***
Дэни нужно было поговорить с Женей. Он не хотел видеться с ней по многим причинам — его обуяла острая параноя, что их могут в чём-то заподозрить, даже если они ненароком встретятся взглядами в переполненном коридоре — но чем больше он откладывал этот разговор, тем больше нужда в нём тяготила его. «Это лицо, — портрет Гринберга, теперь аккуратно свёрнутый в четыре раза и хранящийся в нагрудном кармане джемпера, никак не выходил у Дэни из головы. — Как это может быть лицом Тима, которого я помню?» Бурцев лежал без сна большую часть ночи, завалившись в расщелину между двух перьевых подушек, нервно заламывая похолодевшие пальцы. Извилины в его черепушке ныли и болезненно пульсировали, завязавшись в немыслимые колтуны догадок, предположений и недопониманий. Такой ком, рассудил юноша, даже нарочно не придумаешь, и всё же... портрет, нарисованный легкой рукой принцессы, не был иллюзией, игрой тени или шуткой, рожденной воспалённым воображением музыканта, он был настоящим. Настоящим портретом настоящего демона. «Придётся поговорить с Женей, — с упавшим сердцем осознал Дэни. Он пошевелил ногами, нащупал прохладную деревянную спинку кровати, упёрся в неё стопами и тяжело, со звуком, выдохнул в ночную тишину. Кристина была в своих покоях, разбирала одежду, чтобы подготовиться к какому-то празднеству, домистики, должно быть, спали, также, как и алхимики, Игоря по близости не было. И Терри тоже не было. Была дёгтевая чернота ночи, спёртый воздух и портрёт демона, которого юноша знал и не знал одновременно. Гигантский вопросительный знак, парящий над головой, как грозовая туча, из которой в любую секунду вылетит молния. — Из всех людей, только Женя сможет помочь мне. Она была со мной на том аукционе. Она обязательно скажет, узнаёт демона на портрете или нет» — Это вовсе не подозрительно, — убеждал себя Дэни, дрожащими руками вдевая пуговицы на рубашке в петли. Утро юноша встретил разбитым и истощенным, как будто не спал не одну ночь, а несколько недель. Мысли о предстоящей беседе с Майер облепили его, как пиявки, и медленно, смакуя удовольствие, высасывали из него боевой настрой. Дэни наклонил голову к плечу, немезида вспышкой скользнула по роговой оправе очков. — Если я не хочу поседеть, изведя себя предположениями, надо спросить... Однако неожиданное — желанное — возвращение королевской четы в Меркурий спутало Бурцеву все карты. Замок сотрясся от стона тромбонов и флейт, провозглашающих о том, что дьявол вернулся, и вернулся без потерь. «Вернулся домой с Терри». Вместо того, чтобы придерживаться намеченной цели и поговорить с Майер, Дэни очертя голову ринулся ровно в противоположном направлении, вниз по винтовым лестницам, на первый этаж, чтобы увидеть кронпринца собственными, слипшимися от недосыпа, сухими, как наждак, глазами. «Портрет, портрет... Какая разница, кто изображён на портрете и как этот кто-то изображен? — радостное волнение смыло переживания о Гринберге большой тёплой волной. Это всего лишь кусок пергамента, исчирканный черными карандашами, какое он имеет значение? Разве этот портрет важен также, как возвращение Терри? Уши и скулы Бурцева покрылись белыми пятнами смущения. — Слава дьяволу он вернулся. Я так ...» Соскучился. Это слишком маленькое и неподходящее слово, чтобы описать, какое облегчение Дэни испытал, услышав рёв тромбонов и флейт. Плевать, что стекла в его очках едва ли не треснули, а перепонки угрожающе задрожали, вынудив его скривиться и припасть рукой к щербатой кирпичной стене, чтобы удержать равновесие. Даже если бы Меркурий распался на кирпичики, как в тетрисе, похоронив собой всех живых — и неживых — обитателей Гоморры, Дэни было бы всё равно, потому что Терри вернулся домой живым, а не в саване, порубленный на мелкие куски. Должно быть что-то в его поведении выдало его возбужденность, потому как стоило Бурцеву спуститься в парадную, устланную новехонькими батистовыми коврами, лоснящимися от чистоты, как Джакомо оборвал беседу с рябым, сгорбленным старичком в белой блузе, и многозначительно хмыкнул. — Сам Квиксильвер не спустился бы сюда так быстро, как ты, — сенатор Гоморры кратко кивнул собеседнику и жестом велел возвращаться к своим обязанностям. Старичок откланялся и прошаркал вперёд, в узкую треугольную арку, сияющую медью в свете волнующегося в люстре синего огня. Джакомо развернулся к Дэни, запыхавшемуся и сбитому с толку, намертво вцепившегося в перила лестницы обеими руками. Болотно-зелёные радужки, мутные и непроницаемые, как бутылочное стекло, пересеклись с карими. Дежавю. Так уже было раньше. Дэни, Марко и Терри. В этом самом холле, под этим же сводчатым потолком, исписанным золотистым панно, только в прошлый раз рядом с юношей ошивалась Майер, укутанная серебристым шёлковым плащем, кокетливо стреляя серо-зелёными глазами по сторонам, а Даня захлёбывался волокнистым страхом за себя, а не за него. Сколько вечной назад это было? Дэни верил, что если бы вернувшись назад во времени, он взглянул на них со стороны, то не узнал бы не Джакомо, не себя самого. — Его высочество в лазарете. Я полагаю, знаешь где это? Воздух вырвался из легких резким кашлем, перемешанным со словами: — Он р-ранен? — Разве что на голову, но это не имеет к вторжению никакого отношения, — только теперь юноша отметил болезненный оттенок кожи Марко, большие коричневые мешки под осоловевшими глазами, медлительность движений и запекшуюся на брючинах кровь. Сердце в груди, совсем недавно легкое, наполненное радостным огнём, покрылось коркой льда и ухнуло в животе. «Если бы Терри умирал, он был бы не в Лазарете, — сдержанно напомнила рациональная часть разума. — Он был бы рядом с Кристиной, а Кристина наверняка ещё спит». — Мальчишка, ты чего завис, как экран древнего компьютера? Дэни вздрогнул, передние зубы клацнули, закусив язык, рот наполнился горячей солёной кровью. Тишина, повисшая между ними, звенела недосказанностью. Марко хотел что-то сказать, но Дэни совсем не хотел это «что-то» слышать. Дурное предчувствие поселилось где-то в рёбрах, оно вибрировало и шипело, как змея, подталкивая Бурцева к бегству. «Ты пожалеешь, если будешь стоять здесь и позволишь Джакомо сформировать свою фразу, ты пожалеешь, как в тот раз, с Женей, ты пожалеешь о своей нерасторопности и кропотливости! Так что подбирай свою челюсть со ступеней и улепётывай отсюда со скоростью небезызвестного Квиксильвера, да поживее!». Но тело не поддавалось уговорам разума, оно застыло, отяжелело, как свинец, в мучительном ожидании. — Его высочество обещал мне, что будет жить, — сенатор звучал тихо, как старый барахлящий радиоприёмник, и Дэни пришлось напрячь слух изо всех сил и наклониться вперёд, чтобы разобрать, о чём он говорит. — Я был бы полным идиотом, если бы поверил словам беса, поэтому пообещай ты, чистейшая из душ, что Терри останется в живых несмотря ни на что. Лицо юноши разгладилось, он улыбнулся. Так мог улыбаться смертник, опутанный проводками бомбы, которая не разорвалась по истечению установленного времени. — И к-каким образом я с-сдержу это об-обещание? Плечи сенатора вздрогнули и опали, он задумчиво поскрёб переносицу. Его брови и бороду покрывала серебристая плёнка инея, пот стекал по лбу и вискам, к крыльям носа. — Не оставляй его одного. Никогда. Приклейся к нему, если понадобиться, сопровождай в ванную комнату, если припрёт, мне без разницы. Он должен быть живым. — демон расправил влажный от дождя капюшон и нахлобучил его на голову. На багровой шее сверкнула толстая цепь, оканчивающаяся оскаленной брошью-черепом. — Помяни моё слово, паренёк, ну и начнётся тут веселье, если Терри отбросит коньки. «Нет, не начнётся, — Дэни всё ещё стоял на месте, парализованный тревогой, когда за Марком со скрежетом захлопнулись входные двери. Синее пламя взволновалось, заплясав в отражении стекол очков. Пальцы юноши судорожно сжались и разжались на перилах. — В этот раз никакого веселья, Марк» Терри действительно был в лазарете, но никаких видимых повреждений, как отметил Дэни, протиснувшись в комнату через приоткрытые латунные двери, у него не было. Кронпринц сидел на высоком табурете, ссутулив обнажённые плечи, пока парочка алхимиков описывала вокруг него пируэты — их длинные, в струпьях, пальцы прощупывали его плечи, запястья, ключицы, натягивали верхнее веко чуть ли не на лоб, с нажимом проходились по мускулистому животу, вкручивались, как шурупы, в ушные раковины — видимо, проверяя принца на наличие инфекций и ран. Увидев, точнее, почуяв Дэни, идущего в сторону Терри быстрыми широкими шагами, алхимики застыли, вскинув осклабленные морды, крест-накрест перечёркнутые уродливыми зазубренными шрамами. На двоих у них была всего пара глаз, верхние губы загибались к верху, обнажая розову плоть дёсен, на худеньких шеях цвели, как бутоны диких цветов, голубовато-зелёные синяки, рясы из багряного шёлка колыхались от поднятого сквозняка, обнажая копыта, поросшие жесткой бурой шерстью. Юноша застыл, озадаченно переводя взгляд с одного алхимика на другого, когда Терри заговорил: — Уходите, мне нужно побыть наедине со своим ... — Дэни неловко переступил с ноги на ногу и понурил голову, как школьник, попавшийся на жульничестве во время экзамена, когда оценивающий взгляд Терри пробежался по нему с головы до ног. — Очень нервным внутренним голосом. Подкрепляя слова действиями, дабы вросшие в пол алхимики поняли, чего он от них хочет, принц встал со стула, сложил указательные пальцы обеих рук друг с другом и что-то шепнул. Терракотовые плитки, составляющие напольное покрытие лазарета, заморгали, как старёхонькая рождественская гирлянда, с перебоями и треща. Дэни вопросительно вскинул брови, наблюдая за тем, как индиговые огоньки замельтешили по комнате, в точности как разноцветные бабочки, сделанные в подарок для Кристины, и сложились в широкую стрелку, указывающую на выход. Алхимики не были безмозглыми дикарями, хотя и выглядели весьма своеобразно, они сморщились, пробормотали что-то друг дружке — Даня разобрал обрывки фраз «јебени морж» и «нема потребе да се каже» — и неторопливо покинули помещения, нарочито громко захлопнув двери. По комнате разлетелся протяжный звон, юноша вжал голову в плечи и нахмурился от дребезжащего звука. — Я рад, что ты здесь. Я хотел с тобой увидеться и признать свою ошибку, — Терри размял плечи, вокруг его шеи, груди, живота и запястий начали вырисовываться очертания шерстяного свитера — примерно также как цифры на лотерейном билете, после того как глянцевый верхний слой стирают ребром монетки — он собирался вокруг принца из крупиц воздуха. Чёрный, плотный, шерстяной, судя по тонким ворсинкам, торчащим во все стороны, как иглы дикобраза. Юноша замешкался, всё ещё обдумывая слова Марко, обуянный смутным беспокойством, связанным с Гринбергом. «Меня что-то интересовало, но я не могу вспомнить, что». Терри деловито поправил воротник, поёжился. — Следовало отправиться в Град вместе: Назима вернулась. Мутировавшие демоны, разгром эмберской шайки, осада Града и чёрт знает что ещё — её проделки. — Опять она? — с презрением выдавил Дэни. — Всё ещё пытается тебя убить? Его живот скрутило от омерзения, во рту появился привкус металла и крови. Терри придержал его за локоть, чтобы убедиться, что юноша не свалится здесь без чувств, но несмотря на резкое недомогание, падать он не собирался. Его рука нащупала плечо принца и крепко сжалась на нём. «Всё хорошо. Он здесь, он живой». — И в этом желании она не одинока, — Терри провёл тыльной стороной руки по щеке юноши, позволяя своей фантазии рисовать в голове слишком уж откровенные образы. Даня ощутил острую нужду в его близости, поэтому не колеблясь ни минуты, подался вперёд и заключил кронпринца в объятия. В нос ударил запах прелости, градского смрада, резкого одеколона и мускуса. Терри продолжал разговаривать, но уже медленнее, спокойнее, без придыхания и отблеска злости. Его мышцы расслабились, подбородок уткнулся в плечо Дэни. — Всё это время Назима перемещалась с помощью ключа-телепорта. Кто-то добродушно вручил ей этот ключ, чтобы она могла скакать из одной точки измерения в другую, и этот кто-то не посторонний человек, это житель ада. Марко не доверяет сенату, а я не знаю, доверяю ли Марко, потому что он — часть сената. Что до Назимы... Я больше не чувствую её присутствия в Преисподней, — огнедышащая ярость присмирела, теперь вся энергия, скопившаяся в теле Терри, сфокусировалась на Дэни. На его запахе, шершавых губах, царапающих ухо, рельефе груди, вжавшейся в его собственную, неестественно громком биении сердца. Под рёбрами снова зашевелилось уже знакомое чувство безоговорочной радости. Он не помнил, чтобы объятия приносили ему такую радость раньше. — Я устал. Изо рта Дэни вырвался приглушённый вздох. — Я знаю, что подымет тебе настроение, — юноша отстранился, взял лицо демона в свои прохладные ладони. — Крис пришла в себя. Она п-перепугала половину домистиков, вышибла пару дверей, но в ц-целом чувствует себя о-отлично и даже ни разу не попыталась меня сожрать. Упоминание о сестре заметно улучшило настроение Терри. Он выглядел замученным и истерзанным, как человек, который провёл последние несколько дней под дулом пистолета в ожидании освободительного выстрела, жирной точки, финального аккорда, обозначающего окончание мучений и пыток. Однако новости о благосостоянии Крис прозвучали звонким щелчком: магазин с патронами оказался пуст, стало быть, намеченная смерть отменяется. — Крис попросила меня помочь ей найти портрет Д-Джей Мара. Мне вот попалось... — лицо знакомого незнакомца, имя убийцы, выдравшего из него душу. Удивительное совпадение, приплывшее к нему в руки, именно его портрет из сотен скупщиков смерти, расстилавшихся на полу в королевской спальне. Подталкиваемый страхом, Даня осторожно вытащил из нагрудного кармана рубашки свёрнутый листок А4, разгладил его дрожащими пальцами и посмотрел на Терри умоляющими, влажными глазами. — По-твоему, кто это? Терри присмотрелся к чёрно-белому портрету повнимательнее. Это, безусловно, работа Кристины. Терри видел множество таких портретов раньше, своих собственных портретов, нарисованных её легкой, уверенной рукой. Кое-где на рисунке были заметны крохотные отпечатки подушечек пальцев, незначительные помарки, осечки, её фирменная, непреднамеренная подпись. Сестрица всегда стопориться, когда дело доходит до глаз и нажимает на карандаш чуть сильнее обычного, из-за чего грифель обсыпается у зрачков и под нижним веком, создавая эффект тени. Кто это? Глупый вопрос. — Демон. По неудовлетворенному сопению Дэни, принц понял, что это — не тот ответ, на который он рассчитывал. К Терри вернулась прежняя насупленность. Он не понимал, почему Дэни, которого он так сильно желал, к которому тянулся несмотря на все запреты, по возвращению тычет ему под нос изображение с другим мужчиной. «Я не могу ревновать того, кто мне не принадлежит... Но ведь он принадлежит мне. В каком-то смысле. В каком-то неправильном, дурном смысле». — К-как бы ты его о-описал? Терри бросил ещё один пренебрежительный взгляд на портрет. — Мужчина. Дэни нервно скомкал потрепанный портрет и виновато улыбнулся. На его скулах заиграл румянец, длинные ресницы задрожали за стеклами очков. — Я т-так и думал. Забей. Он был красив в своей застенчивости. Не так красив как Терри — по-другому. В нём не было агрессивной, ярко-выраженной сексуальности, и почему-то именно эта краткость, искренняя, ассиметричная улыбка, выпуклые узелки вен на тыльной стороне рук, его естественная несовершенность делала его ещё привлекательнее. Должно быть, какая-то эмоция Терри выдала его мысли, потому как Дэни вдруг перестал улыбаться, его взгляд замер. — Так значит Крис пришла в себя? Замечательно. — принц ухватился за сестру, как за спасительную соломинку, по которой можно вскарабкаться и выйти из этого неловкого, удручающего молчания, но прежде чем он успел завершить фразу, Дэни наклонился вперёд и накрыл его приоткрытые губы своими. Терри бросило в жар, мысли, аккуратно выстроившиеся в ряд, ушли в рассыпную, а рот, вместо того чтобы сомкнуться и прекратить это абсурдное — и опасное — действо, раскрылся ещё шире, словно приглашая Бурцева продолжить. Его холодные руки сомкнулись у кронпринца за шеей, заключая его в капкан, смертельную ловушку, тупик, из которого не получится выбраться, пропасть, из которой его не вытащит даже Господь со всеми своими бесчисленными талантами. Поцелуй Дэни обжигал губы, как раскалённое добела клеймо. Будучи в ступоре, Терри не осознавал, что мягко и с осторожностью отвечает ему, пока червячок понимания, истинного понимания произошедшего, не прогрыз себе путь через плотную дымку эйфории и не вцепился в принца заточенными как колья зубами. «Ты рехнулся?! — истошно вопил червяк, извиваясь и неистовствуя в агонии. — В этот раз тебе не будет никаких поблажек! Тебя насадят на шпиль Меркурия живьём, а останки сбросят в морскую пучину! Ты отправишься в чистилище первым рейсом, следом за своим тупоголовым братом, Дэни уничтожат, Тимати заграбастает ад своими погаными ручёнками, а Кристина... Какой след твоя смерть оставит на Кристине?!» Терри пробило на дрожь. Он попятился, по-прежнему ощущая вибрирующее тепло на губах и в паху, уставившись на Дэни остекленевшими от ужаса глазами. — Что это сейчас было? — вопрос прозвучал резче, чем того хотелось, но к тому моменту, когда они разомкнули объятия, вся тяжесть вины и сожаления уже обрушилась на Терри неподъёмным грузом. Лёгкие сжались в приступе паники, в горле запершило, глаза нервозно стрельнули из стороны в сторону, выискивая Глаз Гора и его неровное белое свечение, укоризненно взирающее на принца с высока. — Я скучал по тебе, — Дэни поправил сползшие на кончик носа очки, и говорил так непринуждённо, словно только что прихлопнул назойливую мушку, а не засунул язык в рот принца. Для него, запоздало понял Терри, этот поцелуй не был чем-то из ряда вон выходящим, ведь он не знал того, что знал Терри. За такое в аду первым делом отрубают половые органы, затем — головы, и это лишь в том случае, если твой адвокат может доказать, что ты был пьян, обкурен или поссорился с мамой на кануне произошедшего. «В его измерении нет таких запретов, нет табу, никто не может наложить вето на любовь. В моём измерении за любовь наказывают железом и виселицей» — Я тоже по тебе скучал, — медленно проговорил Терри. Он не хотел отталкивать юношу, не хотел шокировать его горькими реалиями ада, но этот инцидент не может повториться снова. Он поклялся Марко, что будет жить, ради ада и ради Кристины. — Но больше никогда меня не целуй.***
В кабинете Сатаны было тепло и сухо, в камине весело потрескивали поленья, пахло древесиной, бергамотом, ивовым мёдом и свежезаваренным травяным чаем. Тимати стоял напротив громоздкого каменного камина, опаляемый жадным рыжим пламенем, заложив два пальца правой руки за кожаный ремень, а в левой держа тлеющую сигару. Кружева пепла собирались в замысловатый узор под его ногами. Кузен наблюдал за ним из-за кипы документов, сведя кустистые брови к носу, и недовольно сопел. — Тим, мне сейчас не до этого, — предупреждая очередной спор, Макс поднял над головой стянутый в жгут свиток и помахал им, как белым флагом. Он знал своего кузена достаточно хорошо, чтобы понимать — он не из тех родственников, который заходит на чай для того чтобы обсудить свежие сплетни и перемыть косточки придворным. Особенно сейчас, на кануне публичной казни банши, сейчас, когда до Койта оставались считанные дни, а ситуация в аду обострилась как хренов гастрит, сейчас, когда каждый вхожий в замок демон мог покуситься на жизнь Кристины. Тимати никогда не умел выбирать время, никогда не отличался тактом, когда дело касалось «конца времён». Сенатор Коула не шелохнулся, завороженный пляшущими языками огня, то вздымающимися вверх, то опадающими вниз. Поднятая рука, в которой Максим держал свиток, безвольно опала. — У меня слишком много дел. Через несколько часов мы казним оккупантов, а алхимики, эти паскудные прилипалы, всеми правдами и неправдами пытаются уговорить меня отдать им мою дочь на опыты. Я молчу о Терри, его сила дала такой резкий скачок вверх, что мне странно, как у него не треснула физическая оболочка... — Опыты рождают истины, — бесцветным тоном ответил Тимати. Сигара выпала из его огрубевших пальцев, но не упала, а продолжила беззаботно висеть в воздухе, описывая дуги вокруг собственной оси. Её конец мерцал во тьме кабинета, как одинокий светлячок. — Следи за языком, кузен. — как и ожидалось, Максим взъерепенился, точь-в-точь как в тот проклятый день в 1990 году, когда Софья вышибла дух из своего оппонента, а затем и из самого дьявола. Уязвление, вот что читалось на лице Сатаны. Всё то же горькое уязвление. Оно отражалось в золотом кубке, над которым пенился белый пар, как некогда отражалось на лезвии окроплённого кровью лабриса, угрожающе нависшего над подрагивающей сонной артерией властителя ада. — Ты говоришь не о какой-то крольчихе, а о своей принцессе. — он с грохотом поднялся с кожаного кресла, ненароком зацепил локтем стопку книг и хрупкую античную вазу, в которой слиплись стебли засохшего ромашкового букета. Раздался звонкий треск. — Кристина моя единственная дочь, я никому её не отдам. Тимати неоднозначно повёл левым плечом. — Тогда мы никогда не узнаем, что она такое. — Да мне насрать три кучи, что она такое. — Макс потряс головой, его подбородки вздрогнули, как студень, подтаявший на солнце. — Ангел, демон, сирена, булочка с маком, она моя, как вы не можете это уяснить, о, срань всемогущая? — не сбавляя шага, дьявол отправил мешающийся под ногами томик адской истории под платяной шкаф одним ловким ударом башмака. — Этого знания мне достаточно, а стало быть, должно быть достаточно и аду. — Но аду этого не достаточно, — сдержанно возразил сенатор Коула. На выскобленной стене, испещрённой руническими символами, пылая, как опалы в солнечных лучах, мерно тикали часы. На циферблате не было стрелок, но что ещё более важно, на нём не было цифр. Пустой, потёртый циферблат, переливающийся под тонким стеклом, красивая, интригующая безделушка. Но Тимати знал, что это — блокатор, единственный в своем роде искусственно созданный механизм, не пропускающий в кабинет чужие мысли. Скажем, если какая-нибудь любопытная дева пожелает считать информацию со здешних стен, или подслушать, кто и о чём разговаривал, всё, что она услышит, это гудящее, воющее эхо, такое же бесполезное и удручающее, как короткие гудки в телефонной трубке. Или, например, один из сенаторов, будь то Майами, поглощённый переписью население в Тинтагеле, Скруджи, намертво прикованный к руинам Града, гниющая, съёжившаяся в могиле Софья, подключённые друг к другу невидимой нейронной сетью, не смогут услышать то, о чём Тимати собирается попросить. Конечно, никто не сможет запретить им пытаться. Какая-то новая, трусливая мыслишка, закравшаяся в голову Тимати, верила, что Джакомо будет пытаться, но, своевременно, потерпит неудачу. Никакая сила в мире не сможет препятствовать этому диалогу. — На самом деле, драгоценный кузен, истинная причина моего обращения не в Кристине. — племянница была меньшим из его опасений. Не её образ по ночам вырывал его из сна, не её имя обжигало язык и не её могущество вызывало в нём удушающий, парализующий ужас. Тимати нервно облизнул обветренные губы. — Я смею полагать, что некая душонка, находящаяся в распоряжении Терри, может быть смертельно опасна для нашего общества. Тучная фигура дьявола замерла перед одной из многочисленных книжных полок. Он бегло взглянул на Тимати из-под кустистых бровей и вновь уткнулся в новую книгу в блестящем зелёном переплёте. — Не ходи вокруг да около, я уже старый и у меня дел по горло. Что тебе нужно? — Я требую, чтобы его изолировали. — голос Тимати раскололся, перешёл из мягкого умасливающего баса в фальцет, как если бы он угодил в охотничий капкан и взвыл в отчаянной попытке спастись. Паника одержала новую победу над холодной рассудительностью, жаркое пламя ужаса охватило берега бесстрастия. — Не отдавай Кристину на опыты алхимикам. Отдай им мальчишку. Его способности паранормальны даже для феноменально чистых. Он использует свои силы чтобы... атаковать. — перед глазами вспыхнули воспоминания, связанные с Дэни и тем, что он сотворил. — Этот пацан бомба замедленного действия, и находится он рядом с твоим сыном. Одно неверное движение и мы взлетим так высоко, что окажемся у Иисуса на кухне. Макс улыбнулся. Так сердечно и снисходительно, как родитель улыбается неугомонному ребёнку, убеждённому, что под его кроватью живёт монстр. Сковавшие тиски ярости плавно разжались, сердце Тимати забилось ровнее. «Он не воспринимает мою просьбу всерьез, — демон пошарил рукой по складкам карманов на пиджаке из тисненной кожи. При нём наверняка имеется фляжка с горючим. Он, в конце концов, знал к кому идёт и о чём будет разговаривать. — Мы только что предотвратили кровавую баню в Граде, цитадели в Клейморе и Коуле переполнены «меченными», Кристина оказалась ангелом, эта паскудная приблуда из верхнего мира потенциальный Антихрист, а Максим на все мои слова лишь гримасничает да куксится» Словно прочитав мысли кузена, дьявол поспешил объяснить свое непринужденное отношение к ситуации. — Мальчишка не причинит вреда Терри, — книга в его огрубевших, покрытых старческими пятнами руках мягко захлопнулась. — А если попытается, прошу, не тревожься за моего сына. Он найдет способ его приструнить. — Да, это тоже меня беспокоит. Возможно даже больше всего прочего, — Тимати не удержался от гаденькой полуулыбки. — Видишь ли, мало для кого из сената является тайной, что Терри — мужеложец, и я вполне уверен, что знаю о методах «приструнения» у мужеложцев. — демон неодобрительно покачал головой, всеми фибрами своего естества ощущая тяжесть произнесённых слов. — Столько лет попыток излечить его от содомии могут уйти насмарку. — Кузен, ты не перестаешь меня удивлять. — Максим обогнул кедровый стол, опустился в теплое кресло, многозначительно вздохнул. Колено пронзила новая вспышка боли, желудок терзала моровая язва, в голове набатом стучала мигрень. Сверкнула запоздалая мысль, что нужно было отменить не только алкоголизм, но и его побочные эффекты. — Я бы отдал тебе паренька не задумываясь, вот только я не могу. Ты не забыл, что я не владею им? Будь у меня власть помыкать всеми душами без разбору, ни один демон не согласился бы заключать сделки. «Вассал моего вассала — не мой вассал». — для достоверности дьявол шлёпнул ладонью по столу и сморщился, вспомнив о головной боли. — Это закон. — Я знаю про закон. Я не прошу тебя отдать мне мальчишку, я прошу тебя разрешить мне пойти в обход закону. — Тимати навис над кедровым столом, скрыв кузена своей тенью. В полумраке его миндалевидные глаза засияли, как лезвие ножа. Шея Максима вжалась в плечи. От Тимати волнами расходилась пассивная угроза. — Использовать лазейку. «Должно быть я теряю рассудок, — пальцы дьявола неспешно поглаживали кожаную обивку кресла, тёплую, нагретую живым огнём, пожирающим поленья в камине. — Мне всюду мерещиться Софья. Чаще чем обычно. В Тимати, в Терри, в суровом молчании леса, в отблеске металла, весело пляшущей в костре. Как-будто она стала ветром и забралась мне в глотку, в легкие, поселилась там, как болезнь, недосказанностью повисла в воздухе, въелась в атмосферу и разъедает меня... Разъедает мою старую, дряхлую душу и мою старую, дряхлую плоть» — Я слушаю, — голос его прозвучал севшим и невыразительным. Галстук Тимати, заправленный в пиджак, выскользнул наружу под весом бриллиантовой булавки. Та легонько стукнулась о стол, когда демон наконец-то выпрямился. — Мы изучали Каинов. — Тимати принялся неторопливо заправлять галстук. Огонь плясал на платиновом циферблате часов, в бриллиантовой булавке, на осколках античной вазы, белеющих на полу, как обглоданные кости. — Они — сосуды чистой энергии. Аномалия в аду. Создания настолько непригодные нашей среде обитания, что вырабатывают уникальную силу уничтожать всё, что ранит их. Способа лишить их этой силы или заблокировать её, нет. Кроме одного. Ты знаешь, о чём я говорю. — Знаю. — этот разговор напоминал Максиму прогулку по Тинтагельским окраинам. Чем глубже в лес они заходили, тем больше ужасов для себя открывали; ровная земля сменялась крутыми скалами, поросшими бурьяном, ольхой и мхом, нефритовая лоза, обрамляющие имбирную ленту ручья, загнивала, а сам ручей упирался в серое кладбище, где вместо могильных крестов росли трёхметровые, сколотые по краям, рога. Обыкновенные рога, ветвистые, с вкраплениями кожи и прожилками вен у самых оснований. Макс невольно коснулся взмокшего лба, потёр его. Тимати завёл его назад в этот проклятый лес, где в воздухе танцевали клочки праха, а земля была жесткой и бесплодной. «Один в один твои дети». Не физически, физически он был в кабинете, терзаемый мигренью и болью в колене, а мысленно. Каждый следующий шаг в том лесу был равносилен каждому сказанному слову здесь. Чем дальше, тем мрачнее. — Каины лишаются способностей на двадцать четыре часа после определенной формы наслаждения. Каким образом Майами додумался совокупится с той девой, феноменальной, до сих пор ума не приложу. Стоит отдать должное, его нетерпение и аморальность внесли недюжинный вклад в науку. Тимати съёжился в отвращении. — Тинтагель — весьма щедрая благодарность за его недюжинный вклад в науку, хватит с него почестей. — демон протянул руку, затянутую в перчатку, к окурку сигары, плавающему в воздухе. — Мы оставим Каина с твоим сыном и позволим им консуммировать отношения. С такой же легкостью, с которой Тимати выдвинул это предложение, он мог бы плеснуть в лицо Сатане святую воду. Тогда ему не жгло бы морду так сильно. — Он не станет, — последние одиннадцать лет Терри не давал отцу поводов сомневаться в себе, в своей подавленности и отсутствии воли. Принц не забыл урока, который ему преподали в 2007 году, и свои шрамы, глубокие и уродливые, врезавшиеся в мозг с той же силой, что и в тело, он носил с покаянием. Время от времени это покаяние трещало и побрякивало, как кандалы, сковавшие Терри по рукам и ногам, но никогда не исчезало по-настоящему. — Ты его переоцениваешь. — кузен затянулся, конец сигары запестрел тлеющим огоньком. Во все стороны летели снопы искр. Из носа Тимати вырвались длинные струйки седого дыма. — Терри пускает на него слюни уже довольно давно. Позволь им быть вместе. — Ты сошёл с ума. — А ты ещё нет? — Тимати пренебрежительно фыркнул. Эмоциональные американские горки нехило его потрепали; страх, негодование, гнев, нетерпение, ярость, одержимость, паника, измождение. Ноги с трудом держали его, а змеиный язык еле-еле ворочался во рту. Упрямая позиция кузена нисколько не облегчала задачу Тимати. Максим вцепился в свою веру с силой коршуна и не желал выпускать её из когтистых лап. — Как только они консуммируют отношения, мы схватим каина и отдадим его на опыты градским алхимикам. На это уйдет... — демон поджал нижнюю губу, прикидывая. — Максимум полгода. Зато после... Он будет далеко. Далеко от Гоморры, от Терри. Под нашим контролем. — рука Тимати протянулась над столом, замерев в нескольких миллиметрах от лица Сатаны. — Появится хороший повод вправить Терри мозги. — Кхем, кхем, кхем... — старое сердце Максима, покрытое ледяной коростой шрамов и предательств, болезненно сжалось в груди. Он вспомнил смех своего первенца, попытался воскресить его облик в памяти, но черты любимого сына неумолимо плавились, съёживались, как пластиковые покрышки над костром, и перед глазами, словно в насмешку, возникала Софи. Шёлк чёрных волос, изгиб шеи, озерца коньячных глаз, её непокорная, вспыльчивая душа. Как и всегда, она не разомкнула губ, но в её молчании гремела ненависть и угроза. — Подставить родного сына таким вот способом? Пальцы Тимати медленно сжались в кулак, а после медленно разжались. — Жизнь одного, пусть и принца, против жизней миллионов демонов. Что ты выберешь? Эти слова уже были сказаны раньше, при других обстоятельствах и другими губами. Максим недоверчиво покосился на протянутую руку демона. «Я не позволю Терри стать таким же расхлёбанным, как его брат. Не наступлю на эти грабли снова. Если я должен потерять его доверие, чтобы спасти его от собственного порока, вырвать его из плена похоти, значит.... Значит это мой отцовский долг» — После Койта. — пухлые пальцы дьявола сплелись с влажными пальцами сенатора Коула. Лицо последнего просветлело от облегчения. — Сдается мне, это будет последний праздник на моём веку.