В Огайо всегда пахнет сиренью

Отныне моя жизнь разбивается на несколько коротких этапов. По возвращению домой я обнаружил, что в комнате убрано почти всё, что можно было вернуть в первоначальный вид, и почувствовал предательский укол вины прямо в сердце. Может, всё это время я и сам неправильно понимал смысл, который мама пыталась донести до меня? Несмотря на то, что я обошёлся с ней крайне пренебрежительно, она всё равно навела чистоту там, где я уже не надеялся на порядок. Удивительно, сколько ошибок родители способны простить своим детям. У меня оставалось мало времени. Даже слишком мало, две недели почти ничего не значат, и они пролетят так быстро, как никогда раньше не пролетали четырнадцать дней. И я всё ещё понятия не имел, что мне делать, к чему стремиться, как выживать с осознанием, что в один момент он просто перестанет дышать. Я слишком много думаю, чёрт, слишком много думаю о нём. Почему происходит так, что некоторые люди становятся для нас чересчур важными и близкими, даже если на самом деле таковыми не являются? Даже спустя десятки лет некоторые вспоминают о прошлом и думают, как было бы всё-таки здорово вернуть всё назад и испытать всё то же самое снова. Вот только в моём случае ни о каких десятках и речи быть не может. Я буду вспоминать не его голубые волосы, почти всегда небрежно растрёпанные и пушистые, не его карие глаза с блекло-зелёным отливом, который возможно заметить исключительно при свете ослепительного солнца, не его манеру выставлять меня полнейшим дураком на фоне всего известного человечеству; я буду вспоминать лишь одно мгновение, когда своими глазами застал момент расставания сознательного разума с жизнью. И ничего, кроме боли, я не смогу испытать. Такова моя роль в этом печальном сценарии без единого шанса на счастливый конец. После инцидента в мой день рождения прошло уже пять дней. Я и не пытался связаться с Джошем, пока он ещё жив. Мне казалось, что ему это не нужно, и как бы сильно мне не хотелось, от меня всё ещё ничего не зависело. Сегодня в меня не влезла даже кружка кофе, я пролежал в постели до двух часов дня и вышел на улицу только для того, чтобы прогуляться с Лизой. Голова кружилась от отсутствия здорового сна, ноги едва волочились по земле, я вдыхал ненавистный мне воздух, смотрел вокруг и не видел ничего, что могло бы удержать меня в живых. В случае моей смерти о Лизе всё равно позаботятся: Зак любит её почти так же сильно, так что без проблем согласится унаследовать хозяйство. Родители же лишатся тяжёлого камня в семье. Всё будет честно и хорошо для всех. Но эта мысль прямо противоположна тому, что писал для меня Джош, а я не уверен, что готов взбунтовать против них, не уверен, что способен ослушаться просьбы умирающего. Люди вокруг так сильно увлечены жизнью, стремятся к чему-то важному, достигают высот и заводят любящие, благополучные семьи. И Джош просил и меня присоединиться ко всеобщему движению счастья и жизнелюбия. Всё дело в том, что я не видел ни в чём смысла, мне не интересно, как работает механизм автомобилей, не интересно, как оплачивать счета и коммунальные услуги, мне честно до лампочки, как люди находят друг друга и женятся. В том самом конверте, помимо письма, я обнаружил карту и чек на довольно внушительную сумму. Сначала я планировал вернуть деньги или хотя бы не снимать их вообще, но, оставив собаку дома, я спрятал квитанцию в карман и поехал в ближайший банк на велосипеде. Мне казалось, что так он откупается от меня, пытается загладить свою вину посредством тех денег, которые ему больше не понадобятся. Но, если честно, раз они ему не нужны, почему бы и нет? К чёрту моральные принципы, мне-то деньги не помешают уж точно. Что ж, должен признать, в последние дни своей жизни Джош оказался даже чересчур щедрым, и банкир выплатил мне сумму в три месячные зарплаты. Этой суммы вполне достаточно, чтобы прожить в нынешних условиях как минимум полгода. И это если учитывать, что треть придётся выплатить родителям. Может, стоит снять квартиру, или хотя бы комнату на первое время? Удивительно, ещё только вчера я задумывался о смерти. Собираясь ехать домой, я обнаружил, что у меня совершенно не осталось физических сил. Суставы болезненно ныли, такое ощущение, будто под ногами залили бетон, а зимний холод продирал чуть ли не до самых костей. Мой рюкзак наполнен деньгами, на плечах джинсовая тёплая куртка, а я стоял неподвижной скалой и не мог пошевелиться, мысленно вырабатывая план дальнейших действий. Попробовать позвать на помощь прохожих? Чёрт возьми, голова кружится. Виски мучительно пульсировали, последнее, что я запомнил перед тем, как отключиться, бегущую навстречу девушку с ребёнком под руку. Она подбежала ко мне, беззвучно шевеля губами, а дальше всё — пустота.

***

Я проснулся с каменной головой. Перед глазами ничего не было видно, всё тело будто парило в невесомости отдельно от головы, я сделал попытку пошевелиться, но любое движение доставляло боль. Такое ощущение обычно после того, когда долгое время сидишь неподвижно. Первая мысль: я умер и попал в ад. Но нет, это всего лишь палата больницы. Звук кардиограммы, измеряющий биение моего сердца, нарушал идеальную тишину, я прислушался. Ничего, кроме аппаратуры. Пролежав ещё какое-то время в бездействии, к телу постепенно вернулась чувствительность, я осторожно выдернул из вены катетер от капельницы, прочие провода и приподнялся на локтях, всё ещё слабо потирая голову. — Проснулись? Хорошие новости, — я перевёл взгляд на вошедшую девушку в белом халате и мысленно отметил, что её губы изогнулись в недовольной ухмылке. В мгновение ока катетер вновь был введён в вену, а меня уложили обратно на подушку, как маленького беспомощного мальчика. — Сколько раз в день вы питаетесь, мистер Джозеф? — заметив на моём лице замешательство, она тут же поправила себя: — Когда в последний раз вы что-нибудь ели? — Э-э… это важно? — Поскольку вы оказались в больнице, да, это важно. Очень важно. Помните, как потеряли сознание? Девушка открыла блокнот и приготовилась делать записи, смотря на меня сверху вниз. Я не знал, что сказать в своё оправдание. Мысли по-прежнему путались между собой. — Ну, я вышел из банка и почувствовал слабость, голова закружилась… — В глазах потемнело? — Да, потемнело. Может, солнечный удар? — Смешно. В таком случае, вы первый пациент, который получил солнечный удар практически в середине декабря. А если серьёзно, — девушка придвинула стул к больничной кровати и села на него, положив ногу на ногу так, что её халат слегка задёрнулся вверх. — Ваш организм истощён настолько, что буквально пара сброшенных килограмм может спровоцировать необратимые процессы. Вы худеете намеренно, недостаток финансов или, быть может, стресс? — Худею намеренно? — Сидите на диете? — Я похож на человека, которого заботит собственная фигура? — Вы мне скажите. Моё профессиональное мнение — вы похожи на человека, который голодает. Не знаю, намеренно или нет, но факт остаётся фактом. — Вы психиатр? Она коротко кивнула и продолжила писать что-то на бумаге. — Так значит, вы убеждены, что я болен анорексией? — Это я и пытаюсь сейчас выяснить. Может, ответите на вопрос? — Какой Из? — Когда в последний раз принимали пищу? — Думаю, прямо сейчас. Что это? — я указал на стойку для капельниц. — Всё верно, это — внутривенное кормление, так что можете позабыть о своём урезанном калораже, здесь такие штуки не срабатывают. Наверное, мне было настолько скучно и, к тому же, невыносимо одиноко, что я решил разыграть представленную ей роль и двигаться по навязанному сценарию. Тайлер Роберт Джозеф — грёбаная анорексичка. Я даже не до конца осознаю значение этого слова, какая из меня анорексичка, чёрт подери? — Очень жаль, быть мне навеки жирным уродом. — Наигранно сожалеющим голосом простонал я и тяжело сглотнул, закрывая веки и с трудом вспоминая всё, что только знаю о расстройстве пищевого поведения. Ничего я, в общем-то, и не знал. — А мне вашим психиатром. — Неплохая идея, я только за. Только с одним условием… Когда меня выпишут? — Как только состояние стабилизируется, молодой человек. Мне бы очень хотелось подержать Вас недели две, но это не моя прерогатива. — По закону я могу выписаться прямо сейчас. — Прямо сейчас в больнице нет Вашего лечащего врача, так что сомнительное утверждение. Что послужило причиной Вашего желания сбросить вес? — Я жирный урод, а жирных никто не любит. Достаточно убедительно? Уверен, за период своей практики она слышала это миллион раз. — У Вас есть определённая цель, или Вы слепо стремитесь к меньшему весу? — Допустим, у меня есть цель. Выбраться отсюда как можно быстрее. Каковы мои шансы? — На данный момент нулевые, мне жаль. Вы знаете свои параметры? Я сделал вид, что пытаюсь вспомнить, после озвучил первые пришедшие в голову цифры: — Рост метр и семьдесят пять, вес шестьдесят один или два. Её выражение лица ничуть не изменилось, разве что девушка отрицательно покачала головой. Кажется, я ошибся. — Сможете подняться? Мне нужно измерить вес. — Кажется, этим должен заниматься врач или медсестра, разве нет? — Никогда не были на приёме у психиатра? Мы измеряем параметры всем пациентам с расстройством пищевого поведения, чтобы отслеживать прогресс или регресс. — Так Вы точно уверены, что у меня анорексия? Она лишь улыбнулась, встала на ноги и, положив бумаги на тумбочку, обошла кровать и приступила к отсоединению от меня всех игл и присосок кардиограммы. Дышать стало легче. Придерживая меня за локоть, она вывела меня из палаты и направилась вперёд по коридору, по пути здороваясь с медсёстрами и другими пациентами. Скоро мы оказались в небольшой процедурной, оснащённой ярким светом, девушка указала на напольные весы и сказала, что я не должен бояться, видимо, пытаясь поддержать измученного загонами подростка. Я без задней мысли ступил на чёртовы весы и, если честно, мне было вообще до лампочки, каким будет результат. Меня никогда не заботила собственная фигура, и сама мысль о том, что я грёбаный псих с комплексами, вызывала исключительно усмешку. Может, анорексия и хороша тем, что таким способом я мог бы исчезнуть навсегда, но не более. Анорексия — ужасное заболевание. — Итак, Ваш вес тридцать девять килограмм. Довольны результатом? — девушка взяла меня за руку и отвела чуть в сторону к настенному длинному зеркалу, после чего попросила снять сорочку и продемонстрировать состояние собственного тела отражению в нём. Разумеется, озвученные цифры заставили меня слегка ужаснуться. Я действительно чуть не умер от истощения? Мне же всегда казалось, что подобная болезнь могла сразить кого угодно, но только не меня. Я точно знал, что у меня нет никакого расстройства, но истощение? Пожалуй, стоит подумать об этом на досуге. Я всё же стянул с себя больничную одежду, выждал секунду и только тогда решился посмотреть на себя в отражение. Ничего, кроме разочарования, я там не увидел. Ужасное зрелище. Всему виной продолжительный стресс, вероятно. — Ладно, Ваша взяла. Но я не могу оставаться в больнице дольше недели, у меня важные дела. — Накидывая сорочку, сказал я и посмотрел в глаза девушке, которая выглядела чересчур молодой для занимаемой должности. — Важнее, чем Ваша жизнь? — она сделала последнюю запись и направилась в сторону выхода, я последовал за ней и мы вышли обратно в коридор, не отходя друг от друга. Она мне понравилась. Вернувшись в палату, я подошёл к окну и выглянул наружу, на асфальт хлопьями падал и кружил пушистый снег. Времени оставалось в обрез. — Какое сегодня число? — Шестое декабря. — Могу я завтра выписаться? — Этот вопрос зададите доктору, за которым Вы закреплены. Я всего лишь дополнительная помощь, не более. Уверены, что Вам не нужно поговорить? — То есть, Вы хотите сказать, чтобы я плакал Вам в жилетку? — Если возникнет желание поплакать, разумеется. На самом деле, на сегодня моя работа закончена, так что… Приятно было познакомиться, мистер Джозеф. Прежде чем выйти из палаты, она попросила меня вернуться в постель, чтобы снова ввести витамины. Когда всё вернулось в прежнее положение, девушка обернулась у двери и назвала своё имя, улыбнувшись наименее профессиональной улыбкой. Кажется, я ей тоже понравился. — Забыла представиться, я — доктор Блэк. Поправляйтесь, Джозеф. И помните, нет ничего важнее, чем Ваше собственное здоровье. И снова очередной врач оставил меня одного. Кажется, пора завязывать вращаться в медицинских кругах.