« ...И адскую землю постигнет скверна — Звери, стихия и нежить повергнут Преисподнюю в хаос, разнесут по ветру чуму, опорочат источники чистого зла, и сатанинское племя прервётся навеки и навсегда, когда взойдёт Немезида, возвещая о темнейшем из демонов бездны, дабы схлестнулся он с Антихристом, прежде чем Преисподняя займётся пламенем и сгорит дотла». Вернис Косенниими, Флорделиза Гагпуд, Сигвард Хедман, Гленис Беддоу. Фрагмент предсказания из сборника «Оракулы Бездны». Последнее пророчество перед «Избавлением»*.
За высоким столом в форме полумесяца сидели пятеро сенаторов во главе с Сатаной, и все, включая толпящихся за дверьми алхимиков, ждали выноса приговора. Макс фон Гельфанд сложил мясистые руки перед собой. Одрябшую кожу покрывали коричневые старческие пятна, ногти, аккуратные и ухоженные, были плотными и жёлтыми, в чёрной бороде плотно сжимались гордые губы, спину ломило из-за неудобного седалища и вынужденностью держать осанку, широко разведя плечи. На морщинистый лоб давила корона. Впаянные в платину тааффеит и танзанит переливались при малейшем движении головы, отражая блеск волнующегося синего пламени, горевшего в невысокой урне из чёрного мрамора. Скруджи покорно стоял напротив сената, обе руки, изрезанные и в синяках, окантовывала толстая цепь, соединяющаяся с кандалами на щиколотках. Один глаз демона стал белым — алхимики соскребали Скруджи со стен, заштопали, отшлифовали, покрыли тонной сглаживающих чар и отправили на двухнедельную реабилитацию, но исходного результата добиться не смогли — подбородок покрывала сеть шрамов, одно ухо наполовину отсутствовало, но ничто не умаляло приподнятого настроения сенатора Града. Он приложил немало усилий, чтобы скрыть лукавую ухмылку, но она не ускользнула от дьявола. Аура в зале собраний была пропитана игривым, полубезумным, хмельным смрадом. Этой паскудной ухмылкой сквозила каждая молекула жесткого, затхлого воздуха. — И какое наказание, по вашему, соответствует такому преступлению?— Макс почесал колючую щеку, окинув коллег безучастным взглядом. Драгни подался вперёд, поёрзал на высоченном, вытесанном из эбена стуле, но не обмолвился ни словом, Молли стрельнула подкрашенными карими глазами на Майами, тот, в свою очередь, на Джакомо, мрачного и поразительно бесстрастного. В последнее время Марк оробел и почитаемая им любимая работа опостылела ему, как когда-то опостыл родной Эмбер. Зато Тимати куксился и кривился так, словно его усадили на моржовый хрен, неустанно тарабаня пальцами по натёртой до блеска поверхности стола. Его прямо-таки распирало от самодовольства и спеси, но чем именно было вызвана такая бурная, противоречащая сдержанному характеру Тимати реакция, оставалось неизвестно. — Если открыть кодекс и пойти по пунктам, то все можно будет отмечать галочками, — дьявол сморгнул заливающий глаза пот, его рот растянул подавляемый зевок. Перспектива очередной беседы с алхимиками вовсе не вызывала у Максима энтузиазма, а тут ещё суд, едрить его... — Изъятая у моего сына, кхем, «заточка», то бишь безобидная непритязательная костяшка, ставшая орудием убийства, оказалась мощами святого. — воцарилась звенящая, грозная тишина. Тихо скрипнул стул Тимати, на котором он неустанно ёрзал, из-под придавленного ладонью рта Майами вырвался разочарованный вздох, клацнули друг о друга золотые серьги в левом ухе Молли. Тишина затягивалась, наполнялась прозрачностью, в унисонном молчании присутствующих проглядывал очевидный посыл, вердикт, раскачивающийся над Скруджи, как топор. — От обычного демона она оставит мокрое место, расквасит за долю секунды, как порченный арбуз. Плоть и кровь фон Гельфанда поразит как жало ядовитого зверя, на это уйдёт... Хм-м-м... — Максим возвёл глаза к потолку, припоминая известные ему случаи. — Шесть с половиной минут. — Пять с половиной,— вставил Тимати. — Пять с половиной, — дьявол прокряхтел, отвесив кузену едва заметный кивок и вновь обратился к Скруджи. — Итого мы имеем, — Максим принялся загибать пухлые узловатые пальцы. — Нападение на сенат. Насланная порча вывела из строя всех без исключения сенаторов. Контрабанда мощей святого, осквернение ада, покушение на жизнь кронпринца. — он не переставал дивиться тому, что в одну ночь на обоих его детей совершалось покушение. Их пытались убить два разных человека двумя разными способами и оба — вот те на — потерпели поражение. От этого всего голова распадалась на куски, словно кто-то внутри черепной коробки с наслаждением и явным усердием попинывал Сатану, ибо поделом ему, близорукому старому хрычу. Он недооценил своих подданных, недооценил соратников, больше всего он недооценил собственных детей. Они выжили наперекор всему, демонстрируя упорство, настойчивость и гордыню, в точности как их мать. Софи. Его супруга, его королева, его персональный ад. Его Немезида. Каждый раз, прикрывая глаза, Макс напрягал слух, пытаясь уловить осторожные движения, взметающие тишину, как столбы многолетней пыли, шёпот её музыкального голоса, шелест шёлковых волос. Но дворец откликался мертвым укоризненным молчанием. «Бьюсь об заклад, ты перевернулась в своей миленькой могиле. Наш сын предпочитает мужчин женщинам, а дочь пожирать души, ему двадцать шесть, а все его чувства выжжены, выкорчеваны или спрятаны на такой глубине, что даже я порой сомневаюсь в их существовании, а Кристина... Наша Кристина, кто она? Почему наши дети словно воспаленные язвы на лице моей репутации? Потому что ты никогда не любила меня?». — Прихлопнуть бы тебя, как мушку, но где я возьму себе нового сенатора в такое время? — Позвольте, — отстроченные золотой каймой рукава Майами затрепетали, он деловито скрестил руки на груди, сверкая белыми зубами в акульей улыбке. Марко предвещал бессмысленную эмоциональную тираду, и потому удивленно поднял голову от стола, когда сенатор Тинтагеля наконец высказался. — Нет лучшего наказания, чем искупление. Ссылка звучит подходяще. Отправим нашего дражайшего друга Скруджа в место, презираемое всеми, кроме тамошних обитателей, место столь пакостное и нелепое своей вычурностью, что над ним не посмеялся только лентяй. Место нуждающееся в постоянном надзоре, где Скруджи сможет послужить аду и восстановить своё злобное имя. — зубы Скруджи хрустнули в кривой ухмылке, тёплые голубые глаза Майами сузились. — Сошлём его в Град. — Поддерживаю, — Молли дыхнула на крупный бриллиант на своём мизинчике и потёрла его о рукав строгого кораллового пиджака. Тимати задумчиво выгнул бровь, его пальцы замерли над столом. Драгни обменялся неоднозначными взглядами с Марко, сидящим напротив, на другой половине полумесячного стола. Джакомо неуверенно закивал, колебался, отягощенный внутренним конфликтом. Слова Скруджи при аресте никак не укладывались в его голове. «Жизнь одного, пусть и принца, против жизни миллионов демонов. Я стоял перед выбором и я выбрал ад» Выбор. Марко помрачнел пуще прежнего, вспоминая сумасшедший отблеск зелени в глазах Джей Мара, толковавшего ему тоже самое. Чем, чёрт побери, нашпигованы их головы, этих окаянных преступников, опарышами, червями-мозгоедами, перекати-полем? Почему чиновник и вельможа, покровитель промышленной столицы ада, окруженный привилегиями, спящий и подтирающийся шёлковыми простынями, и простой клейморский скупщик, ведущие абсолютно непохожие образы жизни, пришли к выводу, что ради ада Терри — на минуточку, будущее вышеупомянутого ада — должен умереть? — Решено, — Максим шлёпнул ладонью по подлокотнику и с облегчением откинулся на спинку кресла. Одной проблемой меньше. — Скруджи возвращается в Град на неопределённое время. Давай, шевелись и не греми кандалами, голова и так раскалывается... — дьявол сквасил лицо. — Кто следующий? Зовите.***
— Как ты себя чувствуешь? — Нормально, — Терри улыбнулся краешком губ. Вокруг его шеи, как удав, обвилась бледная рука принцессы, её ресницы время от времени подрагивали, короткие каштановые локоны разметались на лиловых подушках, она мерно сопела лежа во впадине одеял и подушек, второй рукой цепляясь за указательный и средний пальцы Дэни, лежащего справа от неё. Кристина крепко спала, зажатая между двух стерегущих её мужчин. Они вели беседу в спокойных и размеренных тонах. — Мне спокойно, как и прежде. — Прежде?— Дэни размял затекшую шею свободной рукой, смерив Терри удивлённым взглядом из-под очков. Отброшенные светильниками блики скользили по гладкой поверхности роговой оправы. — До аукциона, — взгляд кронпринца рассеянно блуждал по комнате, лениво и сонно изучая обстановку. Сквозь расщелины в плотных кофейных занавесках в спальню струился холодный предвечерний свет, рассекая комнату серебристо-белой полосой. — Тогда я чувствовал, что владею ситуацией. Кристина шумно вздохнула, грудь под плотной кашемировой кофтой поднялась и замерла, губы сложились в неприязненную гримасу, Дэни почувствовал, как её коротко подстриженные ногти впились в его кожу. Юноша успел обеспокоиться, как вдруг принцесса ослабила хватку и её грудь мягко, как медленно сдувающийся воздушный шар, опала. — К-кстати,— смущённо начал Дэни, зардевшись под внимательными глазами Терри. Бурцев чувствовал, что атмосфера располагает к откровению. «Он доверяет мне. Мы друзья. Эти слова висят в воздухе, но к этому примешивается что-то ещё, нечто странное, диковинное для меня, что-то, чего я не могу распознать». Настало время распутывать клубок вопросов, и Дэни начал издалека. — Зачем в принципе нужен а-аукцион душ? Потехи ради? Кронпринц потянулся, в озерцах его горьких карих глаз вспыхнуло веселье. — Не только, — уклончиво ответил он. — Людские души очень ценный ресурс здесь, в Преисподней. — Да ну? — ковать железо нужно, пока горячо, поэтому Даня скорчил самую непонимающую мину, какую только мог. — Чтобы мусор убирать, что-ли? — Нет, это уже нововведения, — отмахнулся Терри, не чувствуя или попросту игнорируя подвох, таящийся в, казалось бы, безобидных, имеющих смысл вопросах. — Людские души являются узелками силы, чистой энергией. Иметь домистиков — роскошь, позволить которую себе может разве что мой бестолковый отец. Их не видят приходящие демоны, их видим только мы и сенаторы, поэтому создается впечатление, что слуги не захламляют дворец. — он задумчиво потрепал рукав кофты Крис, нотки в его бархатистом, низком тоне скользили плавно, как патока. — Если я продолжу, ты воспылаешь ко мне такой жгучей ненавистью, что прожжешь кровать Крис. — Я выдержу, — безо всякой на то уверенности ляпнул Дэни. «Не позволяй себе сломаться. После всего, чего ты сделал, после того, что увидел и на что готов был пойти ради него, ты должен сделать кое-что и ради себя. Так что намотай сопли на кулак и выдержи это». — Ты п-п-правда думаешь, что я с-способен тебя ненавидеть? Моего самого лучшего друга во всем аду? — Как будто у тебя был большой выбор, — на секунду другую Дэни почудилось, что Терри смутился. Бред какой-то, и всё же... Его красивое лицо застыло, кадык дёрнулся вверх-вниз, ресницы задрожали, а голос сделался прохладным, отдаленным. — В Клейморе есть завод, называется он «Вёкстен». Туда свозятся скупленные у демонов-перевозчиков души. Как именно проделываются следующие операции, мне неизвестно, но... —Терри прикусил нижнюю губу, копаясь в голове и выискивая подробности извлечения энергии из душ. — Души присоединяют к трубам, проложенным через весь ад, и через эти трубы Преисподняя снабжается энергией. Она повсюду. Она даёт нам электричество, задаёт более притязательные погодные условия, концентрируется в воздухе, насыщает сухие, отмирающие части Преисподней... Аукцион Душ это работорговля, Дань. И нужен он для того, чтобы потешиться и поживиться. Дэни выслушал принца не перебивая, сохраняя отстраненное, невыразительное выражение лица, и лишь на последних словах его рука нервно дрогнула. Ногти Кристины ещё глубже вонзились в кожу его пальцев. «Из душ выкачивают силы, истощают их, — мысли тяжело и с трудом двигались по каналам разума. Конечно, само словосочетание «аукцион душ» весьма говорящее, но, оказавшись в Меркурии, делая всё, что ему заблагорассудиться, гуляя там, где захочется, осознание того, что он просто раб, которому повезло чуть больше, притупилось. Всё поблекло на фоне Терри, его карикатурных, опасных замыслов, вульгарных выходок, проблем, цепляющихся одна за другую, всё навалилось огромным снежным комом и у Дэни не было времени, чтобы переварить всё, что произошло. Он не успел свыкнуться с мыслью, что умер, не просто физически, но и в памяти всех, кого знал, как ему пришлось шпынять от одной неприятности к другой, и единственной связующей нитью во всем этом безумии был Терри. Неудивительно, что Дэни так прикипел к нему, и воспылал не ненавистью, а любовью такого рода, какую мужчины приберегают исключительно для других мужчин. — Я забыл о своем положении. Максим и Женя, однако, не забыли» — Н-несуразица какая-то... — Дэни потребовалось несколько минут для того, чтобы снова обрести голос и выражаться внятно и доходчиво. — Если мы, души, свозимся на клейморский завод, для того, чтобы снабжать ад энергией, какой прок с этого «официальным» хозяевам, что они имеют с этих сделок? — Как что? — Терри удивлённо вскинул тёмные брови, как если бы отвёт плавал на поверхности и не заметить его могли только слепые и Дэни. Он потёр большой с указательным пальцы. — Процент. Любой демон, являющийся хозяином души, получает процент в денежном эквиваленте, в зависимости от времени эксплуатации души. Каждая душа напрямую связана с тем, кто владеет ей по документам, и косвенно — с Сатаной. К сожалению, вычесть его из уравнения невозможно. Все души, включая тебя, крепятся к моему отцу невидимым и неосязаемым проводом, скажем... Как телефонный шнур. Это служит гарантией, что хозяева душ не ополчаться против дьявола, так как существование душ зависит от его жизни. Иными словами — вы существуете покуда он существует, не дьяволизм, а нынешняя его оболочка. Бурцев приподнялся над подушками, вытянулся, как гитарная струна, и неверящим взглядом вперился в принца. «Блять, — внутренний крик эхом разлетелся по разуму, зазвенел, отдавшись колющей болью в затылке. — Это ловушка. Покуда я привязан к Терри, я привязан к Сатане, а если Сатана погибнет... Если я не выпутаюсь из этой истории до прихода Антихриста, будет уже слишком поздно» — То есть это... Р-реальный закон? — как бы невзначай поинтересовался юноша. Кое в чём Майер не ошиблась: ещё никто не подбирался к Терри достаточно близко, чтобы задавать вопросы. Женя упёрлась лбом в данные Свободой инструкции — в лепёшку расшибись, а кодекс добудь — но Дэни, в кои то веки, решил мыслить шире и пришёл к выводу, что найти книгу это лишь полбеды, древние письмена ещё нужно уметь прочесть и правильно перевести. Если кодекс написан на сербском, тут хоть с горем пополам, но разобраться можно, а если на старом адском, на языке, который позабыла добрая половина ада? Что тогда с этим кодексом делать, сдать как макулатуру, подтереться, печь топить? Зачем рисковать, тратить драгоценное время на поиски книги, если можно задать вопросы. Правильные вопросы, заданные правильному человеку в правильное время. — Даже в к-кодексе прописан? — Не припомню, — лоб Терри рассекла глубокая морщинка, он продолжал изучать потолок слезящимися, сонливыми глазами. Он слишком устал и размяк, слишком расслабился, чтобы почувствовать несвойственные Дэни напор и болтливость. — В последний раз я заглядывал в кодекс лет пять назад. Мы с Крис баловались с библиотечными книгами и разворотили секцию священных реликтов. Воспоминания, судя по разгоревшемуся румянцу на щеках принца, были не из приятных. — Кодекс-то мы упёрли в мою комнату, но не для чтения. — Терри провёл рукой по смоляным волосам, растрепал их. Дэни жадно ловил малейшие перемены в его голосе. — Мы нашли этой вещице куда более полезное применение. — принц бегло глянул на сестру, опаляющую его щёку размеренным тёплым дыханием. — Точно. Ножка шаталась. — Что? — Дэни показалось, что он ослышался. Шатающаяся ножка и кодекс никак не вязались в его голове. Принц зашёлся тихим кряхтящим хохотом, Кристина заворочалась, сильнее прижала брата рукой. — Ножка кровати, — объяснил Терри, игнорируя сконфуженное выражение на лице Дэни. — Нам с Крис не было дела до того, что там написано, в этой уродливой ветхой книге в жесткой, каменной обложке, и забрали мы её чтобы подпереть ножку моей кровати. Дэни ответил принцу нервной улыбкой. — В смысле т-ты подложил кодекс под... кровать? — Угу, — веки принца неумолимо опускались, бодрость покидала его. — Ножка больше не шатается. Вот, значит, почему Майер не нашла следов кодекса в библиотеке. Она-то, бедняжка, не разгибая спины ползала по всем стеллажам целый месяц, в надежде обнаружить кодекс где-нибудь в запретных секциях или заткнутым между поваренными книгами, тогда как важнейший реликт Преисподней подпирал ложе его высочества принца Терри. Дэни почувствовал, как у него кольнуло в виске — голова у него может и не болит так, как при жизни, но всё же не резиновая и от переизбытка информации начала кружиться. «Вот и всё, — Дэни провёл большим пальцем по тыльной стороне руки Крис. На ногтях принцессы оставались следы облупившегося чёрного лака. — Теперь дело за малым» — Хочешь чего-нибудь выпить?— юноша сел, осторожно высвободил руку из капкана тонких пальцев Кристины. — У меня жажда. — У меня тоже, — с какой-то чудовищной грустью отозвался принц. — Но пить мне не хочется.Паб «У Хабибки»
Хабиб не привык удивляться, ещё больше он не привык выражать своё удивление, но этим тихим вечером его непоколебимую уравновешенность нарушили дважды. Безлюдный зал и потрескивание углей в жаровне располагали ко сну, бармен клевал носом, полируя бокалы, как вдруг ржавые петли в двери скрипнули — сначала натужно, не желая поддаваться — и в воздухе потянуло дыханием моря, морозом и свежестью. Хабиб сдержанно поднял голову чтобы поприветствовать гостя и едва удержал челюсть в положенном ею месте. — Йонте, как приятно вас видеть, — Хабиб не переставая полировал бокалы сухой тряпкой. Золотисто-карие глаза подозрительно блестели. — Снова. Тим Гринберг заявился в паб в строгом чёрном костюме. Рукава пиджака подвёрнуты до локтей, на левом запястье сплетение кожаных ремешков с торчащими во все стороны золотистыми пиками, верхние пуговицы расстёгнуты, обнажая жилистую шею и выразительные изгибы зеленоватых вен под светлой кожей, на голове, как обычно, творческий беспорядок. Тим относился к тем демонам, которые не сильно беспокоились о красоте и поддержании себя в хорошей форме, но это лишь потому что он и без всяких усилий был красавчиком в хорошей форме, а нагловатая улыбка лишь подтверждала догадки бармена о том, что Йонте прекрасно это знает. Гринберг поправил сползший набекрень ключ на цепочке и спрятал его запазуху. — Снова. — Тим снял солнцезащитные очки и пояснил. — Там, откуда я пришёл, вовсю палит летняя жара. Только попробуй высунуть нос из дому без защиты, солнце изжарит глазные яблоки. — демон запрыгнул на стоящий напротив Хабиба стул и состроил мученическое выражение лица, несмотря на искры веселья пляшущие в его глазах. — Есть яблочки, Хаби? Хабиб медленно поставил бокал на барную стойку. — Вам как обычно, Йонте? — уточнил бармен. И под «как обычно» он имел ввиду блюдо, заваленное карамельными яблоками, баночку шпрот, кабачковую икру, штоф сухого вина, горстку лакричных конфет, миску с рыбьими потрохами, рюмку водки и батончик с нугой. Что у Тима с аппетитом и какая черная дыра у него вместо желудка Хабиб не знал, да и знать не хотел. Он обслуживал приходящих путников и не пылал желанием ввязываться в беседы; во-первых, потому что, зачастую, пришедший однажды посетитель не возвращается вновь, во-вторых, от некоторых можно было узнать слишком много, а тот, кто знает слишком много, как правило, очень мало живёт. — И стаканчик горячего шоколада, — кивнул Тим, улыбаясь широкой, неестественной, но такой привычной ему улыбкой, что порой казалось, что в ней нет и крупицы фальши. — У меня появились дела, не требующие отлагательств, поэтому мне необходимо как следует подкрепиться. Хабиб неспешно поставил заказ демона на барную стойку. Спелые красные яблоки, облитые густой карамелью, ещё горячей, были насажены на тонкие деревянные шпажки, над бокалом с горячим шоколадом пенился пар. — Премного благодарен, — Тим жадно улыбнулся, принимаясь за своё излюбленное лакомство. — Рассказывай, как в аду, что нового, кроме тонн льда и снега? — К сожалению, ничего доброго сообщить не могу, — отозвался Хабиб. — Мадам Авазашвили обвинили в преступлении против королевства, точнее, в сговоре с «плохой компанией» и сожгли заживо. Тим облизнул заляпанный карамелью палец, непонимающе таращась на Хабиба. Бармен не мог сказать, насколько эта новость потрясла Йонте, но равнодушным он не остался. — За какой сговор? — Тим продолжил есть, но уже без прежнего энтузиазма. Веселье ушло из его глаз. — Обвинения весьма серьёзные, — Хабиб откупорил бутылку с водкой, наполнил рюмку до самых краев и подтолкнул её к Тиму. — Её обвинили в убийстве Банкеса. Бедолагу обезглавили прямо на рабочем месте. Вы, вероятно, заметили, что у врат новый контроллёр. — Банкеса убили? — Гринберг причмокнул губами, поковырялся шпажкой из-под яблока в зубах. Его лицо сделалось непроницаемым. — Странно, что Настика ничего не написала мне в WhatsApp. — Настика мертва, — объяснил Хабиб, поймал ошалелый взгляд Гринберга и прокашлялся в кулак. Демон вцепился правой рукой в барную стойку, чтобы не свалиться со стула. — Насколько мне известно, ей посвятили некролог в клейморской газете. — Всегда думал, что если она умрёт, то от моей руки,— Тим покачал головой, пригубляя горячий напиток. — Джей, должно быть, ужасно расстроен, они были так близки... Бармен прикрыл глаза. — Джей погиб две недели назад. Воздух задрожал, наполнился воплем возмущения, который, впрочем, так и не сорвался с губ Гринберга, потому что Гринберг не носил бы имени Йонте, если бы его реакции были столь предсказуемыми. Демон отмолчался, но Хабиб не сомневался, что шквал смертей, который он только что вывалил на собеседника, покоробил его — совсем чуток — ровно настолько, чтобы стереть с припухлых алых губ беззаботную полуулыбку. — А сейчас в аду в моду вошла смерть, или как?— демон ссутулился, покрутил бокал, рассматривая густую жижу на самом дне. Несмотря на пришибленный вид, тон Тима оставался непринужденным, словно они обсуждали погоду. — Неудивительно, что Настика окочурилась в числе первых, икона стиля... Тим оборвался, заметив плавное движение боковым зрением. Хабиб едва заметно склонил голову, принюхался, узнав в волнении ветра знакомые нотки солоноватой чуждости, тревожности, игристый шлейф другого мира, ярко выделяющийся на фоне однотонного адского амбре. Тишина переливалась шелестом сатиновых брюк и иссиня-чёрных волос, о барную стойку звякнула цепь с привязанным к нею ключом, тускло сверкающем в плачевном освещении паба. Тим выпрямился, повернувшись к незнакомке всем корпусом. — Окочурилась? — девушка играла с ключом, наматывая тонкую цепочку на фаланги пальцев, её раскосые глаза смотрели бесстрастно, но Тим — и Хабиб заодно — чувствовали тающуюся в посетительнице угрозу. Она тщательно скрывала свои истинные намерения, но любой, кто приглядывался достаточно внимательно, мог рассмотреть ощерившуюся злобу под маской бесстрастия, как крокодила, прячущегося под обманчивой безмятежностью летнего болота. — Скорее, окочурена кем-то другим, как и все остальные. Хабиб уже встречал её в компании ныне покойного Джей Мара, и её нерадивость и пренебрежительность никуда не делись, даже наоборот, словно увеличились несколько раз. — Милейшая, а я вас тут раньше не видел, — Тим поднял бокал в приветственном жесте, с прищуром рассматривая подсевшую к нему девушку. «Назима, — сознание девушки было жестким, неподатливым, как резина, и очень темным. Тиму не понравилось ощущение погруженности в эту сырую, слепящую ауру и он мгновенно вынырнул, ограничившись именем, выловленным с поверхности её разума. — В её жилах течёт холодная кровь». Под каскадом длинных волос скрывалось болезненно-желтое острое личико, аккуратные полные губы белели, как у трупа. Тим знал, что она чужая — хоть ему в самом деле не приходилось встречаться с ней раньше — как знал, что с грозового неба сорвётся серебристо-белая молния и вспорет его, как знал, что за ночью следует рассвет, а после убивающего холода зимы наступит щадящая весенняя оттепель. Девушка пряталась за пустяковыми демоническими чарами, как и сам Тим, как старый чёрт PLC, не желая показывать истинного цвета глаз и отметин прошлого, шрамов, ожогов, татуировок, свидетельствующих о клеймлении или родимых пятен. И всё же, она была чужой и с наглостью это демонстрировала, щеголяя рабским ошейником и ключом, отнятым, несомненно, у демона. — Я тоже не видела тебя здесь, — девушка встряхнула волосами. Длинные чёрные ресницы отбрасывали тени на скулы. — Но твой запах мне знаком. — будто в подтверждение своим словам, ноздри девушки раздулись и она скривилась. — Чувствую смерть. — Как оракул? — Тим подмигнул Хабибу, впавшему в ступор с бокалом в одной руке, и тряпкой в другой. — Видишь будущее? — полностью обделённый инстинктом самосохранения, Гринберг придвинулся ближе. — Оракулы редчайшие твари. После «Избавления» они все извелись, перебили их, а те, что выжили, смешали кровь с другими мастями, но способность к прорицанию является рецессивной и почти любой вид подавляет её. Я за всю жизнь знавал лишь двоих. — Хабиб подавил томный вздох. — Так что ты видишь в моем будущем? — Я не вижу будущего, я только ощущаю. И среди прочих запахов — твой, сильнее, резче и ярче других. Перекрывает смрад ада. — Назима задумчиво погладила зазубренный край ошейника, её лицо побагровело от напряженности. — Ты пахнешь смертью... Гринберг не оскорбился. — Это Шанель. — ... но я не чувствую твоей скорой погибели, — ледяная рука банши легла на грудь Тима, нащупала замедленный пульс, слишком слабый даже для демона. Тревога в голосе Назимы сделалось отчетливей. — Куда ты идёшь, там, куда ступает твоя нога, рождается смерть. — перед мысленным взором девушки вспыхнули образы, помеченные гибелью. Комок хитросплетений, а вместо прутьев имена убитых им существ. Она видела испуганный блеск зелёных глаз, пламя волос, искрящихся на солнце, кровь, фонтаном бьющую из белокурой демоницы, огонь, которым занялось здание, павшую с плеч голову и ясеневый гроб с заколоченным внутри трупом. Сваленные друг на друга мертвецы, как буреломы, и танцующая девушка в бархатном синем платье, танцующая в его памяти, и каждый её шаг оставлял за собой новый рубец на юноше, которого никто и никогда ни в чём не подозревает, а если и подозревает, то никогда не обвиняет. — Она рождается из твоих рук, из твоих глаз и из твоих... — она отдёрнула руку, как от пламени и отпрянула, спрыгнула со стула. Назиму знобило, холод от прикосновения с Тимом противной улиткой полз по позвоночнику. — Ты не кличешь смерть, ты и есть смерть. Хабиб хмыкнул, Тим подёрнул плечами, возвращаясь к прерванному обеду. Болтовня с незнакомкой его утомила и распалила голод, демону страсть как хотелось отведать рыбьих потрошков и батончика с нугой, а время уже поджимало. — Ну это я тебе мог бы и сам сказать, — Гринберг ухмыльнулся, опрокидывая стопку водки. Банши нерешительно переступила с ноги на ногу. Теперь он заметил, что она была боса, а её одежда местами порвалась. — На то меня и зовут Йонте, красавица. Анархист, мародёр и... Хаби, как меня ещё обозвали? Хабиб закинул влажную тряпку на плечо. — Подонок, душегуб, смутьян, охламон, паскудник, стервец, шпана, сквернавец, сволота, гнида, ублюдок, хуй луковое горе... Не переставая улыбаться, Гринберг свёл брови к носу и тактично откашлялся. — Интересно, интересно, кто ляпнул про хуй луковое горе? — хуй как хуй, мрачно рассуждал Тим, наверняка не хуже чем у других, да и никто свечку не держал, чтобы бросаться такими громкими высказываниями. — Настика, конечно же. — будничным тоном ответил Хабиб, как будто это было нечто само собой разумеющееся. Тим смачно выругался, да так виртуозно, что у банши от услышанного покраснели уши. — Ебучая Настика, что за демоница, а, даже помереть так, чтобы не поднасрать кому-то, и то не смогла. — Тим решил больше в этот паб не захаживать, ничего путного, кроме карамельных яблок, он здесь всё равно не найдёт. Йонте обратился к Назиме. — Вот скажи мне, дорогая, где я ей дорогу перешёл, хотя... Ты вряд-ли что-то знаешь. — Я знаю что ты влюблён. — неожиданно выпалила банши. Хабиб удивлённо вскинул брови, но не встрепенулся, Тим замер над блюдом с рыбьими потрохами. «Он пролез ко мне в голову, — поняла девушка, найдя наконец объяснения буре картинок, вскруживших ей голову. Лукавый демон вторгался в чужие сознания столь же мастерски, сколь воришки, шпыняющее по домам, вскрывали замки. — Но я посмотрела в ответ». — Влюблён не в ту женщину. — она понимала печаль, снедающую Тима, но не могла ему сочувствовать. Демон, которого она желала любил покойницу и добровольно шагнул за ней в могилу, женщина, охмурившая Гринберга принадлежала другому мужчине, не по собственной воле, но по закону. Нет, Назима не могла сочувствовать Тиму или жалеть его. — Все твои поступки, все мысли и стремления направлены на воссоединение с ней, и если единственная дорога к этой женщине выстлана костями, значит ты по ней пойдёшь. — девушка намотала цепочку на запястье, металл обжигал кожу. Она подняла лицо, Тим сидел в суровом молчании, его желваки напряглись, глаза потемнели. — Ты уже по ней идёшь. Гринберг нахохлился, вжав голову в плечи, вены на его шее и руках часто запульсировали, а голос сделался враждебным, низким и урчащим. Такого Тима не приходилось видеть даже Хабибу, завсегдатому свидетелю его фокусов и пьяных выходок. Демон улыбнулся банши, обнажив ровные белые зубы. — Возвращайся туда, откуда явилась, красотуля. — процедил он, не отводя взгляда от стройной, погруженной в тень, фигуры Назимы. Ошейник вызывающе блеснул, когда она задрала нос. — А я только что оттуда, Йонте, — банши сладко, обворожительно улыбнулась, под бровями вспыхнуло оранжевое зарево глаз. Она вспорхнула, сделала пируэт в воздухе и приземлилась на барную стойку, оцарапав потрескавшуюся древесину когтями. Тим среагировал моментально, шмыгнул со стула вниз и успел разминуться с её ударом. Банши защёлкала челюстями, фыркнула, волосы упали ей на правое плечо. Хабиб не вмешивался, как и всегда, когда в пабе случались подобные стычки. — И я не одна, со мной сестры, полчища сестёр, они идут через портал, открытый этим ключом, — Назима встряхнула запястье, ключ со звоном ударился о стойку. — Леди, успокойтесь, побойтесь Сатаны, — злобный, внушающий страх Тим исчез, испарился, как утренняя роса, и с банши вновь заговорил безобидный балагур, смутьян и торговец душами. Он медленно пятился к выходу, готовый в любую секунду всадить ей молнию в глаз. — Я сегодня не в настроении марать руки, не принимай на свой счёт. Сгорбившись, как вставшая на дыбы кошка, Назима тихо расхохоталась, улыбка не сходила с красивых пухлых губ. — Возвращайся туда, откуда явился, красотуля, — парировала банши, чёрные локоны вздыбливались у неё на затылке и у висков, грудь высоко поднялась, легкие наполнялись тяжёлым затхлым воздухом паба. Тим заведомо знал, что это не может предвещать ничего хорошего. Не хуже толпы нежити, набивающей ад, как глисты брюхо дворового пса, в любом случае. Тим не хотел оставаться в аду, но не мог уйти. — Бармен, — неожиданно слабым, уязвлённым голоском окликнула Назима. — Твои кости покроются мхом к концу следующего года. — сквозь заколоченное досками оконце в паб сочился странный белый свет, разрезавший пелену густой чёрной ночи. Тим проследил за взглядом Назимы и снова выругался. — Антихрист придёт за тобой. Взошла Немезида.