Четвёртый круг Ада «Град» Въезд со своими напитками строго воспрещен, нарушители преследуются по закону! Просим вас быть осторожными, и не путешествовать в одиночку в связи с резким наплывом мигрантов. Мы заботимся о вашем здоровье.
Миновав исполинский указатель, PLC не удержался от пренебрежительного фырканья. «Заботятся они, как же.— демон набросил капюшон на голову. — Такое чувство, что эти указатели наклепали ленивые слепцы» Ночное небо излучало приятное алое свечение, бесконечные завитки созвездий путались в вышине, переплетаясь с багряными тучами, образуя замысловатый узор, какой мог бы родиться разве что под рукой Ван Гога. PLC поёжился в своём плаще, ускорился, под его ногами вместо утрамбованной, запорошенной тонким слоем инея земли, теперь расстилался сверкающий мрамор. Как правило, ад делился на семь кругов, и ни для кого не секрет, что самым большим по площади был Град. PLC выдохнул через ноздри, его недружелюбный взгляд скользил из стороны в сторону, ощупывая бесконечные сплетения гладких дорог, высотки, царапающие поднебесье своими остроконечными крышами, снующих туда-сюда демонов, которые, в силу своей занятости — хотя PLC готов был поклясться, что дело в беспечности и абсолютном похуизме — не обращали ни малейшего внимания на вторгнувшегося на их территорию чужака. «Наверное, они приняли меня за одного из мигрантов,— подумал он, под усами расцвела беззлобная улыбка. — Демоны, не способные отличить других демонов от просачивающейся в ад второсортной нежити... Позор» Горло PLC судорожно сжалось. Мороз крепчал, но дрожь, пробившая его, была вызвана отнюдь не погодой. «Неужели я позволяю себе стыдить кого-то? — размеренно вышагивая по залитой бледным светом фонаря улице, думал демон. — Лидер мятежников, который не сумел раскусить замысел обнаглевшего мальчишки. Не почувствовавший присутствие Каина, не сумевший уберечь своих солдат, и я смею стыдить других за пренебрежительность?» PLC почти ненавидел себя за опрометчивость, как ненавидел дьявола, сковывающее ад коркой льда море — кто-нибудь, блять, сделайте что-то с этим холодом!— и созданий, в чьих жилах текла демоническая кровь, но в которых осталось так мало от демонов. Мужчина смотрел вперед, на маячивший впереди ресторан, и в голове у него пульсировала, как свежая рана, одна лишь надежда на то, что он сможет напиться до такой степени, что боль и ненависть перестанут выедать его сердце, растворившись в сладковатом алкогольном смраде. В конце концов, если в Преисподней и было место, за исключением Эмбера, где собирались презирающие дьявола существа — которые, по определенным причинам, не спешили примкнуть к PLC и открыто принять его сторону — то здесь. Неоновая вывеска ресторана рассеивала сгустившуюся темноту, издавая характерное потрескивание.«СЕМЬ/Я»
PLC остановился перед входом, ещё раз обернулся вокруг своей оси, оглядывая Град. Выложенный из мраморных плит город —совершенно не похожий на обросшую лесом Гоморру и погрязший в мусоре и нечистотах Эмбер — сверкающий во тьме всевозможными драгоценными камнями. По всему периметру Града были размещены глубокие сапфировые колодцы, на углу каждой улицы стояли статуи из аметистов, которые высокомерно оглядывали градцев со своих пьедесталов, сады с изумрудными аллеями, вечно зелёные, несмотря на обрушившийся снег, виноградные лозы из чистого жемчуга, обрамляющие здания библиотеки, администрации и академии «Nommée D'après Le Diable», золоченые обшивки отелей, с вкраплениями голубых турмалинов, очаровывающий своим глянцем Град, вдоль и поперек исполосованный трамвайными путями — единственным доступным транспортом в этой части Преисподней были трамваи — без единого намека на растительность, никаких вам деревьев, кустарников, клумб, благоухающих осенними цветами, ничего. Идеальная, гладкая каменная часть подземного мира. Яркая, звонкая, густонаселенная демонами, душами, и даже кем-то похуже. Град, оживлённый, опьяняющий, вылизанный и ненавистный, как бы кричащий «Здравствуй, приятель, откуда ты, говоришь, приехал? Оставайся в Граде, посмотри, как здесь красиво, как пылают в вышине звезды, словно порталы в другие миры, отведай наших яств, глотни кислорода... Хотя, лучше не надо, воняет здесь примерно также, как и везде, но зато...» PLC сморщился от презрения, но всё-таки переступил порог ресторана. Просторный холл заливал приглушенный оранжевый свет, внутри было тепло и тихо, одиноко играла гитара, в воздухе смешивались ароматы ликёра, шоколада и глинтвейна. Начищенные до блеска столы занимали скучающие посетители, они разбились на маленькие группки, рассевшись кто где — некоторые устроились вблизи от входа, под парящим в невесомости диско-шаром, который, вращаясь вокруг собственной оси, отбрасывал причудливые разноцветные блики, другие, наоборот, предпочли расположиться подальше, и, ссутулившись за пластиковыми меню, сетовали о своём, единицы крутились перед барной стойкой, перешептываясь о чем-то с барменами, которые, учтиво кивали, пряча обезображенные лица за кожаными масками, на которых были вышиты до тошноты дружелюбные улыбки, юноша в белом свитере задремал за одним из центральных столов, накрыв одной рукой голову, а во второй сжимая ножку бокала с соком — площадка для танцев пустовала, спиртные напитки остались нетронутыми, ровный ряд фужеров отливал небесно-голубым блеском, напомнившим PLC о суровых зимних восходах, о холодном беснующемся море, которое покрывает берега ледяными поцелуями, о глазах Максима Свободы, который, склонив обесцвеченную голову к плечу, самозабвенно перебирал гитарные струны, сидя на высоченном стуле под светом прожектора — янтарный свет путался в его волосах и бросал размашистые тени от ресниц на бледное лицо — там, где обычно музыканты импровизировали сцену. Где-то в углу, подперев собой стену, выкрашенную в приторный сливовый цвет, курил солидного вида мужчина, его глаза были зашиты — аккуратные красные швы пронизывали кожу век крест-накрест — но вращающийся чёрный глаз во лбу часто моргал. Слепым демон не был. В паре метров от него, в укромном местечке, целовалась странного вида парочка. Кожа безволосой девушки была болезненно-желтой, как старый пергамент, и,казалось, начнет осыпаться, как старая краска от малейшего прикосновения, а юноша, целовавший её, имел на пару рук больше, чем нужно, и жадно ощупывал ими свою подругу. Никто не обращал на PLC внимания. Что ж, тем лучше. Он сбросил с головы капюшон, стряхнул с рукава хлопья снега и, цокая тяжелыми ботинками по стеклянному полу, направился к музыканту. Он предполагал, что выглядит неважно. Волосы намокли и теперь торчали во все стороны, как пики, маскировочные чары иссякли, выпарившись из карих глаз — теперь они желтели, как у какого-нибудь оборотня из паршивого ужастика — на скулах и вдоль щёк тянулись, накладываясь друг на друга, татуировки на древнем языке, неведомом для многих нынешних обитателей, адский язык — не сербский. PLC остановился напротив Максима. Тот лениво приоткрыл один глаз, почувствовав на себе пронзительный взгляд. — На тебе лица нет,— осмотрев демона, подытожил Свобода. Мелодия оборвалась, он спрыгнул со стула и потянулся. Оранжевый комбинезон, в котором красовался дух, зашуршал в такт движениям. — С чего вдруг ты притащил свою дедовскую задницу в Град, случилось что? PLC невесело усмехнулся. — Принц случился,— поведал он, переменившись в лице при мыслях о Терри. Свобода понимающе кивнул — хотя вряд ли он, или кто-то другой, мог в полной мере понять чувства PLC — и обратился к барменам: — Слышь, ни кожи ни рожи! Принесите чего-нибудь пожевать и немного выпивки, — он покосился на PLC, оценивая масштабы трагедии, и добавил. — А лучше много. PLC снова улыбнулся, жуткой усталой улыбкой мертвеца, от которой у Максима зашевелились волосы на затылке. — Думаешь, всё настолько хуево?— нервно поинтересовался он. Демон, куривший сигарету, впился в него своим чёрным глазом, задремавший парень очнулся ото сна и вскинул голову, сонно заморгав. PLC не заметил, что говорил слишком уж громко. Его голос перекрывал журчащие перешептывания посетителей и лязгающие звуки столовых приборов. — А я это не для тебя, а для себя,— хмыкнул Макс. — Думаю, без выпивки я не выдержу то, что ты собираешься рассказать. Они устроились за одним из самых дальних столов. Плафоны бра, вкрученные в стену, моргали от перепадов энергии, льняная скатерть, испещренная дурацким замысловатым узором, была заляпана пятнами сомнительного происхождения, массивные розовые диваны скрипели и вздыхали, как загнанные кони, при малейшем движении. Макс откупорил бутылку вина, разлил в два стакана, и принялся ковырять вилкой заказанные оладья с кленовым сиропом, время от времени поглядывая на мятежника и давая понять, что он готов слушать. — Знаешь, что самое мерзкое, Мась?— PLC задумчиво крутил свой стакан, рассматривая бархатистый напиток. В столь мрачном освещении он казался особенно старым. Мыслями он был далек от Града и своего собеседника, нападение Терри зашвырнуло его в глубины воспоминаний, и теперь он гулял среди призраков прошлого, пожимая им руки. Вопреки всему, голос его звучал твердо и сердито. — Я смотрю на него, на этого дьявольского сыночка, и понимаю, что передо мной будто стоит она, как живая, только в мужском теле. Его пальцы судорожно сжались, стекло хрустнуло, осколки, гулко побрякивая, посыпались на стол, вино обагрило кисть демона алой перчаткой. Максим сохранил невозмутимое выражение лица. — Просто пиздец,— судя по всему, PLC был ошарашен собственным умозаключением. — Это ненормально. Терри не просто похож на неё, он и есть она... — демон пошевелил пальцами, и вино испарилось, будто его и не было никогда, его лицо горело. — В каком-то объебанном смысле он воплощение Софи. Свобода отправил кусочек оладьи в рот, прожевал, обдумывая. Хлопнули входные двери, рокот голосов сделался громче, но ни Макс, ни PLC не обернулись, чтобы выяснить, что происходит. — Почему тебя это удивляет?— Максим снисходительно улыбнулся. Он видел Терри только мельком, и тоже обратил внимание на внешнее сходство между ним и его матерью. — Он и её сын тоже. — Это не удивляет меня,— отрезал PLC. Его глаза злобно засверкали. — Это возмущает меня! — он бацнул ладонью по столу, приборы подпрыгнули, солонка повалилась на бок. Медленно, но верно демон терял терпение, чувства захлестывали его. — La Reina была благородной воительницей, бесстрашной и невероятно спокойной. Прекрасной. Терри лишь носит маску спокойствия, усыпанную её родинками, но под ней прячется Сатана. — И что теперь с этим делать, разобрать принца на отдельные детали, снять с него скальп, распихать по банкам всё то, что досталось ему от Софи и бережно хранить, а то, что он унаследовал от папеньки, уничтожить? — не выдержал Свобода. Он понимал, что PLC никогда не позволит себе — как бы сильно ему этого не хотелось — навредить детям Софи, но с каждым следующим сказанным словом он настораживался всё больше. У дьявола было два сына, у королевы всего один. Убить того единственного, ради которого она легла бы костьми — не самая лучшая дань её памяти. Право, что такого Терри мог натворить, чтобы вызвать такую жгучую ненависть? Максим промокнул губы салфеткой. — Ближе к сути. Я не молодею, а оладушки уже остыли и стали невкусными. На мгновение ему показалось, что PLC сейчас взвоет. — Он приволок в Эмбер Каина,— со свистом выдохнул PLC, его руки сжались в кулаки, смяв бежевую скатерть. От его прикосновений ткань начала плавиться и рассыпаться в прах. — Сэт и Алина мертвы. Максим изменился в лице и побледнел. В образовавшейся тишине на него медленно, черепашьими шажками, находило осознание. — Сэт и Алина мертвы?— тупо переспросил он. «Убить врагов, не запачкав при этом собственных рук,— по спине Максима пробежался холодок. — Воистину сын своего отца» — Разумеется они, блять, мертвы,— с горечью выплюнул собеседник. Скатерть, к тому времени, как он продолжил, окончательно истлела. Обеденный стол покрывал слой искрящегося пепла. — Демоны не воскресают. Једном мртав — мртав заувек*. — потом он скривился и сплюнул. — Да еб твою мать! Однажды я точно запихну словарь сербского языка дьяволу в жопу! Максим пропустил колкое высказывание мимо ушей. После услышанного о Сэте и Алине, внутри него что-то надломилось. — Как вы засекли Каина?— недоумевал он. — Они ж, бляди, невидимые. PLC кивнул, его желваки напряглись, по вискам стекал пот. После инцидента в Эмбере, физически невредимый демон ощущал сосущую пустоту глубоко в душе, болело там, куда Терри не целился, но попал. — Мальчонка, которого я купил в прошлом году, Эрик, заметил его. Если бы он вовремя не сообщил нам, что в Эмбер затесался Каин, кто знает, чтобы сейчас осталось от моей компании... — Ни черта бы не осталось. В прямом смысле этого слова. Они синхронно повернулись на голос, уткнувшись взглядом в фантастической красоты женщину, которая возвысилась над столом подобно стройной тени. Она передвигалась на удивление бесшумно — по стеклянному полу пошли глубокие трещины, оставленные её массивными каблуками — и теперь стояла, скрестив на груди изящные руки, увенчанные тяжелыми железными кольцами и золотыми браслетами. Чёрный костюм облегал её точеную фигуру подобно жидкому шёлку, её глаза светились неуместной радостью, обесцвеченные, как у Максима, волосы, падали на лоб, уголок губ приподнялся в усмешке. — Из твоих уст это звучит не так уж плохо, — PLC оглядел демоницу со скептицизмом, а после пожал плечами. Они с Настикой пересекались на аукционах, но не были близко знакомы. — Не желаешь присоединиться? — Как раз хотела поинтересоваться, не собираешься ли ты устроить бунт и увешать ресторан своими чёрными флагами,— Настика мягко опустилась на свободное место рядом с Максимом и взмахнула рукой. Браслеты звякнули, ударившись друг о друга. — Этому месту определенно не хватает утонченности. — У-у-у,— протянул Максим. — Так ты Ревизорро! А я-то думал... — Придет время, и каждый демон подземного мира будет ходить под чёрным флагом,— перебив Максима, твердо сказал PLC. Его взгляд впился в демоницу. — И я обещаю, что за каждого моего мертвеца дьявол отплатит в двое больше. Не сомневайся, Настика. Настика ответила PLC тяжелым, лишенным каких-либо эмоций взглядом. — Поплачь по своим мертвецам и отпусти их, старик,— посоветовала она. — Скажи мне, насколько ты ценишь живых? Максим посмотрел сначала на неё, потом на PLC, потянулся за бутылкой вина и пригубил, на этот раз прямо из горла. Напряжение, повисшее между демонами, можно было резать ножом. — Что ты предлагаешь?— после минутной паузы спросил PLC. Его рука взметнулась к подбородку, он прищурился, задумчиво накручивая темные волосы на кончик пальца. — Лучшая защита от Каинов — это души, мой друг,— резонно заметила Настика, её лицо осветила улыбка, однако чувствовалось, что улыбаться ей совершенно не хотелось. — Чем больше у тебя душ, тем больше глаз, которые видят Каинов, что скрыты от нас. Девять душ, старик. Девять душ в обмен на одну пустяковую услугу. PLC зашелся каркающим смехом. «Должно быть сама вселенная привела меня в Град сегодня,— сейчас эта мысль вовсе не показалась ему бредовой. — Или вселенная привела сюда Настику, в любом случае...» — Что я могу сделать для тебя в обмен на столь щедрый дар, о, феноменальная?— широко улыбнувшись, спросил PLC. Демоница стряхнула чёлку со лба, её янтарные глаза потемнели, и Максиму показалось, что если кольнуть её иглой, то она взорвется, как газовый баллон и уничтожит всё в радиусе трех метров, вот только вместо газа внутри неё кипела ненависть. И Максим знал, что порой ненависть была опаснее миллионов мечей. Будто в подтверждение его догадкам, Настика перегнулась через стол. — Убей Тима Гринберга.***
Терри проснулся спустя одиннадцать часов после возвращения в Меркурий. Его воспаленный, израненный мозг соображал туго. Вроде бы он устроил пожар — заставил сестренку устроить пожар, так как ему, бездарю, не овладеть силой телекинеза даже спустя сотню лет — нарушил отцовский завет, покинул Гоморру и вторгся на захваченную территорию. Чёрно-белое место, мамино королевство, тонувшее в пороках и нечистотах, кишащее тварями, что ополчились против короны, источающее ненависть и презрение, запретное место, к которому Терри не хотел приближаться, но должен был. Долгие годы в Эмбер, ощетинившийся на всю Преисподнюю, его тянула нить из червонного золота. Терри поморщился, коснулся амулета, свисающего с запястья, и воспоминания, точно иглы, прошли сквозь его разум, сорвав с плотно сжатых губ приглушенный стон. Драгоценное украшение, окропленное кровью Сэта, приятно холодило кожу. Принц поднял руку на уровень глаз, глядя на свой трофей, как на нечто сверхъестественное и сюрреалистичное. Он в самом деле у меня. Его амулет снова со мной. Он снова со мной. Но что с ним не так? Что не так сейчас? Неожиданно Терри осознал, сквозь перекатывающуюся под кожей боль, что дело вовсе не в амулете, он оставался прежним, другим был сам принц. Он помнил амулет глазами мальчишки, сокровенный подарок любимого брата, вселяющий в душу любовь и благоговение, который по прошествию многих лет превратился в зловещее напоминание о том, на что способен отец. Неописуемый восторг, который Терри испытывал при виде амулета будучи ребенком, сменился омерзением. Лицо принца потемнело. Червонное золото насмешливо поблескивало в бледно-сером утреннем свете. «Они всё уничтожили,— оскорбленно подумал принц. Пальцы, один за другим, разжались, и амулет упал на шелковые простыни. — Браво. Постарались на славу, да так, что даже прошлое прогнило» Терри спустил босые ноги на холодный деревянный пол, поморщился, и резко зажал рот рукой. Нутро обожгло желчью, очертания комнатных предметов расплывались перед глазами, контуры темных пятен не накладывались друг на друга, а упрямо разъезжались по разным углам, белеющие в темноте прорези окон слепили. Свободной рукой принц схватился за столбик кровати и крепко зажмурился, ожидая, когда недомогание пройдет. «Неудивительно, что ты разваливаешься на части,— внутренний голос звучал на удивление бодро и сдержанно. Какая-то часть Терри оставалась непоколебимой несмотря ни на что. — Сколько раз ты вчера применял телепортацию? Посчитай. Несколько часов назад ты чуть не угробил себя, кретин. Ты чуть себя не угробил» Превозмогая боль, Терри ухмыльнулся. Его грудь вздрогнула от вырвавшегося наружу смешка, который эхом прокатился по его спальне. Чуть не угробил себя? Батюшки, он чуть не угробил себя! Оказывается счастье было так близко, а он — кретин, как упоминалось выше — как всегда, упустил его. Приоткрыв один глаз, Терри направился в сторону ванной комнаты — из спальни принца туда вела узенькая арка, мерцающая хромом — прихрамывая и морщась от боли, которая простреливала левый бок, и электрическим разрядом разбегалась по венам. Одного нервного взгляда в сторону зеркала было достаточно, чтобы понять, насколько всё плохо. Терри раздраженно бацнул ладонью по панели на мраморной раковине, и из крана хлынула горячая вода, зеркало над ней начало запотевать, однако образ, отразившийся в нём, хорошо отпечатался у принца в голове. Волосы взлохмачены с одного бока, серебрятся с другого — за ночь он поседел — его лицо напоминало скомканный пергаментный лист, белый, в россыпях родинок, под глазами залегли глубокие складки, над верхней губой запеклась кровь, сами губы белые, как у покойника, на лбу, висках и шее вздулись вены, а мороком, которым был преисполнен его взгляд, можно было смело отравить половину населения Преисподней. Принц наугад потянулся к флаконам, которыми полнился шкафчик под раковиной. В каких-то бутылочках был спирт, в других парфюм, среди прочего был даже алкоголь — Терри как-то утащил пинту бурбона с отцовского стола и перелил в одну из этих склянок, но было это так давно, что он уже не помнил, в какую именно — и наконец средство для прочищения мозгов. Терри нащупал флакон из толстого стекла, откупорил его, поднёс к носу. Пахло приторной сладостью, цветением и медом. «То, что нужно» Дрожащими пальцами он набрал комбинацию на сенсорных панелях и из всех ста девяти кранов, установленных в его ванной, хлынула горячая вода. Терри ещё немного штормило, когда он вылил практически всё содержимое флакона в воду, избавился от одежды, и перемахнул через бортик ванной, но несколько минут спустя, когда раствор начал впитываться в кожу, в его голове прояснилось — на чёрном грозовом полотне его разума появились просветы — сковавшая чресла боль отступила, и он расслабленно выдохнул. Мерный шум воды успокаивал. Волосы с правого бока вновь потемнели, лицо разгладилось и порозовело, а от запекшейся крови, которая лоскутьями отходила от тела принца, вода приобрела алый оттенок. Постепенно детали прошлого дня восстанавливались — неохотно и лениво — перед ним вспыхивали образы безобразных демонюг, гадких надписей, хлопающих на ветру чёрных флагов, нагловатой улыбки Сэта, чьих-то тонких пальцев, сплетенных с его собственными. Почувствовав себя более — менее живым, Терри выключил воду, выбрался из ванной и, завернувшись в полотенце, вернулся в свою комнату. Он жил на тринадцатом этаже замка Меркурий, не так высоко, как отец, не так низко, как сестра, в апартаментах с видом на горное озеро, обрамленное чёрным лесом, с просмоленным деревянным полом и обшитыми сосновой вагонкой стенами. Несмотря на избыток предметов интерьера, покои принца казались необжитыми и отчужденными. Высоченные шкафы, с привинченными к ним лестницами, были забиты не только книгами, но и картами, нотами, старыми виниловыми пластинками, дневниками, скечтбуками и портретами. Некоторые из них нарисовал папа, портреты существ, которых Терри никогда не встречал и которых уже никто не встретит. Большая кровать из ясеня и вишни, на которой могли бы спокойно уместиться пять человек, но в которой Терри всегда спал один, с балдахином из белого шелка, располагалась напротив занавешенных шторами панорамных окон, в центре комнаты, под чугунной люстрой, заляпанной воском растаявших свеч, стоял рабочий стол — поверхность из стекла покрывали руны, золоченые ножки в форме копыт упирались в пол — украшенный нечеловеческих размеров черепом, доставшимся от дедушки. Дедушкин череп, если быть точнее. Гораций фон Гельфанд не дожил до рождения Терри, и теперь смотрел на внука чёрными впадинами, в которых раньше вращались водянистые белые глаза, оскалившись в клыкастой улыбке, с ввалившимся носом и смазанным следом от блеска для губ на подбородке — всё верно, Кристина побывала и здесь — а рядышком, как трофей, лежали рога. При взгляде на них, губы принца растягивала циничная полуулыбка. Огромные, грубые, похожие на две громадные спирали, выкрашенные в чёрный цвет, они принадлежали отцу, прежде чем он сбросил их три года назад. Терри привалился плечом к стене, по-прежнему ощущая сосущее недомогание, и со свистом втянул в себя спертый воздух, пронизанный ароматами старого дерева, смолы и железа. Увенчанная символами минувших лет, населенная болезненными воспоминаниями, холодная комната... Полотенце тяжелым влажным комком упало к ногам, Терри отшвырнул его в сторону и выдвинул третий сверху ящик прикроватной тумбы, нашел чистое нижнее белье, накинул на плечи мятую белую рубашку и принялся застегивать пуговицы, осаженный мыслями об Эмбере, амулете и собственной смерти. «В чём дело, ваше высочество, почему вы так суицидальны?— в горле булькали слёзы, которые принц никогда бы не пролил, даже если бы захотел. Единственные чувства, на которые Терри не был скуп были черными и сухими, как копоть. — Кто бы оплакивал меня, если бы вчера я не вернулся домой?» Привидения. Принц полагал, что когда-то давно отец его всё же любил. Любил настолько, что ради его жизни он пожертвовал бы всеми жителями Преисподней, папа лично убил бы каждого — женщин, стариков, детей — и устлал бы пол перед ногами Терри кровавым ковром из демонических сердец, а мама, раз уж на то пошло, вырвала бы из груди собственное сердце и вручила бы ему. «Весомое различие между отцами и матерями,— это заключение уже давно вальсировало где-то на задворках сознания, но только сейчас приобрело нужную и окончательную форму. — Отец готов убить за тебя, но не готов умереть за тебя, в то время как мать сделает это, не задумываясь» Мамы и брата уже пятнадцать лет как не стало, от неё остались лишь ноты да ржавые мечи, от него амулет с гравировкой на сербском внутри — «Придурку. Не будь придурком» — и вишневый сад, дотла выжженный отцом в порыве гнева. В этом сером, безлюдном, умершем уголке Гоморры больше не цветут белые цветы, не звучит мамин голос, не дребезжит братский смех, только серые хлопья пепла кружат траурный хоровод, в назидание предателям, в память о мертвецах. Вонзите в спину дьявола отравленный изменой клинок и осядете пеплом в тихом вишневом саду — их личной Хиросиме. Кто бы оплакивал его, если бы он погиб, скажите на милость, люди добрые, умеют ли призраки плакать, треснет ли корка льда, покрывшая сердце дьявола, если не станет последнего из его сыновей?.. Размышления, как переплетения тысячи дорог, вели к одному логическому завершению. Правда заключалась в том — лицо Терри исказила скорбная гримаса — что его любила только Кристина. Маленькая девочка-демон, одержимая, только ему одному понятная, вечно голодная, ядовитая Кристина. Кошмар в обличье мечты, с помыслами похожими на бесконечный лабиринт ужасов. Отвергнутая и по-своему слабая, злая девчонка с сердцем таким же заброшенным и холодным, как его собственное. Крис далеко не подарок, да, зато она его любила. Терри смежил веки, его грудь поднялась от тяжелого вздоха, и из правого уха, вниз по скуле, аккурат за ворот белой рубашки, потекла теплая кровь. «Жить только ради Кристины — это жестоко, но я не могу иначе» Потому что если его не станет, только одно сердце будет разбито. Маленькое изувеченное сердце его маленькой изувеченной сестры. Стресс и усталость, вызванные этими раздумьями, практически свалили Терри с ног. Принц уже был готов поддаться порыву и вернутся в постель, когда в него выстрелила новая, свежая мысль, загнавшая сон в самый дальний уголок подсознания. «Точно, я почти забыл про мальчишку, — Терри поднял голову, его взгляд прояснился. Он вспомнил, что вчера, по возвращению в замок, Дэни пребывал в плохом настроении. Догадался, как и зачем его использовали и окатил принца таким презрительным взглядом, что будь Терри в состоянии думать о чем-то, кроме собственного превосходства, то невольно поежился бы. — Нужно проследить за тем, чтобы он не попадал в неприятности» Не то, чтобы безопасность очередной мёртвой души была в приоритете для кронпринца, отнюдь, но отец всегда учил его — а старший брат ему вторил — что короны достоин лишь тот, кто покорно несёт бремя ответственности, а не бежит от него. Терри засеменил к стенному шкафу, щёлкнул пальцами и виски тут же взорвались болью, глаза защипало, одежда на вешалках вздрогнула, как от дуновения ветра, пару толстовок упали вниз. Неспеша, Терри взял с полки льняные брюки и жилетку, оделся, продел руку в плетеный браслет, обул разношенные чёрные ботинки из овчиной кожи, закрыл шкаф — руками, не сильно хлопнув дверцами — и вышел в коридор. Каменные плиты поприветствовали Терри суровым молчанием. Он бросил беглый взгляд вправо, затем влево, опасаясь сам не зная чего, поразмыслил минуту-другую, и направился туда, где, как ему показалось, Дэни мог находиться. Факела на стенах вспыхивали серебряными искрами, реагируя на движения Терри, и гасли сразу после того, как он отдалялся. Музыкальный зал королевы Софи, в котором пылилось, не зная покоя, старинное фортепиано, почти такое же величественное и скрежещущее как тот громоздкий рояль, на котором юноша играл в Содоме. Образ пианиста легко вырисовывался у Терри в голове. Всеми фибрами своей души он чувствовал — знал — что Дэни там, сидит, сгорбившись за инструментом, наигрывает звучные мелодии, живые и прелестные, не похожие на те, что сочинял дьявол и какие исполняла мама, и бормочет себе под нос, вносит корректировки, возможно, даже записывает что-то на краешке старого пергамента, и когда Терри заявится на пороге, с глубоко засунутыми в карманы брюк руками, Дэни не сразу его заметит, а когда их взгляды встретятся юноша покраснеет — на острых скулах вспыхнут алые пятна, будто ожоги — и Терри вновь встретится с ужасом, страхом и ненавистью, что смешиваются в болотно-зелёных глазах паренька в его присутствии. Они помолчат, а потом Терри не станет лгать о том, что ему «очень жаль из-за сложившейся ситуации», не будет оправдываться и пытаться донести свою точку зрения, навязать свою правду. Его всё равно не поймут, поэтому стараться смысла не было. Терри хлопнет Дэни по плечу, возможно даже оценит его весьма незаурядную игру на фортепиано — мама тоже играла тоже играла её фортепиано она тоже играла помнишь ведь помнишь — и попросит не нагнетать. И без того тошно. «Раз уж тебе суждено быть со мной, Дэни, будет гораздо лучше, если мы попытаемся дружить» — примерно это Терри собирался сказать, полагая, что дружбы у них не получится. Терри не умел дружить, а даже если и умел, то забыл, как это делается. И всё же... Было как-то неспокойно. Принц спускался вниз по винтовой лестнице, прислушиваясь к Гоморре, к её шепчущим предрассветным шорохам, тихим, как грех, но ничего не слышал. Души, скупленные отцом за все годы его существования, не скитались по замку, домистики, верные прислужники династии, ни разу не попались на глаза, снаружи не завывала вьюга, дождь не колотил в стекла, замок будто бы... погрузился в спячку. Не отдавая себе отчёта в том, что делает, Терри прибавил шагу. Подошвы интенсивнее застукали по ступеням — щелк, щелк, щелк, щелк, щелк — на лбу выступили капли пота, во рту пересохло. Он миновал один лестничный пролёт, второй, третий, и чем ниже он спускался, тем острее ощущал тревогу. Желудок выворачивало наизнанку, кишки завязывались в узлы, ноги деревенели, и каждый следующий рывок давался с большим трудом. Как будто сильная прозрачная рука схватила его за шкирку и оттаскивала назад, приговаривая:«не ходи туда, не стоит, тебе нечего там делать, займись чем-нибудь другим, только не ходи туда». Но он, упрямый мальчишка с несовместимыми с жизнью травмами, мечтами и идеями, продвигался вперёд. Мамин музыкальный зал на девятом этаже Меркурия оказался пустым. Терри озадачился, застыв в арочном проеме. Шторы из парчи, тёмно-синие, были плотно задернуты, в люстрах под потолком догорали свечи, белые квадратики плитки белели в полумраке, как проплешины, в воздухе пахло далеко не затхлостью, а чем-то знакомым и приторным, крышка фортепиано была поднята. Брови принца взлетели вверх по лбу, что-то в груди (неужели сердце? нет, бросьте) судорожно сжалось, мысли засуетились, как рой пчел, вызвав очередной приступ панической головной боли. Будто загипнотизированный, Терри двинулся вперёд. Раздался отвратительный хруст. Уже зная, что увидит, Терри посмотрел вниз. По шахматному полу рассыпались стеклянные осколки, рядом валялась погнутая металлическая душка, так сильно похожая на оправу от... Очки. С минуту Терри соображал, что к чему — голова гудела — а потом обмер. «Где твоя сестра, Терри? Ты знаешь, где твоя сестра? Где твоя гребаная сестра, ты, маленький безответственный кусок говна?!» Терри чувствовал, как лицо немеет от злости. В глазах вспыхнула ярость, кровь — её, его, их общая кровь — забурлила в венах, зубы клацнули, стукнувшись друг о друга. Одиннадцать часов... За это время могло случиться что угодно. Одиннадцать часов! «Она забрала его,— холодно заключил принц. Его лицо побелело, сделалось восковым и бесстрастным, шестеренки в мозгу вращались, анализируя. — Зря ты это сделала, сестрёнка. Очень зря»***
Когда Кристина упоминала, что не понимает, каким образом в Терри сочетаются апатичность и импульсивность, она не лгала. По логике вещей, апатия и импульсивность — антонимы, существующие отдельно друг от друга, однако Терри, живое исключение из правил, доказывал обратное. Апатия и импульсивность — две стороны одной монеты, которая, в его случае, встала ребром. Сохраняя невозмутимое выражение лица и непоколебимое хладнокровие, принц вторгся в семейный арсенал. То была комната с тремя углами и стенами, обитыми зелёным бархатом, вместо факелов и канделябров здесь были яркие лампы, похожие на маленькие белые солнца, плиточный рисунок на полу изображал деда, восседающего на троне. Не проронив ни слова, Терри прошел вглубь комнаты, прямиком к боевому лабрису королевы. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Он снял лабрис со стены, подбросил в руке, замахнулся на пробу. Оружие со свистом рассекло воздух. «Идеальный баланс,— Терри перехватил лабрис поудобнее. — Этим топором мама сразила дьявола, а я сражу его дочь» Уголок его губ дёрнулся. «Ты сама виновата, Крис,— разглядывая почерневшую от времени сталь, Терри боролся с эмоциями. Гнев соперничал с грустью, с неодолимым чувством несправедливости. Неужели ему придется всадить лабрис в её голову, придется смотреть, как её глаза вытекут из черепа, как мозг разлетится по стенам, слушать её предсмертные вопли? — Вини исключительно себя, Крис. Я тебя предупреждал. Я тебя, блять, предупреждал» Действуя быстро и бесшумно, Терри собирал все, что мог унести на себе. Набил карманы жилета японскими сюрикэнами — крошечные, начищенные до блеска шестиконечные звёзды явно проглядывали сквозь плотную ткань одежды — засунул в задний карман брюк рунку, ятаган, огляделся, чтобы убедиться, что ничего более пригодного для битвы здесь нет, и уже после этого покинул арсенал. — Я иду, кровинка моя, — глаза Терри горели решимостью. — Иду за тобой. И вдруг, возникнув из ниоткуда, на принца обрушился яркий поток солнечного света. Он зажмурился, свободная рука взлетела вверх, защищая лицо, в животе всё ухнуло вниз. На минуту — чертовски долгую минуту, если хотите знать — Терри показалось, что наступило забвение. «Было бы лучше, окажись это правдой,— Терри широко распахнул глаза, обнаружив себя в комнате на третьем этаже замка. Очередная королевская спальня. К горлу подкатила тошнота, ногу свело судорогой, желудок сжался. Проблеваться бы, да когда Терри в последний раз что-то ел? Принц пошатнулся, материнский лабрис выскользнул из руки и с лязгом ударился о пол. — Если бы я провалился в забвение, то и она тоже. Я бы мог спасти его» — Терри? Кристина вскинула голову, натолкнувшись на старшего брата изумленным взглядом. От ужаса из легких вышел весь воздух, сердце поднялось вверх и забилось в горле, принцесса сделала шаг назад. Её лицо горело. Дэни, до этого увлеченно играющий на фортепиано, которого, разумеется, ранее не было в комнате принцессы, взволнованно вытаращился на принца. Именно он окликнул его, не Кристина — она так растерялась, что не нашлась, что сказать. Терри выглядел жутко. То есть, более жутко, чем обычно. Все черты принца были мрачными, его насупленный взгляд, изгиб губ, взъерошенные тёмные волосы, напряжённые плечи и походка, упругая и сдержанная, но сегодня к этому примешивалось что-то ещё. Это исходило из глубин его души, злоба, раздражение, разочарование, обида, беспощадность. «Её топор?— рука Кристины, которой она ухватилась за предплечье Дэни, сжалась сильнее. Несмотря на безумие, соображала принцесса быстро. — Он намерен меня убить» — А зачем тебе т-топор?— искренне не понимал Дэни. Терри жадно ощупывал его взглядом, выискивая повреждения, следы от укусов, синяки или царапины, что угодно, свидетельствующее о том, что он в опасности. К счастью, Дэни был невредим. Волосы слегка растрепаны, пиджак исчез, рукава рубашки засучены до локтей, зеленоватые глаза затянуты дремой. — Всё х-хорошо? «Нет» — Да,— кивнул Терри, рукавом рубашки стирая кровь из под носа. Он не планировал телепортироваться, совсем не планировал, однако это произошло, и плохо на нём сказалось. — Я подумал, что ты заблудился и пошёл тебя искать. В покоях принцессы воцарилась звенящая тишина. Дэни поджал губы, Кристина потупила взгляд, Терри выжидающе молчал. — Я был здесь,— побагровев ответил Дэни. Ему стало неуютно. Между Терри и Кристиной летали не искры, а чёртовы молнии, и юношу посетила истерическая мысль, что в Эмбере, разбухшем от мятежников, было гораздо безопаснее и спокойнее, чем рядом с принцем и принцессой. — Я вижу,— Терри следил за Кристиной. Он поманил Дэни к себе. — Мы уходим, ты и я. Немедленно. «С радостью,— Дэни не стал задавать лишних вопросов. Рука Кристины исчезла с его плеча, он поднялся со своего места и осторожно, почти с любовью, закрыл крышку фортепиано. — С радостью уберусь отсюда куда угодно» Большая комната с темными, кирпично-красными стенами и множеством ламп, подсветок и светильников по-прежнему оставалась чересчур мрачной для Дэни. Он плохо помнил, как оказался здесь. Придавленный грузом обстоятельств, лишенный всяких радостей, кроме музыки, юноша безвольно выполнял всё, что бы ему не приказали. «Кто бы знал, что после смерти, именно после смерти я впервые по-настоящему захочу сдохнуть,— Дэни привычно потянулся к лицу, желая поправить очки, и не обнаружив их на полеженном месте, тяжко выдохнул. — Но отсюда падать уже некуда» Он посмотрел на Терри. «Разве что в его глаза,— от этой мысли по коже побежали мурашки. Скорее недобрые мурашки, которые возникали всякий раз, когда становилось боязливо. — Там так холодно, в его карих глазах» Терри притянул юношу к себе. Движение вышло нервным и каким-то небрежным, Дэни запутался в своих ногах и едва не споткнулся, но вовремя выровнялся и устоял. Взвинченность Терри не пугала его, его пугала тишина, мощная и всепоглощающая, возникшая в этой комнате, в которой ещё несколько минут назад звучала радостная музыка написанная живым мальчишкой, его пугала тишина и темнота, рассеить которую не могли лампы, свечи и даже солнце, если бы оно было в аду, потому что источником всего этого была она. Девочка ростом не выше метра шестидесяти, которая застыла, подобно статуе и влажными глазами следила за тем, как её брат лишает её преимущества, задавливает своим авторитетом опять. — Он просто играл для меня,— возмущенно протянула Кристина. Её губы растянулись и стали похожи на вывернутый наизнанку крик. — Я хотела послушать, как он играет, вот и всё! — Заканчивай этот спектакль, Крис,— рыкнул Терри, и Дэни ощутил небывалое облегчение от того, что стоял по его сторону. — В отличии от всех остальных, я вижу тебя насквозь. Я знаю, что ты не держишь данные обещания. Прекращай, пока я не разозлился по-настоящему. Кристина издала какой-то странный писклявый звук. Дэни недоуменно переводил взгляд с него на неё. О чём они говорят? — Теперь ты его уведешь?— пальцы Кристины лихорадочно сминали подол расшитого жемчугом платья. Её лицо сделалось пепельным, и Дэни подумал, что принцесса близка к истерике. — Ты в самом деле сделаешь это? — Успокойся,— устало попросил Терри. Силы покидали его, вместе с кровью капали на дощатый пол, расстворялись. Принц развернулся, засеменил к распахнутым дубовым дверям. Дэни бросил один последний взгляд на Кристину, сжавшующся в комочек и абсолютно несчастную, и последовал за Терри. Двери с грохотом захлопнулись прямо у принца перед носом. Лицо Терри вытянулось, Дэни встал как вкопанный, никто не проронил ни звука. «Сквозняк?», — мелькнула безумная мысль. Лампочки заморгали, одна за другой начали потрескивать и взрываться, как праздничные хлопушки. Свет постепенно тускнел. — Кристина...— едва её имя слетело с губ Терри, как его отшвырнуло в другой конец комнаты. Из груди Дэни вырвался удивленный возглас. Принц приземлился аккурат на косметический столик Крис. Зеркало хрустнуло от сильного удара, полупрозрачные трещины налились краснотой — левая скула принца горела огнем, он содрал кожу — скляночки с кремами и духами попадали на пол, что-то разбилось, воздух наполнился удушающими ароматами спирта и пряностей. Кристину била крупная дрожь, мускулы на лице дёргались, лампочки в комнате продолжали хлопать, отовсюду сыпалось битое стекло. В покоях лил дождь из матовых и прозрачных осколков, которые впивались в кожу, оставляя глубокие отметины и ссадины. — Сука,— сквозь зубы выдавила Кристина, она вцепилась в собственные волосы. — Сука, больше нет сил! Терри предпринял попытку встать, но принцесса завопила, как раненый зверь, выбросила руку вперёд и Терри почувствовал, как его тело сковал свинец. Она крепко держала его, не позволяя сдвинуться с места и вдохнуть. — Не хочу слушать тебя,— Крис яростно замотала головой, пресекая все попытки брата заговорить на корню. — Больше нет сил тебя слушать!— по её лицу текли слёзы, но взгляд был злым и насмешливым. Она упивалась своей властью над ними. После стольких лет затворничества, бездна разверзлась в её голове и теперь торжествовала. — Ты ничего не простил, сукин ты сын... Но раньше говорил, что любил меня. Терри напрягся, на руках выступили вены, желваки задвигались. — Сломалась,— прошептал он. Принц прикрыл глаза и его тихий шелковистый смех развеял гробовую тишину. — Я знал, что сломаешься. Лицо Кристины разгладилось, руки безвольно упали, плечи содрогнулись. Демоница воззрилась на старшего брата со смесью боли и удивления. «Что за пиздец тут происходит?— вслух Дэни ни за что бы такого не спросил, но никто не запрещал ему думать. Юноша вжался в дубовую дверь, бездумно дёргая золоченую ручку из стороны в сторону, в надежде, что она поддастся и дверь откроется. — Что происходит?» — Да,— задумчиво согласилась Кристина. — Конечно, ты знал. Это ведь ты. — она улыбнулась отстраненной улыбкой и рассмеялась столь пронзительно, что из глаз брызнули новые слёзы. Слёзы сумасшествия. — Мой милый брат, знающий всё наперёд, видящий насквозь, непоколебимый, идеальный. Разве я могла сравниться с тобой хоть в чём-то, Терри?— она подняла руку над головой и Терри, парализованный незримыми тисками теликинеза, захрипел, его лицо сделалось пунцовым. — Я ещё не рассказывала Дэни нашу чудесную историю. Уверена, когда он услышит её, у него слёзы на глаза навернутся! Что скажешь, Дэни? «Нет,— желудок сделал сальто, когда Крис назвала его по имени. Дэни скривился. Каждая его клетка теперь вопила от ужаса стоило ему встреться взглядом с ней, учтивой и вежливой девушкой с глазками олененка Бэмби, которая ласково улыбалась ему и пахла корицей, детским мылом и жизнью. — Нет, нет, нет» — Сиблинг Спаситель, так это называется,— голос Кристины подрагивал, глаза блестели. Она отводила взгляд от Дэни, сосредоточившись на сверкающих бусинах на подоле своего белого платья. Невинного. Непорочного. Идеального. Почему она выбрала белое платье? Дэни не задумывался об этом до сих пор, а теперь, кажется, начал понимать и похолодел от страха. За тканью, столь совершенной и нежной, она пряталась, словно за маской. — Я не дочь дьявола, не «Кристина», не принцесса Преисподней, не чья-то мечта,— она резко вскинула подбородок и Дэни шарахнулся, увидев гримасу на её перекошенном бледном лице. Зрачок затопил всю радужку и белок, как гудрон, рот превратился в алый разрез, внутри виднелся бесконечный ряд белых зубок, острых, как у пираньи. — Я Сиблинг Спаситель, вот кто я такая,— она сделала реверанс и хихикнула, по-детски, но озлобленно. — Живу, потому что когда-то мой брат умирал. Понимание обрушилось на Дэни снежной лавиной. Он посмотрел на Терри, бледного и рассерженного, распятого над зеркалом — прямо-таки Иисус наоборот — с тёмными кругами под глазами и рассеченной щёкой, из которой сочилась кровь, чтобы получить подтверждение своей догадке. «Её кровь,— морщинки на лбу Дэни разгладились, ужас, исказивший линию рта, ушел, уступив место сочувствию. — Кристина имеет ввиду свою кровь. Сиблинги спасители рождаются исключительно для того, чтобы стать донорами для своих смертельно больных старших сиблингов. Она его донор» Кристина подошла ближе, обливаясь слезами. Они крупными горошинами скатывались по щекам из глаз, оседали на густых ресницах. Девочка шмыгнула носом, и бросилась Дэни на шею прежде, чем он сообразил, что она собирается сделать. Принцесса прижалась к груди юноши, и он вроде бы услышал, как Терри простонал «нет», чужое дыхание пощекотило шею, а потом — хрум — Кристина вонзила зубы в его предплечье. Дэни закричал. На рубашке расцвели алые цветы, глаза застилала боль, в панике юноша попытался оттолкнуть её, но не тут-то было. Принцесса крепко сжимала Бурцева в своих объятиях, вгрызаясь в податливую плоть — плазму — заостренными зубами, и сыто причмокивала. «Она жрёт меня,— от шока Дэни на минуту позабыл о боли. Он забился в панических судорогах, пытаясь стряхнуть с себя это дьявольское отродье, а в голове снова и снова вспыхивала и гасла одна и та же фраза. — Господи, она жрёт меня живьём» Принцесса отстранилась от юноши, окинула его озадаченным взглядом, облизнулась. Её лицо было всё в крови, не в синей или серебристой, обычной, ярко-красной. Кровь капала с подбородка на белое платье, раскрашивая его — узор горошком, как интересно!— а потом принцесса закашлялась. Её хватка ослабла, изо рта потоком хлынула кровь, окатившая Дэни с головы до пояса, она согнулась пополам и накрыла губы руками, бухыкая, как больной бронхитом старикашка. Бурцев прижал ладонь к рваной ране на предплечье, всё его нутро визжало от боли, регируя на малейшее касание, как на выстрел из автомата Калашникова. Страх перекрывал боль, шок перекрывал страх, паника перекрывала всё остальное. Меня жрут, жрут, жрут, жрут, жрут! Когда раздался голос, вибрирующий от гнева, Дэни уже терял связность мыслей. — Я сказал тебе не трогать его,— в руке Терри блеснул сюрикэн. Один из них он метнул в Кристину и она отвлеклась, заскулив от боли, как щенок, которого пнул любимый хозяин. Терри надвигался на неё, вертя в руках заточенную звезду. — Всего одна просьба, и тут всё пошло по пизде. Никогда не трогай то, что принадлежит мне. Кристина наклонилась, подняла материнский лабрис с пола, её взгляд сфокусировался на Терри. — Весь мир принадлежит тебе,— тихо сказала она голосом той Кристины фон Гельфанд, которую Терри знал с детства, с которой вырос, которая рисовала его в профиль, пока он не видел, целовала в небритую щёку, помогала выбирать наряды, участвовала во всех его авантюрах. Она говорила голосом Кристины, ради которой стоило жить. — Но не я. — Кристина подняла над головой топор королевы, её губы дрожали. — Я тебя люблю, ну а ты любил? «Она сошла с ума,— наблюдая за столкновением из-под полуопущенных ресниц, Дэни изо всех сил боролся с наползающей со всех сторон темнотой. Он потряс головой, всколыхнув новые волны боли, в глазах замерцали звёздочки. — Она убьет его, а потом съест меня. Терри пытался уберечь меня, он говорил, он пытался...» В Кристину вонзился ятаган. Он вошел в бедро с победоносным чваканьем, принцесса пошатнулась, но по её лицу было понятно, что боли это принесло не больше, чем от комариного укуса. Она ухмыльнулась. В конце концов, у неё сила телекинеза, королевский топор и бездна, а Терри измотан, истощен, и практически безоружен. «Неправда,— твердость, с которой Дэни заявил это в собственной голове, обескуражила юношу. — У него есть я» Кристина с ревом бросилась вперёд, топор угрожающе просвистел в нескольких сантиметрах от лица принца. Он увернулся, поставил сестре подножку, она завалилась на бок, — но оружия не выпустила — Терри выудил из заднего кармана рунку и вонзил сестре в солнечное сплетение по самую рукоять. Кристина раззявила рот и закричала, возле раны запузырилась кровь. «Раня меня, ты проливаешь свою кровь». Подошвы её туфель ударили Терри в грудь, он отлетел на несколько метров назад, приложившись затылком о край комода. Дэни разомкнул губы: — П-перенеси нас. Пока Кристина вставала, не выпуская из рук материнский лабрис, и вытягивала из себя острие рунки, Терри стушевался и подоспел к юноше, аккуратно обхватив его за талию. Без очков Дэни выглядел несколько старше своих восемнадцати лет. — Не могу,— Терри покачал головой, помогая Дэни встать. — Почему? — Я немного умираю,— пробормотал Терри, опасливо покосившись на Кристину. Она с ревом швырнула рунку в сторону, и та вонзилась в натюрморт над кроватью принцессы — прямо в яблочко — с лезвия вниз по полотну потекла тёмная кровь. — Что, сейчас?!— охнул Дэни. Рубашка промокла насквозь, он чувствовал, как сокращаются мыщцы, как обглоданная часть тела саднит и дёргается. А ещё он чувствовал Терри, исходящий от него холод, спокойствие и силу, благодаря которой они оба всё ещё не были мертвы. — Я не нарочно,— парировал Терри. Его чёрные глаза сверлили принцессу. Она раскручивала топор, а комнатные предметы степенно взмывали в невесомость, вращаясь и дрожа, как листья на ветру. — Я планировал умереть только после полудня. Топор, брошенный Кристиной, пришелся как раз туда, куда принц рассчитывал — на дверь. Он вильнул в сторону и потянул Дэни с собой, поэтому снаряд не попал по мишени, а лишь с лязганьем пробил им путь на свободу. Под Кристиной собиралась лужица крови, она покачивалась из стороны в сторону, лицо полыхало, волосы встали дыбом. Терри нехило её потрепал, но недостаточно, ибо её сила оставалась при ней, пульсировала под бледной кожей, заставляя вещи за её плечами парить — маникюрные ножницы, украшения, высокая табуретка из эбена, выбитые из зеркала осколки, отцовские запонки, смятые клочки бумаги, циркуль, альбомы для рисования, канделябры, пустые шкатулки, палочки для еды, фарфоровые чашки, ножи и вилки, мягкие игрушки, старые, с вырванными глазами, глаза тоже парили, но отдельно — выстроившись в ровный строй, как армия верных солдат, дожидаясь приказа. И Кристина его отдала. Дэни знал, что если не сделает этого сейчас, для Терри всё будет кончено. Крис хотела съесть его, Дэни, набить брюхо его плазматической плотью, обглодать косточки и запить его же жидкостями, но брата она жаждала уничтожить. Поэтому выскользнув из кольца рук принца, Дэни шагнул вперёд, надеясь, что если «это» не сработает, то он, хотя бы, смягчит удар для Терри. Дуэт, обреченный на провал. Оба пытаются друг-друга спасти, не зная, зачем, и у обоих ни черта не выходит. — Конченый,— взъерепенился принц, когда Бурцев, зажмурившись, шагнул вперёд. Он уцепился за острый локоть мальчишки, ноздри свирепо раздулись. — Ты конченый. Прогремел взрыв. Предметы срикошетили в принцессу Преисподней, в кровь, которая когда-то спасла Терри жизнь, в единственную дочь дьявола.***
Дело было в том, что Соломоне нездоровилось. Она списывала своё недомогание на усталость, как-никак днём она зашивалась на работе, оформляла документы, писала отчеты, засиживалась допоздна, то и дело пропускала обед, покупала всякую фастфудовскую дрянь в забегаловках, силой пропихивала картошку фри в глотку и запивала всё крепким кофе, а потом приходила домой, мучась от головной боли, и проваливалась в сон, её личное минное поле, где на каждом квадратном метре её поджидали кошмары. Буквально позавчера — стрелки на часах показывали без десяти пять — она проснулась в холодном поту и даже не смогла пошевелиться. Сердце набатом стучало в груди, норовя выломать ребра к чертям собачьим и ускакать от хозяйки куда подальше, лоб над левой бровью покалывало так, словно кто-то вкручивал в него металлическую пружину, ночная сорочка прилипла к груди. Какое-то время сон ещё держал девушку в оцепенении, а как только дар речи вернулся к ней, она негромко обратилась к Джею с просьбой налить ей стакан воды, напрочь позабыв о том, что кроме неё в квартире никого нет. «Снова одно и тоже, Джей, одно и тоже,— пусть лишь в своей голове, но Соломоне хотелось выговориться. — Проклятый лёд. Он повсюду» Как это часто бывает со снами, они забываются. Сначала, первое время после пробуждения, ты помнишь какие-то определенные моменты — чье-то лицо, злобное шипение за спиной, неприятное покалывание на кончиках пальцев, очертания местности — но к утру воспоминания рассеиваются, становятся нечеткими, а на следующий день исчезают вовсе. Ровно до того момента, когда ты снова погружаешься в этот же самый сон. Соломона стала рассеянной и раздражительной. Три дня назад она нагрубила кассирше в «Ста́рбакс», сунула кошелек мимо сумочки — чешские кроны со звоном разлетелись во все стороны — врезалась в тучную хозяйку шпица, который облаял её, почуяв демоническую кровь, и едва ли не сбила пешехода по пути на работу. «Проклятье какое-то,— гневно думала Соломона, ловя огонек зажигалки кончиком сигареты. Руки дрожали, как у наркоманки. — Мир ополчился против меня, так что ли?» Она подняла голову от руля и встретилась взглядом со своим близнецом в отражении. Выпустила дым через нос. За последнюю неделю девушка потеряла несколько килограмм, что придало ей особенно болезненный вид — и это вдобавок к мешкам под глазами! — щёки впали, кожа на скулах натянулась, даже губы, казалось, высохли и уменьшились. Выглядела она паршиво, но если бы этим всё ограничивалось. Вчера Соломона почувствовала острую боль внизу живота. Забравшись в душ, она обнаружила бордовые разводы на внутренней стороне бёдер и застонала. Мало ей было головной боли, так теперь ещё и с животом мучиться! Но угнетало её даже не это, а скорее странные кровяные сгустки темно-красного цвета, совершенно непохожие на обычные выделения. — Нет, это просто менструация,— нетерпеливо объяснила она Джей Мару. Он находился в Москве, помогал Настике «разобраться» с чем-то, что было, мягко говоря, странным. Соломона знала возлюбленного достаточно хорошо, чтобы сказать, что они с Настикой дружат, но не друг с другом, а против Тима. — Нет, черт возьми, Джей, менструация — это месячные, а не злобная ведьма, которая явилась чтобы уничтожить меня! Он рассмеялся по ту сторону телефона. — Если бы я мог пойти против природы, я бы избавил тебя от женского проклятья. — он задумался и тихо добавил. — Интересное явление, ежемесячная кровь. У чистокровных демониц такого нет. Соломона зажала мобильный между плечом и ухом, перебирая документы на рабочем столе, и нервно хохотнула. — Повезло же чистокровкам. А ты лучше избавь меня от кошмаров, — пожаловалась она. Девушка валилась с ног от усталости, но упрямо отгоняла от себя сон, разграбляя запасы кофе. — Видит дьявол, они сводят меня с ума. После разговора с Джеем, Соломона заметно приободрилась, на щеках заиграл здоровый румянец, зубы обнажились в улыбке, и тревога оставила её сердце. Вечером она, как обычно, созвонилась с сестрой, почитала книгу — предварительно вложив внутрь самодельную закладку — съела два шоколадных пудинга и со спокойной душой завалилась спать. А утром проснулась на кладбище. Заря ещё не занялась, и летнее небо угрожающе поблескивало своей синевой. Земля вокруг Соломоны была запорошена снегом, а её лицо, мокрое от слёз, медленно покрывалось тонкой пленочкой льда. Вокруг была тишина, слишком плотная даже для кладбищенского утра, а теплый летний ветер сделался сырым, и неласково щипал девушку за обнаженные икры. Соломона лежала, раскинув руки в стороны, как подбитая птица, ночная рубаха задрана до пупка, левая нога неестественно выгнута, пухлые губы приоткрыты, остекленевшие голубые глаза широко распахнуты. Мертвецы с укоризной смотрели на чужачку со своих надгробий пока её глаза медленно наполнялись осознанием. Тиски кошмара ослабли и она выскользнула из грёз назад в своё тело. Перед ней, точно живые танцоры, плясали образы кошмара. Соломона не смогла вытолкнуть из себя крик — он запузырился в глотке, захлюпал и провалился вниз — ужас парализовал её с головы до пят, однако жалобный писк просочился сквозь плотно сжатые зубы и эхом прокатился по всему Ольша́нскому кладбищу*. «Это лёд,— содрогнувшись от воспоминаний о собственном сне, подумала Соломона. Кошмар плотно засел у неё в голове, пустил корни и не собирался покидать её. — Боюсь, зима нас всех убьет»**