Шкатулка чувств

Дорога выматывает. Уже давно стемнело, и хотя карта показывает правильный путь, Сокджину кажется, что он заблудился. Деревья все одинаково грузные и черные, выстраивающиеся стеной вдали, а тропа, выхватываемая светом фонаря, теряется среди травы. Моросит мелкий дождь, холодит открытый затылок, заставляя покрываться мурашками и дрожать. Руки у Сокджина уже ледяные, но он обязан дойти. Впереди показывается небольшой холм, словно островок спасения. На самом его верху стоит дерево, покрытое цветами, слегка светящимися в темноте золотым. Ветер, раскачивающий стремящиеся в небо кроны обычных елей и тополей, не трогает холм, сохраняя дерево в спокойствии, и лепестки золотым мельканием опускаются на землю, стелются на сочную траву, словно ковер. Сокджин подходит ближе и замечает юношу, прислонившегося к кривому стволу. Точеный профиль, глаза закрыты, ресницы слегка подрагивают, алые губы поджаты. В черных длинных волосах поблескивают лепестки, а босые ступни зарыты во влажную траву. Ханбок на нем тоже черный, шелковый, исшитый золотыми нитями, с рисунками тех самых цветов. Юноша точно уже давно в такой позе: лепестки покрыли его всего. Сокджину сначала кажется, будто тот неживой; лицо словно кукольное, как и поза — плечи расслаблены, на разном уровне, одна рука лежит на земле ладонью вверх, а другая прижата к животу, ноги согнуты в коленях, грудь не двигается от дыхания. Когда юноша замечает присутствие Сокджина, он понимает, что тот и не человек вовсе — у человека не может быть таких глаз. Янтарно-медовые, блестящие золотом, прямо как цветы, заглядывающие в душу, и Сокджин так очарован ими, что забывает себя самого. — Зачем ты пришел сюда? — голос тоже медовый, неожиданно низкий и гулкий, не подходящий кукольному лицу, но от этого только больше гипнотизирующий. Юноша поднимается, встает перед Сокджином, осматривает его, неспешно скользя своим глубоким взглядом по телу, задерживаясь на глазах; они одного роста. — Моя возлюбленная больна, — Сокджину тяжело выдерживать прямой взгляд, а золотые искры в чужой радужке чаруют и сбивают с мыслей. — Пожалуйста, спаси ее. — Чем ты готов пожертвовать? — юноша остается серьезным, складывает руки за спиной, не двигается, даже когда лепесток с его челки падает, цепляя щеку. — Всем, — выпаливает Сокджин, не колеблясь. Он согласен на все, лишь бы уберечь любимого человека. Вдруг юноша ухмыляется, его глаза поблескивают, а волосы колышутся от движений телом. Он с полминуты раскачивается взад-вперед, все еще держа руки за спиной, а после прикасается теплой широкой ладонью к щеке Сокджина. Тот дергается от неожиданности, но его держат крепко, не дают отстраниться. Наоборот, юноша притягивает Сокджина ближе за затылок, слегка наклоняет голову и мягко прикасается своими губами к его. Они не закрывают глаз, хотя Сокджину очень хочется, но он не в силах оторвать взгляд от янтарных радужек напротив. Юноша прикусывает его нижнюю губу, приоткрывает ему рот и проникает языком. По телу сразу разливается приятная нега, странная сладость, от которой ноги не держат, и Сокджин просто повисает безвольно в крепких руках. Юноша вплетает непонятно откуда взявшийся цветок пастельно-красного цвета Сокджину в волосы, когда отпускает его. Сокджин неестественно бледен, без сознания, но губы наоборот алеют. Юноша укладывает его на подушку из лепестков под кривым стволом, а сам вскидывает голову вверх. Он наблюдает, как золотые цветы окрашиваются в красный и Сокджин перестает дышать, а после спускается с холма и все так же босиком уходит вглубь леса; золотые лепестки поблескивают у него в волосах, размывая темноту светом.