Make me feel like a God

      Ты никогда не понимал въебистого стереотипного мышления, и вряд ли когда-нибудь начнешь. Для начала тебе не хотелось впрягаться, для конца — ты всегда использовал резинку. В последнее время в этом потребность и вовсе отпала, а в последние недели — не у тебя одного.       Вы, наконец, сходили да проверились. После получили результаты. И типа…это была самая странная и неловкая херня в твоей жизни: Тор решил, что нужно сделать все по-до-ба-юще. Ага. Типа лепестки роз и вся эта лабуда, но с поправкой на бюджет.       В итоге: твоя же шикарная постелька, новое красивое белье, душ заранее, миленькие такие ласки после.       Ты пытался не ржать ублюдком, честно, а твой хер даже и не пытался. Просто не встал. Ну типа. Все это было слишком каким-то тупым и дурацким. Ты не хотел делать из ебли без резинки большо-о-о-ое такое событие, и твоя шкурка была с тобой солидарна. Нет, в плане, ощущения были иными, это да, да и к тому же теперь в тебя можно было типа спускать — хотя ты не давал на это разрешения, не собирался давать, но с тобой все уже точно было ясно и так — а все остальное было обычным.       Вы просто типа чпокались, да.       И ты не знал, с какого черта Тора так вставило, но ты его не осуждал. После того срыва, своих слезных соплей и тех — уебистых, все еще уебистых и стремных, ясно — слов, вас обоих иногда штормило как-то педиковато и по-бабски, только вот ни один из вас другого не пиздил. Хотя, когда этот пиздюк приставал к тебе, что мол, ты — рева, ты и давал ему кулаком поддыхало — слабенько, он все еще как бы был нужен тебе живым — но тем не менее.       Вы типа как держались друг за друга, оставляя сопливчики за дверьми и щеголяя ухмылками, достойными разве что членов банды из подворотни.       Но в тот раз его просто выебало этим тупым мед-тестом. Буквально. Ты такого еще ни разу не видел. Тор пытался быть обольстительным и все портил. Тор пытался быть сексуальным, и ты старался не хрюкать от сдерживаемого ржача.       Тогда возьня на кровати была быстрой. Он сразу почти заметил, что типа как облажался со всем этим, и отпустил тебя. Ты ржал сукой, пока шел до стола, чтобы взять сиги, и ржал над ним, потому что он действительно был смешон.       Ты, конечно, тут недавно чутка переполнился чувствами или типа того, но это еще, блять, не значило, что из тебя можно было делать принцесску и совать тебя в башню. У тебя как бы был хуй, ладно. И эго типа. Еще яйца, нехуевое такое самомнение и тяжелая рука, ага.       Однако, в тот момент ты не учел парочку таких легеньких фактиков. Для начала Тор мог нихуево так разозлиться — ну, сука, тебе было так смешно со всей этой хуйни, что ты просто не мог отвлекаться — и уже после: ты уже был голым.       Да, до сиг ты добрался в целости, но дальше — нет. Он подобрался тихо, просто перегнул тебя через стол и вцепился в загривок. Он рычал на тебя так, вталкивая пальцы в дырку, что у тебя из глаз, блять, искры полетели.       Не то чтобы тебя часто драли на столе за всю твою жизнь, но тот раз был и будет самым запоминающимся. И, черт побери, самым горячим.       — Бля, слушай, сколько шататься можно, это всего лишь костюм, жид?!       Он почти плачется, потому что ты таскаешь его по бутикам уже час. Всего лишь час, ладно. Но все же он уже точно заебался, а судя по его съебывающим в сторону глазам — когда ты показываешь ему каждый примеряемый охуенно идеальный и дорогой костюм — он еще и хочет тебя.       Ты не был бы козлом, но ты уже козел. Ты видишь это. Ты играешь с этим. Ты играешь не на жизнь.       И ты никогда не понимал стереотипного мышления, и мириться с ним не собирался. Уже пыхая дымом в потолок тогда, чувствуя, как из зада сочится на ковер, и как этот идиот все еще тихо вздыхает рядом, уже отдышавшись, но до сих пор не успокоившись, ты чувствовал, что типа должен что-то сказать. Извиняться за все вылитое на Тора говно ты не стал и не станешь, но все же вбросил:       — Если бы я хотел шаблонной ебли, я б дрочил на порно, пиздюк. И уверен, что ты — тоже. Выше головы, бля, не прыгай, там уже чужой вольер. Голову отгрызут.       — И че, без головы я те не нужен?       Он над тобой стебался. Ты понял мгновенно: все вздохи были нарочными, чтоб ты пизданул че-то подобное. Мда. Идеальное преступление.       Повернув голову, ты посмотрел на него, пару раз моргнул и отвернулся. Преувеличенно спокойно спиздел:       — Я тебя и так без скидки уже отбитого к хуям взял. Че те еще надо-то?       — Вообще-то взял тебя я.       Он зашелся ржачем как ублюдочный, а ты лишь губу закусил, не смея проиграть и тоже засмеяться. Но момент сошел на нет и больше не повторился. Все шаблоны остались за решеткой.       И что бы ты не говорил про вольеры, но все же шаблоны остались внутри. А вы, свободные, навсегда снаружи.       Май только начинает пиздиться с апрелем за местечко под солнцем, но ты не имеешь большого желания растягивать эти походы на век. К тому же денек хороший, тихий, и настроение мерить у тебя присутствует.       Как никогда присутствует.       Присутствует, как и Тор, который готов чуть ли не вылизывать тебя глазами в одном из — последнем, да, как окажется позже — бутиков, когда ты вываливаешься к нему в строгом, настолько темно-бордовом, что даже и не разобрать с одного взгляда. Кажется, у тебя дома есть похожий, но ты не идиот. Педрила — это да, но не идиот. Ты прекрасно знаешь, что тебе идет. Ты прекрасно знаешь, в чем твой зад смотрится просто охуительно.       Этот бутик хорош для начала тем, что тут небольшие комнаты примерки. Еще тут довольно мозговитые бабы, которым хватает одного оскала, чтобы понять — помощь не нужна, как и эти въебистые заигрывания. Ох, блять, все эти заигрывания.       Ты терпеть их не можешь. Хотя раньше еще любил, конечно.       Любил ебаться с ними, лизаться с ними, тискать их. Беспечный, гордый юнец — вот таким ты был, а затем кончив в глотку какой-то суке, через пять минут застал ее в толчке. Она пихала в себя твою сперму. И ты не спрашивал ее, как она ее из себя достала.       Ты, блять, даже знать не хотел, хотя и прекрасно знал.       Это было мерзко, гнусно и просто, блять, до блевоты — то, что она делала и сделать собиралась. Ты сам по себе идиотом не был: не имел желание завести спиногрызов и всех имел в резинке. Но о таком повороте ты даже подумать не мог.       Она же имела такое громадное самомнение и желание разжиреть на твоих деньгах и твоей хате, что у тебя просто слов не было. Но их находить и не пришлось. Хватило твоего лица. Угрожающе охуевшего. Охуевшего в край просто, ясно.       Хватило, чтобы она вымылась и съебалась прочь. Хватило, чтобы ее слезы не останавливались. Ты не был садистом, ладно. Проведя всю жизнь бок о бок с вечно избитой/сломанной матерью, ты прекрасно понимал, что такая херня была из разряда: «Недопустимо».       И ты же никогда ее не допускал.       Однако, в тот момент ты был просто, блять, счастлив, что она рыдала, что она боялась и что ее блядские губы дрожали. Ты не хотел умирать. И ты знал, что отец убил бы тебя дважды: когда она бы уже понесла и когда родился бы не-мальчик.       С того момента мальчики чисто для тебя и не в качестве спиногрызов стали предпочтительнее. Они не открыли больше возможностей или типа того. Ебля все еще была еблей. И это все еще было приятно.       Но все же с того момента все эти флиртующие суки бесили тебя до задницы. Они были омерзительны и просто ублюдочны. Они хотели забраться к тебе в штаны. Они хотели тебя выебать. Они хотели провести тебя.       Но тебя как такового они не хотели. Ни одна из них.       Стоило ли говорить, что сам ты всегда был обходителен по максимуму, все же ценя их, даже одноночек, не просто как предмет ебли? Ай, нахуй. Проехали.       Отослав продавщиц далеко и, блять, надолго, ты прикрылся шторкой, отделявшей тебя от развалившегося на диване пентюха, и быстро натянул что-то. Темно-бордовый. Идеальный. Был выбор между подтяжками и жилетом, но ты выбрал жилет. Галстук не надевал. Верхние пуговицы не застегивал.       Ты просто дрочил на классические, но никогда не позволял себе доводить себя же до истерики. Отец хватал тебя за глотку слишком часто, чтобы ты смог привыкнуть к чему-то теснящему шею и незаметный холод в груди.       И Тор ведь хватал тебя за глотку тоже. Ох, Тор хватал тебя за глотку, но ты готов был растечься от этого жеста, потому что ты чувствовал — его хватка защитит тебя от всего. Да, это было сопливо, и ты чуток тоже, но было как-то начхать. Типа, какое дело до периферии, если в центре — оргазмическая просто хрень.       Одернув шторку резко, ты выперся, но не больше чем на шаг к нему. Он на тебя не смотрел, но ты видел, как его рука дернулась. Ты видел это. Ты готов был поклясться, что у него внутри все в фарш нахуй перекручивалось.       — Не очень? Мне вроде, норм, че думаешь?       Ты не собираешься уходить, но и не показываешь, что уже победил. Тебе нельзя показывать этого. Это раздразнит его лишь сильнее.       А пока что рано. Ох, пока что рано.       Его тяжелый вздох проходится у тебя мурашками по позвонкам. Он блочит мобилу. Затем поднимает глаза.       И, блять. Его ведет. Ох, его так ведет, что у тебя пальцы в кроссах поджимаются. Шнурки разлетелись в стороны по полу, потому что лень было завязывать, и ты чувствуешь, что еще секунда — все эти шмотки разлетятся также. Ты не можешь допустить этого.       Тебе хочется выманить у него хороший такой трах. Вроде такой же хороший, как и всегда, но все-таки несравнимый.       Чуть пожав плечами и так и не услышав ни единого комментария, кроме взгляда, сжигающего до кости нахуй, ты отступаешь назад, уже тянешь руку к шторке. Ты дергаешь ее — он подрывается, отшвыривая мобилу куда-то в пол. И ты отшатываешься тут же, запинаешься на собственных шнурках, а в следующий момент он уже вбивает тебя хребтом в стену.       Ты дышишь или пытаешься. Не уверен. Тор напротив, и он готов разорвать тебя зубами. Он так выглядит. Вначале глотку, после грудь и брюхо. Он готов выжрать твое блядское сердце и испить твоей крови.       Ты не знаешь, давно его так крыло или нет. Все ваши разы сливаются в одно огромное блядство и сумасшествие. И ты не хочешь останавливаться. Его рука у тебя на горле.       И ты не посмеешь остановить его.       — Доигрался, блять, да?! Доигрался, сука! Ничего-ничего, я из тебя эту твою ухмылку вытрахаю, понял меня, мудила?!       Он орет на тебя, не заботясь о том, что громко. Ты стараешься не лыбится, но твои губы изгибаются довольно. Голодно. Ты тащишься от того, как он тащится от твоего существования.       И ты знаешь, что это обоюдное.       Его рука взлетает, но ты не закрываешь глаза. А он не херачит тебе по лицу. Он швыряет с крючка пару костюмов на пол. Остается два. Третий на тебе. В его глазах твоя блядская погибель.       — Ты берешь эти, сука. Я вызываю такси. А затем мы едем домой. Я бронирую тебя на остаток вечера, и мне, блять, похую на твои сраные планы, ясно?!       Ты киваешь коротко, быстро. У тебя грудина по шву расходится от того, как дубасит сердечная мышца. Тебе кажется, прикажи он сейчас что угодно — ты бы выполнил без единого мгновения своевольства.       Но он больше ничего не делает. Не приказывает. И даже, блять, тебя не касается. Тебе хочется взвыть, потому что ты знаешь эту его тактику.       Ты и сам любишь оттягивать, ох, сука, ты обожаешь оттягивать момент, но когда это начинает делать он… Ты не надеешься выйти хоть немного живым.       И эти сучки за кассой смотрят косо — они слышали ругань, но ты смотришь без проблеска мягкости. Забираешь шмот, забираешь своего придурка-пиздюка.       Своего? Ха-ха… Именно.       Путь до дома — до твоего дома, который Тор чисто и тупо на автоматах назвал вроде как вашим, ага, добро пожаловать, новая бабская блядская галочка — кажется долгим. Вы сидите по разные стороны тачки. Ты не слишком любитель пялиться с таксах. И ты уверен, что он не любитель тоже — делиться сладеньким.       При всей его ненависти к сладостям, это, конечно, крайне удивительная херня, но ты не удивляешься. Ты не заводишь разговоров. Ты ничего не спрашиваешь. Ты просто сживаешься.       Сживаешься со всем.       Уже на этаже он пропускает тебя вперед, но не потому что у тебя ключи от хаты. Ох, ты уверен, что он пропускает тебя вперед даже не ради того, чтобы попялиться на твой зад. Тор делает это ради хлопка дверью и ради дрожи в твоем теле — ты знаешь, что ловушка только что захлопнулась. И ты соврешь, если скажешь, что ни малость не боишься.       Но больше предвкушаешь.       Он стаскивает обувь, выкидывает все из карманов, кроме мобилы, а по пути к дивану посылает тебя почти нахуй:       — Иди мерить. С обувью. А потом я тебя выебу.       Ты буквально ненавидишь, когда он делает так. Ебаться тебе хочется всяк больше, чем снова мерить то, что ты уже мерил. Или не успел померить. Но вот какая хуй разница? Никакой вовсе.       Предвкушение разливается горячей, мазутной тяжестью внизу живота. Ты не прихорашиваешься для него — потому что это делают только сучки, а ты, блять, не сучка, ох, нет, только не ты — но ты приводишь себя в настолько безукоризненный порядок лишь ради зрелища, как пиздюк заливает себя слюнями.       И тебе можно даже не гадать на всякой херне, ведь этот его фетиш ты просек еще в клубе. Блять, как же он пялился на тебя, пока не приехала ваша девуля. Ты был уверен, что его член почти-почти порвал его брюки. Точно.       В пакетах все еще валяется твой новый шмот, но ты был бы не собой если бы играл по правилам до конца. Подойдя к шкафу, ты вытаскиваешь одну из любимых троек, темно-зеленого, глубокого цвета, а затем быстро переодеваешься. Молнию — слишком, слишком, сука, для стояка узких — брюк застегиваешь с шипением, тихим/голодным, но все равно не торопишься бежать в чужие объятья. Вначале цепляешь часы и пару перстней — ох, да, тебе тоже, блять, есть чем похвастаться, ты ж гребанный мажор вообще-то, ага — после поправляешь расстегнутый ворот отдающей белизной рубашки. Приталенный жилет, застегнутый на одну пуговицу пиджак. Все настолько вычищено и выглажено, что тебе даже на мгновение становится сомнительно — уж очень костюм не хочется портить.       Но лишь на мгновение. Уже в следующее, ты натягиваешь черные, лакированные поверх носков, и напряженно сжимаешь бедра. Пальцы подрагивают.       Ты боишься его? Все еще не знаешь до конца.       Тор развалился на диване, привычно закинув грабли на журнальный столик и привычно же разбросав верхний шмот по полу: в паре шагов от дивана валяется толстовка с носками. Хорошо еще джинсы оставил, но ты знаешь, что нет. Плохо. У тебя все очень и очень плохо, потому что у него низкая посадка и ремень с пряжкой.       Ты знаешь, что когда-нибудь выведешь его в край, и он тебя этой пряжкой отхлестает до кровавых росчерков. Ты боишься этого?       Ты бо-ишь-ся?! На ну такое.       Твоя походка прямая и ровная. Ему нет до тебя дела. Но тебе не будет весело, если сейчас он скажет, что ты можешь раздеваться, потому что уже без надобности. Тебе не будет весело, но станет — когда ты въебешь ему коленом в его тупое лицо и когда его кровь захлыщет носом.       Вот тогда тебе будет весело, потому что, блять, этот кусок говна должен помнить, что ты — не его шлюха. Да, ладно, блять, хер с ним, ты — его.       Но ты — не шлюха.       Ты просто волнуешься. Ты волнуешься каждый раз. Ты веришь ему, не доверяя. Ты сжимаешь зубы до взвывающих десен.       Пройдя мимо — не от бедра, ты все еще не прости-тутка, окей — ты доходишь до стола и разворачиваешься. Усаживаешься на краешек, переплетаешь руки на груди. И смотришь на него недобро, исподлобья.       Он тебя игнорит агрессивно, грубо, а ты знаешь, что не станешь стоять так вечно. Ублюдок еще и зевает, потягивается, светя торсом. У тебя потребность оставить ему кровоточащий укус под ребрами — огромная.       А затем он поднимает глаза. Он, блять, поднимается. Ты не знаешь, где он взялся такой, но каждый раз когда он безжалостно кидает свою мобилу прочь — будто бы это неважно, все, сука, не-важ-но кроме тебя, да — ты чувствуешь себя электрошокером, который действует внутрь, а не вне.       Он подходит к тебе лениво. Крадется. Ты все еще делаешь вид, что недоволен, и тебе, кажется, даже удается. Дьявольская пляска, но скорее уж блядская начинается сходу. Его рука ложится тебе на челюсть и пока большой палец опускается на нижнюю губу, его собственные чертовы губы и уже цепляют твою мочку. Его зубы покусывают твою челюсть. Его рука ложится тебе на талию.       Ты типа как не сдаешься, ясно. Ты типа как стойкий и вообще у тебя нет настроения. Он раскручивает хренов узел твоих рук на твоей груди и хмыкает видя твои чертовы кольца. Хмыкает так довольно, что у тебя во рту слюна собирается.       Стояк все еще натягивает ткань, но все же ему еще есть куда, сука, расти. Как и вам обоим в этом сумасшествии.       Тор наступает, заставляет откинуться на стол, но не лечь на него. Он заставляет тебя подчиниться, но не говорит, что тебе делать. Не говорит вообще. Ты упираешься мокрыми — как и ты сам, ох, блять — ладонями в стол и пытаешься продавить поверхность пальцами. Тебе интересно, что он задумал. Тебя ведет.       Голова откидывается, словно шея растеряла все шарниры и винтики, а он сжирает твой кадык без остатка. Кожа горит. Тор расстегивает твой пиджак и лишь ради того, чтобы добраться до сочной задницы.       Глупо. Недальновидно. Ты теряешь рассудок быстро, потому что здесь он тебе не нужен. Ты думаешь, захрена расстегивать пиджак, не сразу понимая, что он просто раздевает тебя. Изысканно. И пихает босыми ступнями твои лакированные боты в стороны.       Тор выглядит словно бомжара. Растрепанный чутка — пару прядей свисают на лоб, делая его вид более диким, угрожающим — и босоногий ублюдок. У тебя мелькает мысль, что будь вы в другой ситуации, ты бы опустил — не его, его не смог бы просто — на колени. Ты бы трахнул — не его, кого-то другого — до глотки, а затем размазывал бы пальцами сперму по языку.       Херня была не в том, что он не мог взять в рот — после всего, что было, он казался тебе, сука, всемогущим и вседоступным, чего вы уже только не делали — а в том, что он бы тебе член оторвал. Просто с мясом нахуй, если бы ты только посмел его опустить.       Возможно, вся поебота была в этом, но ты не въебывал. На самом деле не было чего-то отдельного, от чего у тебя текли слюни. Ты залипал, даже если он просто заказывал кофе: хмурый, безразличный и чутка грубоватый.       Это было помешательством. Он вылизывал твои ключицы, но раздевал тебя как-то неправильно. Только лишь расстегнул пиджак. Затем жилет. Его пальцы были грубыми поверх рубашки, пока ты разглядывал потолок с цветными пятнами твоих сгнивающих от всех этих ласк глаз. Ты дрожал в его руках.       Ты чувствовал — он что-то задумал.       Это было не по правилам и точно смотрелось тупо. Клишированно. Ты не хотел бы наблюдать это со стороны, но находясь в этом ты надрывался прессаком и сглатывал, когда его большой палец только касался кадыка.       Стон вырвался из сжатых зубов, когда его рука легка на пах. Твердый. Сочащийся. Тор потирал тебя бесстыдно, стоя между твоих ног и не давая сдвинуть дрожащие бедра. Кажется, у тебя были какие-то правила. Кажется, между его ног должен был быть ты, и надо бы сейчас въебать ему.       Но ты не въебывал. Ни по факту, ни мысленно. Ты подался бедрами, а он цокнул недовольно. Заурчал тебе на ухо довольно/возбужденно:       — Только глянь на себя, жид… Ох, блядь.       Он говорил это тебе. Ублюдок. Пиздюк. Но ты нихрена не делал в ответ. Ты попытался опустить запрокинутую голову, но его зубы вцепились в ту недо-дырку между ключиц. Ты застонал, жопой чувствуя, что там останется недо-синяк.       И так пиздуя по улицам по типу далматина, ты не был рад новым меткам. Или же просто ворчал для вида.       Чтобы получить еще парочку бесплатно.       Ты был дохрена голодным, но не до жрачки. И ты верил, что Тор это уже понял, иначе его ждало хорошее такое удивление.       Его рука все еще была на твоем члене, и ты чувствовал, как эти блядские пальцы бесстыдно лапают тебя. Ты думал, все будет не так, как стало после. Ты отвлекся, отводя чуток влажные пряди со лба назад и зачесывая их пятерней.       Ты отвлекся — он опустился на колени. И, блять, сказать, что ты чуть не спустил при этом, было приуменьшением. Но ты сдержался. Ты не знал как вообще.       Тор смотрел на тебя снизу вверх. Он был рослым и поэтому устроился с удобством: ноги раздвинул, уселся, вжикая молнией и добираясь до самого интересного. Его взгляд отливал похотью и властью. Ты просто пялился на него, хрипя и чувствуя, что не веришь. Еще чувствуя, что тебя ждет гребанный ад.       Еще чувствуя, что никто не даст тебе трахнуть его рот. Но он сам трахнет твой член.       Его губы растягиваются вокруг головки, но он не красуется, заглатывая сразу глубоко. Ох, нет, Тор не красуется — Тор издевается. Он мучает тебя, играясь с собственным языком и твоим хером одновременно.       Ты не пиздишь да и не можешь впрочем. Только подхрипываешь грудиной да пускаешь стоны, жаль не слюнявые пузыри. И ты держишь себя за волосы все еще, а пальцы другой уже ноют — ты знаешь, что надави на стол сильнее, и сломаешь их нахуй.       Двинуть бедрами хочется сильно. Толкнуться, потереться о щеку изнутри, а затем упереться головкой в глотку. И толкнуться снова. Чтобы завтра у ублюдка болело его выебанное горло. Чтобы во рту стоял этот привкус и чтобы его, блять, было не вычистить.       Но будто бы кто тебе это позволит. Его свободная рука держит тебя за бедро — пальцы прожигают нахуй ткань дорогого костюма. Его язык мельтешит во рту. Перекатывает головку от щеки к щеке — балуется, сука, проверяет тебя на прочность, зная, что двинуться тебе все равно не даст — тычется в щелку нарочно грубо, а затем тычется под самой головкой. Чувственно.       Тебя не скручивает, но, блять, ты сам в душе не ебешь почему. Живот поджимается в такт несуществующему биту, и мышцы уже ноют. Ты хочешь засадить ему. Блять, как же ты хочешь засадить ему.       Не выебать вообще, нет, это не твоя территория и привилегия. Тебе это не интересно. Но вот его рот… Эти чертовы опухшие губы ты клянешься не отпускать после ни на минуту до самого гребанного утра, и ты почти готов предложить ему душу. Почти готов.       А потом Тор берет глубже и на мгновение прикрывает глаза. Его рука сжимает твое бедро сильнее.       Ох, как же шедеврально он тебе проебывает. Просто восхитительно. Ведь ты же не идиот.       На губах расползается усмешка. Он думал, что может тягаться с тобой, даже находясь в таком положении, но он просто не знает сколько говорливых, мальчишечьих глоток ты перетрахал. Он просто не знает, что играть с тобой в эти игры бесполезно.       Основательно проигрышно.       Твоя нога приподнимается медленно и делает шаг, который не будет закончен. Пятка прямо перед его раздвинутыми, как у сучки, лапами. Носок — на пах. Ох, да, он твердый, и теперь вы оба знаете об этом.       Список блядских общих фетишей пополняется.       Когда Тор стонет, вибрируя на твоём члене. Когда Тор распахивает глаза, видя твой опасный оскал. Когда Тор прикрывает их на половину, медленно снимаясь с твоего члена.       Его язык пробегает по губам — слюна блестит. Его рот приоткрывается. Он, кажется, хочет что-то сказать.       Какая жалость, что его визави такой грубый ублюдок.       Рука, что до этого вплелась в твои собственные пряди, вплетается в его — смачно/властно/до скулежной ебли медленно. Ты тянешь его голову назад, к себе, входя сразу, но все же не быстро. Тебе не нужно, чтобы он разговаривал. Тебе нужно, чтобы он проглотил все до капли.       Но уже после того, как ты поиздеваешься над его грязным языком.       Его рот не идеальный, ведь ты встречал много лучше, но все же кроет тебя просто охуительно. Стоит войти на всю длину, как его глаза прикрываются. Он принимает свой ебанный проигрыш. Он не показывает тебе этого, но ты, блять, чувствуешь это в воздухе.       Хрипы рвутся из твоей собственной глотки сорвано, а темп нарастает. Тор, кажется, пытается коснуться себя, но ты грубо отпинываешь его ладонь прочь. Пошел нахуй. Не будет ему разрядки. Пусть кончает так, с твоим членом во рту.       И ты давишь ботинком сильнее. Покачиваешь им издевательски, просто надеясь, что под удар попала именно головка — самый чувствительный кусок во всем этом мешке с дерьмом. А ты чувствуешь себя просто заканчивающимся, потому что даже это он принимает. И, блять. Просто блять.       В паху все сводит сладко/отчетливо, пока ты таранишь его безжалостно. Его глотка сжимается, и, возможно, после он будет блевать. Тебе похую. Сам виноват, что полез куда не следовало.       И твоя голова откидывается почти сразу, как его глаза сдаются на твою гребанную милость. Тебе не интересно смотреть на него, не видя, что творится внутри него. Все остальное ты знаешь и так: влага в уголках глаз, слюна на подбородке уже стекла на грудь и румянец.       Ох, это воистину блядский румянец.       Чувствуя, что осталось немного, ты все же со стоном опускаешь голову. Раскрасневшийся. Затраханный. Тебе даже не стыдно признать, что такой Тор тебе нравится. Кажется, чувство стыда умирает в тебе в тот момент, когда ты беззвучно кончаешь в его широко распахнутый рот.       Некрасиво. Развязно. Выебать бы…тебя за такое.       Ох, ты уверен, что он выебет. Капли — белесые, мутные, вязкие — оседают у него на языке, и ты давишь ему на член грубее. Он не издает ни звука, но давится вдохом.       Кончает.       За миг до того, как рот закрывается, твои пальцы забираются в него и хватают его язык. Глаза уже открыты, и Тор настолько до пизды пьян, что, кажется, у тебя встает вновь. Ты размазываешь по его языку собственную сперму большим пальцем. Ты чувствуешь ту власть, что была у тебя, когда ты вколачивался в кричащих, тощезадых пацанят без жалости.       Но эту власть Тор не забрал у тебя своим пришествием.       Просто сейчас она еще и очевидна.       — Хорошая работа, щенок.       Ты ухмыляешься остро, убираешь ботинок и, вытащив руку, вытираешь пальцы о его щеку. Ты знаешь, что он тебя отлупит. Ох, он отлупит тебя, затрахает, а после отлупит вновь.       Ты знаешь все это. Ты смотришь на него снизу вверх, пока его губы растягиваются в ответной просто слишком обжигающей ухмылке. Вы оба прекрасно понимаете: он все же тебя выебал, как бы ты не кичился.       Вы понимаете это, но все же Тор раскатисто кидает:       — Ублюдок.       А ты застегиваешь брюки. Поправляешь одежду до почти идеального, первоначального состояния и сбегаешь спокойным шагом в комнату. Ты знаешь, что он придет по твою душу.