Один шанс на миллион.

Вот признание: я не люблю утро. Не утро, как время суток, а само вот это утреннее состояние. Не люблю просыпаться, особенно, если снился тот, кого уже давно нет рядом, но к чьей бархатистой коже так тянет прикоснуться, чьи худые плечи под жёсткой тканью джинсовки хочется обнимать, чувствуя, как сердце наполняется лёгким теплом. Просыпаться после таких снов, всё равно, что с размаху кидаться в ледяную чёрную воду: так же обжигает беспощадным холодом реальности, так же накрывает равнодушной толщей тёмного воздуха. Но сегодня всё было по-другому. Сегодня, открыв глаза, я увидела кудрявую голову на соседней подушке, почувствовала на себе упрямые руки, не прекратившие меня обнимать, даже когда их обладатель уснул, услышала мерное дыхание совсем рядом… Люди всегда будут спорить о формах возможного счастья, но единственная из них будет верна бесконечно — проснуться рядом с тем, о ком на протяжении долгого времени изнывало твоё сердце. Сегодняшний день, так волшебно начавшийся, должен стать новой вехой в нашей с Финном истории, новой страничкой в моей личной скромной биографии, обещающей расцвести яркими красками, после того, как моя кудрявая любовь согласилась принять в ней непосредственное участие. Изумительное утро вылилось в не менее чудесный полдень, когда мы сидели у окна в кафе Бел, которое, судя по рекламным проспектам, встречающимся в приложениях к воскресной газете, готовит лучший горячий шоколад в Ванкувере. Хотя сейчас мне не было дела до шоколада; если речь, конечно, не шла о цвете глаз парня, который, низко надвинув серо-зелёную шапку, наклонялся над дымящейся чашкой, аккуратно касаясь напитка слегка обветренными губами. Вновь жизнь казалась чудесной, полной волнующих событий, нежных касаний, ярких бессонных ночей и долгих прогулок под начинающим темнеть вечерним небом самого лучшего города из всех возможных. Финн был рядом, на мне была его толстовка, хранящая его свежий запах с нотками сирени, я всё ещё ощущала тепло его рук на своей коже и острую радость от осознания того, что мы проснулись бок о бок, и так же уснём вечером, и таких вечеров и совместных пробуждений ещё будет очень много. Всё было замечательно, но в глубине души маленький червячок сомнений уже начинал прогрызать лаз выше, заставляя всё чаще мысленно возвращаться к одному, не менее дорогому мне человеку. Джек Грейзер. Стоило подумать об этом так смело, так по-детски открывшемуся мне мальчишке, на душе становилось неуютно, будто бы сидя в кофейне рядом с улыбчивым Финном, беспечно болтающим ложечкой на длинной ручке в огромной кружке шоколада, я совершала очередное предательство, раз за разом втыкая нож в доверчиво обращённую ко мне спину. Это чувство не покидало меня и после, когда мы бродили по рядам книжного магазина с говорящим названием «Chapters»*, что находится в втором этаже торгово центра Метрополис энд Метл Даун. Финн тащил меня к отделу с комиксами, а я застыла как завороженная у витрины с подарочными изданиями Толкина, с ума сходя по всем этим толстым внушительным переплётам, золотым тиснениям, витиеватым буквам, стилизованным под настоящий почерк Бильбо Беггинса.** Для меня в книгах всегда хранится что-то завораживающее, словно плотная картонная обложка скрывает волшебную дверь, способную отвести тебя в мир, столь отличный от привычной реальности, выдернуть из повседневной жизни, укрыть в шатре иной, вымышленной действительности, с каждой страницей заставляя забыть прежнее время, скучных людей, себя. — Будь я писателем, я бы написала про тебя книгу. Четырёхтомник. И том первый назывался бы «Кудри Финна», — говорю я смеющемуся парню, по детской привычке листающему красочное издание комиксов про приключения Капитана Америки. — О, про меня уже написали книгу, — хитро прищуривая глаза произносит Вулфард, ставя комиксы на место, — знаешь как называется? «Идиот». Есть один такой русский писатель, мне рассказывали на частном занятии по зарубежной литературе. — Самокритично, — усмехаюсь я в ответ, вновь удивляясь, как много разных вещей я ещё не знаю об этом, казалось бы полностью открытом и искреннем парнишке. День проходит быстро, наполненный праздной суетой торговых центров, ароматом поджаренных кофейных зёрен, шумом машин на укутанных мелкими каплями дождя улицах, случайными встречами со старыми знакомыми (только бы не Джек, только не он, пожалуйста) и наконец, мы валимся на диван в квартире Финна, обессиленные, но невероятно довольные, вяло ведя борьбу за ноутбук, на котором собираемся посмотреть фильм, чтобы на такой типично домашней, но милой ноте завершить нашу счастливую субботу. Звук уведомления на телефоне заставляет меня выйти проигравшей из диванного сражения, отдав несчастный ноутбук в руки кудрявого противника, который с победным воплем придвигает его к себе и начинает быстро стучать по клавиатуре длинными пальцами. Я несколько раз перечитываю текст сообщения, но смысл его всё никак не доходит до меня, заставляя думать, что это какая-то ошибка, нелепая шутка, дурацкое совпадение, не может же в самом деле быть, что именно сейчас я читаю сообщение от той самой, давно канувшей в небытие моей памяти, Дженни, которое гласит: от неизвестного абонента: дорогая (нет) Энн, это Дженни Робертс, я знаю, что ты не очень меня жалуешь, после нашего последнего разговора, но ответь плиз на один вопрос: вы с Финном вместе? 21:49 Я поднимаю взгляд на того самого Финна, который лёжа на животе и кусая край большого пальца, внимательно вглядывается в экран ноута своими тёмными глазами — в них отражаются сейчас синие квадратики светящегося монитора. Сказать ему или нет? Доверие, Энни, отношения должны строиться на доверии, или не строиться вообще. Это подталкивает меня к тому, чтобы придвинуться к задумчивому парню, который тут же радостно взглядывает на меня, одной рукой обнимая за плечи и придвигает к себе ещё ближе, так, что я почти утыкаюсь носом в его футболку. — Слушай... — я тяну момент, оставляя себе тылы для отступления, но я вдруг решаюсь и как с обрыва в воду, — посмотри! Протягиваю ему телефон с всё ещё открытым сообщением. Финн смотрит и улыбка медленно сползает с его лица, а губы кривятся в недовольной гримасе. Он слишком много раз перечитывает послание, судя по бегающим туда-сюда керамическим глазами, и наконец переводит взгляд на меня. — Ты что-то ответила ей? — Нет, я не понимаю, откуда у неё мой номер и зачем ей что-то знать про нас с с тобой. Вы же расстались? Вместо ответа, Вулфард начинает что-то набирать на моём телефоне, я заглядываю ему через плечо, чтобы прочитать «Нет, не вместе. А почему ты так решила?». Прежде чем нажать «отправить», Финн вопросительно смотрит на меня. — Серьёзно? — Я застываю, поражённая, как просто в одну минуту, даже не произнесёнными вслух словами, перечеркнуть всё лучшее, что случилось за последние сутки. — Ну, можешь сама ответить, если хочешь, мне всё равно, — надув губы говорит Финн, и преувеличенно заинтересованно вновь утыкается в экран ноута, передав мне телефон. Помедлив, я набираю ответ и отправляю, кусая нижнюю губу и сдерживая подступающие слёзы. Через минуту приходит краткое «спасибо», и я блокирую экран, нисколько не жалея об отправленном Дженни сообщении с текстом «я не знаю этого человека». Жалею только о том, что на самом деле знаю, прекрасно знаю этого чёртового Финна, который с отстранённым видом всё также бегает пальцами по клавиатуре, нисколько не заботясь тем, что пару минут назад практически в грязь втоптал всё, что с таким трудом удалось возродить за последние пару дней. — Я пойду приму ванну, — бесцветным голосом говорю, тут же поднимаясь и не слушая возражений. Финн что-то произносит себе под нос, но я уже щёлкаю задвижкой и сажусь на бортик, наблюдая, как бурлящая горячая вода ударяет в белые гладкие стенки. Глупость, Энни, великая человеческая глупость — довериться человеку, который ни разу не показал себя тем, кому можно доверять. Вот теперь расхлёбывай, вот теперь думай, закрыть глаза на это его «нет, не встречаемся» или попытаться сохранить себя и уйти, старательно стирая из памяти всё хорошее, что связывало тебя с Финном. Я забираюсь в теплую воду, покрытую пышными островками пены, чувствуя внутри такой холод, что понимаю — горячей ванной это не убрать, потому что причина не в низкой температуре за окном или в стенах спальни, причина в равнодушии и непосредственной лёгкости, с которой Вулфард умудрился перечеркнуть всё, что могло бы ещё случиться в нашей с ним совместной жизни. Которой больше уже точно не будет. Я не смогу теперь чувствовать себя такой счастливой и беззаботной, потому что постоянно буду ожидать удар исподтишка, оглядываясь по сторонам, как загнанная жертва, уже потерявшая надежду на спасение. Тихий стук в дверь заставляет прервать мои невесёлые мысли. — Энни? Открой, пожалуйста. Быстро отодвигаю задвижку и тут же вновь укрываюсь в воде и пене, подгоняемая стыдом не обнажённого тела, а скорее тем, что мне сейчас Финн видится совершенно чужим и жестоким, и оказавшись перед ним абсолютно неприкрытой, я бы почувствовала себя беззащитной. — Ты плакала? — Он присаживается на край ванны, и тянет руку к моему лицу, на котором наверное ещё остались чёрные дорожки от слёз смешанных с тушью. Я молчу, потому что — ну что тут скажешь? Ответ очевиден. Неожиданно он залезает ко мне в ванну прямо в футболке и домашних шортах, и это жест видится как-то киношным, но в то же время достаточно искренним, как бы говорящим о том, что в его движении нет эротического подтекста. Поэтому он, наплевав на намокающие вещи, просто садится напротив меня, от чего вода поднимается и едва ли не переливается за бортик. Финн внимательно смотрит в мои глаза, а я подтягиваю к себе колени и изо всех сил стараюсь больше не плакать, тронутая этим его вторжением в мою неприкрытую печаль, но в то же время понимая, что больше такого момента никогда не случится. — Энни, ну прости меня, я не знал, как сказать тебе. Мы не расстались. Ну...Как бы расстались, я же улетел в Америку, но потом вновь стали общаться. Я не мог оставить её, понимаешь? Она нервная, она что угодно может с собой сделать, я же не прощу себе этого, понимаешь, Энни? Я поднимаю на него голову, слыша, как равномерно капает вода из не до конца закрученного крана, звонко ударяясь о колеблющуюся поверхность. — Ты любишь её? — Да при чём тут это! — С досадой дёргается Финн, отчего маленькая волна всё-таки перехлёстывает через бортик и растекается по коврику, оставляя на нём тёмные пятна. — Ты взрослый человек, ты должна понимать! — Что понимать? — Шепчу, как будто воздух в лёгких давно закончился и я выдыхаю слова мучительно собирая последние силы. — Что, блять, я должна понимать? Но Финн неожиданно снова смягчается и кладёт руки, облепленные мокрой тканью белой футболки, мне на плечи: — Давай ты выйдешь, я включу фильм, сделаю тебе чай, мы ляжем и сделаем вид, будто ничего не случилось. Хорошо? У тебя и так много проблем, я не хочу чтобы ты волновалась из-за моих. Я обещаю, что она больше не напишет, я всё улажу, хорошо? Я зачем-то киваю, будто загипнотизированная его этими повторяющимися «хорошо», и он выбирается из ванны, заставляя воду вновь переливаться на коврик. Финн протягивает мне полотенце, деликатно отвернувшись, будто у него не было возможности всю прошлую ночь созерцать меня без одежды. Однако, я благодарна ему за это, сейчас мне совершенно не хочется, чтобы он видел меня. Завернувшись в полотенце, я бреду за ним в комнату и ложусь на диван, натягивая на себя одеяло, пока он чем-то гремит на кухне, видимо готовя обещанный чай. *** Принять решение всегда очень трудно, особенно, если от этого решения зависит твоя дальнейшая судьба, особенно, если знаешь — можно ничего не делать, просто забить, наслаждаться жизнью дальше, словно ничего не случилось, как недавно сказал Финн. Я думаю об этом всю ночь, глядя на его кудрявый затылок, не в силах уснуть, слушая, как он тихонько дышит иногда что-то бормоча во сне, пытаясь понять, уверена ли я в своих дальнейших действиях, не пожалею ли я потом, не будет ли ещё больнее осознавать, что я сама всё разрушила. Знаете ли вы, что такое, всю ночь лежать подле спящего человека, за которого вы бы без сомнения отдали десять лет своей жизни ещё вчера? Знаете ли вы, какого это — осознавать, что эта ночь станет последней совместной ночью в вашей жизни, именно потому, что так решили вы? Я очень хочу, чтобы вам никогда не пришлось этого узнать. Я очень бы хотела, чтобы не пришлось и мне — но повернуть назад уже невозможно.