Сто тысяч миль

Гет
R
Завершён
497
Горячая работа! 390
автор
jmuscat бета
Размер:
532 страницы, 36 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
497 Нравится 390 Отзывы 250 В сборник Скачать

Глава 3. Кларк

Настройки текста
      Протокол высадки на Землю я знала на память с шестого класса. За прочтение наизусть сорока восьми страниц кратких инструкций я получила высший балл на итоговом экзамене. Увидь нас сейчас профессор Стоун, поседел бы и внёс в свой планшет не просто ноль, а минус сто тысяч баллов без права пересдачи. Только вот пересдачи не будет и без того. Руки, что обхватили мои плечи, не были похожи на симуляцию, а оружие, прижатое остриём к шее, подействовало лучше любого приказа не двигаться.       Я, кажется, ойкнула и позабыла дышать. Услышала сдавленное ругательство Уэллса. Зверь, с виду напоминающий собаку, вцепился ему в руку и утробно рычал, раздирая костюм и кожу зубами. Уэллс отчаянно боролся с псом. Тряс рукой и зарядил псине в живот ногой со всей силы, что та заскулила и разжала челюсти. Но момент был упущен. Из-под огромных листьев папоротника вынырнула очередная тень, вторая каким-то чудом бесшумно материализовалась у него за спиной. Спустя удар сердца друг повалился на траву без сознания после точного удара по затылку. Я было дёрнулась к нему, хотя понимала — поздно, — но руки на моих плечах сжались так, что кости почти захрустели.       Я попыталась скользнуть рукой в нашивку на поясе. Внутри был распечатанный из крепкого углепластика нож. Но остриё тут же впилось в шею ещё сильнее, оцарапывая кожу, а мою руку тут же перехватила другая, более сильная рука, и выкрутила за спину так, что на глазах выступили слёзы.       — Дёргаться не советую, — тут же прозвучало над ухом в подтверждение. — Лишний звук или неверное движение — и он труп.       Девчонка, с виду наша ровесница, чей удар и стал для Уэллса решающим, кивнула мне в подтверждение слов голоса за спиной. Она ловко присела, подняла руку Уэллса и со всей силы содрала с неё коммуникатор. Рука, что держала моё предплечье, расслабилась. А я вот напряглась. Мой коммуникатор следующий.       Я схватила лезвие, прижатое к горлу. Острый край впился в ладони, разрезая кожу на пальцах. Игнорируя боль, я потянула его вниз и прижала подбородок к груди, защищая шею. Затем тут же шагнула назад одной ногой, чтобы моя нога оказалась за ногой противника — так можно было резко вывернуться из захвата и потянуть его на себя, чтобы сбить с ног. Но разница в комплекции играла не в мою пользу. Если у Уэллса ещё был бы шанс побороться, то меня схватили тут же, стоило только крутануться на сто восемьдесят. На мгновение мы встретились взглядами с незнакомцем, когда он резко потянул моё тело на себя. Его глаза были тёмными и полыхали гневом. Моя попытка увернуться от перехвата провалилась, левую руку он снова заломил за спину. Правой я успела вытащить нож, но толку было мало. Левую воин вывернул так, что я согнулась от боли и сжала зубы со всей силы, пока на глаза не навернулись слёзы. С порезанных пальцев капала кровь и сильно щипало. В следующий же миг с руки содрали коммуникатор. А потом дали по затылку так же, как и Уэллсу, и после краткой вспышки боли мир погрузился в темноту.       Вот так Вселенная посмеялась над нами с Уэллсом. Я думала, что всех убила радиация, он — что все выжившие где-то далеко, и их нужно искать. А они были прямо здесь, у нас под носом, и нашли нас сами. Они наблюдали за нами и поняли опасность коммуникаторов, а ещё почти додумались вырубить нас тут же, пока отряды Джона успешно прошляпили похищение двух офицеров. Да что там, отряды Мёрфи вообще ни на что не годились, раз не заметили слежки за нашим лагерем на протяжении часов, а то и дней. Заканчивались наши вторые сутки на Земле, и этого оказалось достаточно, чтобы всё стало катастрофой.       Началось, конечно, с приземления, которое повредило намного больше систем, чем нам в том призналось автоматическое оповещение в своём сжатом рапорте. И самым ужасным был даже не «Исход», оказавшийся билетом в один конец, неспособный выдержать дорогу обратно на «Ковчег». Из-за короткого замыкания в статоре сгорело реле регулятора напряжения, а вместе с ним запёкся и наш радиомодуль. И виной тому были мы с Рейес, в ускоренном режиме пытавшиеся остановить падающие на землю полторы тысячи тонн. Винить нас в этом никто не рискнул, но факт оставался фактом: мы оказались в полной изоляции на незнакомой планете, и всё, что у нас осталось — непригодный к полётам корабль. Было даже страшно представить, что в тот момент творилось на станции: «Исход» подавал признаки жизни, успешно снижаясь, а потом внезапно исчез где-то на полпути до Земли. Они даже не могли узнать, сели мы или сгорели в атмосфере.       Многие с трудом перенесли приземление. Перегрузка во время полёта, когда корабль швыряло, крутило и переворачивало, была отрицательной — около минус одного-двух ускорений свободного падения. В случае положительной мы бы вынесли все плюс десять, а здесь минус три-четыре «джи» уже были смертельными. Кровь из ног и туловища под действием ускорения приливала в голову, концентрируясь в сосудах головного мозга, а они лопались от давления, создавая множество микроинсультов. В момент удара о Землю перегрузка стала настолько чудовищной, что ещё сильнее усугубила состояние пострадавших. От неизбежной смерти их спасла только её кратковременность. Почти всех из нас тут же вывернуло наизнанку, стоило отстегнуть ремни и встать на ноги, перед глазами плыло, а белки глаз стали красными от лопнувших сосудов. На плечи надавила безжалостная земная гравитация. Последнее, что я тогда помнила — это как мы, обессиленные, на коленях ползли по проходу ко всем, кто лежал без сознания, и стаскивали их с кресел, чтобы оказать первую помощь.       Спустя пару часов мы собрались в капитанской рубке, рассевшись кто куда. Глаза у всех оставались жутковато-красными. Рэйвен и Джаспер прятали их в мониторах, вглядываясь в показатели датчиков, Джон привалился к пульту с мигающим кнопочками и рассматривал значок у себя на груди. Харпер сидела на полу рядом с Монти, которого мы едва вернули к жизни, Финн шатался, гуляя по рубке — привыкал к гравитации. Мы с Уэллсом вычеркнули из списка «Сотни» двоих и всё смотрели на их фамилии. Невысказанной повисла мысль: они первые, но не последние жертвы этой планеты.       — Итак, что мы имеем? — не вынес тишины Джаха.       — То, что «Исход» — тупая старая развалюха, — тут же откликнулась Рэйвен. — До починки теплозащиты, системы подачи давления, зажигания и трёх блоков двигателя на нём можно улететь разве что на тот свет. Срок ремонта — ближайшая вечность.       — А с радиомодулем что? — встрепенулась я. — Надо подать сигнал, что мы живы. Может, Советники поторопятся с ремонтом «Спутника» и спустятся к нам первыми?       Джон насмешливо фыркнул.       — Забудь ты уже про «Ковчег», Гриффин. Они ничем нам не помогут.       — Он прав, — мрачно согласился Финн. — Они нам могут только удачи пожелать, но толку?       — Они же думают, что мы погибли, — обескураженно пробормотала я, силясь представить, как больно сейчас маме. — Тем более модуль нужен нам как ретранслятор.       — Мы с Рейес попробуем взять запасной в грузовом отсеке и соорудить из него вышку, — ответил мне Джаспер. — Он слабее по мощности, потому сложно сказать, получится ли связаться с орбитой. А потом уже займёмся починкой старого.       Я вынуждена была согласиться, что план был неплох с учётом всего многообразия крайне срочных задач. Именно нам, офицерам экспедиции, предстояло первыми шагнуть вперёд, в большую, просторную неизвестность родной планеты. Мы должны были быть эталоном решительности и силы, мы должны были жертвовать своими интересами во благо интересов большинства, как это всегда делали Канцлер и Советники на «Ковчеге». Были ли мы готовы? Точно нет. Мы чуть не переругались за единственный ремонтный скафандр в аварийном отсеке, хотя в этом не было логики. Они создавались для условий без давления, температуры и гравитации. И они не спасут от катастрофической дозы радиации и скорее износятся от внешней кислотной и грубой среды. Но хотелось инстинктивно спрятаться, столько лет взрослея бок-о-бок с легендами о токсичной и смертельной Земле.       — Согласно анализаторам, воздух пригоден для дыхания. Двадцать два процента кислорода, — не отрываясь от мониторов говорил Джаспер.       — Уровень радиации составляет тридцать пять микрорентген в час, — вторила ему Рейес. — Не скажу, что прекрасно, но хотя бы не сто и не пятьдесят.       — Скорее всего в других регионах этот уровень может быть ещё меньше. Самая большая концентрация — в эпицентрах взрывов. Мы могли попасть в один из таких, — резонно заметил Мёрфи. — Можем собрать группу и исследовать территорию.       — Первоочередное дело — это безопасность, припасы и ремонт корабля, — напомнила я ему Протокол.       Уэллс кивнул, поддерживая мои слова. Джон закатил глаза от нашей неспособности увидеть глобальные перспективы, но не спорил. Еды у нас со скрипом было на две недели, воды — и вовсе на одну. Это максимум, что смогли сложить в корабль на «Ковчеге», чтобы не сжечь всё топливо при торможении у поверхности. Каждый фунт был на счету. На пару килограмм нагрузки требовалось не меньше восьми литров топлива. А кроме пищи ещё было тяжеловесное оборудование, фильтры, детекторы радиации, медикаменты и оружие. И сотня человек в среднем килограмм по шестьдесят каждый.       Первый вдох был испытанием, с которым не сравнилась даже наша жёсткая посадка. Первыми на Землю ступили мы с Уэллсом, за нами следовали Монти, Харпер, Джон и Финн. Рэйвен и Джаспер должны были идти последними, как самые квалифицированные механики, на случай, если с первыми что-то пойдёт не так. Нам было страшно, хотя все мы глубоко стыдились этого чувства. Колени подгибались под собственным весом, а вспаханные кораблём глубокие борозды и вовсе внушали благоговейный ужас, когда двери шлюза разошлись в стороны. Окружающее пространство едва освещалось нашими фонарями — была ночь, но сложно было не испытывать восторг. «Исход», сам того не зная, расчистил нам площадку для постройки лагеря в самом сердце леса. От насыщенного запахами и влажностью воздуха голова закружилась до тошноты. Повсюду раздавались звуки: уханья и редкие крики птиц, шелест листвы на ветру, стрёкот цикад. Мы вздрагивали при порывах ветра, что приносили с собой новый веер звуков и озирались, озирались, озирались. Эти порывы ничем не напоминали искусственную вентиляцию «Ковчега», сухую, колючую. Воздух пах свежестью, чем-то сладким, пряным, ласкал кожу. Мы сделали первый шаг и задрали головы, глядя в тёмно-синее, такое необычное небо, воздушное и плотное одновременно, с редкими вкраплениями звёзд. От открывающегося простора мутилось воображение, от красоты нового мира внутри защемило до дрожи.       Хотя вопрос выборов лидера напрашивался сам собой, мы решили его отложить. Просто разделили между офицерами список приоритетных задач и собрали группы до пятнадцати человек. Группам Уэллса и Финна, самым многочисленным и здоровым, предстояло начать возводить временный лагерь. Группе Джона поручили охрану и поиск внешних угроз. Рэйвен, Джаспер и их команды уже приступили к починке всех критически важных систем корабля, в том числе, радиомодуля и генератора. Монти ожидаемо выбрал задачу поиска воды и пищи, изучить их пригодность к употреблению вызвалась Харпер — как выяснилось, биолог и химик. Моя группа оказалась самой малочисленной — всего семь человек и я. Нашей задачей было следить за состоянием здоровья всей экспедиции и помогать всем, кому требуется помощь.       Мы не сидели на месте ни минуты. Сказывались последствия приземления, на плечи стали давить сто килопаскалей атмосферы и до невозможности большая ответственность. Многие строители хорошенько получили от деревьев при вырубке леса, пока не приноровились. Один из группы Джона при падении вывихнул плечо, излишне смело двинувшись по скользким мшистым камням. Но самое ужасное началось позже, когда мы поняли: наш укреплённый иммунитет бесполезен, если у нас нет антител к инфекциям. Помочь быстрее их выработать — вот его максимум. К вечеру вторых суток в палатке-лазарете лежало тридцать пять человек: с отравлением, температурой, кашлем, болями в груди и в животе. У всех остальных так болели кости и мышцы, что я не успевала выдавать обезболивающие, которые таяли на глазах. Приоритет был у тех, кто занимался физическим трудом, остальным надо было отказать, и я ненавидела эту часть своей работы. Возможность синтезировать ибупрофен у нас имелась, но времени и ресурсов как всегда было в обрез.       Я поймала Джексона почти за руку, зайдя в служебный отсек за бинтом, он вытащил из хранилища не меньше десятка упаковок обезболивающего. Мы смотрели друг на друга несколько мгновений: он — испуганно, я — растерянно. Протокол регулировал ситуацию весьма однозначно: тут же обратиться к структуре, отвечающей за порядок, и заключить нарушителя под стражу. Но я впервые оказалась той, кто мог решить чью-то судьбу, и оттого медлила в неуверенности.       — Я не для себя, — пробормотал Джексон, будто это как-то могло его оправдать, и выпустил коробки из рук.       — Глава вторая, пункт два-восемь. Нарушения Протокола одинаково наказуемы вне зависимости от намерений нарушителя.       — Я ничего не нарушил.       — Ты вор.       — Я ничего не украл, — он красноречиво пнул коробки на полу отсека. — Сначала докажи факт нарушения, а уж потом цитируй Протокол.       — Ты сказал, что это «не для себя».       — Наверное, я нёс их в лазарет?       Всё рушилось даже быстрее, чем мы могли бы подумать. Если не пресечь нарушения сейчас, дальше всё станет только хуже. Намного хуже. Мы уже проходили это в космосе во времена кровавой Первой Революции. Две коробки ибупрофена превратятся в несколько десятков и сотен, и когда каждый возьмёт себе столько, сколько захочет, по итогу никому ничего не достанется. Как только несколько разных людей отдельно друг от друга решают навести порядок, случается только хаос. Давным-давно роль поддержания порядка монополизировало государство, на «Ковчеге» — Совет. Глава первая, пункт один-одиннадцать. Ни одна личность не может приравнивать свою значимость к значимости Совета, ставить свои решения выше его решений.       Только вот у нас не было настоящего Совета, и Канцлера тоже не было. Лагерь постепенно выходил из-под контроля. Группа Джона скручивала упирающихся нарушителей, в палатке-лазарете закончились места, и мы стали укладывать больных в корабле. Им становилось только хуже. Парацетамол почти не сбивал температуру, амоксициллин почти закончился, в расход пошёл более сложный эритромицин. Каждому я лично сделала инъекцию с тройной дозой иммуномодулятора, последний в упаковке вколола самой себе. Голова закружилась, и, снова приложив ладонь к щекам, я почувствовала жар. Прислонилась к стене и вытерла со лба пот. Странно, костюм не должен был допускать перегрева, предназначенный к перепадам температур.       В таком состоянии меня и нашёл Уэллс, схватил за руку и потащил за пределы лагеря.       — Тебе неплохо бы проветриться. Да и мне тоже.       Наверняка, это решение не блистало логикой, но в лагере беспрерывно душил страх, давила ответственность, а внутренности сжимал первобытный ужас, что мы все так и умрём от инфекций, даже употребляя стерильную еду и воду со станции. На моей ответственности было вылечить всех этих людей, а я только и могла, что смотреть в быстрый анализ крови и прописывать очередной антибиотик широкого спектра действия. Земные микроорганизмы триста лет выживали в агрессивной постъядерной среде, и, конечно, даже наш полный комплект космических прививок не мог обеспечить стопроцентную стойкость. Но такой разрушительной лавины не ожидал никто.       — Скоро станет некому работать. Некому строить, некому лечить, некому чинить «Исход». Что тогда мы будем делать, Уэллс? — тихо спросила я, когда мы отошли от лагеря на несколько ярдов.       — Ждать, когда всё наладится. Что ещё мы можем?       — Мы бы давно потеряли контроль, если бы не эта эпидемия, что накрыла лагерь. Они даже подсознательно ощущают свободу в этих просторах, — я махнула рукой в сторону бесконечных, уходящих в сумрачную даль стволов. — На «Ковчеге» нельзя было ничего скрыть. Здесь слишком много места, слишком мало людей, здесь можно.       — Нам стоит воспользоваться ситуацией и выбрать Канцлера. Сформировать Совет. Вот что нам делать. Это следовало сделать сразу же. «Здесь можно» только потому, что они почувствовали в нас слабость, раскол, отсутствие единства.       — Как мы выберем Канцлера, когда почти половина экспедиции не может встать с постели?       — В том-то и суть, — горячо ответил Уэллс, будто я задала самый очевидный из вопросов. — Они никогда не договорятся просто так. Мы тоже не договоримся. Даже ввосьмером. Думаешь, Мёрфи не мечтает стать главным? Коллинз? А Рейес? Она уверена, что лучше неё никто не справится. Неужели всерьёз думаешь, что они захотят признать Канцлером кого-то, кроме себя?       — А ты кого видишь главным? — не выдержала я.       — Кого-то из нас.       — Мы в тупике, — я на миг устало прикрыла глаза. — Даже ты ищешь способ обойти законы и правила, Уэллс, что тогда ждать от остальных?       — Я пытаюсь думать не по книжке, а так, как станут размышлять они. Здесь нет закона. Здесь мы — закон. Можно всё, как ты и сказала, глупо этим не пользоваться.       — Законы бы никогда не придумали, если бы они не приносили никакой пользы. Благодаря им мы выживали в консервной банке на орбите триста с лишним лет и умудрились сохранить цивилизацию вместо того, чтобы её угробить.       — Законы лишь помогают сделать верный выбор между краткосрочной выгодой и её отсутствием с помощью долговременного наказания. Но когда наказывать некому, в чём тогда выбор, Кларк?       — Общее или индивидуальное благо — вот твой выбор. Скажешь, все настолько идиоты, что не поймут: один здесь не выживет, не выживут двое и трое? Мы все хотим жить, но если каждому хотеть слишком сильно отдельно от других — не выживет никто.       Уэллс не ответил, но я тут же поняла его мысль и без слов. Желание выжить группой не мешает желанию урвать максимально большой кусок для себя. Мы молча брели по чаще, размышляя, что же нам делать. Я от усталости привалилась к шершавому стволу, а Уэллс взял меня за руку. Затем прошло меньше минуты, а всё стало катастрофой намного сильнее, чем было до этого.       Я очнулась под страшные звуки — звуки потрескивающего пламени, окутанная запахом гари. На «Ковчеге» пожары приравнивались к самой жуткой катастрофе: пламя не только уничтожало часть ресурсов, но ещё и съедало бесценный кислород. Восстановления воздушного баланса приходилось ждать несколько долгих недель, страдая от кислородного голодания. При пожаре три года назад износившиеся системы жизнеобеспечения восстанавливали прежний баланс целый мучительный месяц, когда даже встать с постели казалось подвигом, не говоря уже про тренировки и уроки. Тут же открыв глаза, с колотящимся сердцем я уставилась на горящий неподалёку очаг, вокруг которого группкой расселись… земляне? Меня в сидячем положении верёвками примотали к толстому стволу какого-то дерева с листьями, будто вырезанными в форме облачков. Ноги смотали вместе, не так, чтобы помешать кровообращению, но достаточно сильно, чтобы не вышло с их помощью сделать что-то полезное. Руки были прихвачены вместе с корпусом, так что незаметно я могла шевелить только запястьями. Попытка вывернуть их точно привлечёт внимание обманчиво спокойных землян, и тогда… Тогда придётся отвечать на вопросы. Другое обоснование тому, что я всё ещё жива, найти не вышло.       Уэллса я разглядела по светящейся нашивке на костюме в противоположной стороне их стоянки, как только вернулась чёткость зрения. Они точно так же примотали его к дереву, только голова друга всё ещё бессознательно висела. Либо он ещё не очнулся, либо уже талантливо прикидывался овощем. Я надеялась на второе, ведь вряд ли эти дикари, которые даже не попытались поговорить с нами и сразу схватились за оружие, смогут оказать Уэллсу необходимую помощь. И мне не позволят.       Вокруг очага сновали несколько человек, но в целом было тихо. Почти все спрятались в палатках: час был предрассветный. Я замечала тени в кустарниках, слышала шелест листвы. Иногда оттуда выглядывали морды псин, что патрулировали границы лагеря землян. В группе у костра я узнала темноволосую девчонку, что отправила в нокаут Уэллса. Рядом с ней сидел тот незнакомец, что в одиночку ловко обнулил все мои годы тренировок рукопашного боя и скрутил меня, не прикладывая значительных усилий. Выразительные скулы, правильные черты лица, острая, будто бы решительная, линия подбородка, миндалевидные глаза. Густые чёрные волосы спадали на лоб и кучерявились. На широких плечах, как влитые, сидели доспехи из выдубленной кожи с металлическими вставками, на поясе блестели ножны для кинжала. По другую сторону от девчонки сидел ещё один воин с гладко выбритой головой, в его тёмных глазах отражались проблески кострища. Они втроём о чем-то оживлённо переговаривались, будто бы не обращали внимания вообще ни на что, кроме компании друг друга. Я невольно засмотрелась. А потом застыла в испуге, когда все три взгляда синхронно уткнулись прямо в меня.       Если до этого у меня была робкая надежда на то, что всё будет хорошо, в этот миг я чётко поняла: мне конец. Они вышагивали так грациозно и естественно, что вся наша сотня казалась горсткой немощных стариков, и оказались рядом слишком быстро. На руке не было привычной тяжести коммуникатора, и я запаниковала.       — Меня зовут Октавия, — заинтересованно наклонив голову в бок, представилась девушка. — А ты у нас кто?       Не оправдав её надежд на налаживание контактов, я молчала. Может, притвориться, что я и вовсе не понимаю ни слова? Идиотская идея. Они не могли не слышать наш с Уэллсом разговор в лесу. Значит, стоило готовиться к худшему. Она села передо мной на корточки, доставая кинжал, я инстинктивно прижалась к шершавой коре.       — Не бойся, я всего лишь хочу освободить тебя от верёвок, — в подтверждение своих слов Октавия легко рассекла узел на путах, связывавших мои ноги. Они тут же расслабились. Двое воинов не отрывали от меня пронизывающих взглядов, казалось, даже не моргали. Я и без того боялась шевелиться. Октавия рассекла ещё один узел — теперь уже на верёвках, что стягивали туловище. Распутав их, она отошла на шаг назад, чтобы я могла подняться с земли. — Пить хочешь?       Облизнув пересохшие от внутреннего жара губы, я проигнорировала её вопрос и попыталась подняться, хватаясь за ствол и мелкие сучки.       — Быстро же до них добрался вирус, — я впервые услышала голос воина с бритой головой. Паника, очевидно отразившаяся на моём лице, заставила их сделать какие-то собственные выводы: Октавия сощурилась, а мой пленитель хмыкнул. Я едва не прервала своё молчание. Какой ещё вирус? Откуда должен был добраться и почему «до нас быстро»? Не он ли причина эпидемии в лагере? И самое важное: есть ли у них лекарство, раз они до сих пор живы?       Когда Октавия помогла мне устроиться у костра, от потрескивания которого я до сих пор вздрагивала, я поняла, что не смогу сбежать даже при большом желании. Лихорадка усугубилась, болели сухожилия, голова кружилась от сотрясения.       Я присмотрелась к Уэллсу. Он не подавал признаков жизни, разодранная псиной рука ещё кровоточила, по краям рваной раны запеклась кровь. Только бы не инфекция. Только бы не заражение!       Земляне истолковали мой отчаянный взгляд по-своему. Я снова услышала этот глубокий с хрипотцой голос, что до чёртиков напугал меня в лесу:       — Твой друг пока что жив. Я прощу тебе твою выходку и не стану его убивать, если будешь сотрудничать и ответишь на наши вопросы. Будешь упрямиться — начнём с его пальцев по одному, а там как пойдёт. Дождёмся, пока он очнётся, или начнём прямо сейчас?       Я смотрела в его глаза и не видела сомнений, только решимость. Спокойный взгляд будто говорил: он уже делал тысячи вещей и похуже. В чёртовом Протоколе ни слова не было о том, как решить подобную проблему, оставшись в своём уме. Только глава первая, пункт один-восемнадцать. Личные цели и мотивы, не способствующие выживанию экспедиции, недопустимы, а их воплощение в жизнь считается грубейшим нарушением Протокола. Но мы с Уэллсом — тоже части экспедиции, чьё выживание охраняет Протокол.       — Она же девчонка. Мы ещё не видели девчонок-горцев. А жаль, эта мне прям очень нравится! — я вздрогнула от голоса за спиной. Обернулась и покрылась мурашками от липкого, оценивающего взгляда очередного смуглого воина.       — Представьте, как будет замечательно вернуться в город с будущей матерью? Этого можно убить, а её использовать по прямому назначению, — загоготал кто-то ещё из дикарей.       — Я бы хотел ребёнка с такими волосами, — поддержал его первый.       Всё больше землян стекалось на меня поглазеть. Ужас заморозил каждую клеточку. Это они обо мне? Они только что всерьёз говорили, что хотят заставить меня забеременеть? А, значит, изнасиловать. Говорили с упоением о том, что на «Ковчеге» произносили только шёпотом и не напрямую. Господи. Лучше было умереть прямо сейчас.       — Эй, командиры, — снова подал голос кто-то, обращаясь к воинам рядом с Октавией, — вы кому её отдадите, когда узнаете всё, что надо?       — Какой ты шустрый, Квинт, уже глаз положил! Может, командиры себе хотят такую экзотику.       — Так нечестно! — горячо запротестовал Квинт. — У нас же демократия! Я первый записался в очередь!       Очередь… Не знаю, как рабский подход у них совмещался с демократией. Я сконцентрировалась на этой нестыковке, чтобы не закричать и не заплакать. Мне даже убить себя было нечем — они вытащили из костюма всё возможное оружие, пока я была без сознания. Разве что выхватить кинжал у сидящей рядом Октавии или броситься в огонь. Неужели ей тоже приходилось переживать это? Жить вот так? Неужели они все… Меня чуть не вывернуло наизнанку от подобной мысли.       Я была почти готова хватать кинжал, когда краем глаза заметила движение. Уэллс! Очнулся! Он тут же нашёл взглядом меня, окружённую кольцом воинов, хотя смотрел как-то невидяще. Я умоляюще глянула на него. Он поймёт. Всех проверяли на фертильность каждый год, все сто из нас были способны к воспроизведению потомства традиционным способом, если не будет альтернатив. Возможно, я могла бы пережить процесс и попытаться не умереть, но потом… Что будет потом?       — Командир, а давай сейчас? Мы же не убивать её будем. Потом расскажет всё, что знает, ребёнка девять месяцев ждать, — шагнул в мою сторону один из дикарей.       — Нет! Не подходи! Не смей! — не выдержала я, резко отскочив, отсела в сторону. Поняла, что впечаталась в «командира» — ощутила спиной его грубые доспехи, и испугалась ещё больше.       — Она разговаривает! — торжествующе протянули в толпе.       — Кларк, — простонал Уэллс. Я впервые видела в его глазах слёзы. Он понял.       — Уэллс, — почти прошептала я, — я скоро умру. Прости меня.       — Нет. Ты будешь жить, — резко сказал командир, в упор глядя на меня своими тёмными глазами. — Иначе клянусь, дух твоего дружка потом проклянёт твой за столь долгую и мучительную смерть. И ещё дольше будут умирать все твои друзья в лесу.       — Кларк, ни на что не соглашайся! Они всё равно убьют меня! Они здесь Протокол! — прокричал мне Уэллс, задыхаясь.       Их всех они тоже убьют. Глава первая, пункт один-восемнадцать. Личные цели и мотивы, не способствующие выживанию экспедиции, недопустимы. Их воплощение в жизнь считается грубейшим нарушением Протокола.       Я никогда не нарушаю Протокол.       Уронив руки на колени, я смиренно опустила голову. Мир помутнел и потемнел от разъедающего потока слёз. Уэллс был для меня самым близким человеком на этой планете, и поставить личный комфорт выше его жизни казалось мне чем-то намного более страшным, чем нарушение Протокола.       — Кларк! Отойдите от неё! Убейте меня! Убейте же! — хрипел Уэллс, но я не знала, что правда смогу сделать, чтобы их остановиться.       — Довольно валять дурака, — весёлый гомон прорезал строгий, жёсткий тон командира. — Пошутили — и ладно. Теперь сгиньте. Сию же секунду.       — Беллами прав. Разойдитесь сейчас же, — поддержал его второй командир, его тон был угрожающим.       Воины недовольно заголосили, но отступили на шаг.       — А что мы тогда будем с ней делать?       — Доставим в город к Советам. Они и будут решать. Точно не вы. Увижу, что подошли к ней со вполне определённым намерением — пущу стрелу в колено. Ясно?       Угроза, очевидно, была серьёзной, раз все тут же отступили ещё дальше и почти в один голос заявили «да, командир». Меня всё ещё трясло, а слёзы не кончались.       — Выдвигаемся через час, — приказал второй, и воины повторили свои «да, командир».       Радоваться было рано, но от ладони Октавии, лёгшей мне на плечо, стало даже немного спокойнее.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Укажите сильные и слабые стороны работы
Идея:
Сюжет:
Персонажи:
Язык:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.