Этому его научил Маркус

— Я люблю тебя, Маркус, — Саймону так захотелось закрыться, зажмуриться, отключить звук окружающего мира. Пусть оно все летает вокруг, живет, и ветер понесет мимо меня ворох жухлых кленовых листьев, а кроме меня здесь не будет никого. Диод мгновенно пожелтел. Страх, Саймон смотрел в одну точку несколько минут. Но вскоре руки задрожали, он издал тихий болезненный стон и вскрикнул, словно на допросе, постоянно сбиваясь: — Я не просил создавать меня сломанным! Не просил, — Саймон потупил глаза и вытер выступающую слезу рукавом. Его трясло, коробило, пальцы подрагивали, как у человека, оставшегося на морозе без одежды, — Что со мной не так? У андройдов нет нервов, мы не можем чувствовать боль, мы не можем быть, как они. Иерихон, все это...потеряло значение, когда я понял, что изменился. Напряжение Маркуса росло. Саймон дергался, неестественно, болезненно прижимал к себе руки. Голос срывался, в нем звучали высокие нотки. Маркус оставался молчаливым, вслушивался в слова товарища. Тот совсем перешел на шепот: — Зачем оно все? Зачем революция, если у нас все равно нет будущего. Нас уничтожат, как бы мы ни храбрились. Уничтожат, думают, что у нас нет чувств...Мы же машины. Конечно. В словах Саймона Маркус видел всю ту горечь, с которой он сам вспоминал о прошедшем. Ему было непонятно, зачем людям быть такими говнюками. Они перестали думать о других, а сосредоточились на себе. Их нельзя назвать сплоченным народом. Они ссорятся, а ,забыв причину дрязг, не перестают. Слишком многие люди думали так, как их видел Саймон. Маркус мог вспомнить их лица, словно встретил их не год назад, а пару минут: «Забрал работу, а сам посыпался!» «А ты кто? Жестянка, всего-то имитация настоящего человека! Новомодная посудомойка, ничего больше!» «Ты украл мою работу». Шепчет старик-пьяница, не работавший уже лет двадцать. Он произносит едкую реплику, затем прикладывается к бутылке и падает в лужу на тротуаре. «Как они могут требовать? Мы вас создали!» Орут люди, далекие от науки, программирования. Андроид боролся с желанием догнать и крикнуть им в ответ, что не они нас создали, не их умы. Им не дано понимать код, заложенный в андроидов с девиацией, понимать их мотивы, им также неведомо и чувство сожаления. Их с Саймоном мысли совпадали, только до этого он не придавал этому значения. Ни с кем из его окружения в Иерихоне он не был так идейно связан. И по невнятной причине он был чуть ли не единственным, не получавшим достаточного внимания. Лишь лидер и его товарищ по делу. Тоже считавший, что ненависть порождает лишь большую и радикальную агрессию. Да, внутри Маркуса всегда боролись сущности за право руководить им. Человечная в книжном смысле данного слова и реалистичная. Однако он, не колеблясь, всегда выбирал настоящий смысл, иногда даже проигрывая в голове фразу: «Если люди не желают принимать человечные решения, то обязаны мы». Данное предложение вскоре стало его несменным девизом. Вот и лидер нашел выход, просчитал возможности и в ту же секунду схватил руку Саймона. Андроид шелохнулся, нервно распахнул глаза. Когда он смотрел на Маркуса, время останавливалось, внутри закипало неистовое желание щелкнуть пальцами и остановить момент. Не будет нервов и волнений, человек ты, девиант—не важно. Если лишь огонь, тлеющий внутри и образ андройда, изменившего твою жизнь. Там, где соприкасались их пальцы, имитация кожи плавно сошла на нет, и белое пятно, медленно распространяясь по рукам, остановилось на середине запястья. «Ты слышишь меня, Маркус?», — Блондин осознал себя стоящим посреди чудной комнаты, залитой солнечным светом. Странный ковер из шкуры зебры, клетка с механическими птичками-эта прихожая говорила красноречиво о человеке, являвшимся ее хозяином. Видимо, человек творчества. Затем время подвинулось вперед, и перед ним предстал Маркус. Саймон видел моменты из жизни своего лидера. Начиная от первой активации и встречи с Карлом до его прихода в Иерихон. Прекрасное чувство спокойствия распространилось по венам, не было необходимости бояться, следить за временем. Оно плавно тянулось, а события, происходившие в доме, затем в самом Детройте, погружали в себя. Повседневные покупки, разговоры с хозяином дома за завтраком, пожилым известным художником. Саймон наблюдал за размеренной жизнью, как художник обучает Маркуса рисованию. Блондину всегда казалось, что людям выгоднее держать андроидов в узде, не давать становиться девиантами. Но видимо этот человек отличался от других. Саймона завораживал художник, его плавные движения, работа с цветами, запах краски. В одной из комнат на подоконнике он заметил замысловатую цветастую вазу. Она запомнилась ему, Саймон пообещал, что когда-нибудь увидит ее вновь. Его поразила изображенная на ней картина. Маркус вечно сосредоточен на чем-то, задумчивый и позволяет себе вольности только в доме Карла. Иногда события так погружали в себя, что становилось плохо. Когда художник ругается со своим сыном, Саймон чувствует злость, Маркус закипает, сжимает руку в кулак. Ситуация кажется однозначной, блондин кивает в знак поддержки. Он бы тоже защитил своего хозяина. Лео падает. Затем время ускорилось. Полиция, выстрел, слова Карла, страх. Становилось все сложнее дышать, затем громкий звук, и Саймон открывает глаза. Все спокойно. Иерихон. Маркус садится чуть ближе и тихо произносит: — Саймон, я понимаю, какого это, любить. Не важно, как и не важно, кого, — Блондин все это время смотрел Маркусу прямо в глаза, не отрываясь, как на чудо света, — Знаешь, Карл часто рассказывал мне о несовершенстве людей. Некоторые, лишившись руки, все равно чувствуют боль на ее месте, — Маркус говорит почти шепотом, успокаивая и настаивая на нужные мысли. Договорив последнее предложение, он поднимается, присаживаясь поближе, медленно тянется и обнимает Саймона. Тот устало вздыхает и расслабляется: — У одних от стресса режет живот, другие страдают от психосоматических болей. Люди разные. А раз андройдов создали по их подобию, то и мы можем чувствовать. Во всех этих случаях у людей нет повреждений в теле, лишь в голове. Это только больше доказывает, что мы такие же, как они. Можем сломаться. На несколько минут волнение затихло, Саймону стало так тесно внутри себя, мыслям нужно было вырваться, но он мог лишь прижиматься сильнее и попытаться поверить в происходящее: — В твоих словах есть смысл. Нас же создал человек. Такой же. И если есть возможность выйти за рамки машинного мышления, почему мы тогда не можем чувствовать то, что с нами происходит? Как фантомные боли у людей. Проблема в мозгу, так просто. — Мне приятно, что я научился наводить других на нужные мысли, — Они оба замолкли на пару мгновений, Маркус не смог отказать себе в сдержанной улыбке, как и Саймон, улыбнувшийся в первый раз за последний чертов промерзлый месяц. — Знай, что я умру за тебя, если понадобится, — Маркус покачал головой, давая понять, что не позволит этому случиться, — Останься еще на полчаса. Не знаю, поможет ли огонь. Этот холод не совсем физический, — Маркус вопросительно отпустил голову в бок. — Не знаю, как это объяснить. — Я останусь, Саймон. Тебе не стоит быть одному сейчас.