***
Губы Кисаме изогнулись в хитрой улыбке, когда он открыл дверь, за которой его встретил вид спящего вороноволосого мальчика. Горел свет, и потому он ясно видел всё с того места, где стоял. Белая простыня была замарана кровью и... По наполняющему комнату запаху с примесью крови человек-акула понял, что это была... сперма. — Повеселились, Итачи-сан? — подал он голос, понимающе улыбаясь во все зубы своему обнажённому напарнику, который возлегал на животе рядом с их пленником и лениво играл с шёлковыми чёрными волосами брата. — Чего тебе, Кисаме? — вскинул голову Итачи, прищурившись на напарника. — Незачем так грубо. Я только зашёл проверить состояние мальца. Однако... — Кисаме хмыкнул, осматривая обнажённого напарника с головы до ног, — похоже что это не требуется, раз уж вы сами обо всём позаботились. Гений Учиха ответил на это испепеляющим взглядом. Подтекст в словах акулы от него не укрылся. — Никто не прикоснётся к моему брату, кроме меня, — произнёс он гулко и опасно. — Попробуйте сказать это Ширию. Думаю, ему это нужнее, чем мне. — ... — О, и я думаю, вам нужно знать кое-что ещё. Завтра вечером намечается крупная вечеринка, и босс хочет, чтобы присутствовали все. Не знаете, к чему это всё? — ...Уйди, Кисаме, — прозвучал монотонный голос, в котором чувствовались нотки раздражения. Кисаме без слов уступил. А гений Учиха нахмурился. Большие вечеринки ему никогда не нравились. Вернее сказать, он терпеть их не мог. И тем не менее он точно знал, что было на уме у их лидера. За всё эти годы Акацуки стали чем-то бо́льшим, нежели мелкой организацией, занимавшейся только поиском силы в свитках и демонах. Курс изменился, поскольку их лидер начал попытки отыскать влияние в бизнесе и политике страны. А это предполагало контакты с людьми, от бизнесменов до даймё. И как того и хотел лидер, это дало плоды в виде богатства и власти. Сказать по правде, Итачи всё это мало волновало. Он просто выполнял миссии и убивал по приказу, как и годами ранее. Но общение с не-шиноби и попытки взаимодействовать с бизнесменами действовали ему на нервы. И время от времени он подумывал об уходе из организации. Звяк. Серебряный металл резко зазвенел, когда лежавшая рядом гибкая фигура чуть шевельнулась, вздрагивая во сне. Ограничители не позволяли мальчику устроиться с удобством. Что ж, по крайней мере у Итачи всё ещё оставался его приз.***
Саске медленно поднял тяжёлые веки. Испытываемое прежде онемение прошло, сменившись ужасной болью и странным ощущением опустошённости. Несмотря на глубокий сон, от которого он только что пробудился, измождение никуда не исчезло, и ему пришлось опереться на руку, чтобы только сесть. Тут обсидиановые глаза его расширились, заметив, что все оковы исчезли, кроме шейной — самой ненавистной. Он нахмурился. — Самочувствие получше? — прозвучал голос слева от него, и вороноволосый мальчик обернулся, чтобы метнуть ненавистнический взгляд в его обладателя. — Нет. — Тебе виднее, ублюдок, — выплюнул Саске, натягивая простыню, чтобы прикрыть собственную наготу. — Хватит уже называть меня ублюдком, — сказал Итачи и потянул за противоположный конец оставшейся цепи, подтаскивая мальчика поближе к себе. — Я бы предпочёл, чтобы ты звал меня господином. Саске неуютно скукожился, ощутив жаркое дыхание брата на ушной раковине. Попытался было отшатнуться, но пользы с этого не поимел, потому как был втянут в грубый поцелуй. Их слюна смешалась и потекла с губ мальчика, а Итачи отстранился, разглядывая его с весёлым удовольствием. Потом старший Учиха наклонился вновь и слизнул стекавшие капельки, представлявшие из себя смесь похожих ДНК, а другой рукой тем временем отследил край перепачканной простыни. Саске вцепился в прикрывавшую нижнюю часть его тела ткань, словно в последнее спасение этого мира, боясь, что в следующий момент всё может повториться снова. Разве с него не достаточно унижений? Однако его мучитель не стащил с него простыню. Глаза у Саске округлились, когда он оказался посажен к Итачи на колени. Кровь хлынула к лицу, давая знать о себе в виде нежно-алых пятен на бледных щеках. Даже под защитой простыни Саске всё равно мог ощущать прикосновения кожи Итачи. Дьявол, я что, краснею? Он ожесточённо прикусил губу, ощущая себя совсем мелким мальчишкой, пока одна утончённая рука Итачи успокаивающе кружила по его спине, а другая удерживала на месте. — Зачем ты это делаешь? — слабо спросил он, не в силах ничего поделать с румянцем на щеках. — ...Выглядишь так, словно готов расплакаться, — пришёл спокойный ответ. Лжец. Тебе-то какая забота, даже если я и расплачусь? — А я до сих пор считаю тебя убл-... — остаток слова отрезало новым поцелуем, который, в сравнении с предыдущим, оказался на удивление нежным. Тебе чхать было, что я плакал все эти годы одиночества, думая о том, что ты натворил. Как только они разделились, младший Учиха вперился в брата взглядом при полной тишине, прежде чем сказать: — Ты пожалеешь, что дал мне антидот. Он знал: скоро его сила восстановится, и уж тогда он не упустит шанса убить Итачи. Тебе было плевать, что я плакал, оставшись совсем один и не имея никого, кому мог доверять. Старший Учиха, судя по его виду, ни капли не впечатлился. — Можешь попытаться убить меня в любой момент, когда захочешь, младший брат, — сказал он и стащил грязную простыню. Его пальцы отследили длинный след крови, уже высохший и запёкшийся на коже цвета слоновой кости. Это ты положил начало всей боли и страданиям. Так с чего мне верить твоим словам? Чёрные ухоженные ногти опять впились в бледную кожу, выдавливая больше крови на её поверхность. С чего мне верить твоим словам, если я и так знаю, что всё это ты делаешь только ради развлечения? Кровь. Ненависть. Похоть. Ты ублюдок, Итачи. И я тебя ненавижу. — Я тебя ненавижу, — Саске чувствовал себя пойманным зверем, лишённым возможности сбежать, жалостливо скулящим, взывая к милосердию своего пленителя... пленителя, который с наслаждением смотрел на его брыкания, довольный каждым проявлением слабости своей добычи. А Саске так не хотел. Он не собирался пасовать в этой игре, даже зная, что уже проиграл. Манипулируемый, словно живая кукла, он танцевал согласно ритму движения пальцев Итачи. Я всегда буду тебя ненавидеть. Мягкий стон сорвался с его губ, когда язык Итачи слизал и пропустил в горло кровь, так похожую на его собственную, словно пил свой любимый напиток. Тело Саске явно непроизвольно реагировало на запретные прикосновения, хотя действие яда уже давно закончилось. И он ненавидел себя за это. Когда старший Учиха убедился, что рана чиста, то встал, рывком поднимая мальчика за собой. От неожиданности действия по раскрасневшемуся лицу Саске пронеслось удивление. Словно почувствовав это, Итачи тыкнул его двумя пальцами в лоб и сказал: — Это может подождать. А сперва я тебя искупаю, моя прекрасная кукла.