Сто тысяч миль

      После прощания с Беллами я впала в депрессивное безразличие. Надежды больше не было, потому что я слишком поздно осознала его благородные устремления. Он не хотел господства. Не собирался делать нас разменной монетой, не строил планов массовых убийств. Беллами хотел мира. Главы Советов, очевидно, стремились к чему-то другому. Иначе отстранение командира объяснить у меня не получалось. Они затаились, присматривались и испытывали меня всё это время. А теперь все карты были вскрыты. Мне оставалось только ждать ответного хода. И это истощало. Выматывало.       Ко мне приходила Анья. Пыталась задавать вопросы про побег, химию, науки и термитную смесь. И ещё десятки других, которые я даже не слушала. Мне было не о чем с ней говорить. Я приходила к ней. Искренне просила о помощи, просила отпустить меня без интриг и хитроумных планов — она осталась глуха к моим просьбам. Теперь пришла моя очередь, я молчала, равнодушно пересчитывая трещины в штукатурке за её спиной. Когда глава Совета матерей поняла тщетность своих усилий, её сменил командир Густус. Он был воплощением мужественности: массивный силуэт, густая борода, шрам, рассекающий бровь и скулу, глубоко посаженные глаза. Грозный вид прибавлял ему лет, но при более подробном рассмотрении командир теперь казался младше Аньи лет на пять-семь. Подсознательно я почти боялась его, особенно когда в ответ на моё непрошибаемое молчание Густус потерял терпение и перешёл к расплывчатым угрозам.       — Моим командирам ничто не мешает вытворить с твоими людьми всё, что вздумается. И привести их сюда — не самое худшее из списка «что вздумается». В большинстве отрядов — те, кто без доли сомнения отрезал уши бандитам из пустошей. А глава Совета матерей уже не желает меня останавливать. Всё ещё хочешь играть в молчанку?       Я долго покрывалась холодным потом и не могла спать от этой перспективы. Но я жила у землян уже три недели, а они всё никак не могли на это созреть даже с учётом того, что явно меня в чём-то подозревали. Они не были идиотами: понимали, что технология бесполезна без знания, как ею пользоваться. А со знающими людьми ссориться подчас даже опаснее, чем с глупыми и агрессивными.       — Я буду разговаривать только с командиром Блейком.       — Какая тебе разница, с кем говорить?       — С ним забавно было общаться. В отличие от вас, он не только угрожал.       — Это исключено, — спокойно ответил Густус. — А мы все начинаем терять терпение. Чего ты хочешь, Кларк?       — Спасти своих людей. Разве это не очевидно? — В горле застыл ком. — А вы? Вы чего хотите?       — Твоей искренности. Чтобы ты ничего не утаивала, наконец, и рассказала всё, что знаешь. Всё, что есть.       — Но ведь моё молчание — это единственная причина, почему я ещё жива. Расскажу всё — и что потом?       Густус молчал, испытующе глядя на меня. Я осмелела:       — Мне не жалко делиться знаниями. Но я не знаю, зачем они вам нужны, командир. Зачем? Никто из вас даже не пытается ответить на вопрос, хотя я продолжаю его задавать. Учёные далёкого прошлого увлеклись дроблением атомов, ухватились за эту технологию, воплотили её в жизнь со всей страстью исследователей. И лишь только потом задались вопросом: а каково её будет применение? Потом, когда открытие уже было сделано и ничего уже не вернуть. Я не хочу быть Робертом Оппенгеймером. Знаете, что он писал про день испытаний первой ядерной бомбы? Вспомнил отрывок из древнего индуистского писания. Бог Вишну там сказал: «Теперь я стал Смертью, разрушителем миров». А потом вся команда проекта «Манхэттен» смотрела, как их детище стирает с земли города и уносит сотни тысяч жизней. Они и понятия не имели, что изобретённая ими технология вскоре обернёт в прах не только города, а всю человеческую цивилизацию. Возможно, какие-то открытия не должны быть сделаны. Возможно, каким-то знаниями стоит исчезнуть в веках навсегда. Ведь беда технологий в том, что они сильно всё упрощают. Вы наверняка убивали, командир. Животных, человека, кого угодно. Того, кто этого не заслужил. Вам нужно взять нож и перерезать глотку, ощутить, понести ответственность. А теперь представьте, что вы можете щёлкнуть пальцами, и не станет целого города. Не конкретного человека, а тысяч человек. Но они будут где-то там. Вы не увидите, как они горят, как их заваливает разломанными плитами зданий, как они корчатся в муках от смертельной дозы гамма-излучения. Что проще? Минус один собственными руками или тысячи, которых будет даже не видно? С которыми за вас легко разберётся технология? Я читала, что когда-то предлагалась любопытная модель. По её правилам перед началом войны верховный главнокомандующий должен был бы своими руками вырезать коды запуска ядерных ракет из живого солдата. Убить его и понять, как это, перед тем, как уничтожить тысячи. Я не считаю это приемлемым решением ни в одном из вариантов. Но, возможно, это могло бы всё спасти.       Густус молча смотрел на меня, слегка склонив голову. Но я всё сказала и теперь только тяжело сглотнула. В горле запершило.       — Тебе не кажется, что ты слишком много на себя берёшь? — наконец, произнёс он, и его бас почти заставил меня вздрогнуть. — Тебе ли быть той, кто решает, кому что положено знать, а кому нет? Почему ты себя возомнила единственной, достойной чести и права знания? Использование инструмента не является ответственностью его изобретателя.       — У меня есть своё видение будущего. И в нём я не хочу видеть повторения истории наших предков. Я хочу быть уверена, что передаю эти инструменты тем, кто станет мечтать о чём-то более великом, чем власть и могущество. Тем, для кого власть — это только лишь ещё один инструмент. Я не понимаю вас, Густус. И Анью не понимаю. Не могу понять, к чему вы стремитесь, чего хотите, о чём мечтаете. Рассказывать мне об этом вы не спешите, и я вас не осуждаю. Но и не доверяю вам. А потому тоже не хочу ничего рассказывать. Это моё право.       — А Блейку, стало быть, доверяешь? — его брови приподнялись в удивлении.       — Вы сами сказали, он всего лишь исполняет приказы. И я знаю, что он слишком предан вам, чтобы использовать полученные знания против вас или утаивать их, — здесь я немного слукавила, но ещё сильнее усугублять недоверие командира к Беллами значило отрезать последнюю возможность дождаться его и, наконец, воплотить в жизнь наши общие планы. — Я не рассказывала ему ничего важного. Вообще. Потому что не доверяю и ему. Никому не доверяю.       Командир кивнул сам себе, не выказывая ни единой эмоции.       — Но пленному горцу ты доверилась почти сразу. И какие великие цели им движут?       — С чего вы все решили, что я ему доверилась? — не поняла я. — Он не просил у меня никаких тайн и знаний. Он наоборот предложил мне информацию, сам мне доверился. Наши цели временно совпали, мы оба хотели покинуть это место, и это всё.       — Чего он хотел взамен?       — Это больше не имеет значения. Ведь я никогда уже отсюда не выйду, потому что вы — удивительно! — тоже мне не доверяете. Это тупик.       — Вирус-убийца — это творение горных крыс? — сощурился Густус, внимательно наблюдая за моей реакцией.       А я запнулась. Что?       Логическая цепочка начала выстраиваться в голове сама собой. У горцев абсолютно точно была возможность — Аарон сам говорил об их учёных и лабораториях. Был и мотив. Убрать обозлившихся на них землян и прийти уже в отстроенные деревни, на засеянные поля, на готовые производства. И это складывалось вместе только при условии, что Аарон мне солгал. При условии, что у них уже было лекарство с самого начала, и они хотели на поверхность столь же страстно, сколь земляне хотели в бункер. Но зачем бы ему лгать?       — Я не знаю, — ответила я. — И вы. Уверены, что хотите знать? Мира между вами может не быть никогда.       — А нам и не нужен мир с предателями. Предатели однажды — предатели всегда. Я всего лишь хочу знать, против кого сражаюсь и как далеко они могут зайти. И ты. Как далеко можешь зайти ты.       — Я не знаю, — повторила я. — Как вы там сказали? Я всего лишь желающая выжить девочка, которая берёт на себя слишком много.       Тем вечером я долго смотрела на ночное небо сквозь решётку на окне. Глупо мечтала увидеть «Ковчег» и хоть на секунду вернуться туда хотя бы мысленно. Обнять маму. Болтать с Уэллсом вместо того, чтобы снова и снова тосковать по нему так отчаянно, сидя в одиночестве среди чужаков. Вместо того, чтобы вспоминать, как его не стало, и давиться своей печалью.       Пару раз я зацепилась взглядом за вентиляцию, через которую недавно долгими ночами говорила с Аароном. Он дал мне силы, показав выход из положения. Дал надежду. Даже если горцы сами решили убить землян, меня это не касалось. Мне нужно было их лекарство. Всем нам. Протокол предписывал спасать экспедицию любой ценой. А я здесь не настолько давно, чтобы о нём позабыть. Тем более от землян толку особо не было. Один только вред, пока я теряла бесценное время впустую.       На комоде лежала та самая брошь. Камушки в серединке изящного серебряного цветка поблёскивали оттенками лазурного в приглушённом свете лампы, и зрелище завораживало. Командир всё мне испортил, но я почему-то не могла просто на него злиться. Всё было сложнее. Намного. Потому что я его понимала. Он просто делал свою работу — и делал её лучше, чем я справлялась со своей. В этом не было ничьей вины, кроме моей. Не стоило недооценивать его ум и хитрость. Стоило прислушиваться к каждому слову вдвое внимательнее. Догадаться, что он сотрудничал с Аньей не просто так, а ради благополучия своей семьи.       Семьи. Дочки. Такой похожей на него — те же тёмные глаза, чуть вьющиеся волосы и этот взгляд, будто она уже всё про меня знала. Впервые я прикоснулась к чему-то столь личному, впервые увидела то, что мне ни за что не собирались показывать, не будь на то веской причины — и я до сих пор едва понимала, как к этому относиться. После рассказов Октавии я примерно представляла местный уклад жизни. Не испытала глубокого шока, но всё равно растерялась. Да, я помнила про отсутствие семей и браков в том виде, в каком я их знала. Не забыла и про то, что немногочисленных матерей обеспечивал город, и постоянный партнёр — это скорее блажь, чем необходимость. Да как им было восстанавливать цивилизацию из пепла, не прибегая к полигамии? Логично. Очевидно. Но так дико. Гадко — идти на поводу у гормонов и лезть ко мне, когда они… Чёрт. Даже… обидно? Что им — и ему — не под силу понять верность и настоящую семью, не основанную только на дурацких инстинктах. В карман моего костюма с «Ковчега» всё ещё были вшиты два кольца, которые подарил мне отец. Впервые их захотелось выкинуть и не видеть больше никогда. Потому что на этой планете не было никого, кто был бы достоин носить второе кольцо.       Каждое утро я со страхом ждала слабость, лихорадку и тошноту. Вирус не спешил сваливать меня с ног, и я не могла не задаться вопросом, почему. И что насчёт Сотни? Везло ли им с этим так же, как и мне? Неужто наша модифицированная ДНК оказалась вирусу не по зубам? Возможно, там не было тех уязвимостей, какими он охотно пользовался? Возможно, наш иммунитет в первые же дни победил заразу, и теперь нам ничего не грозило. Возможно, буря ещё не миновала, просто инкубационный период оказался дольше. Эти пустые гипотезы — всё, что у меня осталось в четырёх стенах. Густус больше не появлялся, Анья тоже. Несколько раз приходил Нико, задавал вопросы, отвечал на мои. Новость о том, что Мэди пошла на поправку и уже почти здорова, единственная вызвала у меня улыбку за много дней. Остальное вызывало лишь полнейшее безразличие.       Только когда на пороге моей камеры появился Линкольн, тот самый напарник Беллами, я напряглась. От его изучающего взгляда хотелось поёжиться, и сложно было даже предположить, что ему могло бы понадобиться. Самое худшее предположение оформилось в голове мгновенно. Но я прикусила язык, прежде чем выдала свою тревогу.       Линкольн молча развернулся и двинулся по коридору к выходу из здания. Я послушно зашагала следом. Надзиратели на посту смерили нас изучающим взглядом, но не остановили, и я с удовольствием вдохнула свежий воздух, наслаждаясь вечерней прохладой. Просторные улицы вокруг, погружённые в полумрак, после маленькой, тесной и душной комнатушки почти окрыляли. Даже неизвестность больше не пугала, ведь я ощущала неясный вкус свободы. Линкольн петлял по городу, будто бы путая след, я не задавала вопросов, не желая знать, что ждёт меня в этот раз. Какое-то время мы бродили по улочкам, а затем командир неожиданно остановился у кирпичной стены какого-то заведения — на деревянной вывеске было схематично нарисовано нечто похожее на маяк по соседству с пивной кружкой и вырезано «Сторожевая башня». Изнутри то и дело доносился звон кружек и задорный гогот.       — Слушай сюда, — он навис надо мной, а я почти вжалась в шершавую кладку. — Глава Военного совета уехал. Он забрал с собой Беллами, не желая так надолго оставлять его здесь наедине с тобой. И я бы на его месте поступил абсолютно так же. Ты заронила в его голове очень опасные мысли, Небесная, и это очевидно всем, кроме него самого. Я не горю желанием помогать тебе, но Беллами попросил меня об этом. Я согласился, потому что иначе этот осёл всё равно бы придумал, как добиться того, что задумал. Так я хотя бы смогу убедиться, что он не разрушит свою собственную жизнь впустую. Если тебе, девочка, снова хватит мозгов всё испортить… Я убью тебя. Лично. Ты поняла меня? — Сердце испуганно забилось где-то в горле. Но я тяжко сглотнула и неуверенно кивнула. Землянин поджал губы: — Отлично. Идём.       Весёлый гам таверны обрушился со всех сторон, а хмельной запах солода, казалось, впитался в кожу с самых первых секунд. Шумные компании землян играли в кости, хохотали, за какими-то столиками игроки сдавали карты и увлечённо спорили, перешучиваясь. Мы, казалось, растворились в повисшем вдоль стен полумраке — никто не обращал и малейшего внимания на меня и на командира. За тёмным столиком в углу нас ждали два неясных силуэта, капюшоны скрывали их лица. Но стоило одному из них завидеть нас двоих, как он стянул капюшон, а в следующую секунду на меня уже смотрели яркие глаза Октавии. Вторая фигура так и сидела с опущенной головой, будто шероховатости заляпанного деревянного стола были действительно интересными. Я озадаченно опустилась на стул, Линкольн встал за моей спиной, отчего сердце вновь забилось испуганной птицей.       — Привет, Кларк, — тихо поздоровалась землянка, я едва расслышала её сквозь очередной взрыв хохота.       — Октавия, — кивнула я. Её открытости сложно было не симпатизировать — и у неё не было во взгляде той скрытой угрозы, от которой я покрывалась мурашками при взгляде на Линкольна.       — Ты прямо сейчас направляешься на встречу с главой Совета матерей и просто немного задержалась, — поставила перед фактом она, пододвигая ко мне кружку с пенящейся жидкостью тёмно-янтарного цвета. — А если тебе интересно, зачем Линкольн привёл тебя сюда, то…       Вторая фигура оторвала взгляд от поверхности стола, подняла голову, и я встретилась взглядом со светло-серыми глазами Аарона. Ахнула и оторопело уставилась на горца, не в силах поверить своим глазам.       — Что происходит? — только и смогла выдавить не своим голосом.        — Земляне наконец-то решились меня казнить. Все, кроме этих двоих, по крайней мере. Эти тайно вывели меня из темницы, чтобы мы с тобой могли поговорить. Рад, что ты в порядке, — слишком спокойно для приговорённого говорил Аарон. Я бросила беглый взгляд на Октавию, но она ничем не выражала своё несогласие. — Они хотят помочь тебе сбежать, и я думаю, что тебе стоит принять их помощь. Других вариантов у тебя всё равно нет.       — Что? Почему именно сейчас? И… Почему они решили от тебя избавиться? Ты ведь тоже разбираешься в технике и знаешь достаточно… — испуганно бормотала я, но он меня оборвал:       — Я — горец, и ненависть ко мне у них на генетическом уровне. Не забывай об этом. Вы нас не оставите на несколько минут? — обратился он к наряжённым Линкольну и Октавии. Те, казалось, от его просьбы напряглись ещё сильнее и даже не шелохнулись. Линкольн так вцепился в спинку моего стула, что та аж заскрипела. — Я понял. Тогда слушай. Я хочу, чтобы твои люди нашли моих. Для этого вам понадобится радиопеленгация сигнала на определённой частоте. Нужно будет провести триангуляцию с помощью двух-трёх радиомаяков, думаю, ты понимаешь, о чём я говорю. Назови моё имя, возьми с собой друзей, расскажи им то, что я рассказывал тебе, и есть определённый шанс, что тебе поверят и не расстреляют у самого входа, как всегда происходило с землянами.       Он уже смирился с перспективой неминуемой гибели. И это вообще меня не устраивало! У меня ещё было столько вопросов, столько планов, и теперь — один последний разговор в таверне. Всё сыпалось сквозь пальцы.       — Нет, нет, нет, — замотала головой я и посмотрела на Октавию. — Мы должны спасти его. Я должна сбежать вместе с ним, иначе ничего не сработает.       — Либо казнят горца, либо кого-то из нас выгонят из города за то, что отпустили его. Меня, Линкольна или Беллами. Такое преступление никому не простят, — воительница склонила голову вбок, немного сощурившись. — Кого из нас ты выберешь? Кем пожертвуешь?       Она загнала меня в тупик. Ведь на самом деле выбора никакого не было. Задорная атмосфера таверны душила сильнее спокойного смирения в глазах Аарона.       — Что я могу сделать? Как могу спасти его? Октавия, ты ведь не такая, как эти твердолобые упрямцы. И вы, командир, тоже.       — Ты начинаешь всё портить, Небесная, — тихо, но угрожающе ответил Линкольн.       — Я борюсь за свой шанс выжить, — резко ответила я.       — Ты не осознаёшь, чем мы рискуем. Всем рискуем. А твои выходки подарят нам всем клейма изгнанников.       — Линкольн, — мягко возразила ему Октавия. — Давай дадим им попрощаться. Беллами просил нас об этом.       Я закрыла лицо руками. Сначала Уэллс, теперь Аарон. Союзники таяли быстрее надежд. Беллами и в самом деле решился меня отпустить вопреки воле глав Советов, а его друг и сестра делали для этого всё возможное. Но этого было всё ещё чудовищно мало.       — Эй, — окликнул меня Аарон, когда земляне отошли на несколько шагов. — Ты чего?       Очередной приступ веселья потряс компанию за соседним столиком. Я уставилась на пенящееся в кружке пиво, а затем подняла взгляд.       — Я найду способ вытащить тебя.       — Не трудись, я своё дело уже сделал, — усмехнулся он и, достав из своего тёмного балахона сложенный листок бумаги, протянул его мне: — Это координаты бункера и диапазон частот его радиомаяка. Для землян — просто бессмысленный набор цифр. Но ты понимаешь.       — Как мне заставить их поверить мне? — рука почти дрогнула, когда я забирала смятый листок.       — Скажи, что тебе помог Аарон Уоллес. Поверь, мои отец и брат не смогут остаться равнодушными, — в тоне горца слышалась горькая ирония.       — Они ждут тебя?       — Скорее известие о моей смерти. Но не переживай, — он опустил взгляд и поправил немного съехавший вбок капюшон, — тебя это никак не коснётся.       Я сцепила пальцы и сжала губы, чтобы не дрожали, пока Аарон в подробностях рассказывал, как добраться до «Маунт Уэзэр» из города землян и как найти его среди гранитных плато горного кряжа в нескольких сутках пути отсюда. Запоминала каждое слово, порой озираясь на Линкольна и Октавию, которые сплелись в объятиях и выглядели какими-то даже очень счастливыми.       — У меня есть последний вопрос, — я тяжко сглотнула. — Ответ на него ни на что не повлияет, но я хочу знать. Откуда взялся вирус?       Его лицо вдруг напряглось и приняло какое-то злобное выражение. Глаза сверкнули яростью, лоб нахмурился. Сердце пропустило удар: это было «да» или «нет»? Но горец ничего не ответил, уставившись куда-то за мою спину. Я обернулась — там, держась за руки, стояли Линкольн и Октавия, тоже явно заинтригованные вопросом. Аарон молчал.       — Нам пора, Небесная, — не терпящим возражений тоном сказал командир. — Анья тебя заждалась уже.       — Я отведу горца, — вызвалась Октавия. Линкольн нахмурился, но кивнул.       — Да встретимся мы вновь, — бросил мне Аарон, натягивая капюшон на лоб и опуская глаза.       — Мы непременно встретимся, — проглотила ком в горле я.       А затем послушно зашагала за Линкольном, всерьёз задавшись целью хорошенько поторговаться с Советом матерей. Возможно, мне было не под силу убедить их отпустить горца, но попытаться выиграть ему время я была обязана. Я никогда не прощу себя, если хотя бы не попытаюсь.       — Зачем вы так рискуете, командир? — неожиданно для себя подала голос я. Возможно, не следовало задавать этот вопрос, я нуждалась в их помощи как никто. Но удержать его в себе не было сил. — По вашим словам, Беллами уехал. Он никак не сможет всё испортить до своего возвращения.       Линкольн обернулся, впиваясь в меня резким взглядом.       — Ты предпочла бы гнить в своей комнатушке ещё три недели? Не всё так просто, — бросил он отрывисто. — Беллами безумец, но у его безумия есть основания. Я их вижу. Но не вижу, почему наша помощь тебя не устраивает.       Разговор был окончен.       Я ждала, что Линкольн приведёт меня в уже почти привычный зал советов, но Анья ждала меня в просторной городской библиотеке. Мне сразу же понравился запах — смесь ароматов древесины, бумаги и чернил, а под высокими сводчатыми потолками в окружении деревянных стеллажей дышалось даже умиротворённо. Под потолком тянулись провода и свисали лампочки, освещая путь. Мы нашли главу Совета в дальнем закрытом кабинете, она сидела, раскинувшись в кресле с изрядно потрёпанной книгой в руках. Настольная лампа с витражным плафоном отбрасывала на стены причудливые цветастые блики, освещая компаньонку Аньи — темноволосую женщину, которую я однажды видела на допросе в первый день здесь. Она казалась смутно знакомой, но я не могла понять почему.       — Кларк, Линкольн, — склонила голову глава Совета матерей. — Спасибо, что доставил её в целости и сохранности.       Командир уважительно кивнул женщинам и покинул кабинет, оставив меня с ними один на один.       — Садись, дорогая, — махнула в сторону свободного кресла Анья. — Знакомься, это Аврора, моя советница, соратница и мать знакомых тебе Беллами и Октавии.       Внезапно возникшее дежавю стало полностью объяснимым. Я замерла, детально рассматривая Аврору. Те же правильные черты, изящный профиль, выступающие скулы и яркие глаза, которые сияли не молодецким азартом Октавии, а чем-то более глубоким и ускользающим от понимания. Почему она здесь? Знает ли, что задумали её дети?       Я села на мягкие подушки, но под изучающими взглядами матерей даже они казались жёсткими и неуютными.       — Аврора рассказала мне, как ты помогла её внучке. От имени Совета матерей хочу выразить тебе глубочайшую признательность. Жизнь каждого из детей, что ты спасла своими знаниями, бесценна.       Я смутилась. Ещё никогда я не слышала у Аньи этого тона — тона, будто она считает меня за свою.       — Я рада быть полезной. Рада делиться знаниями, которые приносят счастье.       Тёплая улыбка осветила лицо Авроры. Анья же хмыкнула и отложила книгу, задумчиво скрестила руки на груди. А затем самым будничным тоном осведомилась:       — Как прошла твоя встреча с горцем?       Я шокировано сглотнула и застыла, будто загнанная в угол мышь в лабиринте со змеями.       — Откуда вы?..       — Я руковожу этим городом уже четыре года, — горделиво передёрнула плечами она. — Действительно думаешь, что я могла быть не в курсе?       — Чего вы хотите?       — Твою секретную смесь, разумеется. И ещё кое-какие познания в химии.       Анья взяла блокнот и карандаш со стола неподалёку. Протянула мне, предлагая приступить прямо сейчас. Я не торопилась принимать его, и она, нахмурившись, положила его обратно на стол.       — Кто принимал решение о казни горца?       — Военный Совет, конечно, — фыркнула глава Совета. — Но они не станут делать это без Густуса.       — Его важно сохранить живым, Анья, разве вы и сами этого не понимаете? Я хочу гарантий. Иначе сделки не будет.       — Могу только предложить тебе поверить мне на слово, — ответила Анья. — Мне порядком надоели твои претензии на собственную исключительность. Пиши.       — Зачем? Разве это спасёт ему жизнь?       — Это спасёт жизнь тебе. И твоим людям, — заговорила Аврора.       — Как? — вопросительно подняла брови я. — Это скорее даст вам повод поскорее избавиться от меня.       — Он уже и без того есть, — раздражённо напомнила Анья. — И факт сегодняшней встречи делает его ещё более бесспорным.       — Хватит, — выдохнула я. — Свои условия я озвучила. Не согласны — сами знаете, что делать. Вы ведь любите подписывать смертный приговор.       — Не стоит так бездумно разбрасываться своей жизнью, Небесная, — хмыкнула мать Беллами. — У тебя ещё есть дела.       Я заметила мешок у её кресла только в тот момент, как Аврора потянулась к нему. Она подвинула его ко мне, а я поднялась с кресла и с опаской сделала шаг вперёд. Затем второй. Подобрала мешок и заглянула внутрь, подвернув края. Внутри переливалась серебром чешуйчатая ткань моего костюма с «Ковчега», под ним проглядывались мои же крепкие ботинки и поясная сумка. Я рефлекторно дотронулась до костюма. Казалось, я уже не надевала его целую вечность. Я не видела его с того самого сплава в ледяной реке, где, возможно, именно благодаря его способности сохранять тепло я не слегла с лихорадкой от переохлаждения.       Я подняла взгляд на Аврору.       — Что это значит?       — Ты правда не понимаешь? — она иронично подняла бровь и задала тот же вопрос, точь-в-точь как Беллами. — Ты свободна. Иди и делай то, что должна. Спасай своих людей. Спасай себя.       — Только оставь нам кое-что в благодарность, — кивнула Анья в сторону блокнота, лежащего на столе. В её голосе послышалась усталая печаль. — Ты просила тебе помочь. Хорошо. Но я жду, что ты поможешь нам в ответ.       Я растерянно переводила взгляд с одной матери на другую, всё ещё держа в руках раскрытый мешок. Такого поворота я не ожидала. Не ожидала, что в своём плане помощи мне Беллами зайдёт настолько далеко. Каким-то образом убедив Анью пойти против Густуса. Как? Как ему это удалось?       — Если вы хотите помочь ему, то не проще было бы оставить всё, как есть? Командир Густус вряд ли оценит то, что вы меня отпустили.       — Я сама слегка подтолкнула Беллами на этот шаг, пообещав свою помощь. И Густус не настолько глуп, чтобы не понять этого. Он только не понимает, что держа тебя в плену, мы ничего не добьёмся. Боится рискнуть. А я — нет. Смею полагать, что мы уже сможем обо всём договориться до его возвращения?       Я взяла блокнот, покрутила карандаш между пальцами. Были ли это лишь красивые слова или Анья действительно просила меня о помощи? Я посмотрела на Аврору. Стал бы Беллами просить матерей о помощи, если бы не был уверен в их мотивах и желаниях? Стал бы просить о помощи, зная, что они могут потребовать, а потом использовать вопреки всему, за что он сражается? Нет. Определённо, нет.       Я перевернула страницу и начала писать. Сера. Уголь. Азот. В застывшей восторженной тишине звучал только скрип грифеля о шершавую блокнотную бумагу. Спустя какое-то время я положила на стол блокнот и карандаш. Внутри их ждала таблица Менделеева и важнейшие реакции в химии двадцатого и двадцать первого веков. Сойдёт для начала.       — Спасибо, — сказала мне Аврора.       Отданными знаниями я с лихвой выкупила свою свободу. Но отчего-то всё равно сказала:       — Я вернусь. Надеюсь, что здесь встретят меня как гостью, а не как беглянку.       — Можешь в этом не сомневаться, — дала Анья ответное обещание.       После свободных земных одежд обтягивающий костюм сидел непривычно плотно, хотя движений абсолютно не стеснял. После плетёных кожаных сандалий плотные ботинки казались слишком громоздкими. Казалось, вместе с одеянием на плечи опустилась вся тяжесть ответственности. Я специально надела его наизнанку — маскировочной стороной — и теперь практически полностью сливалась с уличной тьмой.       — Не подскажешь, где можно взять такой же? — с восхищением рассматривала одеяние Октавия. — Я и не думала, что он так умеет.       — Думаю, что смогу что-нибудь придумать, — улыбнулась я воительнице.       Они с Линкольном должны были проводить меня на треть пути — до той самой хижины, где мы делали привал. Они не могли позволить себе более долгое отсутствие — из-за нашего совместного исчезновения возникли бы нежелательные вопросы. Дальнейший путь мне предстояло проделать самой, но почему-то я не боялась. Меня должна была сопровождать гончая, с которой мы уже были знакомы со времён прошлой поездки, она же должна была защищать меня от неуёмного аппетита хищников и вести самыми безопасными тропами. До лагеря в любом случае было немногим больше суток пути, и я собиралась справиться намного быстрее.       За спиной таяли огни города, но во мне не было сожаления. Я сделала всё правильно. И сделаю всё правильно, как только окажусь в лагере. Мне улыбнётся Финн, Рэйвен непременно что-то пошутит, а Джон будет делать вид, что ему не смешно, хотя на самом деле сдержится от усмешки с большим трудом. Я поплачу о Уэллсе, а потом уговорю их прийти сюда вместе со мной. Вместе со мной спасти землян. И возможно, стать ими, потому что они этого достойны. И мы достойны этого не меньше. К тому времени, как Беллами вернётся в город, всё уже изменится. Станет таким, каким мы и хотели.       Я с нетерпеливым восторгом ждала новый рассвет. Первый рассвет, когда всё действительно изменится.