Сто тысяч миль

      Чем больше я размышлял о пленниках, тем страннее они казались. Эти двое искренне считали, что на планете после Большой Войны не выжил никто. Их разведчики справлялись со своей работой втрое хуже наших первогодок. А передвигались они так, будто научились ходить только вчера. Глаза пленницы были слегка красноватыми, у неё был жар — восприимчивы к разной заразе. Это наталкивало на интересный вывод: до этого они никогда прежде не выходили на поверхность. Более того, казалось, что они объявились здесь в одно мгновение вместе со вспышкой. Как там это раньше называлось, телепорт?       Технологии, которыми они орудовали с такой лёгкостью, шокировали. Я максимум читал про нечто подобное в дневниках предков из Горы. Никогда не видел такой ткани: лёгкой, обтягивающей, эластичной, в то же время достаточно прочной. Она не устояла только против клыков гончей. Но против них не справлялось ничто, даже огрубевшая, будто панцирь, кожа хищников, из которой мы делали доспехи. Нож девчонки и вовсе был какой-то ненастоящий, не из металла, но при этом прочный, как алмаз. Я забрал его себе, Линк оставил себе нож, отобранный у парня. Их высокотехнологичные браслеты мы намеренно нацепили на гончих и отправили охотиться. Псы вернулись уже без них. Возможно, мы нашли бы в них что-то полезное, но лучше было не рисковать. Кто знал, какие ещё у них есть технологии? Я видел упоминания о системе, способной указать местоположение объекта в любой точке планеты. Такой пользовались предки. А обнаруживать своё присутствие было стратегически не выгодно. Пока что.       Девчонка подпускала к себе только воинов-женщин и тряслась от любого шороха. Очевидная заинтересованность в ней мужской половины отрядов пугала её до чёртиков, она, кажется, готова была умереть, только бы к ней не притронулся ни один из них. Но при этом вполне спокойно держалась за руку со своим другом. Уэллс? Так она его назвала, когда прощалась? Эти жесты можно было толковать по-разному, я бы понял, например, будь они брат и сестра. Но Уэллс и Кларк были вообще не похожи друг на друга внешне. Отсюда я пришёл ко вполне однозначному выводу: он — её мужчина. Большая часть воинов хотела перерезать ему глотку там же, в лесу, чтобы не тащить тело до стоянки отряда Линкольна. Я тут же пресёк подобные мысли. Не потому что переживал за душевное спокойствие девчонки, а потому что после такого она вряд ли станет с нами сотрудничать. Оставить в живых обоих было на порядок выгоднее, чем убить даже одного. Я убедился в этом ещё раз, когда стоило пригрозить ей его мучительной смертью — и Кларк опустила голову, почти готовая принять свою судьбу. Давать этим развратникам тешить свою похоть не только в постелях женщин города, но и здесь, я не собирался ни на миг, но при этом многое понял.       Возможно, я мог бы оставить её у себя? Потом, как всё закончится. Не то, чтобы я был обделён вниманием женщин, скорее это было от любопытства. Её экзотично-правильные черты лица, густые длинные ресницы, обрамляющие голубые глаза, фигура, которая в обтягивающем костюме вызывала вполне определённое желание прикоснуться и… Нет. Думать об этом сейчас не время.       Октавия присела рядом с Кларк, держа в руках повязки и бутылку со спиртом. Воины косили взглядами в сторону чужачки, но моя фигура рядом не позволяла им глазеть слишком откровенно. Про стрелу в колено я ничуть не шутил, а возможность выходить в пустоши для большинства этих ребят была важнее жизни.       — Нам нужно обработать твои раны, ты порезалась о кинжал Беллами вчера ночью, — Тави аккуратно взяла её ладонь.       Все фаланги были изрезаны, наверняка, сгибать пальцы было достаточно больно. Но девчонка вытащила ладонь из хватки сестры и тут же заявила:       — Мне это не нужно. Лучше помогите Уэллсу. Если он умрёт, я точно ничего вам не скажу.       Я наградил Тави я-же-говорил-взглядом. Ничего хорошего из её игры в дружбу с чужаками выйти не могло. Вместо того, чтобы подгонять ребят и пошустрее собираться, пока до нашей стоянки не добрались лесные зверюги, я постоянно околачивался вокруг сестры. Чтобы пленница не надумала воспользоваться её доверчивостью и не прирезала. А парню помогать, конечно, никто не собирался. Его даже не отвязали от дерева, не говоря уже про то, чтобы дать воды, зашить или обработать рану. По большому счёту, если он и умирал, то убивали его не мы.       — Слушайте, командир, — окончательно обнаглела она. — Я готова заключить сделку. Я отвечу на ваши вопросы, вы ведь этого хотите? — я продолжал смотреть на неё, и, не дождавшись какой-либо реакции, она продолжила: — Я отвечу на всё и не стану пытаться сбежать по пути. Но для этого позвольте мне помочь Уэллсу. Позвольте ему уйти.       Я легко согласился:       — Идёт, — а она изумлённо вскинула брови. — Отпущу его в паре часов пути до города.       — А сколько до города?       — Отвечу на твои вопросы, как только ты ответишь на мои, — пожал плечами я.       — Вы же ничего не спросили, — в её взгляде засиял гнев. — Так нечестно.       — Нечестно? Ладно. Давай попробуем. Сколько вас в Горе?       — Какой ещё Горе? — обречённо вздохнула она.       — Так я и думал, — хмыкнул я.       Меня окликнул один из разведчиков, и я оставил их вдвоём под её растерянный взгляд. Нам стоило срочно выдвигаться, иначе мы не успеем добраться до города до темноты. Хотя с учётом бодрости чужаков до ночи мы проделаем максимум половину пути. Даже физически подкованная, но неопытная в походах Тави с трудом преодолела расстояние за день. А эти двое могли бы хоть как-то соревноваться с нами в скорости только если бы отряды не спеша ползли на четвереньках.       Очевидной показалась идея напоить и накормить пленников, чтобы шевелили конечностями побыстрее полудохлых черепах. Девчонка попросилась сесть к своему ненаглядному, клятвенно пообещав вести себя смирно. Я разрешил, напомнив про то, что пальцев на руках у него пока ещё десять, но это быстро может измениться. Она храбрилась, вздёргивая подбородок, но всё-таки выдавила сдавленное «спасибо», признавая моё милосердие. Когда Тави с моей подачи позволила ей взять спирт для ран парня, так вообще оживилась. И зачем оно мне было, спрашивается? Хотел от неё какой-то… благосклонности? Надвигалась гроза. Думать определённо стоило не об этом.       Пленники, поняв, что отряды поглощены сборами в дорогу, осмелели настолько, что разговорились друг с другом.       — Кларк, не позволяй им на себя давить. Из-за этого они нашли твоё слабое место, — наставлял её парень. — Они всё равно убьют нас, как только мы перестанем быть им полезны.       Стало почти обидно: может, угрожал я охотно и с фантазией, а вот убийцей не был никогда. Ценность человеческой жизни для всех нас сильно перевешивала жажду мести и крови. В последнее время даже жалким горцам удавалось и дальше влачить своё мерзкое трусливое существование после встречи с разведчиками. Хиляк был тому лучшим примером. А эти двое, если и были горцами, то очень необычными, как справедливо заметил Линк.       — Кажется, они согласны вскоре отпустить тебя, если я перестану пытаться сбежать, — обрадовала она своего ненаглядного.       — Нет! — горячо запротестовал тот. — Даже не думай об этом!       — Если они решатся продолжить то, что задумали, — её голос задрожал, будто девчонка сейчас расплачется, — ты всё равно не сможешь остановить их, Уэллс. Ты должен вернуться к нашим, рассказать им, что есть ещё выжившие.       Я почти хмыкнул. Именно поэтому я собирался отпустить его не доходя до города, но близко к нему. Чтобы этот олух не понял, где находится наш город, и при этом не успел добраться до этих «наших» за считанные часы, чтобы привести вдогонку отряд, а то и два.       — Я не брошу тебя здесь одну! — снова резко отмёл её вполне рациональную идею он. Вот идиот. Давно надо было соглашаться. А он с отвращением выплюнул: — Они же дикари, как увидели тебя, так голову потеряли от своих… гормонов.       Кажется, я только что передумал быть добрым. Чёртовы горцы остались горцами, горцы они или нет…       — Знаешь, нам, конечно, и твоя подруга по вкусу, но от тебя, парень, все вообще с ума сошли. Дамы — только лёгкая закуска перед основным блюдом. Слишком утомлять её никто не будет, в отличие от… — абсолютно серьёзным тоном перебил их я, даже не трудясь закончить фразу. Лица пленников вытянулись, выражая глубочайший шок, а затем ужас. Было забавно видеть, как яростное желание парня быть героем внезапно исчезло без следа. Похоже, больше не казалось ему таким приятным. После прошлой бравады теперь даже двух слов не мог связать. Я едва справился с ухмылкой: — Что такое? Чего такие серьёзные? Просто шучу.       — Совсем не смешно, — я поймал злой взгляд голубых глаз.       — А, по-моему, очень, — весело вздохнул, отворачиваясь.       К сожалению, голубки замолчали и к построению планов не возвращались. Но парень продолжал раздражать меня даже своим молчанием.       На поджаренное на костре мясо девчонка уставилась с недоумением и капелькой отвращения, но после недолгих раздумий всё-таки отважилась попробовать.       — Ты никогда не ела мясо? — спросила у неё Тави, глядя на изменившуюся в лице от вкуса перепёлки пленницу. — Чем вы заменяли мясо в своей Горе?       — Мы ели сою. По вкусу похоже, но не совсем то же самое, — впервые нормально ответила она с момента нашей встречи.       Тави наградила меня я-же-говорила-взглядом. Ну, допустим, в её тактике что-то есть. Пока я не спешил любезничать, а воины так и вовсе о другом мечтали, Октавия — сама доброта. И именно ей пленница потихоньку начинает доверять.       — Мы тоже выращиваем сою, но, как по мне, нет ничего вкуснее мяса на огне.       Я услышал, как голодно сглотнул привязанный к дереву парень, и подумал, что через пару часов он шевелиться не сможет вовсе. И снова отчего-то смягчился, позволив девчонке его накормить. Может, и не зря. Несмотря на рану, он даже почти не заплетался в ногах, пока мы подходили к скалистому спуску. Чужакам повезло окопаться именно здесь — на горном плато весьма обширной площади. Ураганы и циклоны спотыкались о кряж, который нам пришлось преодолеть, воздух был прохладным даже в разгар лета из-за высоты и относительной продуваемости. Хищники тоже имелись, но забирались так высоко далеко не все. К тому же, у их лагеря было невидимое защитное поле. Они упоминали его в своих переговорах ещё в лагере. Да и не слишком беспокоились о зверюгах. И присутствие этой штуки было логичным объяснением того, что внезапно взбесилась тихая охотничья гончая. Я читал про ультразвук — неслышимые человеческому уху звуковые колебания, которые при этом создают дискомфорт для животных. Нашим изобретателям не раз приходила в голову мысль изготовить нечто подобное для разведчиков, но мы упирались в несколько весомых инженерных проблем, которые пока не смогли решить. Может, эти пользовались чем-то подобным?       Когда мы подошли к спуску, что она, что он впали в какой-то благоговейный ступор, разглядывая открывшийся с высоты вид на долину. Ветер свистел в ушах, нагоняя облаков. Они пушистыми клочками хлопка плыли по светлому небу. Их рваные края очерчивали солнечные лучи. Среди холмов вдалеке сквозь деревья проглядывалась бурлящая широкая река, струящаяся с гор. На западе наливались свинцом тяжёлые тучи.       — Скоро ливанёт, — констатировал рядом Линкольн.       — Очень повезёт, если сможем перейти реку до начала грозы.       — Скорее очень не повезёт здесь застрять. — Я обеспокоено оглянулся на Тави после слов друга. Линк всё понял по взгляду: — Можно добраться до пещеры, но если сильно польёт, то её затопит тоже.       — Тогда не будем рисковать. Просто пойдём побыстрее.       Девчонка болталась где-то в хвосте, нещадно спотыкаясь на уступах и острых зазубринах породы. Их излишне технологичная обувь великолепно справлялась с нагрузкой — даже намёка на царапину не заметил, а когда большая часть отрядов взмокла на спуске, эти двое даже и не думали потеть. Мы действительно казались дикарями, одетые в хлопок и шкуры животных. Пару раз они-таки распластались по земле, не удержав равновесие. В принципе, я был не против, чтобы доставучий парень спикировал в обрыв прямо носом вниз — тогда не хватался бы столько за свою девчонку. Они постоянно тихо о чём-то переговаривались, но я даже не начал переживать. Шансов улизнуть от замыкающих процессию гончих у них не было даже в теории. Псы скорее закусят ими, утомлённые скоростью полураздавленной улитки, чем упустят охотничий трофей.       Первые капли начали падать на землю, когда мы были где-то в пятнадцати минутах от реки. Псы беспокоились уже не меньше часа, нарезая неровные восьмёрки в хвосте процессии. Несколько раз подбежали к нам с Линкольном, подавая сигнал тревоги. Мы физически не могли ускориться ещё сильнее, только отменили привал и не сходили с намеченного курса. Псы либо учуяли заманчивую добычу вроде вылезавших в это время стад грызунов, либо… Рядом стая диких кошек, которые сюда могли прийти разве что на водопой.       Гончие приглушённо зарычали, и без слов Линкольн тут же поднял руку вверх. Отряды синхронно замерли, будто наткнулись на невидимую стену, даже псы затихли и не издавали ни звука. Только пленники шаркнули ногами по каменистой почве, шурша прошлогодними засохшими листьями. В застывшей тишине это прозвучало сродни грому. Линкольн подал ещё один условный сигнал — «перегруппироваться» — и воины, ступая максимально бесшумно, перетекли из хвоста в начало и наоборот. Если хищники настигали сзади, самые сильные и опытные шли последними — было больше шансов спасти отряд. Потому я тихо перешёл в конец процессии, к Тави и пленникам. Но под моим напряжённым взглядом Октавия даже не шелохнулась и — нахалка! — осталась стоять, где была: рядом с Кларк и Уэллсом, которые недоумённо вертели головой. Сестра не отвела глаз и через несколько долгих секунд, поглядывая то на Линкольна, то на меня. Упрямая зараза! Храбрится! И не понимает, что здесь нельзя ошибаться.       Вдох. Капли барабанили всё сильнее, холодные и острые наощупь. Шелест листвы, скрип веток. Их много.       — Охотничья хижина, — полушёпотом бросил Линк. Там нам предстояло собраться, если придётся разделиться.       А затем резко опустил поднятую вверх руку, сжав кулак. «Бежать» — вот что кричал этот жест. Первая кошка вынырнула из-под густого кустарника и молнией в прыжке атаковала колонну сбоку. Плохо. Очень плохо! Зазвенели клинки, вынимаемые из ножен, я видел блеск лезвий боковым зрением. Сам схватился за рукоять, но доставать не спешил. Гончие с рычанием втроём бросились на хищника, одну тот отбил лапой, другая вцепилась в холку, подпрыгнув, третья щёлкнула челюстью в дюймах от шеи. Спустя мгновение они скрылись в густой мешанине стволов и листьев. Линкольн резко дёрнул Октавию к себе, а затем толкнул перед собой. Сестре хватило ловкости удержаться на ногах — друг просчитал это — и у неё не осталось выбора, кроме как бежать перед ним. Он ещё раз пихнул её в спину — не до нежностей — и тут же обернулся к чаще, высматривая хищников. Густые заросли у этой чёртовой реки давали гадам отличную позицию, а на своей тропе мы были будто на блюдечке.       Я старался не думать, что в спину дышат звери в полтора раза крупнее наших лучших охотников. Отряд вырвался вперёд на несколько футов, пока мы вчетвером — лучшие и сильные — не переставали оглядываться, готовые к бою. В этом не было особого смысла. Если одна зверюга сначала зашла со стороны, значит, мы в полной заднице. Окружены. Тени мелькали в листве на шустром ветре, понять, сколько именно хищников взяло след, никак не получалось. Я оглянулся и бросил, что нужно нагонять. Рванул вслед за отрядом. В висках испуганно бился пульс. Пленники неосознанно держались за Октавию, которую из нашей группы смертников выпихнул Линкольн. Замыкали процессию, со страху путаясь в ногах. До них осталось три фута, когда сзади раздался крик, на который невозможно было не обернуться.       Опрокинутый на живот, Ник распластался под лапами кошки. В тот же миг Линк подлетел к нему, вонзая в бок зверя меч почти по самую рукоять. От истошного рёва хищника, казалось, содрогнулась земля. Пятнистый кот отпихнул друга одной когтистой лапой со всего размаха и, позабыв про Ника, угрожающе надвигался уже на Линкольна. Ещё одна кошка вынырнула из зарослей прямо перед нами. Выгнув спину, замерла перед прыжком. Утробно зарычала, миг — уже бросилась на другого разведчика, целясь в горло. Я подскочил как раз вовремя, ударяя зверя вбок. Но кошка всё равно прошлась острыми клыками по доспехам и вцепилась в плечо товарища, лапами заваливая на землю. Тот заорал, когда зубы разрезали сухожилия и мышцы. Я воткнул кинжал в глотку зверюге, на лицо брызнула горячая вязкая кровь, зверь рыкнул в последний раз и почти тут же рухнул на землю.       Октавия не бежала. Она застыла, не в силах отвести глаз от противостояния хищника и Линкольна, готовая в любой момент сорваться с места. Вдох — и, будто дикая кошка, она рванула к нам.       Я тут же бросился наперерез, перехватывая её за плечи, а она кричала, вырываясь. Раненный разведчик со стоном выковырял из-за пояса метательные ножи. В них он был профи. Пусть его плечо ощутимо пострадало, он поднял другую руку и прицелился, как мог. Первое лезвие воткнулось кошке в бок, следующее — в заднюю лапу. Я выхватил лук из-за спины. Зверь замешкался. А Октавия напротив сообразила быстро и тут же сунула мне в руки стрелу из колчана на спине.       Главное — не задеть Линка.       Мир замер, заледенев в одном мгновении. Тетива зазвенела, отправляя стрелу в полёт, и я не дышал, пока древко не вошло прямо в огромный жёлтый глаз хищника. Сквозь второй глаз на нас равнодушно уставилась сама смерть.       Почва стала скользкой и болотистой. Где-то здесь, где тропу начинают размывать подземные воды, мы бросили плоты, на которых всегда переправлялись в этом направлении. Вброд уже было не перейти. Первая группа отплыла, с трудом лавируя по завихрениям течений между камней. Они с ужасом глядели на нас, потрёпанных зверюгами, заляпанных их кровью. Воины, сейчас ведущие отряд, отвязали ещё один плот от ивы и пытались совладать с бурным потоком, льющимся с гор. Двое из них вернулись, чтобы помочь нам довести до плотов Линкольна и других раненных разведчиков. Товарищам повезло: в последний раз встреча с дикими кошками окончилась двумя мёртвыми воинами и несколькими оторванными конечностями, что в таких условиях также означало смерть.       Пленники, бледнее трупов, дрожали и со страхом глядели на ревущий водяной поток, напуганные больше то ли кошками, то ли картиной массивного плота, болтавшегося в реке, будто щепка. Девчонка, напряжённая и нервная, вздохнула, когда первая группа сошла на противоположный берег, устало сваливаясь на землю. Из чащи снова раздалось рычание, хриплый лай гончих, и я понял: расслабляться очень рано.       — Иди, — я подтолкнул сестру, заставляя взойти на плот. — Не спорь. Иди!       — Белл! Ты… — начала она, оглядываясь на раненного Линкольна. Товарищи только сильнее дразнили зверюг запахом свежей крови, потому решение погрузить их на второй плот приняли единогласно.       — Я разберусь. А ты давай с ними. Быстро!       До Тави дошло, что я не шутил. Возня в лесу вообще не оставляла повода для юмора. На моей совести остались двое пленников и Ник, но хотя бы не нужно было переживать за сестру — их плот тронулся, сносимый течением. Нам остался самый маленький, но и было нас в полтора раза меньше.       Я успел отвязать только одну из верёвок, когда из-под дождевой завесы вынырнули грызущиеся и рычащие тени. Гончие преследовали кошку, которая вернулась на наш след, она клацала челюстями в считанных дюймах от их подвижных тел.       — На плот! Сейчас же! — рявкнул я отмороженным инопланетянам.       Ник резко разрезал вторую верёвку, но на плот не успел именно я. Кошка грациозной смертоносной молнией промелькнула перед глазами — учуяла кровь сородича и взбесилась, метнувшись прямо ко мне. Я отскочил, но споткнулся о мощный ивовый корень. Рухнул, запутавшись в ногах. Чисто рефлекторно откатился. Только потому остался жив — когтистые лапы тут же опустились туда, где я был секунду назад. Я попытался повторить переворот и достать хотя бы кинжал — почти вышло. Пасть с клыками сомкнулась прямо над головой. Кинжал выскользнул из ладони. Дерьмо!       В ту же руку немедля впилась зверюга, страстно желая избавиться от мерзкой конечности. Боль ослепила, будто предплечье пропустили через жернова пару раз подряд. Я шарил другой рукой в поисках оружия. Бесполезно. От очередной мучительной смерти меня спасла гончая, со всего разбегу налетевшая на кошку. Та разжала челюсти, выпуская мою руку из захвата. Её я почти не чувствовал — только видел кровь. Сумев схватить выпавший кинжал другой рукой, я воткнул его зверю вбок. Тот взревел от боли и снова уставился на меня в упор. Я сам не понял, как отполз, а кошачьи челюсти с двумя рядами острых клыков клацнули совсем рядом, только слегка задев правую ногу. Царапина. Наверное.       Кто-то резко дёрнул вверх. Ник! Гончие уже окружили кошку, а он улучил момент и выдернул меня у неё из-под носа. В какой-то прострации я прыгнул на плот. Ник оттолкнул его от берега, и нас понесло неудержимое течение. В руке пульсировала боль, перед глазами всё плыло. Поток воды, спотыкающийся о каменное днище, резко крутанул плот. А потом ещё раз. И ещё. Грести. Надо грести… Сил не было. А плот снова крутануло. Пленники, кажется, кричали в голос, когда нас понесло вниз вместо другого берега. Или это кричали на другом берегу?       Вдох — и мы в ледяной воде. Мозг понял спустя секунду, в рану на руке будто воткнулись ледяные шипы. Течение бурлило, переворачивая и перекручивая тело, будто оно было из мягкой глины. Лёгкие нещадно жгло от нехватки кислорода. Последняя доза адреналина вспрыснулась в кровь, и резким рывком я поднялся над поверхностью воды. От руки по воде расплывался красный ореол и тут же растворялся.       Рядом мелькнуло что-то светлое. Тень. Фигура. Девчонка! Она бесполезно перебирала руками, будто взбивала воду, пока поток пытался её потопить. В очередной волне она ушла под воду с головой и едва вынырнула. Сквозь тупую боль я сделал рывок, оказываясь совсем рядом, схватил её за руку и притянул ближе. Если она из проклятых горцев, то определённо не умеет плавать! Никакого толку… Она повисла на мне, ухватившись, будто за истончившуюся ниточку к жизни, а я из последних сил перебирал конечностями, чтобы добраться до проклятущего берега.       Секунды, минуты, часы — они все растянулись до огромной ледяной вечности, где горло жгло от жажды нового вдоха. На твёрдую землю нас вынесло тем же бурным потоком, будто стихия на мгновение сжалилась, оставляя нас в маленькой заводи. Я кашлял до рези в глазах, она — хватала ртом воздух и тоже сгибалась в приступах удушья. Как только стало легче, мы упали на прибрежные речные камни, обессиленные и отчаянные. Мир вертелся и блек, веки закрывались сами собой.       — Не смей отключаться! Не смей! — её хриплые вскрики прозвучали совсем близко. Затем она похлопала меня по щекам. — Это болевой шок, отключишься — умрёшь!       Я с трудом разлепил глаза. Боль снова пронзила руку, когда она прикоснулась к ней и перевернула.       — Нужно остановить кровотечение, но мне сложно сказать, повреждены ли крупные сосуды, — зачем-то разговаривала со мной она. Затем схватилась за хлопковую рубашку, которая выглядывала из-под остатков доспехов, и оторвала большой кусок. — Я не смогу зашить. Сделаем давящую повязку, которая хотя бы не позволит истечь кровью. Будет больно.       Всё было так, как она и обещала: больно. Она быстро бормотала что-то, но я почти не разбирал слов из-за её всхлипов. Девчонка тоже впала в шок, просто не хотела себе в этом признаваться. Последней моей мыслью перед темнотой была мысль о мелком ножике внутри доспех, что я забрал у неё. Возможно, Кларк найдёт его и прекратит наши обоюдные мучения?..       Я очнулся на закате — тени от косых лучей были длинные и глубокие. Повернул голову: травмированная рука наспех замотана кусками рубашки, на повязке уже запеклась кровь, а сердце ещё билось. Удивительно. Девчонка — бледная и измождённая девчонка, что спасла мне жизнь — сидела, устало привалившись к стволу серебристой ивы. С него квадратиками была срезана кора, её Кларк держала в своих руках, отделяя внутренний слой от внешнего. Заметив движение, она вздрогнула и посмотрела прямо мне в глаза. Её взгляд будто обвинял меня в способности жить, когда этого её Уэллса унёс бурный поток.       Мы молчали много долгих секунд, глядя друг на друга. Я сел, поборов головокружение.       — Как ваша рука? — наконец, спросила она.       — Прекрасно, — соврал я. Она горела полным муки адским огнём.       — Я срезала ивовую кору, в ней много салициловой кислоты. Помогает от боли. Можете взять, если хотите.       Мои брови поползли вверх против воли. Помогла с раной? Ещё и таким озаботилась? А сама всё ещё была на грани истерики: глаза блестели, губы дрожали. Очевидно, винила меня в том, что её благоверный пока исчез.       — Почему не прирезала меня и не сбежала обратно в свой лагерь? Ты ранена?       — Я? — удивилась вопросу она, но потом поняла. — Нет. Но я не знаю здесь вообще ничего. Даже и куда мне одной идти, снова в пасть к этим тварям? А для вас, очевидно, не будет проблемой найти наш лагерь и снова заявиться туда, верно? Я бы очень хотела сбежать, но… не нужно больше жертв. Пожалуйста.       Пусть девчонка была в ужасе и явно меня ненавидела, ненавидела всех нас, но мыслила рационально и эмоциям не поддавалась. Не кричала, не проклинала, не плакала и не умоляла. Отчего-то это вызывало невольное уважение — такому достоинству позавидовали бы даже заядлые негодяи из пустошей.       — Значит, пойдёшь с нами в город добровольно?       Риторический вопрос, но я мог предоставить ей хотя бы иллюзию возможности отказаться. Она мрачно усмехнулась, прекрасно всё понимая.       — Что вам нужно от меня, командир?       — Беллами, — зачем-то поправил я.       — Ладно, — согласилась девчонка. — Так что вам нужно от меня? Если… Если это то, что чуть не случилось в лагере, то лучше убейте меня прямо сейчас. Я даже скажу спасибо.       — Я хочу знать, кто ты. Откуда ты. И зачем ты здесь? Зачем все вы здесь?       Она прислонилась затылком к стволу и закрыла глаза. Боялась.       — Вы ведь всё равно не отпустите, если даже расскажу всё прямо сейчас.       — Не отпущу, — подтвердил я. — Свой единственный шанс сбежать ты уже проворонила. Впрочем, не то, чтобы он когда-либо в принципе у тебя был.       — Мы вам не враги. Я вам не враг, — в её голосе прорезалась неожиданная горячность. — Мы вообще не знали, что здесь есть люди.       — Это я понял, — я с трудом избавил тон от сарказма. — Давно у тебя глаза покраснели и начался жар?       — Вирус? — обеспокоено глянула она. — Тот, что вы обсуждали тогда у костра?       — Первые симптомы именно такие, — кивнул я. — Правда у тебя они отчего-то начались на три недели раньше. Потом долгое затишье и медленная смерть.       — Но вы же как-то живы!       — У нас были столетия, чтобы решить эту проблему. У тебя сейчас — где-то полгода.       — У вас есть вакцина? Есть? — она с надеждой уставилась на меня.       Я опёрся на ствол ближайшего дерева и не без труда встал.       — Может быть. Мы же как-то живы, — вернул ей её замечание я. Кларк так и не отводила взгляда, но огонь в нём уже потух. — Вставай. Нам пора выдвигаться, пока окончательно не стемнело. Дикие кошки любят ночное время.       Она задрожала, но гордо вскинула голову.       — Я лучше здесь останусь, чем вернусь к вашим людям.       — Успокойся, — закатил глаза я. — Они шутили.       — Я так не думаю, — упрямо заявила она.       — Как хочешь, — пожал плечами я. Поднял с земли свой нож, который Кларк оставила на ближайшем валуне, заткнул его за пояс. — Удачи с кошками. Расскажешь потом, как всё прошло.       От голода, пульсирующей боли в ране и от длинной царапины на правой голени ноги еле шевелились, но я смог их заставить. Сделал несколько шагов, разыскивая ориентиры. Если я правильно понял — а иначе быть не могло — до охотничьей хижины было около часа пути. Пить хотелось безумно, горло жгло сухостью, несмотря на то, что мы прилично наглотались воды в реке. Кора слегка притупила сосущий вакуум в желудке, но не насытила совсем. Лучше потерпеть и дойти до своих, чем к инфекции в ране получить ещё и отравление.       Позади послышалось шевеление, будто кто-то поспешно поднялся с земли и поторопился за мной следом. Улыбка сама собой нарисовалась на лице. Неужели. Ненадолго хватило её упрямства. Но гордость всё же вынуждала держаться позади меня.       — Знаешь, ты бы лучше рядом шла, а то сожрут, а я даже не замечу.       — Не уверена, что из этого хуже, — отозвалась Кларк.       — Ты не была такая смелая, пока я был в отключке.       — Пока вы были в отключке, сидеть рядом тоже было не так уж и плохо, — вернула шпильку она.       И как Октавия её терпела?       Мы прошли несколько минут в молчании: я вёл, она следовала за мной, не приближаясь. Устала. Нервничала. Боялась. Это слышалось в её шаркающей походке и тяжёлой отдышке. И пусть у неё не было раны, но зато была зараза, что задавала хорошую трёпку иммунитету и всем ресурсам организма, а коварные корни и кочки поджидали под толстой прослойкой прошлогодней листвы. Кларк ойкала, подчас спотыкаясь, и один раз-таки не удержала равновесие. Даже пыталась схватиться ослабевшими тонкими руками за ствол, но всё равно рухнула на землю, разметая листья. Я вернулся, подавая ей руку. И зачем смотреть так испуганно? Я же не кинжал ей к горлу приставил. Хотя стоп…       — Хватайся, — даже наклонился чуть-чуть вперёд, чтобы она легко дотянулась. — Я помогу. Ты устала, но до убежища нам осталось совсем немного. Не переставай идти за мной следом.       Подумав ещё пару секунд, она неуверенно вложила свою маленькую холодную ладошку в мою и сжала пальцы. Я потянул её на себя, помогая подняться, и потом отчего-то не хотел выпускать её руку из своей. Но эта неблагодарная вырвала её спустя мгновение. Потом тихо сказала:       — Спасибо.       Я зашагал вперёд, но потом вдруг обернулся.       — Мои люди тебя не тронут. Обещаю.       Кларк ничего не ответила, но в её взгляде я заметил что-то похожее на благодарность. А затем она поравнялась со мной, вышагивая рядом. До хижины было ещё долгих полчаса.