No more tears in my Castle

Сейчас. Эсме был на взводе последние несколько дней, или, правильнее будет сказать, он просто не мог найти себе места. Особой причины для этого не было, скорее, это было все и сразу — все то, о чем Эсме не мог перестать думать уже очень долгое время и о чем один вид Илая ему постоянно напоминал. Не то чтобы Дерозье хоть на немного забывал о том, как недостойно он поступил некоторое время назад, но Элдридж, абсолютно никак не осуждая Эсме за это, сам по себе был будто одним сплошным осуждением, и в последнее время он не мог выкинуть это из головы, в особенности когда он с ним спал. Или же после этого, потому что в основном во время секса с Илаем он с трудом мог вообще о чем-либо думать. Зато после этого он каждый раз буквально впадал в депрессию на несколько часов и, видя Илая, не мог не думать о том, при каких обстоятельствах это происходило. Не сделай Эсме того, что он сделал, он бы не видел каждую ночь во снах кошмаров и, возможно, никогда не переспал с Илаем, и пускай это «возможно» странным эхом отдалось у Дерозье в голове и заставило его сию же минуту откинуть все сомнения в этом, он продолжил думать о том, что всего бы этого не было. Он бы не «принадлежал» Илаю. И не видел бы каждый раз его многозначительных и издевающихся глаз. И не думал бы о том, что Элдридж каждый раз внутри себя смеется над ним и над тем «лицом», которое Эсме держит при других. Несмотря на это, стоило признать, что против других людей, против всех тех, кто мог узнать об их тайне, они с Илаем были своеобразной командой. Узнай кто-то о том, что сделал Эсме тогда в лесу, и его жизнь как рыцаря была бы закончена и, возможно, даже как человека тоже. Если бы стало известно, что за свои секреты он в фигуральном смысле «продал душу» Илаю Элдриджу, — произошло бы то же самое. Это был замкнутый круг без обратного пути или же возможности какого-либо выхода. И в этом всем их было только двое, поэтому, каким бы ни был Элдридж, Эсме приходилось ему доверять и не бояться каждую минуту, что он кому-нибудь расскажет про это. Одной из причин заведенного и какого-то даже отрешенного состояния Эсме, до которого в таком состоянии трудно было кому-либо достучаться, было последнее сражение, в котором он участвовал. Это была битва с войсками Дианы в пограничных лесах, которая принесла Новому Эралеону триумфальную победу. Подобные победы всегда достигаются большой ценой, и это сражение унесло с собой жизни отважных и известных воинов, еще половину оставив ранеными. Был момент, когда Эсме думал, что все закончилось и для него. Он твердо решил, что больше никогда не станет отступать или же стоять в стороне, но, даже несмотря на это, он все равно был все еще слаб перед лицом опасности. Эсме принадлежал той группе людей, которым требовалось увести часть армии Дианы в глубь леса, чтобы центральная армия эралеоновцев смогла подобраться к границе. И только когда ему и остальным это удалось, они осознали, что врагов было намного больше, чем их самих, и в какой-то момент они стали не справляться. Но диановцев требовалось удерживать какое-то время, нельзя было позволить им вернуться, поэтому группа, в которой состоял Эсме, приняла весь удар на себя. Дерозье понял, что его дела плохи, когда его окружили с двух сторон, не давая возможности связаться с кем-то из группы. Эсме сражался со своими врагами, чувствуя, что проигрывает им. Он долгое время старался не поддаваться страху, который постепенно завладевал его телом, но с каждой атакой, которую он отбивал, каждый раз, когда кто-то заносил над ним меч с диким, будто животным ревом, у него перед глазами появлялась та самая картина, от которой было не избавиться. Он снова и снова видел, как Делайл заносил секиру над головой и валил с ног очередного рыцаря, он видел это в каждом новом движении своего врага, и с каждым разом ему становилось сложнее пошевелиться. В какой-то момент он, будто сам того не осознавая, опустил меч, замерев и словно ожидая казни, как в эту же самую секунду, отделявшую Эсме от смерти, занесенное над ним оружие выбил из рук врага Илай Элдридж, появившийся будто из ниоткуда и пронзивший своим мечом тех, кто собирался сделать то же самое с Дерозье. Эсме же, еще до конца не осознав, что его только что спасли от смерти и вражеский меч так и не коснулся его тела, пошатнулся, будто бы собирался упасть, и прислонился спиной к дереву, глядя на лежащие рядом тела убитых. «Спасибо… тебе», — негромко произнес он тогда, большими и стеклянными глазами посмотрев в спину заслонившего его Элдриджа, будто не веря, что он действительно сделал это. Илай, обернувшись, строго, но как-то многозначительно смерил его побледневшее лицо взглядом. «Не за что, Дерозье, — коротко и спокойно, будто даже не запыхавшись, ответил он, подавив в себе желание наорать на Дерозье и узнать, какого черта он творил, ведь в какой-то момент это даже было похоже на самоубийство. Дерозье ведь мог ответить на этот удар, от которого его заслонил Илай. Он мог отразить его, мог оторваться от них или же победить их, ведь он был быстрее и ловчее. У него была прекрасная техника, проблема же была с ее применением. Осознавая, что Эсме только что мог лишиться жизни по своей же вине, Илаю действительно хотелось встряхнуть его, наорать и привести в чувства, однако, заглянув ему в лицо, он передумал это делать. Элдридж понял, что с ним случилось то же самое, что и тогда, несколько месяцев назад. На него не было смысла кричать. Он все прекрасно понимал.- Мне не хотелось смотреть, как тебя проткнут мечом. Меня не возбуждает такое», — вместо этого произнес Элдридж, вставляя меч в ножны и стирая капли крови со своей щеки. «Я просто отвратителен, — почти шепотом, будто осознавая это с каким-то внутренним отторжением, проговорил Эсме, прикрывая глаза, которые постоянно возвращались взглядом к трупам.- Даже после того, что я сделал, я позволил страху сковать меня. Я говорил себе, что больше этого не случится, я убеждал себя, что я смогу… Но я все равно позволяю этому случиться. И я не знаю, что делать. Я не могу с этим совладать. Что, если это и вправду невозможно? Что, если это действительно не то, чем я смогу жить?» — задавал себе Эсме эти вопросы, и Илай, понимая, что это был его момент слабости и при других обстоятельствах, но бы не стал говорить этого вслух перед ним, не стал заострять внимание, и даже не усмехнулся этому, и не отпустил свою очередную издевку. Все было предельно серьезно. Ведь в один «прекрасный» момент Эсме мог просто лишиться своей жизни, что было вполне нормально для рыцарей, но в случае с Дерозье все было по-другому. «Дойди до элитных войск и поверни назад». «Что?» — не понял Эсме, услышав, что Илай обращается к нему. «Тебе нужно доказать отцу, что ты такой, каким он хочет тебя видеть. Доказать, что его младший и утонченный сын способен оправдать его ожидания и жить жизнью, которую он выбрал для тебя. Когда ты это сделаешь, он отстанет от тебя, и ты станешь свободным. Сможешь делать все, что захочешь. Сможешь сам выбирать», — пояснил Илай, глядя Эсме в глаза. Тот покачал головой, усмехнувшись. «Но я не дойду до этих войск. Если так будет продолжаться, меня просто убьют, что будет лучшим вариантом, чем опозорить моего отца. Даже сейчас я бы умер, если бы не ты». «Тогда я еще раз предлагаю тебе то, что предлагал тогда. Это не издевательство с моей стороны. Это договор. Я помогу тебе». «В обмен на что?» «Ты спишь со мной, Эсме, по-моему, этого достаточно, — выразительно усмехнувшись, бросил Илай, вдруг резко замолчав на некоторое время.- Хотя нет, — после этой паузы произнес он, — есть еще кое-что. Если я когда-нибудь, лишь однажды, о чем-то попрошу тебя, ты сделаешь, как я скажу, и неважно, что это будет». «Лишь однажды?» «Одного раза мне достаточно». И Эсме согласился. В состоянии ли аффекта или же отчаявшись, но он согласился, хотя ему и сложно было поверить, что Илай не руководствовался при этом лишь своим желанием унизить Эсме еще больше. Все-таки он спас ему жизнь. И ни разу за эти четыре дня об этом ему не припомнил. Дерозье не знал, было ли разумно заключать еще какие-либо уговоры с Илаем, но после всего произошедшего он уже ничего не опасался, если это было между ними. Неужели он действительно стал доверять ему? Мысли об этой вылазке и собственной беспомощности перед страхом не покидали голову Эсме все эти дни, и даже ночами он подолгу ворочался и смотрел в потолок или же в окно, одолеваемый бессонницей. Из-за этого днем он выглядел помято и как-то мрачно, слишком задумчиво и нервно, что в особенности проявлялось на тренировках. И пускай никто бы не смог признать, что Эсме Дерозье выглядел «как-то не так» из-за его убедительной красоты, если долго за ним наблюдать, все-таки можно было заметить, что что-то происходило. Именно это и заметил Арий, который приехал в Карлий всего несколько часов назад после недельного отсутствия, но уже за эти пару часов он успел столкнуться с Эсме несколько раз, поэтому он просто не мог не обратить внимание на то, каким он был напряженным во время тренировки, списав это на последствия его участия в одной из самых сложных битв за последнее время. Подумав, что в таком состоянии ему явно нежелательно было тренироваться, Арий, предполагая, что это отвлечет его, поручил ему сделать перепись оружия, хранящегося в школе на территории цитадели, и, пускай Эсме не особо горел желанием заниматься этой скучной и монотонной работой, перечить Арию он все-таки не стал. Школа была одним из самых больших зданий в цитадели, у нее был свой внутренний двор, своя площадка для тренировок и даже свой сад, в который можно было попасть через черный выход и, соответственно, наоборот. Эсме направился туда, думая о чем-то своем и глядя себе под ноги, и потому мало что замечая, и, когда он уже поднимался по лестнице, кто-то по другую сторону перил обхватил рукой его запястье, заставив отвлечься и остановиться. — Неужели я тебя встретил, Эсме? Признаться, это было довольно сложно, — голос Ричарда Блумфилда был одним из тех, которые обязательно запоминаются, если их когда-либо услышишь. Поэтому, еще не увидев человека, остановившего его, но услышав его голос, который он ни с каким не мог спутать, Эсме мгновенно узнал его, обернувшись и посмотрев вниз, на Ричарда, что стоял прямо перед лестницей. Дерозье помедлил немного, засмотревшись в его глаза и поначалу даже не заметив стоявшего рядом с ним парня, который всюду его сопровождал, его слугу, но затем, будто нехотя вспомнив что-то важное, он, спохватившись, неуверенно и как-то суетливо поднялся еще на одну ступеньку. — Да… да, верно, но я… я должен…- проговорил он, с каким-то волнением пытаясь подобрать слова, но рука Ричарда не пустила его сделать еще один шаг. Она сжала его запястье, а затем скользнула вниз по его руке, и Ричард ощутимо мазнул пальцами по ладони Эсме, оставляя на ней приятный след от мурашек. — Неважно. Что бы это ни было, это может подождать, разве нет? Побудь со мной немного, — сказала еще одна причина беспокойства Эсме, однако эта причина действовала на Дерозье совсем иначе, ведь, как бы он ни переживал внутри, глядя сейчас на Ричарда, на его открытое и улыбающееся лицо и заглядывая в его светлые и ласковые глаза, Эсме становилось спокойней. Ричард успокаивал его одним своим видом, заставлял забыть обо всем, что тревожило Эсме мгновением ранее, ведь он был человеком из его прошлого, а прошлое, появляясь в настоящем, имеет свойство его оттенять.- Пойдем. Уверен, в этой школе справятся без тебя, — с еле заметным смешком в голосе проговорил Ричард, заставляя Эсме разрушить всю эту маску занятости и суетливости и с коротким вздохом улыбнуться. Так, как он улыбался ему раньше. Еще до этого всего. — Ладно. Хорошо, ты прав, — кажется, оттаял Дерозье, медленно спустившись и поравнявшись с Ричардом, который был практически на голову выше него. Затем он все-таки оторвался от него и взглянул на стоявшего рядом черноволосого парня, который, так же как и Ричард, не был облачен в кольчугу, на нем была обычная одежда, правда, более скромная, нежели у Блумфилда. Он был его слугой лишь формально. Эсме знал, что на самом деле Ричард считал его своим другом.- Здравствуй, Доминик, — с улыбкой поздоровался он, на что Доминик почтенно и выразительно кивнул, сцепив руки в замок за спиной. — Господин Дерозье, рад Вас видеть, — с такой же улыбкой проговорил он, затем посмотрев на Ричарда, который многозначительным кивком будто на что-то ему указал. Доминик, уловив его намек и что-то одними губами ему сказав, снова коротко улыбнулся Эсме, а затем отошел от них, встав прямо у арки, которая вела с улицы в этот сад, словно стражник, охраняющий их разговор. Эсме проследил за ним, а затем вернулся взглядом к Ричарду, который прошел к ближайшей скамье, на которую сел, широким жестом расправив свой темно-красный плащ. Яркость его голоса, от природы громкого, но бархатного и глубокого, сочеталась с его внешностью, которую Эсме считал красивой и фактурной, особенно сейчас, когда с их последней долгой встречи прошло время, и Дерозье казалось, что он не видел его целую вечность и потому мог что-то забыть в его лице. И это что-то (что он, разумеется, и раньше в нем видел) теперь казалось ему чем-то новым и заметным. — Знаешь, я не ожидал, что встречу тебя именно здесь, но я рад. В прошлый раз мы поговорили совсем немного. Ты, кажется, куда-то спешил, — сказал Ричард, когда Эсме сел рядом с ним на скамью, взглянув на него и тут же отведя взгляд. Ему было неловко подолгу смотреть на Ричарда. — Верно… да, мы действительно лишь обменялись парой слов. Но сейчас я никуда не спешу, — признался Эсме, чувствуя себя неловко, ведь в прошлый раз они «обменялись парой слов» по его вине. Но он и сам в тот раз почувствовал себя плохо от этого, и с того самого дня, украдкой наблюдая за Ричардом в цитадели, ему все время хотелось подойти к нему, просто подойти, заговорить о чем-нибудь, ведь с ним так можно было. Но что-то постоянно его останавливало. — Отлично. Потому что мне странно думать о том, что дорогой мне… друг находится на расстоянии вытянутой руки от меня, но между нами будто все еще эти графства и бесконечные поместья, гора работы и обязанностей, — взмахнув рукой в воздухе, Ричард усмехнулся, и Эсме, коротко посмеявшись, украдкой на него взглянул, ведь он заметил, как на середине фразы Блумфилд многозначительно замялся. Ричард Блумфилд был не просто «дорогим другом» Эсме, он был его секретом. Тем самым, который он готов был унести с собой в могилу. Не потому, что этот секрет был страшным, а потому, что он был сокровенным. О таких обычно не говорили вслух, на самом деле, их было страшно даже признать, и потому Эсме так растерялся, когда Илай спросил его о том, кем приходился ему тот парень, которого он видел с ним недавно. Дерозье и сам не знал, к.е.м. он сейчас ему приходился. Это было сложно объяснить. Но если кто-то в цитадели когда-либо задавался вопросом, перед кем хотя бы однажды был слаб такой человек, как Эсме Дерозье, то ответом на этот вопрос мог являться Ричард Блумфилд. Семья Блумфилдов действительно была в прекрасных отношениях с семьей Дерозье. В особенности ладили главы их семейств: они были знакомы еще с молодости, да и поместья, в которых они жили, находились не так далеко друг от друга, что было поводом для довольно частых визитов. Впервые Эсме увидел Ричарда еще в раннем детстве: он был на пять лет старше Дерозье и потому казался ему каким-то недоступным и, как говорят, «сам себе на уме», поэтому они мало общались тогда, пускай и виделись с тех пор довольно часто. Они отличались — Эсме это прекрасно понимал, ведь, когда он играл со своими солдатиками или же со своей собакой, Ричард сопровождал отца на приемах и с самого детства учился быть «взрослым». И он действительно казался таким тогда еще совсем не взрослому Дерозье: он был молчаливым, вежливым и часто говорил достаточно умные вещи, иногда даже вступая в полемику с отцом Эсме, который его очень любил или же, скорее, уважал, зная, что он обязательно станет одним из тех людей, о которых, как правило, говорят с почтением. Старший Дерозье любил таких людей, и его друг Аластар Блумфилд, будучи писателем для королевского двора и строителем крупных театров по всему Новому Эралеону, был отличным тому подтверждением. Ричард также обнаружил в себе талант писать, но в отличие от отца из-под его пера выходили стихи, которые даже в раннем возрасте определили в нем поэта. Эсме помнил, что каждый раз, когда они с семьей приезжали в поместье Блумфилдов, после ужина Ричарда просили зачитать свои новые стихи, и он, не без обаятельного смущения, читал их на публику, или же, когда ужин проходил в поместье Дерозье, Ричард обязательно брал стихи с собой, зная, что об этом обязательно попросят. Его стихи всегда завораживали Эсме, они казались ему невероятно красивыми, красивей всех тех, что хранились на книжных полках в их семейной библиотеке, и, когда он стал старше, он любил подолгу говорить о них с Ричардом, и иногда он даже давал Эсме прочесть его новые стихи первым. Но не только стихи привлекали Эсме в Ричарде. На самом деле, они могли говорить о чем угодно, однако зачастую Эсме сдерживал себя, боясь показаться нелепым или же неловким. Но ему нравилось его общество, нравилось, что он всегда интересовался его настроением, его мнением и всегда улыбался ему по-особенному, не так, как остальным. Эсме было тоскливо, когда Ричард с его отцом решили уехать заграницу, «чтобы уладить кое-какие дела». Короткая поездка затянулась на целый год, и в течение этого года Эсме ничего не слышал о Блумфилдах, лишь изредка его отец упоминал их в разговорах с женой, но больше ничего. Сам Эсме, которому в то время было шестнадцать лет, был слишком занят учебой и тренировками, поэтому вскоре и сам перестал вспоминать Ричарда так часто. Жизнь шла своим чередом и ничто не предвещало изменений, пока однажды Ричард не вернулся в Новый Эралеон и их визиты не возобновились. Увидев его тогда, в первый раз после долгого отъезда, Эсме понял, что что-то внутри него пошатнулось. Ричард изменился за этот год. Он стал высоким, сильным и красивым юношей, от которого просто веяло статностью и галантностью, который уже опубликовал свой первый сборник стихов, написал не одну пьесу и в скором времени собирался стать патроном главного крытого театра в Карлие — и все это, конечно, отразилось на его взгляде, гордом и серьезном, и манере общения, все еще обаятельной, но сдержанной. Правда, не с Эсме. Рядом с Эсме он продолжал быть тем самым Ричардом, который всегда интересовался его настроением и смотрел на него по-особенному ласково. Дерозье восхищался им в тот момент, и он опасался, что их общение может пошатнутся или же что он решит снова уехать, и он его больше не увидит; опасался, потому что понимал, что чувствует к нему что-то обжигающе сильное и до мурашек трепетное, то, чего он и сам боялся, боялся признать, ведь страшно было чувствовать что-то подобное к п.а.р.н.ю. и тем более к такому, как Ричард. Он впервые тогда почувствовал что-то подобное, и это «что-то» росло с каждым днем, пока не перетекло во влюбленность, о которой с каждым днем было все труднее молчать. Эсме не хотел, чтобы Ричард сам обо всем догадался, возможно, его пугала его реакция или же недосказанность, которая может появиться между ними, к тому же, сам Эсме был жутко гордым и его пугала мысль об отказе или же о том, что Ричарду его чувства могли показаться смешными, поэтому он написал ему письмо, короткое, но невероятно важное самому Эсме, в котором он признался ему в своей привязанности. Он решил, что таким образом он хотя бы не увидит реакции Ричарда на его чувства. Эсме отдал письмо Ричарду перед тем, как покинуть его поместье, и с того дня они еще долгое время не виделись, потому что у Блумфилда были важные дела, связанные с театром, и он постоянно уезжал в столицу, и Эсме даже подумал, что, возможно, это было к лучшему, встреча с Ричардом его даже пугала, и ее вообще могло не быть, ведь в скором времени Дерозье предстояло переехать в Карлий, чтобы стать рыцарем. Но когда они все-таки увиделись на очередном семейном вечере, Эсме казалось, что он буквально умрет от стыда, пускай весь вечер Ричард был таким же обходительным и легким, все так же спорил с мистером Дерозье, показывал миссис Дерозье свои новые стихи и свободно делился планами на будущее, интересуясь планами Эсме так, будто ничего не произошло. А потом они остались наедине. Совсем ненадолго. Сейчас Эсме бы даже не вспомнил, что именно тогда происходило между ними, и что говорил ему Ричард, и как он ему отвечал, ведь единственное, что он запомнил, был их поцелуй, а затем еще один прямо перед его отъездом. И с тех пор у них не было больше времени, потому что Эсме переехал в Карлий, и о Ричарде он слышал, скорее, больше от людей вокруг, чем от своего отца, которого видел так же редко, как и всю свою семью. Всю жизнь ему заменила цитадель, и старое поместье с его воспоминаниями осталось в прошлом, лишь иногда напоминая о себе в виде стихов, которые все вокруг цитировали. Он и не думал, что они когда-либо встретятся еще раз, ведь тому было слишком много препятствий в виде долга, расстояния и войны. Эсме не думал и о том, что стало с его чувствами: исчезли ли они или же все еще теплились в глубине его сердца, он знал, что Ричард был дорог ему, и этого было достаточно. Поэтому сложно было описать, что именно почувствовал Эсме, когда впервые увидел Ричарда в цитадели некоторое время назад. Это было словно ударом молнии для него. Таким же внезапным и обжигающим. Эсме украдкой смотрел сейчас на него, и в его голове всплывали воспоминания, связанные с Ричардом, с домом, с лесами, стоящими вокруг него и будто огораживающими его от другой жизни, войны и других людей; эти воспоминания были связаны со временем, проведенным вместе в большой и светлой гостиной, с теми часами, потраченными на долгие разговоры, и минутами, проведенными наедине на веранде или же за конюшней, там, где их бы никто не увидел, минутами, проведенными в многозначительной тишине или же за легкими разговорами, полными неловкости и смущения. Казалось, что от этих воспоминаний веяло таким же теплом, как и от того ветра, который вместе с лучами солнца иногда залетал в этот сад и приподнимал волосы Эсме, лишь немного задевая рыжие волосы Ричарда. Дерозье смотрел на них и невольно щурился, потому что они были такого особенного оттенка рыжего, что в них незаметно могло спрятаться солнце. — Я слышал, что ты участвовал в сражении за Овертон против Дианы, — разрушил тишину между ними Ричард, заставляя Эсме вынырнуть из омута своих воспоминаний. Он проморгался, поняв, что засмотрелся на Ричарда, пока думал о своем, и отвел взгляд, поежившись от упоминания этого сражения.- Кажется, эта победа подняла дух не только всей армии, но и всему народу. Ты был частью этого. — А ты? Ты ведь не участвовал? — решил уточнить Эсме, на что Ричард покачал головой, сложив руки на груди. — Я был на западе, только сегодня утром вернулся. — Вылазка? — Разведка, — голосом, будто хотел успокоить Эсме, произнес Ричард, но Дерозье лишь вздохнул с легкой усмешкой. — На западе сейчас неспокойно, — негромко сказал он, опуская голову. — Как и везде, Эсме. Дерозье мысленно согласился с этим, но не стал ничего говорить вслух. На самом деле, разговоры о нескончаемой войне порядком утомили его, и ему всегда становилось не по себе, когда он просто слышал, как кто-то спокойно рассуждает, сколько еще продлятся нападения с запада, и будет ли война с Севером, или же что случится, если Новый Эралеон потеряет союзника в лице Ибесса. В Дерозье не было того хладнокровия, которое обязано было быть у любого воина и рыцаря, он лишь мог мастерски его имитировать. Однако и у Ричарда его не было. Эсме это знал, потому что знал, к.а.к.о.й. он. Он было рожден для искусства, а не для войны. — Война — это тоже искусство, — ответил ему на это Ричард со слабой улыбкой, на которую Эсме заинтересованно посмотрел.- Побеждает тот, чья стратегия более совершенна, а методы непредсказуемы и новы. Совсем как в искусстве. — И все же… я не ожидал когда-либо увидеть тебя здесь. По правде говоря, когда мы столкнулись тогда во дворе одной из казарм, я в первую секунду подумал, что ты и Доминик — не более, чем видение, а я сошел с ума, — Эсме не сдержал улыбки и выразительно закатил глаза. Ричард прыснул, легко толкнув его плечом в плечо. Он отчего-то знал, что Дерозье именно так и отреагирует на его появление.- Но почему? Почему ты здесь, Ричард? — Потому что наше положение ухудшилось, и армии нужно больше людей. — Но ты… — То, что я пишу стихи и пьесы и являюсь патроном местного театра, не значит, что я не могу взять оружие и пойти на войну. Ранее, еще до своей карьеры писателя, я так же, как и ты, проходил подготовку, поэтому я могу присоединится к армии, к тому же, у меня в роду были рыцари, меня здесь приняли с распростертыми объятиями и без лишних колебаний посвятили в рыцари. Признаюсь, я долго думал об этом, но, когда принял решение, Дом не смог пустить меня одного. Все-таки он провел со мной всю жизнь, и, несмотря на мои уговоры, он чувствует, что быть со мной — его долг, — с усмешкой проговорил Ричард, глядя на Доминика, что стоял у входа в сад, прислонившись плечом к каменной арке и глядя по сторонам, нежась на вечернем солнце. Эсме тоже посмотрел на слугу Ричарда, подумав, что удивился бы намного больше, если бы Блумфилд появился здесь один. Они действительно были неразлучны. Их дружба многими порицалась и многим казалась неестественной, но Эсме видел в этом что-то особенное. Для настоящей дружбы, как и для любви, не могло быть каких-либо преград.- Я почувствовал, что должен быть здесь, — после недолгой паузы добавил Ричард, и Эсме перевел на него свой внимательный, но какой-то тоскливый взгляд, который Блумфилд не мог не заметить.- Как бы там ни было, я всего-навсего поэт. — Ты не просто поэт, Ричард, — возразил Эсме с выразительным возмущением в голосе, — Ты первый поэт, стихи которого читают как при королевском дворе, так и народ. То, что ты пишешь, одинаково красиво и понятно как для знати, так и для простых людей, которые хотят читать о чем-то настоящем. Поэтому люди так любят тебя. «Когда б ни встретились глазами двое обреченных, один из них всегда любовью большей одарен, и нет в глазах второго той тоски бездонной, к которой первый за любовь приговорен», — негромко, будто смущаясь, но все же с выражением процитировал Эсме строки из одного известного стихотворения Ричарда, на что Блумфилд широко улыбнулся, не отрывая от него взгляд.- Во всем Карлие нет ни одного человека, который бы не знал этих строк. Твой талант велик, Ричард. Можешь считать себя «просто поэтом», но в конце концов ты важен. Очень важен. А ты совсем внезапно решаешь посвятиться в рыцари и связаться с этой разрушительной войной. Поэтому я так удивился, увидев тебя здесь… — Я не видел другого выхода, — покачав головой, сказал Ричард, — мы живем в переломное время, когда любое решение влияет на завтрашний день. Я подумал, что должен быть частью этого. Во мне нуждаются. Как и в других рыцарях. Я уверен, что это не повлияет на мои стихи, возможно, здесь я даже найду большее вдохновение. К тому же, это была прекрасная возможность увидеть тебя. До этого я лишь иногда слышал о тебе от твоего отца, — добавил Блумфилд, поставив локоть на спинку скамьи и снова взглянув на Эсме. — Я тоже слышал о тебе от него. Убеждался, что с тобой все хорошо, хотя это… это многим известно, — признался Эсме, не глядя на Ричарда.- Я ходил в театр на твои пьесы, — после короткой паузы вдруг произнес Эсме так, будто он только что об этом вспомнил. — Правда? — Да. На все. Я вообще часто хожу туда. У меня ведь бесплатный вход на любое представление. Каждый раз чувствую себя невероятно важной персоной, — проговорил Эсме, переглянувшись с Ричардом, который лишь усмехнулся, сделав вид, что совсем забыл об этом. Вся семья Дерозье по указанию Блумфилдов имела свободный доступ в королевский театр. — С твоей фамилией сложно не быть «важной персоной». — И мне приходится с этим мириться, — сыронизировал Эсме, столкнувшись глазами с Ричардом и сразу же отведя взгляд. Эта была та самая причина, по которой он был так обеспокоен приездом Блумфилда в цитадель. Он понимал, что после всего произошедшего он просто не сможет смотреть ему в глаза. Он старался делать вид, что все было в порядке, но, как только ловил на себе взгляд Ричарда, не мог отделаться от ощущения, что подвел его. Подвел тем, что сделал несколько месяцев назад. И мысль о том, что Блумфилд об этом никогда не узнает, его совершенно не успокаивала. — Эсме? — громче позвал Ричард, заставляя Дерозье очнуться, хотя в прошлые два раза он своего имени не услышал. — Да? Прости, я задумался. Ты что-то сказал? Ричард вгляделся в светлые глаза Эсме, которые снова наполнились смыслом и стали живыми. Ему стало интересно, о чем он думал все это время. Разумеется, он заметил, что с Эсме что-то было не так, но ему не хотелось давить на него. Ричарду казалось, что тому виной мог быть он сам. Возможно, он все еще не привык к его присутствию. — Я спросил, как тебе последняя моя пьеса? Эсме задумался, покусав нижнюю губу, будто подбирая слова. — Мрачно и строго. Но со смыслом. — Я был не в настроении, когда писал ее, — признался Ричард, дернув головой. — Это заметно. Никто не признает в ней твою пьесу. У нее тяжелый конец. — Несколько раз хотел переделать его. Отец говорил мне — переход от кульминации к заключению слишком резкий, и в нем присутствует странный скачок настроения, но я говорил ему, что он ничего не смыслит в современных пьесах. Я просто невыносим в такие моменты, — с плавной иронией в голосе сказал Ричард, на что Эсме коротко посмеялся, пятерней зачесав волосы назад. — Мне не хватало тебя, Ричард. Или, теперь уже, Сэр Ричард, — негромко признался Эсме, снова заставив Блумфилда окинуть его взглядом своих светлых глаз. — За эти почти две недели, что я здесь, я видел тебя всего дважды, если не считать того раза, когда я увидел тебя проходящим мимо моего балкона. Мне уже начало казаться, что ты меня избегаешь, — Ричард склонил голову набок, легко усмехнувшись.- Я подумал, что ты больше не рад мне. — Что ты…- покачав головой, быстро возразил Дерозье.- По правде говоря, мне кажется, что ты — самое радостное и хорошее, что случалось со мной за последние несколько месяцев. — У тебя что-то произошло? — Нет. Нет, просто… — Это не из-за того письма, что ты написал мне? — спросил Ричард, заставив Эсме побледнеть от одного упоминания этого письма, несмотря на то, что прошло столько времени. Дерозье отвел от Ричарда свой взгляд и устремил его буквально в никуда, выпрямившись и будто стараясь выглядеть непринужденно.- Если ты чувствуешь себя неловко из-за этого, то не стоит. Эсме, ты одно из прекраснейших созданий, любой будет рад получить от тебя такое письмо. Слова Ричарда заставили Дерозье вздрогнуть. Или же это была его рука, которая легко коснулась руки Эсме, накрыв ее своей. Рука Ричарда была большой и, в отличие от руки Эсме, теплой, поэтому его прикосновения были приятными. Дерозье уже и забыл, как это было, когда Ричард брал его за руку. Он не ожидал услышать от него подобного, Блумфилд произнес эти слова так тихо, будто хотел донести их только до Эсме, опасаясь, что их мог услышать кто-то посторонний. Но в этом саду они были одни. И даже Доминик делал вид, что ничего не замечает и не видит. — Думаю, это, скорее, про твои стихи, — наконец обретя дар речи, проговорил Эсме.- Люди, которым ты их когда-либо посвящал, должны быть очень горды этим. — Тогда это касается и тебя. — Ты не посвящал мне стихов, — уверенно и быстро ответил Эсме, качнув головой, но долгий и многозначительный взгляд Ричарда заставил его уверенность пошатнуться. Его глаза сами собой округлились, а брови взметнулись вверх.- Когда? — Сразу после того, как ты уехал. Насколько я знаю, именно этот стих сделал меня любимцем публики. — Не может быть…- проговорил Дерозье, сопоставив в голове время своего отъезда и стихи, которые вышли из-под пера Блумфилда в то самое время, сразу же, еще до того, как Ричард закончил свою фразу, вспомнив один-единственный стих, который сразу же стал довольно известным в широких кругах.- Не говори мне, что это то, о чем я думаю. Этого ведь просто не может быть, — и снова уверенность Эсме разбилась об улыбку, что застыла в глазах Ричарда, наблюдающего за его реакцией. Дерозье казалось, что он явно что-то не так понял, поэтому всплывшие в его памяти строчки так и просились, чтобы их озвучили.- «Не стоит солнцу освещать мою обитель, не нужно мне красот других, но лишь…» - «...глаза твои, в них день можно увидеть, и он, как взгляд твой, ярок и красив», — закончил за него Ричард уже более медленно и выразительно, погладив большим пальцем запястье Эсме, на что Дерозье, не веря, покачал головой, еле сдерживая улыбку. Несмотря на то, что Дерозье не страдал от нехватки внимания, подобное было для него слишком неожиданно. Никто никогда не посвящал ему стихи, так он думал до сегодняшнего дня. Но, оказывается, Ричард сделал это еще очень давно, и Эсме, так много раз читая этот стих, даже не подозревал об этом.- По-моему, очевидно, что это про твои глаза. — Ничего не очевидно! — Поверь, это очевидно каждому, кто в них смотрел, — убедительно произнес Ричард, перестав сжимать руку Эсме своей, а затем ее незаметно убрав, из-за чего Дерозье показалось, что этого и вовсе не было.- Я смутил тебя? Прошу прощения. Мне просто показалось, что ты чувствуешь себя неловко из-за того, что тогда произошло. — Ничего. Я думаю, это нормально. Мне не каждый день посвящают стихи, — с легкой иронией заметил Эсме, кашлянув, чтобы избавиться о хрипотцы, которая вдруг появилась в его голосе. — Хорошо, что с тобой все в порядке, Эсме, — после короткой паузы и уже более громко, чем ранее, произнес Ричард, откидываясь на спинку скамьи и закидывая ногу на ногу. Дерозье сдвинул брови на переносице, посмотрев на Ричарда и не сразу поняв, что он имел в виду. Он все еще думал над его словами и над этим стихом, поэтому ему не удалось сосредоточиться на его словах.- В Карлие сейчас так же небезопасно, как и везде. Возможно, здесь сейчас даже более небезопасно находиться, чем где-либо еще. — Почему ты так думаешь? — Вся эта ситуация с Настоятелем… кажется, народ в Карлие его любит, верно? — решил уточнить Ричард, снова понизив тон голоса. То же сделал и Эсме. — Да. Его здесь очень любят. Да и Кларенс, он… он хорошо справляется со своими обязанностями. — Похоже, не все так думают, судя по количеству разбойников в лесах. Они то и дело стремятся подобраться ближе к Карлию в надежде встретить его и развязать гражданскую войну. Да и в некоторых городах неспокойно. Я не раз наблюдал это там, где мне приходилось бывать. Некоторые расценивают действия Кларенса как попытку пойти против короны, хотя он еще ничего такого не сделал… — «Еще»? — недоумевающе повторил Эсме.- По-моему, Кларенс и не собирается делать что-то такое. Я не знаю, о чем он думает и как смотрит на все происходящее, но я уверен, что он достаточно умен, чтобы не поступать необдуманно и заставлять людей разделиться на два лагеря. Он не такой. Все, что он сделал, так это отказался от покровительства и перестал выполнять каждую просьбу короля, насколько я знаю. — Верно. Я тоже не увидел в этом ничего «такого», но это могло послужить поводом тем, кто этого повода ждал, кто всегда был недоволен тем, что во главе собора стоит он. Думаю, что что-то происходит среди таких людей. Как я уже сказал, даже в самом Карлие небезопасно. Очевидно, что короля настораживают действия Кларенса, потому он укрепляет свои позиции. В его интересах не вмешиваться в то, что делает Настоятель, и я знаю, что он вроде как раньше во всем его поддерживал. Но тем не менее отношения между собором и дворцом сейчас довольно напряженные. — Да. Это все чувствуют, — Эсме поправил ремень, опоясывающий его кольчугу, и сложил руки на груди, серьезным взглядом посмотрев куда-то в сторону.- По правде говоря, мне становится не по себе каждый раз, когда Арий созывает всех на срочное собрание. — Ты как-то замешан в этом? В какой-либо из сторон? — спросил Ричард, внимательно посмотрев на Эсме. Тот успокаивающе покачал головой. — Нет. Я всегда был в стороне от этого всего… — Совершенно верно. Эсме не стал бы участвовать в подобном. Будь в этом уверен. Правда, Дерозье? — когда Эсме сделал неуверенную паузу, раздался громкий голос Илая Элдриджа, от которого Дерозье невольно передернуло то ли от неожиданности, то ли от того, что он принадлежал именно этому человеку. Он ненадолго прикрыл глаза, глубоко вздохнув, а затем обернулся, найдя глазами причину его немого нервного срыва. Ричард проследил за взглядом Эсме, не ожидав, что кто-то посторонний вклинится в их разговор своим нахальным голосом, ведь на входе в сад стоял Доминик, который никому бы не дал их потревожить. Оказалось, что Доминик просто не мог остановить Илая, потому что тот не вошел в сад, он у.ж.е. был в нем, точнее, все это время он, видимо, был в школе, потому что сейчас он стоял на лестнице, ведущей к черному ходу, стоял, опершись локтями о перила и перекрестив запястья, похоже, совершенно никуда не спеша. Ричард окинул взглядом высокого и хорошо сложенного рыцаря с черными, как смоль, волосами, которые ветер укладывал так, как ему хотелось, и недоуменно вскинул одну бровь. Несмотря на улыбку, повисшую на его губах (Ричард заметил, что верхняя была выразительно приподнята), от него исходило что-то, будто ироничное, ненастоящее, не совсем понятное Блумфилду, зато прекрасно понятное Эсме, который не отрывал от него своего взгляда, будто прося его им исчезнуть. — Правда, Дерозье? — повторил Илай, отрываясь от перил и окидывая взглядом Доминика, который пришел сюда, услышав чужой голос.- Ты ведь предпочитаешь не вмешиваться, — спокойно произнес он, с ухмылкой взглянув на Эсме. — О да. В отличие от тебя, Илай, — проговорил с заметной иронией в голосе Эсме, в этот момент просто убив Элдриджа взглядом, не понимая, какого черта он делал. Разумеется, Дерозье уловил, на что он намекал своей фразой, и у него от этого, кажется, даже кровь похолодела. Услышав ответ Дерозье, Илай улыбнулся, обнажив зубы, и спустился с лестницы, чувствуя, что Эсме определенно «оценил» его шутку, в отличие от Ричарда, который, не совсем понимая, что происходит, но видя реакцию Дерозье, окинул его не очень-то дружелюбным взглядом. На самом деле Илай ничуть не удивился, когда увидел, как эти двое, укрывшись в этом потаенном месте, любезно беседовали, совсем как «старые друзья». Элдридж наблюдал за ними из окна на втором этаже, услышав только последнюю часть разговора, но, на самом деле, ему хватило и этого. Он подумал, что просто обязан был вмешаться, потому что весь этот разговор был чересчур милым, нужно же было как-то разбавить его своим эффектным появлением. — Что тебе нужно? — устало спросил Эсме, заставляя Элдриджа остановиться и посмотреть на него с неким возмущением в глазах. — Как грубо, Дерозье. Ты не с той ноги встал? — Я… — Кто это? — перебил Эсме Ричард, который продолжал рассматривать Илая с отчетливым непониманием в глазах. — Это… это мой…- Дерозье замялся, нахмурившись и покосившись на Элдриджа, который, положив руку на рукоятку своего меча, свисающего с пояса, с улыбкой выжидал, что он скажет, — напарник, — более уверенно закончил Дерозье, еще раз взглядом намекнув Илаю, что ему лучше было уйти. Однако тот не очень-то и спешил.- Мы в одной группе. — Я Сэр Илай, третий сын графа Элдриджа и наследник всех Аккертонских земель, — как обычно, довольно важно представился Илай, глядя на Ричарда. — Он горячо любим своим народом, — с толикой сарказма негромко сказал Ричарду Эсме, на что тот усмехнулся, снова посмотрев на Илая. — Третий сын и наследник всех земель? — переспросил он, подумав, что это было довольно странно. Элдридж смерил его своими выразительными черными глазами, не убирая с губ своей странной, явно фальшивой улыбки. — Очевидно, что первые два уже не смогут справиться с этой задачей, — легко ответил он, кашлянув.- Не стоит представляться, — остановил Илай Ричарда, заметив, что тот собирался встать, чтобы представиться в ответ, — очевидно, мне известно, кто ты. Эсме рассказывал. По правде говоря, он немного преуменьшил, сказав, что мы «напарники». Я бы сказал, что мы друзья. Так же, как и вы, я полагаю, — проникновенным голосом произнес Илай, скользнув взглядом к Эсме и зацепившись за его глаза: большие и застывшие, с какой-то неподходящей его красивым глазам и миловидному лицу эмоцией, которая будто бы говорила о том, что он собирался его убить. Впрочем, для Илая этот взгляд Эсме был вполне привычен. Ричард сдвинул брови на переносице, непонимающе взглянув на Илая и подумав, что этот парень действительно был странным. От него явно не веяло дружбой, да и ему сложно было представить, чтобы Эсме дружил с кем-то, вроде этого Илая. Обычно такие люди Дерозье совсем не нравились. — Прости, Ричард, я сейчас. Илай. Отойдем? — тяжелым голосом проговорил Эсме, найдя в себе достаточно спокойствия, чтобы улыбнуться Ричарду перед тем, как он встал и взял Илая под локоть, потащив его за собой к выходу из сада под пристальными взглядами Ричарда и Доминика. Элдридж не стал сопротивляться и позволил Эсме в прямом смысле «тащить» его за собой, потому что он, спрятав руки в карманы брюк и лениво переставляя ноги, плелся за ним с какой-то довольной улыбкой на лице, от которой Дерозье сводило пальцы на руках. — Что это только что было? Что на тебя нашло? — резко остановившись и развернувшись к Илаю, негромко и сквозь зубы спросил Эсме. — Расслабься, Эсме, я всего лишь немного развлекся, — поведя плечом, проговорил Илай. Его эта нервозность Эсме даже веселила, он никогда не видел его таким. Или же его так веселило то, что он своим появлением прервал их любезный разговор — Илай пока не определился. — Развлекся? — возмущенно повторил Эсме.- У нас был уговор! — Я ничего и не сказал, если ты не заметил. И не сказал бы. Неважно, что ты там услышал и как ты это понял, твой друг не увидел в этих словах ничего, намекающего на твои «секреты», — последнее слово Илай произнес особенно вкрадчиво, подавшись вперед и приблизившись к Эсме, который отпрянул от него, складывая руки на груди и тяжело дыша. — Из-за твоей манеры говорить в твоих словах очень затруднительно чего-то «не увидеть», Илай, — произнес он, заметив после этого, как Элдридж многозначительно ухмыльнулся, — ты просто издеваешься надо мной. — Вовсе нет, — протянул Илай, качнув головой, — ты не представил меня своему другу, вот я и подумал сделать это сам. — Зачем тебе это? — разведя руками, с толикой возмущения спросил Эсме. — Просто так. Знаешь, в перерывах между сексом и убийством врагов я люблю заводить новые знакомства… — Ты невыносим, Элдридж! — Что ж, возможно… — У тебя проблемы с ним? — прервал их довольно тихую, но убедительную со стороны перепалку Ричард, и Илай с Эсме пускай и замолчали, но, похоже, продолжили свою «беседу» красноречивыми взглядами. — Нет. Нет, все в порядке, Ричард, — громко сказал Эсме, обернувшись на Блумфилда, которого снова смерил взглядом Элдридж.- У Илая просто особенность такая. Он любит всех побесить. — Да меня все обожают, Дерозье, не нужно заниматься дезинформацией. — Ты когда-нибудь замолкаешь? — качнув головой и на мгновение прикрыв глаза, как если бы он в действительности устал от его разговоров, бросил Ричард Илаю. — Только когда происходит что-нибудь интересное, — не раздумывая, «отбил» Элдридж, взглянув на лицо Блумфилда, в котором за светлыми и немного прикрытыми глазами и выразительными скулами, что вместе с челюстью четко очерчивали его, он смог разглядеть оттенки высокомерности и заносчивости. От Дерозье тоже всегда веяло подобными, однако в последнее время это перестало быть настолько очевидным. Чаще же Эсме смотрел на Илая, прямо как сейчас, с просто убийственным выражением в глазах и не говоря ни слова, будто понимая, что это бесполезно.- И, вообще, вместо всех этих бессмысленных споров лучше пойти и посмотреть, как новенький пытается не умереть от маневров Сарджента. Дуэль вот-вот начнется, и не знаю, как вы, но я не хочу опоздать. Был рад знакомству, — направившись неспешным шагом в сторону улицы, произнес Илай. Он, не поворачиваясь, помахал в воздухе рукой и скрылся за поворотом, оставив заведенного Эсме с Ричардом и Домиником смотреть ему вслед. Дерозье покачал головой, громко цокнув, а затем повернулся, встретившись с Ричардом взглядом. — Прости за него. Он просто такой. Хотите пойти? Эта дуэль между рыцарем Священного Ордена и человеком, который хочет в него вступить, — пояснил Эсме, слабо, но обаятельно улыбнувшись. Ричард ответил на его улыбку своей. На него в принципе трудно было смотреть без улыбки. — Да, я слышал об этом, но не знал, что дуэль сегодня. — А что они не поделили? — поинтересовался Доминик, прислоняясь плечом к арке и перекрещивая лодыжки. — Даже не знаю, но Сарджент редко устраивает дуэли, а новенький… я вообще его не знаю, — честно ответил Эсме, невольно поморщившись при упоминании Нэта. Человека с абсолютно посредственной внешностью, которого Илай считал «красивым».- По правде говоря, они там все странные… — Пойдем, посмотрим на этого вашего новенького. К тому же, это хороший повод отвлечь тебя от твоих обязанностей и заставить побыть с нами, — с легкой иронией проговорил Ричард, кивнув Доминику и поравнявшись с Эсме, направившись в сторону крытой площадки для тренировок. — Тебе не нужно меня заставлять, — как бы между прочим, но совсем тихо, чтобы это смог услышать только Блумфилд, сказал Эсме с легкой усмешкой, на что Ричард лишь улыбнулся, проведя рукой по ремешку своей портупеи, чтобы поправить его на своем плече. Правда, эта улыбка медленно сползла с его губ, когда они вскоре нагнали Илая и Ричард устремил свой взор в его спину, все еще не зная, как к нему относиться. Ричарду не нравилось, как этот рыцарь разговаривал с ним, и ему тем более не нравилось, как он разговаривал с Эсме. Он явно не мог быть его другом. Кем угодно, но только не другом.