Тварь

Мох обнимает голые ступни влажным пушистым одеялом; рядом шумит тонкая, но быстрая лесная речка, а голову кружит хвойный аромат, так любимый Юнги. Он бродит здесь уже долго — солнце успело подняться высоко над горизонтом, правда, теплее от этого не стало. Юнги перестал чувствовать холод несколько сотен шагов назад. Руку все еще царапает смятый листок; Мин даже не посмотрел, что там, тут же комкая и сжимая так крепко, будто на нем написана вселенская тайна. Он понятия не имел, почему не выкинул бумажку сразу же, и почему не сделает это сейчас, просто не может разжать застывшие пальцы, а ноги сами несут вперед, не чувствуя усталости. Все эти месяцы обрубали его чувства одно за другим, и прямо сейчас, наверное, омега лишился их всех: внутри отдавала эхом потрясающая, глубокая пустота. В пальцы бьет выступающий корень — в следующий миг парень летит вперед, налету чертыхаясь, и проезжается коленями и руками по вытоптанной до белизны земле. Штаны сделаны из ткани потолще, поэтому ноги просто болят; а вот рубашка разодрана в рукавах, показывая содранную кожу и ссадины. «Новые», — усмехается Мин, с упоением рассматривая раны. Эта боль не перечеркивала другую, но позволяла отвлечься. Оранжевое солнце освещает пень, на котором рыдает Юнги. Непонятно, что изменилось, но в какой-то момент стена дала сбой, и вышло наружу все то, что хранилось несколько месяцев. Он не плакал от горя с того дня, когда узнал о своей участи — обещал себе, что никто из варваров не увидит ни слезы на его лице. Но все бывает впервые, все обещания нарушаются. Это Юнги успел нарушить уже два раза. Мин отстраненно отмечает, что теперь не верит даже себе. Омега долго сидит, не меняя позу: когда кажется, что на плач уже нет сил, к горлу подкатывает новый комок. Он думает обо всем: вспоминает день сборов и то, как чуралась его семья; долгую дорогу до волчьего поселения, куда его забрали сами оборотни, не желая показывать кому-то дорогу. Обеспокоенного Намджуна, неловко помогающего жениху слезть с повозки (и Мин до сих пор не понимал, почему его везли именно так, а не прямо на волке). Тогда Ким казался довольно милым и простоватым — не предел мечтаний, но жить можно. Юнги с ним, конечно, не разговаривал, сколько бы волк ни пытался наладить контакт — только смотрел, изучая, потому что совсем не знал, как нужно себя вести. Понадобилось долгое время, чтобы осознать, что вот это — его жених, позже муж, они будут жить вместе, спать вместе, строить дом и — возможно — семью. Семью. Сейчас внутри него сидело что-то пока что маленькое, но уже нелюбимое, нежеланное, сделанное не от большой любви, а по чистой случайности. Оно будет жрать Юнги изнутри, бить руками и ногами. Делать больно большую часть своего существования, даже выйдя из измученного организма. Прямо как его отец, оторвет целый кусок и будет ходить рядом. Мин снова плачет, беззвучно, но горько, и уже не утирает слезы — все равно уцелевшие части рукавов полностью мокрые. Когда его жизнь, тихая, идущая своим чередом, стала рассадником для проблем? Все было так хорошо, пока в жизни не объявился Намджун и… это. Оно. Юнги ненавидит Оно, потому что Оно — от той ночи. От того утра, дня, от многих часов боли, от синяков и царапин, половина из которых — внутри, на душе. Ему кажется, что Оно — ядовитое, и медленно испускает свой яд, отравляя Юнги изнутри. Мину не нравится Оно. Он хочет от него избавиться.