В Огайо всегда пахнет сиренью

По правде говоря, я допускал вероятность того, что мне всё же придётся лечь в больницу, но с одним только условием: если расставание с Джошем не разобьёт мне сердце окончательно. Сегодня четырнадцатое декабря. Ровно двадцать часов разделяли меня от неминуемого. Я должен чувствовать себя беспокойно, а чувствовал лишь опустошение и нервозный озноб. Весь мир будто перестал существовать, город покрылся туманной пеленой, окутывая жилые дома и общественные здания. Цюрих, Швейцария. Отвратительный город. Официант принёс крепкий кофе, такой же горький и безвкусный, как моя душа. Мне пришлось выдавить из себя улыбку, чтобы не показаться невежливым, он же в свою очередь ответил более искренне и наконец оставил меня наедине со своим горем. Я не знал причину, по которой не последовал совету и не ворвался в жизнь Джоша раньше, чтобы предпринять хоть какое-то усилие повлиять на его решение, зато знаю теперь, что от вмешательства всё равно ничего не изменилось бы. Осматривая все эти унылые стены, я чётко сознавал реальность всего происходящего, и видел именно то, чем всё являлось на самом деле, а не то, что отчаянно вырисовывало воображение в надежде уберечь истощённый разум от страданий. На мне были почти те самые разноцветные чулки, которые так любил-тире-ненавидел Джош; чтобы заполучить их, мне пришлось потратить чуть ли не целый день, потому что нигде не было подходящего размера, и вопрос с одеждой касался буквально всего гардероба, что не мог считаться универсальным плюс-сайзом. Грустно, но за все эти дни я дважды терял сознание и бесчётное количество раз склонялся над унитазом, чтобы желудок избавился от излишнего количества желудочного сока, буквально сжигающего его стенки. С каждым днём становилось всё хуже, и сейчас я находился словно в какой-то прострации, когда душа отделяется от тела и парит где-то невесомой в воздухе. Возможно, я даже не доживу до завтрашнего дня. Я раскрыл письмо на столе, пробежал усталым взглядом по первым строчкам и тяжело сглотнул, чувствуя, как изжога раздирает горло. Слишком болезненно даже спустя столько времени. Как будто я впервые читал его. Сделав осторожный глоток, я ощутил горечь и неприятное вибрирование в груди, и сразу же отбросил идею прикончить порцию кофе до конца. Не могу сейчас пить, не могу сейчас думать, вообще ничего не могу! Джош, за что ты так со мной? Казалось, что чёрная полоса никогда не кончится. Слой за слоем она стремительно покрывала мою жизнь и даже не думала отступать. Всё как-то резко навалилось, я даже представил, будто я — капитан тонущего судна, который отчаянно пытается забить протекающие дыры. Честно? Бороться со всем не оставалось ни сил, ни желания, и я честно не знал, как буду жить дальше. Без смысла, без здоровья, без любви. Мне надоело драматизировать и считать свои проблемы центром всей огромной вселенной, но в то же время понятия не имел, как справиться с этой вредной привычкой накручивать самого себя. Завтра всё и случится. Покидая здание кафетерия, я осмотрелся по сторонам, глубоко и жадно вдохнул в себя холодный воздух и медленным шагом поплёлся вперёд через дорогу, даже не оборачиваясь на предмет движущихся машин. Собьют? Что ж, не придётся присутствовать на похоронах Джоша. К счастью или к сожалению, мне удалось миновать расстояние без происшествий. На протяжении всего дня мы с Лизой смотрели грустные фильмы, обнимая друг друга так, будто проживали последние сутки перед началом апокалипсиса. Происходящее на экрана ничуть не интересовало меня, скорее служило отвлекающим контрастом на фоне терзающих сознание мыслей. Я надел на себя футболку Джоша, которую одолжил у него ещё тогда, когда работал с ним, и чувствовал себя максимально разбито и подавленно. Вещь, когда-то принадлежавшая Джошу, наполняла комнату смыслом, мои пальцы непроизвольно сжимали края и воспроизводили в памяти приятные воспоминания, от которых становилось ещё более паршиво. Я никогда не узнаю, что творилось у него в голове, никогда не узнаю, о чём он думал прежде, чем заснуть. Никогда не узнаю, что кроется у него в подсознании, что течёт по венам и через что ему приходилось переступать день изо дня. До встречи оставалось меньше шести часов. Время то бесконечно тянулось, то летело со скоростью несколько тысяч миль в секунду. В арендованной квартире везде потушен свет, я выключил его, чтобы целиком и полностью погрузиться в беспросветную тьму и на себе почувствовать, какого это лишиться того, что позволяет глазам Видеть. Лиза тоже не спала, тоже переживала, тоже готовилась ко дню, когда её друг попрощается и с ней. Мы не были готовы, но у нас и выбора-то не было. Оставалось только сидеть и ждать, когда всё разрушится, как карточный домик. В половину седьмого утра позвонил Алекс, его голос казался мрачнее тучи. Мы обсудили детали и договорились прогуляться после... даже не могу подобрать наиболее гуманного слова. Я заварил сладкий чай с мелиссой и всё же заставил себя выпить до дна, несмотря на протестующие боли и ноющую изжогу в груди. «Сегодня мне понадобятся силы». Спустя ровно полчаса, нацепив на Лизу поводок с ошейником, я закинул сумку-почтальонку на плечо и покинул апартамены, чувствуя, как внутри всё буквально сжимается до совсем крохотных размеров. Каждый шаг давался с огромным трудом: казалось, будто гравитация настроилась против меня, и только Лиза помогала стойко держаться. «Дигнитас» не выглядела как типичная клиника. Больше напоминала жилой дом, в которой большая семья принимает соседей по выходным и каждую среду устраивает соревнования между своими детьми. Пока Лиза обнюхивала местность около скромного пруда, я не мог оторвать взгляда от зловещего голубого покрытия внешних стен клиники. Как ни странно, оно сильно угнетало и наводило на ужасные мысли. Где-то внутри уже лежит Джош, такой особенно беспомощный и готовый вот-вот расстаться со всем, что делало из него живого человека по сей день. Дверь открыла женщина средних лет, она молча кивнула и сделала шаг назад, безмолвно приглашая войти. Я нерешительно помялся, но всё же подозвал к себе Лизу и переступил через порог только после собаки. Сегодня она мой повадырь. Первым я увидел Алекса. Казалось, он дежурил в коридоре специально для того, чтобы встретить меня, и по его выражению лица стало ясно, что именно этим он и занимался последние несколько минут. — Он... уже там? — Я хотел спросить, жив ли он ещё, но вовремя отдёрнул себя, чтобы не казаться ещё большим идиотом, чем есть на самом деле. — Со вчерашнего дня. Я рад, что ты приехал, Тайлер. — Он осмотрел меня с ног до головы, и я узнал этот взгляд, полный негодования и даже сочувствия, и сразу же приготовился услышать в свой адрес далеко не лестное замечание. — Выглядишь, как наш скелет в классе анатомии. Господи, что с тобой-то произошло? Впрочем, я и не рассчитывал, что Алексу придут по вкусу мои привлекательные и жутко редчайшие разноцветные чулки, сшитые разве что на тот самый скелет из его медицинского колледжа. Как бы там ни было, сейчас я больше заинтересован в том, чтобы как можно скорее увидеть Джоша своими глазами и убедиться, что он действительно ещё жив, действительно ещё дышит и смотрит на мир вокруг себя с привычным безразличием и равнодушием. Его кровать окружили родственники. Почти все они разговаривали о чём-то, что совсем не касалось самого Джоша, активно спорили друг с другом и, вероятно, им всем глубоко плевать, что прямо под ними постепенно ускользала целая вселенная. Меня охватила такая ненависть, что я даже и не пытался сдержать Лизу, когда та громко рявкнула и зарыла пол когтями, тем самым вызывая мгновенное молчание. Пары глаз уставились на нас так, словно я пришёл разносить смертоносную чуму, но мой взгляд был прикован лишь к одному единственному человеку в этой комнате: Джош будто благодарно улыбнулся мне, взглядом указывая на спасителя в лике собаки. Компания незнакомцев продолжила сверлить нарушителя дискуссии презрительным взглядом, мне же не терпелось остаться с Джошем наедине, без всех этих лицемерных и противных людей, которых совершенно не волновала причина, что собрала их вместе прямо здесь и сейчас. В конце концов, ситуацию разрешил мистер Дан, который попросил всех выйти прогуляться и подышать свежим воздухом, перед уходом осторожно похлопав меня по плечу. Что ж, не все в этой семье прогнили душой. Я не мог поверить в то, что спустя столько мучительных месяцев снова вижу Джоша своими глазами. Я смотрел на него и чувствовал, как в лёгких становится всё меньше пространства для кислорода. Его волосы вернули естественный оттенок, под глазами огромные мешки, оповещающие о том, что парень не спал точно несколько суток. До сегодняшнего дня мне казалось невозможным вновь заглянуть в его глубокие, карие глаза, мне казалось, что это что-то сродне восьмому чуду света, что вечер в аэропорту — последний в моей жизни с ним. И я даже не знал, что лучше. Быть может, мне бы не было так больно, если бы я не знал, что сегодня он умрёт? Я лёг на кровать и осторожно обнял его, закрывая глаза. Тишина казалась насилием, но в то же время она успокаивала лучше, чем любое успокоительное. Я боялся услышать что-нибудь едкое, но в то же время надеялся услышать его циничный голос. Мои мысли противоречивы, неудивительно, противоречиво здесь абсолютно всё: каждый атом, заполняющий палату с неуместным дизайном. — Тайлер? Спой мне что-нибудь. И это всё, на что он способен? Или это очередная попытка спровоцировать что-то, что даст ему лишний повод унизить меня даже тогда, когда ситуация требует долгих прощаний с рыданиями навзрыд? — Спою, если ты останешься. Но, вопреки решительному тону, я всё-таки вспомнил пару сочинённых стихов и, набирая в грудь больше воздуха, я внимательно посмотрел на Джоша и заметил на его лице неподдельный интерес ко всему происходящему. Видимо, я действительно смог вызвать в нём тот самый интерес, который он якобы не испытывал с момента аварии. — He's the tear in my heart... i'm alive, he's the tear in my heart... i'm on fire. - я пел очень тихо и старался вкладывать в строки смысл, осознавая, что голос тревожно дрожит и сбивается, но всё равно продолжал вытягивать ноты, изучая увлечённое выражение лица своего единственного слушателя. — He's the tear in my heart, take me higher. Than I've ever been. На большее меня не хватило. Поток непривычных ощущений охватил меня с головой, подобно океану, я поёрзал на месте и накрыл холодную ладонь Джоша своей, чувствуя, как электрический ток проходит сквозь тело. Я не хотел думать о том, что это последнее мгновение, что у нас есть, но мысли продолжали атаковать, вынуждая сердце сжиматься размером в детский кулак. — Ты нарушил обещание. — Что? Какое обещание? — Не знаю, помнишь ли ты, но я просил тебя никогда не сдаваться. Ты посмеялся и сказал, что никогда не унываешь. Сейчас я вижу прямо противоположную картину. Что с тобой произошло, Джозеф? Его требовательные глаза заглянули в мои, а я просто не знал, что должен говорить. И вообще, должен ли? Эта тема сейчас неуместна. Мне не хотелось обсуждать свои проблемы, потому что по сравнению с его всё казалось незначительным и легко решимым. — Джош, я... не хочу отпускать тебя. У меня такое чувство, будто мне суждено лежать вот так с тобой сутки напролёт, — я провёл кончиками пальцев по его слабой грудной клетке, чувствуя, как в глазах собираются слёзы. — Ты хотел видеть меня? По-моему, ты хотел уничтожить меня. Прости, я не знаю, что говорю, просто не могу смириться, что твоё сердце перестанет биться. От него пахло кофейно-молочным коктейлем, тлеющими угольками и... смертью. — Если бы всё было так просто, Тайлер. Пожалуйста... давай не будем говорить об этом? Я не хочу обсуждать эту тему с тобой. Если бы мне сказали, что через несколько лет медицина найдёт лечение от моего заболевания, я бы подумал дважды, прежде чем платить по счёту Дигнитас. Но лечения нет, Джозеф, и не будет никогда. Если ты действительно уважаешь меня, ты должен уважать мой выбор. Мы проговорили будто целую жизнь. Он рассказывал о том, чем занимался на протяжении всех этих месяцев, о забавном случае со змеёй и Алексом, который случайно придавил её ботинком, поделился мыслями насчёт современного искусства, а так же выразил глубоко нелестное замечание по поводу состояния моего собственного здоровья. После я спросил у него, чем бы он занимался, если бы вселенная подарила ему дар к невидимости, на что Джош ответил, что пробрался в кондитерскую и съел бы все имеющиеся кондитерские посыпки. Такой план меня развеселил. — За неделю Алексу отказали три девчонки, он расхаживал по гостиной и возводил руки к небу, проклиная Бога и всех чертей за то, что в городе нет ни одной уважающей себя женщины, которая оценила бы его по достоинству. — рассказывал Джош с такой лёгкостью, будто мы просто обсуждали последние новости за чашкой горячего кофе. Я же начал впадать в отчаяние, время поджимало. — Уверен, если Алекс сменит причёску, у него будет значительно больше шансов на успех. — парировал я, пытаясь унять дрожь в голосе. Джош не успел ничего ответить, потому что из угла комнаты послышался шум, напоминающий падающий мешок с небольшой высоты. Я моментально обернулся и ужас, охвативший меня в эту секунду, чуть не стал причиной инфаркта. Меж рёбер болезненно заныло, а лёгкие затянулись в тугой узел, мне пришлось резко вскочить с постели Джоша и рвануть в центр комнаты, откуда доносился источник тяжёлого шума. Я буквально рухнул на колени перед лежащим телом собаки, которая всего секунду назад неестественно потеряла равновесие. Её грудь слабо поднимались и так же слабо опускалась, из пасти текли слюнки, застревая в уголках и в спутавшейся шерсти, я прислушался к гробовой тишине и не услышал ничего, кроме тяжёлого, хриплого дыхания и звуков, напоминающих скулёж маленького щенка. Паника захватила весь мой разум, я лишился возможности трезво оценивать ситуацию и умоляюще сотрясал почти отвердевшее тело своей собаки, мысленно проклиная и ненавидя весь грёбаный мир, в котором происходит так много ужасного. Я принялся безумно осматривать окружающие нас предметы и, когда взгляд наткнулся на обгрызанную со всех сторон баночку, осознание пронзило меня точно копьём под самое сердце. Моя. Собака. Покончила. Жизнь. Самоубийством. Грёбаные таблетки, какого чёрта они лежат в таком доступном месте?! Моя истерика продлилась бесконечное количество времени, я даже не помнил, как оказался в совершенно другой комнате, в окружении ширмы и одинокого рабочего стола у стены. Глаза, опухшие от долгих рыданий, неприятно пульсировали, казалось, они вот-вот лопнут из-за высокого давления. Через какое-то время пришёл Алекс, упал на кушетку рядом со мной и сочувствующе положил руку на плечо, опуская голову. Не могу поверить, что сегодняшний день отобрал у меня буквально всё, что наполняло жизнь хотя бы малейшим смыслом. Просто не сходится, как вообще такое возможно: потерять всё, что было важно, в одно грёбаное мгновение. — Видимо, медсестра оставила таблетки и забыла про них, когда к Джошу приехали родственники. А собаки... они ведь всегда любопытные. Мне жаль, Тайлер, очень жаль. Его слова ничуть не утешали, что неудивительно. Палата Джоша стала для меня маленьким центром ада. Если раньше я сомневался, что и сам могу умереть, то теперь всё стало ясным, как белый мел по асфальту: я не доживу до следующего дня рождения. Я потерял абсолютно всё. Когда мы вернулись в палату, Джош по-прежнему лежал в кровати, до шеи укрытым одеялом. Его глаза были закрыты, тело опасно расслабленно. Я даже не пытался сдерживать себя, когда снова забился в истерике и рыдал так сильно и громко, что совсем скоро голос превратился в вибрирующие помехи. Слёзы обжигали щёки, падали на пол и размывались, пока меня обнимал Алекс и мужественно хлопал по спине, пытаясь сказать что-то, но я же просто не мог успокоиться и позволить ему вставить и слово. Вселенная рухнула и сложилась останками прямо у моих ног. — Тайлер? Что случилось? — сонный голос разбавил шум бесконечных рыданий, по началу я даже не обратил внимания, думал, мне померещилось, но... нет, вопрос не принадлежал ни Алексу, ни голосу в моей голове, его задал парень, который, казалось, ещё мгновение назад был мертвее призрака. Я вытаращил на него свои неверящие глаза и даже не заметил, как перестал плакать.