Когда до него оставалась всего пара шагов, и сделать вид, что мы не знакомы, было уже слишком глупо, я быстро облизнула пересохшие вдруг губы и вполголоса сказала:
— Привет!
В тёмных глазах мелькнуло что-то похожее на радость, а бледное лицо расцвело смущённой улыбкой.
— Привет, Энни.
Мы смотрели друг на друга, больше не произнеся ни слова. И если бы про нас снимали фильм, это был бы тот момент, когда два персонажа стоят напротив, а вокруг в ускоренном ритме проносятся люди и машины, как будто оказываясь за пределами собственной маленькой вселенной этих двоих.
Но мы всё ещё оставались обычными земными людьми, со всеми комплексами, изъянами, проблемами, неудачами (оставившими незаживающие воспоминания), склонностью к рефлексии, паническими атаками, дрожащими пальцами и срывающимся голосом, когда хочется сказать о чём-то важном, но никак не можешь подобрать слова, потому что боишься сморозить очередную глупость.
Финн первым прервал затянувшуюся паузу:
— Как ты?
Вопрос, казалось бы, являющийся обычным клише, для того, чтобы умеренно проявить интерес к собеседнику. Простое выражение вежливого прохладного интереса. Но от Финна эта коротенькая фраза прозвучала иначе. Это было: «Что произошло за эти месяцы? Как ты жила без меня? Как я жил без тебя? Тебе уже лучше? Ты меня забыла? Совсем? Что ты чувствуешь сейчас, когда я стою совсем близко и в упор смотрю на тебя? Что ты, вообще, чувствуешь? Чувствуешь ко мне».
Но несмотря на то, что я прекрасно умею читать между строчек, отчего все его невысказанные слова не прошли мимо моего внимания, меня хватило только на не менее банальное:
— Нормально, спасибо. А ты?
На самом же деле это было: «Я только сейчас поняла, что мне правда тебя не хватает. Я так сильно скучала! Невероятно, как можно привязаться к человеку, всего за несколько месяцев знакомства. Невероятно, как сердце радостно колотится только от одного звука твоего голоса. Невероятно, что можно сейчас протянуть руку и коснуться тебя, подрагивающими пальцами. Ты сам — невероятен. Ты же чувствуешь это, правда?»
Не знаю, обладал ли Финн такой же проницательностью, как я, обычно подобное не свойственно мужской природе, но что-то в выражении его лица подсказывало мне — он понял.
— Может быть? — Он не договорил, глянул вопросительно и тут же перевёл глаза в перспективу улицы, как бы приглашая пройтись вместе — то ли нам было по пути, то ли это была внезапная прогулка. Оба варианта меня устроили.
И мы одновременно пошли рядом, почти касаясь друг друга руками, шагая идеально в ногу, ровно и глубоко вдыхая, и разговаривая обо всякое ерунде, словно опять мгновенно уничтожив долгие недели нелепой разлуки.
Это было, пожалуй, лучшей частью наших
недоотношений — каждый раз, когда мы встречались спустя месяцы
необщения, лёд между нами мигом таял, оставляя только лёгкое эхо, но без тоски и печали, подобно тени от маленького облака, что набегает на тебя жарким июльским полднем, но ты даже не замечаешь её, потому что через несколько секунд горячие лучи вновь жадно лижут открытые плечи.
Улицы Ванкувера распахивались мне заново, как будто мы с Финном были сейчас зачарованными туристами, с живым интересом разглядывая витрины сувенирных магазинов, вывески многочисленных кофеен, стеклянные башни небоскрёбов, замысловатые узоры переплетения чугунных прутьев в оформлении калиток, маленьких собачек и их вальяжно прогуливающихся хозяев. И всё это было каким-то особенно очаровательным, подкрашенным радужными цветами моей случайной радости и совсем не романтичного, но такого завораживающего хриплого смеха Финна.
— Нам ведь было неплохо вместе. — Неожиданно произносит он, когда утомившись, мы, не сговариваясь, садимся на лавочку у крошечной церквушки Коастэл, спрятавшейся среди высоких административных зданий, прямо напротив рвущегося в небо отеля Трамп Интернейшнл — его гигантские полированные буквы над главным входом слегка слепят меня, отчего я щурюсь и поворачиваюсь к Финну, думая, что мог честно ответить на его вопрос.
— Да. Бывали, конечно, и не самые чудесные моменты, но в целом — очень хорошо.
Разговор звучал так, как будто мы беседуем о новом блюде в его любимом ресторанчике японской кухни.
— Как тебе этот тонкацу из свинины? Неплохо, правда?
— Немного жирноватый, но в целом да, очень неплохо.
Жаль, что чувства людей нельзя выбирать, подобно тому, как мы заказываем любимые позиции из обширного меню, отвергая то, что однажды попробовали, если прошлый выбор наш не устроил.
— Мне, пожалуйста, две порции нежности и заботы, одну порцию ласковых слов, и повышенное внимание на десерт.
— О, у нас сегодня есть новое острое блюдо — ревность, рекомендую попробовать. К нему бесплатно идёт испепеляющее раздражение.
— Нет, спасибо, пожалуй, откажусь. Не люблю острое.
Финн сидел рядом, по-американски закинув одну ногу на другу, слегка потряхивая носком кроссовка, и потирая кончик носа, как будто испытывал неловкость, но старался скрыть её за этим необязательными движениями. Я боролась с желанием взять его за руку, или даже обнять, сокращая последние сантиметры, что нас сейчас разделяли, вновь объединив нас в одно целое, не заботясь о последствиях, не думая, о перенесённой боли, в создании которой он принял непосредственное участие. Но я не делала этого, понимая, что уже слишком раз позволяла себе «step twice into the same river»*, вопреки словам старой пословицы.
Да и Финн был вовсе не рекой, скорее океаном, с тёмными глубинными водами и лазурной полосой вдоль побережья, ласкающий неспешными волнами прибоя и сбивающий с ног катастрофическим цунами, после которого уже ничего не остаётся цельного и живого, и приходится тратить невероятное количество времени на восстановление, ожидая, что разрушения могут повториться в любой момент.
если ты океан, то мои корабли сели на мель.
я не буду думать и сравнивать, знаешь, не в этом цель
да и нет её вовсе. смотри, со дня на день случится шторм.
если ты океан, то я шлюпка.
решим на том.
эти волны и небо меня сожрут.
я теряюсь в пучине сомнений. где мой маршрут?
он на картах был вычерчен, выстрадан, а теперь,
я барахтаюсь в волнах, а ты никому не верь.
тем, кто скажет, что ты словно божий дар.
тем, кто будет твердить, что «вот тут вот в груди пожар».
тем, кто выстроит самый большой маяк.
тем, кто всё-таки выстоит. это такой пустяк.
если ты океан, то меня и в помине нет.
я — записка в бутылке. я — самый простой секрет.
да, я выложу help на песке возле синих вод.,
но никто не увидит, не вспомнит и не поймёт.
Эти строчки до сих пор хранились в моём блокноте — начало стихотворения, которое я написала в один из давних дней, почувствовав в себе первые ростки странного чувства, к — тогда ещё совсем не знакомому мне — Финну, наблюдая, как он улыбается, разговаривая с Джеком, одновременно слегка пощипывая струны, лежащей на коленях, гитары. Удивительно, что эти случайно подобранные слова в итоге оказались пророческими. Было ли это совпадением или я внезапно предсказала свою же собственную судьбу?
А ещё удивительно то, как люди, встретившись после закончившихся близких отношений, могут сидеть рядом, но словно чужие, как будто не засыпали когда-то щека к щеке, не путались пальцами, шепча имена друг друга, искренне веря, что никакая на свете сила не может их разлучить. Куда утекает то, что мы однажды называли любовью, куда пропадает всепоглощающая страсть, когда-то лившаяся из наших глаз, где все эти жаркие ночи и яркие дни, в которых мы совсем не понимали, какое сумасшедшее счастье выпало на нашу долю — счастье обрести человека, дарящего тебе столько же радости, сколько ты отдаёшь ему. Но даже этого оказалось катастрофически мало. Иначе не сидели бы мы сейчас в молчании, наблюдая за уличной суетой, не зная, что сказать друг другу, безумно желая одного и того же, но не давая себе волю, потому что уже успели отгородиться от голоса сердце прочным забором из разумных доводов и принципов здравого смысла.
Вернуться бы в тот день, где мы веселились над сувенирами в торговом центре, и начать всё сначала. Сохранив дружеские отношения, не пачкая их любовными страстями, для которых мы оба, как казалось, были совсем не готовы.
— Знаешь, что самое обидное в жизни? — Говорит Финн, разглядывая что-то на другой стороне улицы.
— Что же?
— Встретить человека, который действительно предназначен тебе судьбой, но ошибиться во времени. Если ваша встреча произошла слишком рано или слишком поздно, то всё будет потеряно для обоих.
— Это про нас с тобой?
— Мне бы хотелось думать иначе, но сейчас я подозреваю, что это именно так. Я ведь любил тебя, Энни. Просто я не умел это показать, мне казалось, что если я буду больше следовать твоим желаниям — я прогнусь. А мне хотелось быть независимым. Да… Да я просто боялся. Боялся, что будет больно. Я так сильно боялся за себя, что лишь причинил эту самую боль тебе.
— Я тоже очень любила тебя, Финн.
Я говорю в прошедшем времени, не задумываясь, поняв вдруг, что правда уже не чувствую того тёплого искреннего волшебного отношения к нему, которое раньше принимала за любовь. Скорее всего, это и была любовь, которая теперь отступила, оставляя место ровному дружелюбию, тихой нежности, мечтательному созерцанию. Не хотелось ни ссор, ни признаний, ни искусанных губ, ни заломленных в отчаянии рук. Хотелось просто вот так сидеть рядом и неспешно разговаривать о том, что же с нами случилось, раз мы так и не смогли сохранить то, что однажды свело нас вместе.
я тону не в тебе. я тону в моих тёмных снах.
я хотела на сушу, но парус давно измят
и разорван на части, как сердце моё, а я?
я бы выжила в шторм, не надеясь на твой маяк.
я бы в бурю войдя, захлебнулась от тысяч брызг,
шторм канаты и цепи зубами своими б грыз,
можно выжить, но это не про меня.
если ты океан, мне тебя бы не променять.
твои рыбы и рифы навечно в моих глазах.
кроме азбуки морзе меня так колотит страх,
что я просто песчинка — и вот-вот упаду на дно.
если ты океан, то мне теперь всё равно.
— Давай, затаимся? — Вдруг предлагаю я, надеясь, что он не сочтёт мою затею безумной.
И я не ошиблась в нём, ведь Финн тут же подхватывает:
— Будто ничего не было, будто не знали друг друга. Потому что если судьба, то мы встретимся даже спустя несколько лет?
— Да!
— Тогда, прощай, Энни! — Он выжидающе смотрит на меня, и я понимаю, что мне нужно первой встать с этой скамьи и первой уйти, вновь увеличивая расстояние между нами, храня надежду, что однажды мы и правда встретимся, чтобы создать что-то на самом деле цельное и настоящее, не калечащее души и не заставляющее постоянно сомневаться в собственном выборе.
— Прощай, Финн! — Легко говорю я, борясь с желанием, всё-таки поцеловать его, хотя в знак того, что это может быть последняя наша встреча в жизни.
Но реальность не требует таких черезчур романтичных моментов, поэтому я просто машу рукой и перебегаю на другую сторону улицы, быстрым шагом направляясь к автобусной остановке, стараясь не думать о том, что за спиной у меня остался тот, кто мог бы стать моей настоящей любовью, пусть даже повстречавшейся не в то время и не в том месте.
