глоток.
5 июля 2018 г. в 14:08
Преподы иногда невъебаться заносчивые. Ты знаешь об этом не понаслышке, потому что, блять, за все время твоей нихуевой такой звездной карьеры историка это — уже пятый раз, когда тебе отказываются ставить автомат. Ты скрежещешь зубами, сидя напротив молоденького, на тридцатку, маразматика, смотря на его смазливое ебало — с которого, ты знаешь это, течет пол ебанного универа и даже Лайка, даже эта умная, казалось бы, женщина — и борясь с аллергией на костяшках. Аллергией на его существование, которая выражается в желании отдубасить его башкой об стол, а после напихать ему в глаза деревянных щепок.
Вот же уеба.
Сейчас восемь блядских утра. Восемь, мать вашу! А домой ты вернулся только около часа — и говоря объективно, ты очень жестко следишь за своей рукой, потому что в ней уже нет члена жида и, следовательно, сворачивать пальцами втулку право она не имеет — и ты не выспался совершенно, хотя и поспал. Но будто бы этого ушлепка такое поебывало. Ага, как же.
Он сидел перед тобой, рассматривал твою зачетку, спрашивал какие-то тупые вопросы, типа:
— Как много у вас автоматов?
— И вы верно идете на диплом отличника?
— И вы ниоткуда не переводились? Хотите быть историком?
Ты хочешь согнуть его в два раза и засунуть его голову ему в задницу так, чтоб края дырки сомкнулись на шее и задушили его нахуй. Ты сидишь и просто пиздец как хочешь спать. А еще опять хочешь ебаться. И уже даже не вздыхаешь по этому поводу, потому что знаешь — нихуяшеньки не светит.
Надо бы найти себе дырочку.
Дело не в твоей низкой самооценке, ведь этой херни с тобой никогда не было. Уж за это-то ты можешь сказать бате спасибо: научил все-таки, блять, быть уверенным и непоколебимым. Лишь благодаря этой херне ты всегда знал, что, во-первых, ты охуенный, а, во-вторых, все, кому твое мнение на этот счет не нравится, могут смело наклоняться и начинать тебе отлизывать.
Потому что нехую перечить, суки.
Однако, в нынешней ситуации твое к себе уважение тебя не спасало. Несясь в универ на пизда каких сверхзвуковых скоростях, в дверях ты столкнулся с жидом и его взгляд был пустым. Даже не слезно-плакально прозрачным, сука, а пустым, безразличным. Нет, конечно, он был в компании, в которую не умещался, но даже раньше, когда ты сталкивался с этой компашкой на курилке, вы хотя бы здоровались.
Вначале. Говорить о тупых, много-блять-значительных переглядках после было нечего, потому что они были очевидными.
Но теперь ничего не было. В груди ныло, словно потянул мышцу, а еще хотелось драться. Да ебаться. Ну просто чудная композиция, ага, блять.
И вместо хоть чего-то такого ты сидел перед преподом, который ебал тебя и твой мозг одновременно к тому же даже без члена. Тебе все еще хотелось убить его. И захотелось убить дважды, когда он поставил тебе твою ебанную, выссаную кровью блять оценку, но при этом с таким недовольным лицом, что…
Твоя улыбка была похожа на оскал, когда ты вырывал корку из его рук. На выходе у тебя дернулся телефон. Ты глянул.
А там очередной пиздец точно от жида, хоть и опять с неизвестного номера.
«Киноха, сегодня в восемь, в центре. Не опоздай, мудила.»
Даже не выходя из кабинета, ты посылаешь его нахуй вслух, а затем кидаешь то же текстом. Препод хуеет, откашливается, но прежде чем ты успеваешь услышать от него какую-то вякалку, ты вскидываешь ему фак. Предпоследний семестр закончился, дипломные работы он не принимает и больше вести у вас нихуя не будет.
«Пошел нахуй, сука.»
Ты вываливаешься из кабинета злой, заебанный в говно и уставший. Тебя заебло отсутствие ебли и чуть меньше заебало, что жидок тобой крутит. Хотя, говоря без пиздежа, ты ему позволяешь это, а теперь просто по-сучьи бесишься, потому что хочется ебаться. Просто хо-чет-ся, блять!
Хочется еще многого, и начать с хотя бы простого «поспать», но это все равно не успокаивает. Мысль, что ты вернешься домой, рухнешь на постель и уснешь, все равно, блять, нихуя не успокаивает, потому что есть еще много въебистых вещей, которые тебя потряхивают.
И ты знаешь — знаешь ты, сука, все сам, ясно — что это из-за отсутствия сиг в крови, но тебе так похую, что заржать хочется. Тебя просто трясет от ярости. От желаний, от невозможности их осуществить, от… От всего, еб твою мать!
Ты идешь по коридору, а за спиной у тебя остается въебистый, теперь уже ненавистный тебе кабинет. И тебе даже похую, дошла смс-ка или жид успел вытащить симку раньше. Тебе на все просто похую.
Но неожиданно становится не, когда он вылетает из-за угла коридора в его конце. Его глаза огромные, как его ебаное самомнение, и он напуган. Как ребенок, прошляпивший свой шарик и смотрящий, как тот поднимается все выше в небо.
Вот сучка.
Ты сжимаешь зубы, даже не собираясь останавливаться. Ты не знаешь, пойдешь сегодня в кино или найдешь себе соску в клубе. Неудовлетворенность делает из тебя козла и обмудка еще большего, чем тот, коим ты дышишь всегда, но тебе на хую, по хую и через хуй. Тебе насрать.
Жид не окликает тебя сразу, но неумолимо идет к тебе. Пока ты неумолимо идешь мимо него.
— Эй, слышь!..
Он дергает тебя за локоть, и, блять, он точно хочет сдохнуть сегодня. Поперхнуться кровью или твоим членом — без разницы. Тебе сука без разницы.
Вокруг пусто, потому что чертовы экзы, сессия и вся эта поебень. Ты оборачиваешься на маскималках резко и хватаешь его за горло, втискивая в стену и агресивно пытаясь пробить стену в ебаную крошку и пыль его телом. А затем ты зажимаешь его, как девку.
Рычишь:
— Я ж тебя выебу, жид.
У него глаза охуевшие, но уже не такие напуганные. Он безвольно дергается, но хуй там плавал — с такой въебистой близостью ему с тобой не справиться. И поэтому он лишь глаза распахивает свои неожиданно кроличьи. Лопочет так тупо:
— Лад-душки…
— Я тебя, блять, натяну и выебу, сука, ты меня понял?! — ты задеваешь его нос своим, но не целуешь. Ты уверен, что уже прожег его череп своими глазищами до затылка, и ты тянешь воздух носом, раздувая ноздри. Ты дергаешься к его уху, чувствуя, как тебя просто колотит до задницы. А затем шепчешь даже не пытаясь убрать яда и опасной остроты бритвенного лезвия из своего голоса: — Я тебя трахну. Как мелкую сопливую дырку. Ты меня понял, блядь?
Твои зубы цепляют его мочку и кусают. Без жалости, без задней мысли. Та мягкая, просто охуенная, и ты уже знаешь, что заставишь его сделать прокол и вставить серьгу. После того, как сам вставишь ему, конечно же.
— Д-да…
Он блеет, как ягненок, но ты знаешь, что он — ебанный Сатана, и ты не веришь ему. Пихаешь его в стену грубее за горло, а сам отшатываешься и валишь нахуй. Он остается там и кашляет. Ты, кажется, чуток въебал ему по кадыку.
Но пусть скажет спасибо, что ты не въебал ему просто по факту.
Дома ты отсыпаешься, сжирая все минутки до последней свободной, а после валишь под душ. На ебале щетина, и только ты понимаешь, что с нею был и утром, как стонешь заебанно. Выглядел, наверное, перед жидом бомжеватым типчиком.
Стремно.
А дрочка все еще не помогает.
Ты постепенно начинаешь разочаровываться в жизни.
Натягиваешь на себя какие-то шмотки, не слишком теплые, потому что пизда-зима и пуховик все равно делает из тебя огромную такую какаху. Да и шмота под ним не видно. Ты уходишь вновь, в этот раз нихуя матери не втираешь, потому что тебе, блять, откровенно не до этого.
Постепенно эти терки с жидом начинают становиться пыткой. Имея «семейный» опыт, в пытки ты как-то не очень любишь и поэтому решаешь: этот раз — последний.
И вот на хую ты вертел то, какой жидок хорошенький. Просто охуенненький, ну епта.
По пути снег летит тебе в ебало. И не нужно даже говорить, насколько не в духе ты заявляешься на вашу сопливую свиданку. Жидок уже там, сосет газировку, но без кусочков подорвавшейся от ебаного негодования кукурузы. Надо же.
Хоть что-то общее у вас, видимо, есть еще: сладкое — нахуй. Хотя это и такое, глупо немного. У вас много общего, у вас много между.
Но не твой член между его булок. Неа.
Не сегодня, зайка.
Он здоровается, пока ты хмуро пялишься, и уже через секунду, ты видишь в лицо тот момент, когда он неожиданно ссыт. Он не боится тебя, но боится того, что в расстоянии между вами. У него, блять, чуть ли коленки не подламываются.
Но ты все же не изверг — так, садист немного, ага — и лишь поэтому ты не ржешь и тоже че-то базаришь. Хватаешь из его застывшей руки билеты, тут же направляясь в зал. Не, верхний шмот, конечно, длинный, стояком вроде не светишь, а сидеть с ним всяк, как бы, удобнее, чем ходить. Поэтому вы заходите в зал. Последний ряд. Прозаично-инквизиционный последний ряд.
Усаживаетесь.
Когда он говорит тебе, что сегодня у них вечер «старого кино» и что вы будете смотреть тот же — его любимый, сука, фильм — который смотрели вчера у него дома, у тебя глаз дергается. Ты медленно поворачиваешь к нему голову. Он на тебя не смотрит, но ты уверен — издевается.
Маленький недоносок.
Решив для себя уже, что этот раз — последняя не-благодать, ты просто откидываешься на кресло и прикрываешь глаза. До начала фильма десяток минут. После — пять.
Зал пустой в отличие от твоих яиц, забитых спермой под завязку, и тебя это конкретно напрягает, потому что — блять. Это уже реально ни в какие ворота. Вы одни в зале, и ты хочешь ему вставить, сука! Но вы не будете делать этого. Вы будете смотреть фильм. Он будет сосать газировку через трубочку.
И все же это жидовская инквизиция. Как классическая, только на минималках.
А ты настолько отчаянный, что даже пытаешься впереться во второй раз в сюжетку. Ты, кажется, готов пытаться во что угодно — впереться или ещё что — только бы хер расслабить.
Но у жида другие планы.
Оказываются.
Вначале, когда он касается твоей руки, ты чувствуешь, как дергаешься, чтобы уже просто избить его до кровавых слюнек, но ты тормозишь себя. Жид думает, что это весело, ну и похую. Пусть веселится. Пусть развлекается.
Пусть… забирается к тебе на бедра? Блять, сука.
— А ты местечко себе пригрел уже, я погляжу? — ты не трогаешь его и лишь смотришь, хотя и не видишь. Он касается твоей груди — верхний шмот валяется где-то на соседних сиденьях — и медленно расстегивает верхние пуговицы твоей рубашки. Он ничего не отвечает, но ты хрипло ржешь, когда он снова покусывает скос твоей левой челюсти и гладит пальцами твои ключицы. Ты опускаешь ему на зад недо-удар\чуть-больше-чем-шлепок и слышишь, как он кусает губы. Затем интересуешься: — Весь зал выкупил, сука, а?
— Не дождешься. Это случайность.
Его голос дрожит, как и его неугомонный зад, и ты не тупой, окей? А это не случайность.
Когда он целует тебя, ты понимаешь, что тупо не взял резинки, но не говоришь этого сразу. Вначале ты успеваешь облапать его над и под одеждой и найти пару синяков от твоих пальцев, ориентируясь на его шипение. Ты кусаешь его за язык. Ты посасываешь его, извиняясь. Еще ты забираешься лапищами ему под белье и джинсы и его задница настолько нежная в твоих руках, что ты стонешь ему в рот. А он стонет ответкой.
И потирается о тебя. Расстегивает твой ремень, избивая вас обоих пряжкой и сразу же получая за это по жопе. Его пальцы дрожат, его руки просто, блять, невъебывают, че творится, и, кажется, совсем его не слушаются. Ты ржешь как ублюдок, когда он не может с десятой хреновой попытки расстегнуть твои джинсы.
А он стонет и кусает тебя за губу. Со вчера та нихуяшеньки не зажила, и кровь снова течет тебе в рот. Жид вылизывает твой кровавый подбородок.
— Резинок…нет…
— В… В смысле, блять, тебе лет сколько, сука?!
Негодующий жидок, который царапает твой прессак под рубашкой, но разрывается на дикую нежность, тут же поглаживая и облапывая раненное место, вызывает у тебя гортанное рычание. Ты кусаешь его за шею и отплевываешься, потому что в рот попадают его волосы. Но будто бы это может остановить тебя.
Нихуяшеньки.
— Отсоси мне.
— Блять, я…
— У тебя, блять, есть предложения лучше, сука? Мне достать тебе резинку из воздуха, жид?
Ты чуть ли не орешь на него, пока он дрожащими руками подбирает свои патлы куда-то вверх, а затем целует тебя затыкая до мычания расплывшейся размазней. И немного притормаживает.
Твои руки побывали уже везде, и ты знаешь, что у него стоит и охуеть как. А его руки замедляются. Он похныкивает тебе в губы, и ты ладонями чувствуешь, как у него жопа напрягается, потирается о твои руки. Блять, тебя просто вырубает на этом моменте, а после перезагружает заново.
Ему реально хочется твой член себе в зад.
И тебе реально не противно это, а слишком наоборот. Тебя наизнанку, сука, выкручивает.
Он все же расстегивает своими пальчиками твои джинсы и вытаскивает пуговку из петли, загоняя туда вас обоих. И тут же подвешивая.
А затем он медленно сползает с твоих бедер. По пути успевает приласкаться моськой к твоей ладони, и блять, ты никогда не думал завести себе кошака, но ты уже завел жида. Завел его просто, завел его себе и будешь продолжать просто заводить его, пока у тебя сперма не кончится.
Неожиданно ты узнаешь, что это вип-зал. Ты не удивляешься — потому что блять имеешь ебаное дело с мажорчиком хуевым — но ты узнаешь об этом не с чьих-то слов. Просто понимаешь, что в обычном зале, жид бы не смог с таким удобством расположиться у тебя между ног. Затем понимаешь, что изначально это был не зов на кино.
Это был зов на отсос.
И тебя выжали досуха. В лучших традициях, ага.
Он был диким не только ниже пояса, и если раньше у тебя даже не возникало такого вопроса, то теперь у тебя был ответ. Он сосал так же, как вчера жрал ебаную пиццу — как в последний раз. И, блять, это было охуенно.
Ты не тягал его за волосы, потому что просто держался одной рукой за кресло, а зубами впивался в костяшки другой. Когда жид закончил, ты прокусил кожу до крови и ею был полон весь рот. Но это было не важно.
Жид забавлялся, перекатывая головку на языке и посасывая ее. Ты почти поклялся себе купить ему коробку ебаных чупа-чупсов, а затем он взял глубже и ты просто посыпался. Его рот был вокруг тебя, и он водил головой без остановки. Он доводил тебя до изнеможения и полной, кромешной тьмы перед глазами. Он вылизывал тебя так, словно ему за это платили охуенно большие деньги.
В первый раз ты спустил почти сразу, и ты чувствовал, как его пальцы сжимали твои бедра, а сам он дернулся тоже, пока сглатывал.
Ты боялся даже предположить, что он спустил без рук. Но на самом деле ты боялся банально обкончаться.
И ты думал, что на этом все кончится, но ты был охуеть как не прав. Словно бы извиняясь перед тобой за все дни и недели, он не поднялся с колен и с почти что слышимым урчанием возбудил тебя во второй раз, а затем довел до конца только лишь своим чертовым ртом.
Руки были ему не нужны, и ты готов был сказать ему за это ебаное спасибо, потому что если бы там были еще и руки, от тебя бы осталась лужа. Ты был умел и не девственнен, что касалось траха, но, блять, жид просто вылазил за все твои ебаные рамки.
А затем постанывал с твоим членом во рту, слишком заметно двигая бедрами и пытаясь потереться о собственное белье. Ты не собирался драть его сейчас, но ты знал, как можно довести его до конца. Как просто довести его.
И руки ему были не нужны, но руками он пользовался. Он царапал твои бедра изнутри, почти что лишив тебя и белья и штанов полностью. Он облапывал твои мышцы и игрался с ними, определенно точно наслаждаясь тем, как ты дергаешь бедрами, постанывая наверху, и как перекатывается сила под твоей кожей.
Когда ты кончил во второй раз, у тебя еще несколько минут дрожали руки. Они, блять, дрожали все то время, пока он вылизывал тебя, издевательски, ей-богу, чмокнул в головку под конец, а затем помог натянуть все назад. И он, кажется, собирался усесться на свое место, но, блять, его не держали ноги и это было слишком явно.
Пытаясь подняться, жид на тебя чуть не грохнулся. В итоге ты притянул его к себе на бедра. Жид сорвано, сипло дышал, и, даже не касаясь его груди, ты чувствовал, как его сердце надрывается. Ты расстегнул его джинсы, забрался туда рукой, и он заскулил на одной ноте, как сука. Толкнулся тебе в ладонь.
Он был мокрым слишком, и ты лишь хмыкнул, поняв, что он реально обкончался, пока сосал тебе. Просто спустил, пока твой член бил ему в глотку спермой.
Жид не был идеальным, но тебе было приятно это ебаное сумасшествие. Крышня все еще ехала, и ни один из вас даже не собирался бежать за ней следом. Затем ты тихо шепнул ему на ухо:
— Где?..
И он задрожал у тебя в руках. Ты не знал его эрогенок, но теперь тебе хотелось знать о нем все. Во сколько он начал жрать казюли и обкусывал ли ногти. Когда впервые получил по еблу и доебывался ли до девок в садике, чтоб показали че под трусиками.
А жид будто бы чувствовал это. Всхлипнул:
— С-спина…
И ты прошелся по ней ногтями, обнимая его стояк безжалостно и забирая себе его стон нахуй губами. Ты издевался. То оставлял резкие росчерки, то гладил нежнее чем кого-либо. У тебя все еще не было к нему нежности, но, блять, ты обожал доводить его до состояния безвольного пидора.
И ты доводил его.
В этот раз он был другим, и ты не знал с чем это было связано. Но он тянулся к тебе в темноте под ор из динамиков и он пугливо мягко целовал твои губы. Ты позволял ему, потому что тебе нравилась мысль: под всей этой рассыпчатой конфетти из ярости, он ломкий.
И он в тебе нуждается.
Это было охуенное чувство. Еще более охуенным было то, что жид не мог оторваться от тебя. Шею он выцеловывал только справа, будто в отместку за скос челюсти: чтобы твое тело было покрыто его запахом въебисто равномерно.
Тебе было не стыдно признаться, что пах жид охуительно. Ты слизывал капельки пота с его подбородка и тебе было похуй, что иногда это были не они и имели соленый привкус. Его трясло и колотило в истерике, но ты знал, что это было хорошо. Ему было хорошо.
Беззвучно кончив, он просто рухнул на тебя, и ты, наконец, выдохнул. Фильм почти закончился, и только тогда уже он двинулся, поцеловал тебя в эту стремную ямку между ключиц, затем достал салфетки и кое-как подтерся спереди. Дал тебе парочку.
И тихо, невесомо рассмеялся, кидая:
— Надо пожрать сходить, а то я не был готов к такому. Ты охуенный, конечно… Тор.
Жид все еще сидел у тебя на бедрах. И теперь это было, похоже, уже забитое им местечко.