеть это безупречное тело, это изувеченное стрелой плечо, эти переменчивые отливы на черных волнах волос. Чувствуя под подушечками пальцев шелковую мягкость, он нежно касался кожи, стараясь не потревожить сон возлюбленного. «Хорошо, что ты спишь,» — с облегчением подумал он. Но, скользнув по одеялу, холодная рука цепким хватом сжала горячую ладонь Ван Хельсинга, остановившуюся на мраморе точеного бедра. — Если это сон… — неожиданно промолвил Влад. — Если это сон, Гэбриэль… Я не хочу, чтобы он заканчивался. Монах нервно закусил губу. Долгая ночь перерастет в другую, более глубокую и уже не знающую рассвета. Войско было собрано и стояло с покорностью у стен господарского двора, в ожидании, пронизанном холодным ветром и непроглядной тьмой. Через несколько часов они отправятся в столь долгожданный и суливший гибель поход за Дунай, к османским крепостям. — Я должен вернуться в свои покои… Но он не хотел. Он пытался запомнить все мельчайшие детали, заклиная самого себя — никогда… никогда не забывать их, дорожить ими до самой смерти. Резко вскочив в постели, Дракула схватил запястья Ван Хельсинга: — Останься! — сжимая в бессилии руки, он пытался удержать время, которое зыбучим песком осыпалось сквозь побелевшие пальцы. В глазах князя отразилось прежде никогда не смущавшее его взор отчаяние. И, полностью покорившись этому чувству, он прошептал: — Я молю тебя… Уголки губ Гэбриэля чуть дернулись: — Не думай, что я умру в первой же битве. Но он не знал наверняка… Теперь, когда он вспоминал тот отряд, столь ловко и просто захвативший Дымбовицкую крепость, город радости, оберегаемый им самим так тщетно… Влад смотрел на него, пронзая насквозь гнетущим молчанием. — Несправедливо… — задумчиво произнёс монах, словно не замечая покалывания в занемевших руках. — Кажется, мы должны были родиться в другие времена… Ослабив, наконец, хватку, Дракула опустил ресницы: — Встретились бы мы, не будь я опальным князем, трусливо прятавшимся от врагов? — Понравился бы я тебе, не став францисканцем? — Ван Хельсинг лукаво улыбнулся в ответ. Склонившись, Влад ласково охватил лицо любимого ладонями и едва коснулся губами лба: — Во все времена… Он отстранился, рассматривая словно в первый раз лицо монаха. — Что будет дальше? — с грустью, испортившей твердость и непоколебимость голоса спросил Гэбриэль. — А что говорит Господь? Ты ведь часто к нему взываешь, — Дракула дерзко ухмыльнулся. Вздохнув, Ван Хельсинг приподнялся на мягкой подушке, немного отдалившись от князя: — Я прошу у него сил. Прошу защиты. — Ты просил его защитить тебя от любви ко мне? — Никогда. — Почему? «Почему?» — повторил про себя монах, не находя ответа. Он должен был умолять бога избавить его душу от греховной связи, вразумить на нелегком пути, но погружался все глубже и глубже в свое искушение, не зная раскаяния. — Ради тебя, — торопливо, чуть задыхаясь, зашептал Влад. — Ради тебя одного я готов дойти до самого ада, лишь бы ты заполучил это проклятое копье. Этот щедрый подарок человечеству, несущий одни несчастья и смерть. Я убью родного брата. Если смогу — доберусь и до султана. Пусть моё войско сгинет целиком. Я не буду ни о чем сожалеть… Просто скажи мне… Если я сделаю это для тебя… во имя тебя… кому?.. Кому оно достанется?.. Едва слышно он простонал: «Я должен знать…» Внутри, где-то очень глубоко Ван Хельсинг почувствовал разрастающуюся, пока ещё не в полной мере осознанную тревогу. Он вдруг ясно представил, как господарские покои проваливаются в пустоту, оставляя его один на один с чем-то ужасным… Куда более ужасным, чем все встречавшееся прежде. В этой пустоте он видел чуждого, незнакомого человека с чертами лица столь милыми ему до сих пор. Человека, который может предать для достижения полной власти. Человека, который легко притворяется. Человека, которому удалось воспользоваться его глупостью. Он видел предателя. От страшного видения у Гэбриэля чуть не проступили слезы, но он не выдал себя. Не позволил Дракуле заметить помутнение его рассудка. — Орден не посвящает меня в свои дела, — сухо отрезал рыцарь. — Хоть и отправил именно тебя?.. Ты думал, что будет, если ты погибнешь? — Если я умру, я отвечу перед Господом. Земные дела мне будут безразличны. — А как же я? В вопросе звучала беспредельная тоска, заставившая Ван Хельсинга изгнать из своей головы сомнения. Возлюбленный не мог предать. — Я лично отвезу копье в Ватикан. Пусть Его Святейшество определит судьбу реликвии. — Ты уедешь навсегда? Покачав головой, Гэбриэль все же отвел глаза: — Если мы преодолеем смерть, то кто посмеет нас разлучить? — он выждал паузу, заметив как неправдоподобно звучали его слова для Влада. — Все изменится. Ты получишь протекцию Церкви, а через нее добьешься милости венгерского короля. — Мне не нужны подаяния от церкви, которой я не служу. Мне не нужна милость короля, чей проклятый род истреблял мою семью… — гневно прохрипел гордый князь. — Ты — все, что у меня есть. — Тебя и меня осудят… У нас не было и не может быть будущего. — Так ты останешься со мной, мой ангел из северных земель? До моего последнего вздоха? — Оставаясь верным клятве… Я буду с тобой до самого конца. Каким бы он ни был. Огонь свечи давно растворился во мраке, оставив их в объятиях друг друга. Пока где-то вдалеке не разрезала небо лазурная рассветная нить.