Заставь меня подчиниться.

Рассматривая мелькающие огоньки, что казались более тусклыми за толщей тонированного стекла, размышляла об исходе этого вечера, да и в целом, о своём сегодняшнем поведении. Я никак не могла понять, что же во мне изменилось, внутри перестроилось, заставив испытывать пламенную ревность. Словно в доли секунды осознала о потребности этого человека, и о вездесущем собственничестве, которое кажется, никогда прежде не посещало меня. Все эти чувства засели там, до невозможности глубоко, порождая нечто новое, более важное. И тело охватила дрожь, стоило крепким ладоням обхватить мою талию, притягивая ближе, буквально кладя на себя. — Иди ко мне, — прошептал тихо, прямо в густые волосы. А внутренности будто надулись, разливая тепло и ласку, заполняя их давнюю нехватку. И тут же окутавшее ощущение того, что ты в безопасности под вечным надзором рук парня, обхватившего меня так сильно, что ненароком почувствовала себя хрупким цветком, что только лелеять и оберегать нужно. Едва войдя на порог нашего дома и скинув пальто, мой разум был одержим одной единственной мыслью – поскорее снять вот это всё, что доставляло дикий дискомфорт. Слегка поёжавшись от гуляющего по дому сквозняка, я направилась в ванную, между тем, снимая каблуки.

***

Как только сегодняшний день был смыт, Эва вышла из душа, распутывая длинные волосы и справляясь с водными струйками, катившимися по телу, махровым полотенцем. Пройдя в центр комнаты, девушка захлопнула настежь открытое окно, оставив холодный остаток струиться по помещению. — Эва? — послышался громкий тембр, пробравший до россыпи мурашек. Шатен надвигался размеренным шагом, даже ближе к медленному. Его волосы были мокрыми и растрёпанными, а только присутствовавшие шорты, оставляли обнаженной всю верхнюю часть. — Что-то хотел? — совершенно неожиданно обернулась рыжеволосая, широко распахнув глаза, в который раз задавая тот самый вопрос. И как бы Шистаду не хотелось проорать, мол «да, хотел», а после хрипло прошептать, словно пробуя на вкус каждую букву сладкого «тебя, милая», сдержался, отчаянно понимая, что решает не он. Настигнув девушку в доли секунды, сдавливая и вжимая в себя её маленькое тельце, уткнулся в бархатную шею. — Ты чего? — вздрогнула та, чуть ли не промурчав от такой приятной близости. Такой запретной. Когда Кристофера раздирает от своего невластия, от душащего желания и накалившегося напряжения. Мысленно скулит «да, ничего. ничего, блять», скручивая в сотни узлов будоражащее разум влечение, пытаясь утихомирить и не выпустить. Крепче сжимает Мун в своих объятиях, довольствуясь и этим. Даже поражаясь от дозволения сего девушкой. Вот только та сама нежится в колыбели его рук, словно всё понимая, от чего и позволяет. Ведь самой нравится. Самой хочется большего. Трётся, проходясь холодными пальцами по пояснице парня, тащится от его реакции. А он не может, не может больше, совсем. Хватает за шею и целует. Мокро, развязно проникает языком в до одури вкусный ротик, и рычит от удовольствия, получив ответ на свои действия. Поглаживает за ушком большим пальцем, и впитывает вкус наслаждения, совсем не ожидавшей, но жаждущей девушки. Он не спешит отпрянуть, растягивая столь сладкий момент, и тяжело выдыхает, слыша сдавленный стон. «Зачем, господи. зачем, ты делаешь это», вытесняя всё свободное в штанах, становится дурно. Дурно от нехватки желаемого, такого нужного сейчас. — Чёртова Мун, — с хрипом шипит, прислонив девушку к стене, когда та зарывается в его уже влажные волосы, оттягивает и целует щёки, мокро проходясь по ним языком. И его с цепи срывает, от накатившего блаженства и ласки, что желал лишь от неё. Решается, ведь не железный, проникнув под тонкий шёлк халатика, ощущая разгорячённую кожу и двигается вверх по ногам, осматривая доселе необузданные участки. Срывает ненужную вещицу, получая рваный стон, бросившийся наружу. Всё мутнеет. — Господи, прости, — задыхается, — я так пиздецки хочу тебя, Эва-а — тягуче шепчет, близясь к кружеву.