No more tears in my Castle

Множество лет назад, когда пять королевств еще были объединены в одно-единственное, носившее гордое название Эралеон, а люди без каких-либо сомнений были убеждены в том, что их короли и королевы были прямыми потомками династии драконов, посадивших их на трон, слово «война» носило символическое значение, и использовали его зачастую только тогда, когда хотели рассказать детям какие-то небылицы и сказки, ведь только в них присутствовала эта самая война, и потому она никогда не казалась чем-то ненастоящим. Это слово ни у кого не вызывало сильных эмоций — его попросту не понимали и не связывали с чем-то страшным, что могло произойти в любую минуту. Все изменилось, когда Эралеон исчез, оставив за собой вереницу бедствий, сражений и жестокости. Сейчас это слово было у многих связано с самой жизнью, а иногда даже и заменяло всю жизнь. Оно толкает людей на необдуманные, порой странные поступки, заставляет их говорить и вести себя так, как они не должны себя вести, отнимает у них все самое ценное, а взамен дает лишь затвердевшие сердца и безразличие, с которым лишь некоторым удается по-настоящему бороться. Больше всего Илаю не хотелось позволить войне сделать себя безразличным. Именно поэтому он воспринимал эту войну как вызов, а за каждую миссию брался с горящими глазами и не подавляемым возбуждением. Он изо всех сил старался оттянуть тот момент, когда война прожжет его сердце насквозь и сравняет с землей все его замки. Эсме был частью этого. С одной стороны, он отвлекал Илая от того, что происходило вокруг, разговоры с ним всегда отличались от тех, что были у Илая с другими рыцарями, а его внутренний мир, его трагедии и секреты, стали для Илая чем-то, куда его невольно затягивало с особым азартом. С другой стороны, Эсме был напрямую связан с этой войной, и, более того, с целью Илая. Он был его вечным непризнанным им соперником. Именно поэтому двоякое и противоречивое отношение Элдриджа к Эсме так часто заставляло его усомниться в собственных убеждениях насчет него. Например, время от времени Илай вдруг начинал задаваться вопросом, зачем он вообще затеял эту странную игру с шантажом Эсме и не менее странным договором «молчание в обмен на секс». В чем была первоначальная цель этих не совсем благородных и азартных действий Илая? Если бы ему так хотелось убрать со своей дороги Дерозье, этого выскочку практически голубых кровей, ему ничего не мешало сделать это сразу, как только он узнал о его «секрете». Он мог не выжидать и потом не ставить Эсме своих условий, предлагая ему «выкупить» свою невиновность в обмен на свободу, он мог, вообще ничего ему не говоря, сделать то, что требовалось сделать. Илаю всегда казалось, что именно потому, что он хотел убрать Эсме со своей дороги, он и вступил с ним в эту своеобразную игру, но, чем больше Элдридж задумывался над этим, тем сильнее убеждался в том, что это было попросту нелогично и абсурдно, а, значит, дело было вовсе не в этом. К тому же, он никогда не врал, говоря, что действительно не считает проступок Эсме таким уж великим преступлением и не испытывает какого-либо презрения к нему лишь из-за того, что стал свидетелем той сцены в лесу. На одну из более разумных причин постоянно указывал сам Дерозье. Разве Илай не занимался всем этим только потому, что хотел проучить его? Разве он не ненавидел его настолько, что подобное унижение Эсме, который был вынужден проглотить свою гордость, вызывало у Илая неподдельное удовлетворение? Нет. Это было исключено. Порой Илай действительно злился на него, но это было обратно пропорционально его желанию уединиться с Эсме и взять его, чтобы «показать свое превосходство». Элдридж никогда не думал об этом во время секса с ним. Он никогда не думал об этом как об «унижении» Дерозье, и потому не получал от этого какого-то стороннего удовольствия, помимо того, которое положено было получать от секса с желаемым человеком. О том, чтобы унижать человека таким низким способом, Илаю Элдриджу даже думать было противно. Из всех возможных причин, давших начало этой азартной игре и этому странному договору между Илаем и Эсме, одна выделялась больше на фоне всех других. Чем больше проходило времени и чем дольше Илай задумывался об этом всем, тем сильнее склонялся к тому, что ему, по каким-то необъяснимым и не особо понятным причинам, захотелось и.м.е.т.ь в.л.а.с.т.ь над Эсме Дерозье. Особенно четко Элдридж это осознал прямо сейчас, потому что никогда еще эти все эти мысли не заставали скопом его врасплох и никогда еще они так не роились в его голове, назойливо заставляя о них задумываться, как сейчас, когда он увидел Эсме Дерозье в большом зале больничного крыла цитадели. Случайно зацепившись взглядом за его стройную спину с идеальной осанкой и повязанные черной лентой на затылке волосы, в чем сразу же узнавался почерк Дерозье, Илай просто смотрел на него какое-то время задумчивым и будто оценивающим взглядом, замерев и чуть склонив голову на бок. Как Элдридж не замечал его минуту или же две назад? Здесь же все было буквально пропитано присутствием Эсме Дерозье. Все будто кричало о том, что среди всех остальных здесь находился еще и он с этой маской хладнокровия и ответственности на лице, скрывающим дрожь его рук. Он стоял совсем близко, занятой и не ощущающий на себе этого знакомого своей легкой тяжестью взгляда, или же замечающий, но изо всех сил старающийся отделаться от этого назойливого ощущения. Если бы Илай захотел, он бы смог сделать эти два шага вперед и дотронуться рукой до его спины, плеча или же оголенной поднятым рукавом черной рубашки руки — так близко он стоял. Но Илаю почему-то показалось, что двух шагов будет недостаточно. Что, на самом деле, не важно, сколько шагов сделал бы Элдридж, он все равно не смог бы сейчас к нему приблизиться. Эта спина, обтянутая, словно в знак протеста, черной рубашкой, четко говорила ему «не подходи». Иметь власть над Эсме Дерозье. И зачем Илаю это было нужно? В чем было рациональное и логичное объяснение такому странному желанию и внезапно проснувшемуся псевдосадизму Илая Элдриджа? Илай никогда не отрицал красоты Эсме Дерозье. На самом деле, как бы он ни относился к нему и как бы Эсме иногда ни раздражал Элдриджа, он всегда думал, что в этом вопросе Дерозье никто не мог бы составить конкуренцию. То, что красота сама по себе вызывала такое желание ей обладать, ничуть не удивляло Илая, но ему все же казалось, что в этом случае та неприязнь, которую у него раньше (или же и сейчас?) вызывал Эсме Дерозье, должна была уравнивать это желание и не давать ему развиваться. Но она будто бы делала его еще сильнее. Она будто говорила Илаю: «Держи своих врагов ближе всего к себе» или же «Зачем ненавидеть Эсме, когда с ним можно спать? Ведь он такой красивый». Иметь власть над Эсме Дерозье. Это даже звучало, как полное противоречие, ведь даже когда Илаю удалось подчинить его своей воле, Эсме продолжал вести себя так, будто все карты были у него в руках. Даже проигрывая. Даже когда Илаю об этом было известно. Высокомерный, гордый, эгоистичный упрямец. Он никогда не позволит другому человеку думать, что его можно было так легко сломать. Даже если этот человек — Илай Элдридж, которому это удалось. Было странно видеть сейчас Эсме и ощущать, будто они не виделись очень долгое время. На самом деле, они не виделись около недели, точнее, правильно будет сказать, что Илай видел Эсме, но только мельком и очень редко, ведь тот старательно и при любой возможности его избегал. А если и не избегал, то рядом с ним обязательно был этот выскочка Блумфилд, который с недавних пор будто бы превратился в живой щит Дерозье. Сквозь него было просто так не пробраться, хотя, если бы Илай сильно захотел, он бы смог подвинуть этот щит и увести Эсме «на пару слов». Слишком много мороки, даже если учесть, что это Элдридж был виноват в этом тяжелом молчании между ними. Однако, пару дней назад Блумфилда вызвали в порт Мэлз (Элдридж не мог не пропустить мысли о том, что лучше бы вызвали его — он бы принес на поле боя больше пользы, да и руки у него-таки чесались взять в руки меч), и пускай ситуацию это между Илаем и Эсме не изменило, до дрожи спокойное и чересчур надменное лицо Ричарда хотя бы не маячило перед ним все это время. — Ножницы! — командный и нетерпеливый голос Эсме обратился к Илаю через плечо, хотя он даже не повернул своей головы, чтобы посмотреть на него. Вероятно, он просто почувствовал чье-то присутствие, но не стал удосуживаться и проверять, кого именно к нему привели. Илая даже обрадовало то, что они работают вместе. Это легкое раздражение, появившееся в его груди, когда Эсме так небрежно кинул ему всего одну короткую фразу, мгновенно его зажгло и каким-то непонятным образом подняло ему настроение. Так разговаривать, даже в такой ситуации, как эта, мог только Эсме Дерозье. Хотя, возможно, именно те обстоятельства, в которых он находился, заставляли его вести себя еще более сдержанно и холодно, чем обычно. Он был слишком занят, пытаясь остановить кровотечение из едва различимых очертаний ноги (или же того, что от нее осталось) молодого рыцаря, который лежал на койке прямо перед ним, тихо постанывая. Раненых из Дардеры и порта Мэлз доставляли сегодня в столицу весь день, а лекарей было слишком мало, чтобы одновременно помочь всем, кто немедленно нуждался в помощи (а если раненые были доставлены в столицу — значит, они все нуждались в том, чтобы их жизни спасли), именно поэтому осматривать, перевязывать и спасать рыцарей и воинов были призваны все жители цитадели. Те, у кого не было никакого опыта в подобных вещах, просто помогали с носилками, бинтами, водой и инструментами, а такие, как Эсме, кто знал, как накладывать швы, вправлять кости и ампутировать конечности, весь день были заняты тем, что пытались сохранить численность армии, которая за последние дни резко уменьшилась. Эсме в ожидании протянул руку, испачканную в крови, к Илаю, и Элдридж на нее внимательно посмотрел, когда вкладывал в нее ножницы. Он не понимал, как такой трус, как Эсме Дерозье, мог отрезать воинам ноги или же руки, прижигать их страшные раны и перевязывать их так быстро и ловко, измазываясь в крови, но будто совсем не замечая ее. Ведь это было намного страшнее, чем броситься на врага с мечом в руках. Ну, или же Илай так думал. Эсме же действительно был довольно спокоен и быстр — сразу было понятно, что он не в первый раз занимался чем-то подобным. — Почему так долго? — недовольно бросил через плечо Эсме, сжав в руках ножницы и вдруг обернувшись и посмотрев на Элдриджа своим серьезным взглядом, который при виде него дрогнул и стал растерянным, как если бы он физически столкнулся с рыцарем. -Поблизости не нашлось, — сказал Элдридж, не отрывая глаз от Эсме и медленно приподняв уголок своих губ в кривой ухмылке. Дерозье на этих словах будто пощечину дали: он вдруг проморгался и снова сдвинул брови к своей переносице, посмотрев на Илая уже другим взглядом — холодно и исподлобья, прежде чем отвернуться и снова заняться раненым. — Что ты здесь делаешь? — спросил он так, будто бы вскользь поинтересовался чем-то, что нужно было спросить, хотя ему и не очень-то и хотелось. Его голос, однако, звучал довольно спокойно и даже мягко, он был намного мягче, чем выражение его лица. -Вот так, потерпи немного, сейчас будет больнее…- услышал Элдридж, поняв, что он говорил это раненому рыцарю, который издал протяжный и больной стон. — Мне сказали, что кому-то здесь нужна помощь. Полагаю, тебе, — произнес Илай, и Эсме ничего не сказал ему в ответ, как будто даже не услышал, или же он просто пытался подавить в себе обиду, чтобы это никак не сказалось на том, что он делал. Лишь позже он все же обратился в Илаю, правда, так и не посмотрев на него, а только тихим голосом неуверенно спросив через плечо: — Ты знаешь, как перевязывать переломы так, чтобы кости правильно срослись?.. Илай, который к тому времени крепко сжимал ногу рыцаря, зафиксировав ее в одном положении, чтобы Эсме смог наложить тугие повязки, взглянул на Дерозье, услышав в его дрогнувшем голосе некую надежду. — Да. Я уже подумал было, что ты знаешь абсолютно все, — только и сказал он с усмешкой, забирая бинты из его ослабших рук, испачканных в застывшей крови, и вставая на его место. Илай прекрасно понимал, что Ричард Блумфилд думал об Эсме. Более того, он также понимал, ч.т.о. такого Блумфилд в нем нашел. Ч.т.о. он, возможно, всегда в нем видел, с самого детства, но почему-то только сейчас решил всерьез проявить это. Совсем недавно Блумфилд был всего лишь слухом, знаменитостью, драматургом и патроном всеми любимых театров, о котором говорили все в столице, он был всего лишь с.л.о.в.а.м.и. и не более. Сейчас же он служил своеобразным щитом между Эсме и окружающим миром, от которого ему, на самом деле, не удалось бы его защитить. Илай понимал, о чем думал Ричард, когда смотрел на Эсме, о чем он думал, когда говорил с ним, и когда вызывал Элдриджа на дуэль в тот день. Он не верил Ричарду. Он совершенно не верил в искренность его чувств, но прекрасно понимал его мысли и природу его желаний — Эсме с трудом мог не вызвать подобных желаний у кого-либо, кто видел его хотя бы однажды. Элдридж слышал украдкой недавно, как слуга Блумфилда, которого тот любезно называл своим «другом», говорил ему о том, что Ричард принял правильное решение, приехав сюда, ради Эсме Дерозье. Ради него. Он говорил это так, будто Ричард приехал в Карлий лишь для того, чтобы после стольких лет присматривать за Эсме. Это было глупо — он не смог бы защитить Дерозье, даже если бы очень этого захотел. Человека невозможно защитить от самого себя. Но писатели, вроде Блумфилда, могли и не такое сочинить при желании. И что-то подсказывало Илаю, что Эсме с нетерпением ждал этих его сказок. — С ним все будет с порядке? — спросил уже знакомый Илаю голос рыцаря, рядом с которым они провели весь вечер, помогая с ранеными. — Да, — рефлекторно ответил ему Элдридж. Он стоял, прислонившись плечом к стене, с перекрещенными на груди руками, и смотрел на Эсме Дерозье, что замер впереди него прямо перед небольшой емкостью с водой, опустив в нее свои руки, но ничего не сделав для того, чтобы помыть их. Если Илай не ошибался, он стоял уже вот так минут пять или чуть больше, не шевелясь и, похоже, глядя на кровь, в которой были испачканы все его руки. — Скажи ему, что он может идти, если захочет, — сказал рыцарь, хлопнув ладонью по плечу Илая. Тот скривил губы в двусмысленной и ленивой усмешке. — И что вы без него будете делать? — У нас сейчас хватает людей, — похоже, не поняв вопрос Элдриджа, сказал рыцарь, пожав плечами. — Да, но далеко не все делают то, что умеет делать он, — объяснил Илай, который в течение всего вечера наблюдал за всеми, кто присутствовал в больничном крыле и маячил вокруг раненых воинов, один вид которых мог морально истощить любого человека, психика которого была не подготовлена к такому. Илай, понимая, что у Эсме все же были некие трудности с возвращением в реальный мир и что, если ничего не измениться, он еще не скоро сможет отмыть свои руки от красных разводов чужой крови, подошел к столу, на котором стояла овальная емкость с водой, и встал прямо напротив Дерозье, опустив руки в воду. Его руки коснулись рук Дерозье, похоже, не специально, ведь емкость была недостаточно большой и глубокой, и Илай пару раз потер их друг о друга, заставив гладкую поверхность воды дернуться, а несколько капель воды упасть на стол вокруг емкости. После этого Илай легко скользнул рукой под одну из неподвижных рук Эсме и не спеша обхватил ее, накрыв его ладонь своей второй рукой. Илай мягко и медленно проводил пальцами по руке Эсме, переворачивал ее и не выпускал из ловушки своих рук, оттирая от нее высохшую и потемневшую кровь, и рука Эсме ни разу не дрогнула и не показала протеста, хотя и немного напряглась. — В чем дело, Дерозье? Тебе нужна помощь? — с привычной, правда, более мягкой, чем обычно, издевкой в голосе спросил Илай. Эсме вздрогнул и поднял на него свои глаза, которые снова постепенно обрели живой блеск. Ему показалось, что он не слышал эту издевку и его голос очень долгое время, практически вечность. — Нет. Я просто задумался, — спокойно, но довольно прохладно ответил возразил Эсме, и его рука легко выскользнула из ловушки рук Илая, которая послушно его отпустила. Этот нарочито холодный тон заставлял его голос казаться Илаю чужим, создавая такое впечатление, будто Элдридж его никогда раньше не слышал. Он старался игнорировать это ощущение. — Тогда быстрее приходи в себя, иначе нас увидят здесь и пойдут слухи, — вполголоса оповестил он Дерозье, наблюдая за тем, с каким упорством он стал мыть свои руки, как будто осознав, что последние пять или семь минут он стоял здесь, ничего не делая, а кровь сама не отмылась бы от его рук. Дерозье, похоже, шутку не оценил, лишь коротко взглянув на Илая чуть сужеными глазами и снова быстро опустив их вниз, но Элдридж и не претендовал на его смех. Он знал, о чем думал Эсме, пока стоял тут, глядя на свои испачканные в чужой крови руки. Точнее, он знал, что за состояние его накрыло в этот момент, потому что ни о чем конкретном в таких случаях думать было невозможно. В подобное состояние было довольно легко впасть, находясь в месте, полном раненых людей, которых вообще не должно было здесь быть, ведь битва в Дардере должна была принести Новому Эралеону победу. Должна была. Именно так все и думали. Однако больничное крыло цитадели, заполненное стонами, отчаянием воинов, вернувшихся с фронта, запахом чего-то металического, холодного и тяжелого, чем пахла сама смерть, и литры потерянной крови, заставляли тех, кто остался в столице, усомниться в возможности победы. Пошли разговоры и слухи, атмосфера в городе немного накалилась, а те, кто вернулся с фронта, пытались предотвратить нарастающую панику и уверенно внушали остальным (даже когда из-за боли трудно было говорить), что армия Нового Эралеона никогда не позволит врагам захватить Дардеру или порт Мэлз, и не только потому, что эти города были стратегически важными точками, но и скорее потому, что они принадлежали Новому Эралеону. Однако, некоторых высокопоставленных лиц дворца все же волновало то, что поступающие в город раненые рыцари вскоре могли вызвать настоящую панику и хаос в Карлие. Хотя Илай был уверен, что Эсме ничего из этого не волновало так, как-то, что его руки были по локоть в чужой крови. Его не так сильно заботили сражения, обстановка на фронте и стратегии. Все, о чем он переживал, это кровь и люди. И ранения. И то, что другим было так больно, что они не могли сдерживать стоны. Но это было неотъемлемой частью любой войны. Каким бы хладнокровием это ни казалось, но принятие того, что на поле боя люди получают ранения и умирают, было тем, через что должен был пройти к.а.ж.д.ы.й рыцарь, который должен был считать это ч.е.с.т.ь.ю., а не т.р.а.г.е.д.и.е.й. Илай подумал о том, что Эсме нужно было расслабиться. Он бы даже помог ему это сделать, если бы обстановка была немного другой и если бы они хотя бы разговаривали. — Послушай, я хотел сказать тебе, что…- тихо, чтобы в пучине посторонних звуков его голоса все равно не было слышно, сказал Илай, почувствовав, что он не мог больше держать это в себе, особенно сейчас, когда Эсме был рядом. Но Эсме, похоже, не желал его слушать. Он поспешно, но не демонстративно вынул руки из воды, вытерев их полотенцем, и отвернулся, заставив Илая оборвать самого себя на полуслове. — Нам нужно вернуться к раненым, — только и сказал Дерозье в знак возражения и, поведя плечом, отошел от стола, находя в толпе одного из лекарей и забирая у него из рук чистые повязки и склянки, явно намекая Илаю своими неловкими движениями и попыткой ухватить больше, чем он мог унести, что ему нужна была помощь. В этом был весь Дерозье. Он ни за что не будет кого-то слушать, если он совсем не хотел этого делать. При этом, он не будет устраивать скандал, язвить и разбрасываться обвинениями, чтобы не привлекать чужое внимание — не важно, как сильно он был обижен и как больно ему могло быть в этот момент. Репутация для него была важнее всего, важнее даже его обид и его боли. Он найдет причину избегать человека каждый раз, когда они встречают друг друга где бы то ни было, а когда окажется в ловушке обстоятельств, ловко уйдет от разговора, стараясь не оставаться с этим человеком наедине слишком долго и часто. Эсме Дерозье был самым невозможным, невыносимым и неудобным человеком из всех, когда дело доходило до неудобных разговоров, извинений, объяснений или же примирений, ведь нужно было также найти способ заставить его тебя выслушать. Однако Илай не любил заниматься подобными вещами. Он уже достаточно пытался заставить Эсме себя выслушать, и то, как ловко он его избегал эту неделю, уже начало действовать ему на нервы. Пора было просто забрать у него право выбора и поговорить с ним наконец. Так получилось, что и больничного крыла они оба выходили в числе последних. Точнее, Илай мог уйти намного раньше, но он специально остался и, прислонившись к двери, дожидался Эсме, всем своим видом показывая, что стоял он там не просто так. На Карлий уже опустилась ночь, поэтому людей в каменных коридорах, и вообще, во всем здании было не так много. Да и внезапно стало довольно холодно — это Элдридж успел проверить, когда выходил на улицу проветриться и подумать кое о чем, вертя в руках складной ножик — старая привычка. Эсме все это время не особо торопился, кажется, специально игнорируя пристальный и выжидающий взгляд Илая. Когда же он все-таки собрался и пошел на выход из крыла, Элдридж от него взгляда не оторвал, хотя и знал, что Эсме пройдет мимо него, как ни в чем не бывало. Именно это Дерозье и сделал, лишь одарив Илая коротким и строгим взглядом, будто требуя, чтобы тот отошел, и когда стало понятно, что он этого не сделает, с немного раздраженным видом обошел его, выйдя во вторую дверь. Илай тяжело вздохнул, на мгновение прикрыв глаза, и тоже поспешно вышел за дверь за Дерозье. — Постой, — сказал он, нагоняя Эсме и даже перегоняя его, чтобы преградить ему путь.- Мы можем поговорить? — Зачем? Снова назовешь меня шлюхой? — вот так вот сразу спросил Эсме, поднимая свою голову на Илая и прохладно глядя ему в глаза. Рыцарь даже опешил от такой прямолинейности и внимательно посмотрел на Эсме, не зная даже, что и чувствовать. Он одновременно ощутил неприятный стыд за свои действия и какую-то странную легкую удовлетворенность, что, несмотря на всю прохладу его глаз и равнодушное поведение, Эсме так быстро и резко выпалил эту фразу, будто ждал, что Илай все же подойдет к нему. — Справедливости ради, я никогда не называл тебя шлюхой, — качнув головой, немного устало, но без своей привычной усмешки проговорил Илай. — Ты имел в виду именно это, когда говорил, что я доступный, — тихо прервал его Эсме, не отрывая от взгляда Илая своих глаз, в которых что-то дрогнуло на этих словах. Ему все еще было больно. Элдридж именно это прочел в них в этот момент.- Я не прощу тебя за это. — Даже когда узнаешь, как сильно я об этом сожалею? Эсме замер, но это продлилось всего мгновение. Его губы вдруг дрогнули и медленно изогнулись в улыбке, которая легла на Илая, словно невыносимо тяжелый груз. Эта не была скромная и добрая улыбка, которой обычно улыбался Эсме, когда был в хорошем настроении. Эта улыбка была другой, ироничной и холодной, и, на самом деле, не имеющей ничего общего с у.л.ы.б.к.о.й. — Пожалуйста, — одними губами «попросил» Эсме, проговорив это сквозь свою тяжелую улыбку.- Ты Илай Элдридж. Ты никогда ни о чем не сожалеешь. Это было правдой, и странно, что кому-то пришлось напомнить Илаю об этом. Он действительно не жалел ни об одном действии или же принятом решении в своей жизни, потому что всегда поступал так, как велело ему его сердце, в порывах эмоций, полностью доверяя самому себе. Даже неправильные решения оказывались в итоге выгодными для него, поэтому он полностью отказался от того, чтобы жалеть о том, что уже было сделано. Пустая трата времени. Признаться в этом полностью противоречило его принципам и морали его жизни, загоняло в угол и заставляло чувствовать себя другим человеком. Не Сэром Илаем, третьем сыном графа Элдриджа и наследником всех Аккертонских земель. А кем-то другим. Другой личностью. Другими образами, которые очень хотелось выкинуть из головы. Он никогда не был таким, и людям обычно не приходилось с укором напоминать ему об этом. Он никогда ни о чем не жалел. Илаю даже захотелось дать себе пощечину за сказанное и поставить себя на место, но вид удаляющейся спины Эсме Дерозье, которая окутывала его своей обидой и осуждением, наглядно показывал, что в этом не было никакого смысла. Потому что он бил сильнее, чем Илай когда-либо смог сам себя ударить. Он бил прямо по принципам, заставляя Илая лгать себе, говоря, что он не сожалеет. А это было еще одной вещью, которую Илай Элдридж никогда не делает. Он не лжет себе. — Постой, — довольно серьезным голосом попытался остановить Эсме Илай, нагоняя его, но держась позади, в любой момент готовый сбавить скорость, если он вдруг внезапно остановится. Но было не похоже, что Эсме собирался останавливаться. — Нет, — кинул Эсме, обернувшись и коротко посмотрев на Илая, будто чтобы убедиться, что ему не показалось, что его голос был как-то слишком близко.- Проваливай… — Я сказал стой, — снова тем же строгим голосом, похоже, устав тянуть и добиваться внимания Дерозье, практически скомандовал Илай, схватив вдруг Эсме сзади за шею, пока тот не отвернулся, и притянув его к себе. Это внезапное действие Илая резко остановило Эсме, который от неожиданности едва ли не запнулся, с трудом устояв на ногах благодаря руке Элдриджа, которая крепко, однако, не агрессивно держала его за шею, заставив его встать довольно близко к нему и будто намекая, что хватка была достаточно сильной, чтобы остановить его, если он снова решит уйти. Илай никогда не вел себя так до этого, и любое его прикосновение к Эсме всегда было не сильнее обычного немного настойчивого касания, но сейчас было похоже, что он мог надавить на него намного сильнее, если он попытается убрать от себя его руку. Как будто это его так сильно заботило. Эсме ошарашило такое резкое поведение обычно непринужденного Элдриджа, поэтому он замер, даже затаив дыхание.- Я действительно сожалею, — медленно, но четко проговорил Илай, не отрывая взгляда от его широко раскрытых и застывших глаз. Был ли это тон голоса, которым Илай сказал эти слова, или же рука, все еще не отпускающая его шею, но Эсме не попытался уйти или же снова улыбнуться своей тяжелой улыбкой. Он смотрел на Илая с какой-то фрустрацией в глазах, и Элдридж не мог прочесть, о чем он думал в этот момент. Когда глаза Эсме дернулись и обеспокоено посмотрели куда-то за спину Илая, Элдридж сдвинул брови к переносице, обернулся и увидел несколько рыцарей, что направлялись в их сторону, а спустя несколько секунд и звуки их оживленной беседы достигли его ушей. Он понимал, что позволить кому-то увидеть их сейчас означало нагнать на себя невероятные подозрения, поэтому Илай подтолкнул Эсме к проему, который находился слева от него и который был намного уже этого коридора. Когда они зашли внутрь, Илай убрал свою руку от Эсме, но так и не отошел от него, заключив Дерозье в тюрьму из своего тела и стены, которая была позади него. Эсме отвел от него глаза, немного демонстративно глядя куда-то в сторону напряженным взглядом. Рыцари прошли мимо этого проема, даже не заметив, что кто-то стоял внутри него, и вскоре все посторонние звуки стихли. — Ты избегал меня и не разговаривал со мной практически две недели, Эсме. Ты не дал мне и шанса сказать тебе это раньше, — негромко сказал Илай, уперевшись своим предплечьем в стену рядом с головой Эсме и глядя на него сверху-вниз. — Все это время я думал, что ты расскажешь в любой момент, — наконец подал голос Эсме, который так и не поднял своих глаз на Илая, намертво приковав свои глаза к какой-то точке правее него. — Почему ты не рассказал? Илай усмехнулся, качнув головой. Он сразу понял, что речь идет о его секрете. Было ожидаемо, что Эсме все это время волновался за свой страшный секрет. Он ведь рисковал, не подпуская к себе Илая все это время. Знал, что рисковал, но все равно делал это. — Разве мы расторгли наш договор? — спросил Илай с этой своей странной, кривой и наглой улыбкой в голосе. Лицо Эсме дрогнуло, как будто она заставила его вспомнить о чем-то больном и очень важном. — Я выполнял то, что ты от меня хотел, даже не представляя, как ты на самом деле ко мне относишься в эти моменты. Я думал о разном. Правда. Я бы ничему не удивился. Но мне было больно узнать, что я сплю с человеком, который считает меня…- честно признался Эсме, и это признание далось ему тяжело, судя по тому, как глухо и натянуто звучал его голос. Это задевало его даже больше, чем Илай думал все это время. Подобные слова били по его гордости, а Эсме был очень гордым. Настолько, что Элдридж даже представить не мог, как он вообще согласился на их «договор» в первую очередь. — Нет, — практически прервал его Илай, не дав ему снова произнести это ранящее его слово вслух.- «Этот человек» вовсе не считает тебя таким. — Неправда. Я не верю тебе, Элдридж, я не могу тебе верить, — категорично произнес Эсме, качнув головой. Нотки злости отразились в этот момент на его лице.- Я помню слова, которые ты мне сказал. И то, как ты смотрел на меня тогда. Будто тебе было противно не просто прикасаться ко мне, но и сидеть рядом со мной. — Я повел себя так не потому, что я так о тебе думаю, а из-за того, что…- Илай прервал себя, даже не зная, как сказать о том, что произошло в тот день. Он понял, что даже не задумывался об этом до этого момента, не объяснил сам себе, как он собирается говорить об этом с Эсме, когда будет просить у него прощения. О таком обычно не говорят вслух, но Илай Элдридж не был бы Илаем Элдриджем, если бы всегда делал только легкие и простые вещи.- Я сказал тебе это, потому что я был зол на тебя, — произнес наконец Илай, заметив, как лицо Эсме напряглось, что говорило о том, как внимательно он слушал его в этот момент и как сильно его удивило услышанное.- В тот день, до того, как встретиться с тобой, я говорил с Арием. Хотел узнать у него про «испытательный режим» и про мои шансы попасть в списки кандидатов. Он рассказал мне о том, что существует своеобразная очередь, которую устанавливают какие-то авторитетные лица, и о том, что я стою довольно близко к началу этой очереди. Но процесс всегда идет медленно, потому что… иногда случается так, что одного человека могут подвинуть в угоду другим, — Эсме сдвинул брови к переносице, его глаза перестали смотреть в одну точку и забегали по стене, что была прямо за Илаем. Было похоже, что он совершенно не понимал, к чему вел Элдридж.- И еще я узнал тогда, что человека, стоящего прямо передо мной в этой очереди, оценивают намного выше, нежели меня, считают, что он достойнее меня и заслуживает этого больше. Этим человеком оказался ты, Эсме. Что-то сломалось во взгляде Дерозье, когда Илай произнес его имя, и он впервые за этот разговор поднял на него свои большие глаза. Элдридж не мог понять, что они выражали в этот самый момент: то ли он был удивлен причине сказанных Илаем слов, то ли он был напуган тем, что услышал, то ли же он совершенно не понимал, что ему пытались сказать последние несколько минут. Он смотрел прямо Илаю в глаза и ни разу не моргнул за это время, отчего казалось, будто они застыли, покрывшись тонкой прозрачной пленкой, которая препятствовала тому, чтобы свет отражался в них и делал этот взгляд менее кукольным. — Я не знал…что существует такая очередь, — только и проговорил он, еле размыкая губы. — Я тоже. Но меня это очень разозлило в тот момент. — Но ты ведь…ты ведь даже решил стать моим напарником, чтобы я смог дойти до элитных войск и не умереть до этого, — произнес Эсме таким голосом, который будто говорил Илаю о том, что он в эти войска особо не спешил, и просто хотел выяснить, почему реакция Элдриджа так перечила его действиям. — Да, верно, — с тихой усмешкой признал Илай, — в такие моменты я и сам себя не понимаю. Я просто задался тогда вопросом, неужели они не видят всего, что я делаю? Неужели этого недостаточно? Или же статус и положение и тут стоят выше рыцарского долга? Я слушал Ария, и меня изнутри всего выворачивало в тот момент. Возможно, если бы он назвал другое имя, я бы не отреагировал так резко. Но это был именно ты. Я сказал себе тогда: «он предал других рыцарей, бьющихся с ним бок о бок, а еще он просто не переносит того, что делает в армии, и он все равно выше меня, все равно ‘достойней’». В тот момент я напрочь игнорировал то, что ты, на самом деле, очень способный и талантливый. Все мои мысли занимало совсем другое, — Илай говорил тихо, и вовсе не потому, что беспокоился о том, что их могли услышать. Казалось, он и сам не хотел слышать своих же слов, они ему не нравились, звучали слишком резко, слишком по-настоящему, слишком лично. Но его голос ни разу не дрогнул, а еще он ни разу не отвел свои глаза от Эсме, красивое лицо которого захватила страшная, обеспокоенная эмоция, которая каким-то образом делала его только прекраснее. Казалось, будто он боялся услышать именного это. Того, что Илай видел в Эсме соперника. Что он мог сломать всю его жизнь одним шагом не ради забавы, а намеренно, выводя его из игры раз и навсегда. Дерозье не понимал, п.о.ч.е.м.у. он все еще этого не сделал, в таком случае. — Я веду к тому, что я вовсе не думаю, что ты доступный, — после недолгой паузы продолжил Илай, перестав нависать над Дерозье, ведь он никуда от него не убежал бы сейчас, ведь он обязан был услышать эти слова. Элдридж скривил губы в ухмылке, как будто вспомнив о чем-то, но лишь на мгновение. — Эсме, ты самый недоступный человек из всех, кого я знаю. Я сказал эти слова тогда для того, чтобы оттолкнуть тебя. Я думал, что смогу быть с тобой в тот вечер, но я не смог. Я был зол. Я не мог тогда прямо сказать тебе, что меня разозлило то, что ты стоишь выше меня. Я начал нести весь этот бред, чтобы выплеснуть эмоции, но сразу же после того, как ты ушел, мне стало паршиво из-за этого. Я думал о том, что довел тебя до слез по этой глупой причине, и чувствовал себя просто омерзительно. И я вышел, чтобы догнать тебя и все объяснить, но не знал, куда ты пошел. Эсме сначала ничего не ответил, похоже, переваривая то, что сказал ему Илай, и у него явно были некие сложности с тем, чтобы воспринимать всю эту информацию прохладно и адекватно, судя по тому, как дергались его губы, которые он кусал с внутренней стороны, опустив взгляд вниз. — На тебя это было не похоже, — наконец сказал Эсме бесцветным голосом. На его лице застыло неодобрительное и даже немного уставшее выражение, как будто он чего-то не понимал.- При всем том, что мне прекрасно известно, какой ты наглый, беспардонный и порой даже подлый. Илай на мгновение скривился, сузив глаза, когда слушал всю эту тираду откровений Эсме, но затем он подумал, что, возможно, он это даже заслужил. — Ты прав, — прикрыв глаза и сложив руки на груди, хмыкнул он, — в тот день я и Гамильтону наговорил всякого… а после того, как поссорился с тобой, разругался и с Тео, который попался под горячую руку. Я много чего необдуманного сделал тогда. Ты прав — это на меня не похоже. Я несправедливо поступил с тобой, и я это понимаю. Я был очень зол, и ты был тем, на ком я сорвался. Но я никогда больше такого не скажу, потому что я действительно так не считаю. Вне зависимости от того, что у тебя было с мастером Блумфилдом. — Я никогда не спал с Ричардом, — резко и категорично сказал Эсме, хотя его голос больше не был осуждающим и даже казался немного мягче и спокойнее, чем был до этого. Кажется, он наконец смог поверить в искренность слов Илая. -Никогда, — повторил он уже тише.- Я был влюблен в него много лет назад и даже успел признаться ему в этом, после чего я приехал сюда. Но это было давно. Я не знаю, что между нами сейчас, но мы не…никогда…ни раньше, ни в тот день, когда ты видел его выходящим из моей комнаты, тоже. Илая удивило то, что Эсме решил сказать ему правду об отношениях, которые были между ним и Ричардом Блумфилдом. Помнится, он тщательно скрывал это, старался особо не говорить с Илаем о нем, а когда все же говорил, его голос нарочито звучал прохладно и безразлично, оберегая тайну, которая была между ними двумя. Просто так он бы Элдриджу никогда об этом не сказал. Ему было важно, чтобы Илай знал, что спал он только с ним, потому что между ними был договор. И что он не стал бы делать это с кем-то еще в одно и то же время, потому что ему бы не позволили его принципы. Даже если этот человек, возможно, был его возлюбленным. Элдридж в этот момент посмотрел на Эсме немного по-другому, заинтересованно смерив его взглядом, а затем качнув головой. — Эсме, меня не должно волновать, с кем ты, помимо меня, спишь или же не спишь. Это не мое дело. Я бы не стал осуждать, — проговорил Илай, чувствуя, что нужно было сказать что-то вроде этого.- Я разозлился на то, что тебя оценивают так высоко. Выше меня. Я проявил слабость, решив поддаться эмоциям, потому что я всегда говорил себе, что я заслуживаю этого больше, чем половина здешних рыцарей с высоким рангом только потому, что у них титулы лордов или же графов знаменитых земель. Заслуживаю этого больше, чем ты — так я думал. Но в тот момент ты снова оказался на шаг впереди меня. — Снова? — еле слышно переспросил Эсме, снова подняв свои глаза на Илая, который, однако, ничего не ответил, просто внимательно на него посмотрев вместо этого. Дерозье вздохнул, а затем прикрыл глаза так быстро, что Элдридж сразу заметил, что это было не просто так. Когда он снова открыл свои глаза, Илай увидел в них тонкую пелену слез, которая оживила его взгляд до того, как снова пропасть, потому что Эсме удалось каким-то образом подавить эти слезы минутной слабости. -Я раб своего имени, Илай, — сказал Дерозье так, будто этой короткой фразой пытался донести Элдриджу намного больше, чем количество слов, которое в нее помещалось. — Я знаю. В какой-то момент из-за эмоций я совсем забыл об этом, поэтому и сделал тебе больно. — Мне жаль, что я рушу твои планы, Илай, — немного заведенно сказал Эсме, глянув на Элдриджа своими суженными глазами, которые так сильно напряглись только потому, что он пытался сдержать слезы. Нет, вовсе не слова Илая вызвали в нем такую эмоциональную реакцию, а, скорее, осознание того, что Элдридж в какой-то степени был прав. Дерозье не хотел слышать, что был его соперником и что он таил на него какую-то обиду, потому что это пугало его, заставляло думать, что Элдридж действительно пытается уничтожить его, подобравшись к нему так близко. Но он понимал, о чем он говорил. Понимал. Но тоже хотел быть услышанным, потому что не считал злость Илая на него оправданной. — Я этого не хочу. Правда. Все, чего я хочу, это стать …сильнее. Просто сильнее. Быть, как и все остальные здесь, кто ждет сражений, кто любит их или же, по крайней мере, идет на них с высоко поднятой головой. Но мне кажется, что я никогда этого не сделаю, потому что мне страшно двигаться вперед. И ты прекрасно знаешь, что лучше меня. Смелее и сильнее. И я это знаю, — его голос к концу стал совсем тихим и, кажется, сказав это, он успокоился, потому что резко затих и опустил голову, чтобы перевести дыхание. Илай на него внимательно смотрел несколько секунд или же даже минуту — неважно — тишина между ними им обоим казалась вечностью сейчас. Слова Эсме показались Илаю самыми искренними, что он когда-либо произносил при нем. Ненавидеть человека за то, из-за чего он сам страдает, было глупо — это Илай и сам недавно осознал, пытаясь объяснить себе, почему он так легко может переспать с человеком, который его раздражал. Он не ненавидел Эсме. Он это понял, когда узнал его немного получше. Он не мог ненавидеть его за то, от чего Эсме с радостью бы и сам избавился. Дерозье злил его иногда и выводил из себя тем, что всегда был на шаг впереди него и намного ближе к элитным войскам, чем Элдридж, но его слова говорили Илаю о том, что он совсем не верил в то, что когда-нибудь туда попадет. Почему-то Илая задело то, что он так легко отказывался от самого себя. — Ты безнадежен, Эсме, — с выразительной усмешкой в голосе проговорил Илай, мгновенно пробив этим ту странную и тяжелую атмосферу, что повисла между ними во время этого разговора. В один момент она вдруг затрещала и разбилась на миллионы осколков вместе с фразой, которую он произнес после этого.- Ударь меня. Эсме, который сразу понял, что ему не могло это показаться, потому что голос Илая звучал слишком четко и достаточно громко, поднял свою голову и посмотрел на Элдриджа ничего не понимающим взглядом, изогнув в подозрении одну бровь. — Ч.т.о? — Ударь меня, — так же легко повторил Илай таким голосом, будто он спрашивал, как у него были дела или чем он занимался сегодня. Пауза была не только в ответе Эсме, но еще и на него лице. -В тот раз я остановил тебя, помнишь? Ты хотел ударить меня, но я оставил тебя, — объяснил Илай, — поэтому ты должен сделать это сейчас. Ответить мне этим ударом, чтобы мы были в расчете. Давай, бей смелее. Эсме потратил несколько секунд на то, чтобы просто неподвижно постоять, ошарашено глядя на Илая и не понимая, шутил ли он так или нет, а затем, когда осознал, что Элдридж даже встал к нему ближе, ожидая удара, глубоко вздохнул и покачал головой на его очередную выходку и умение снизить накаленность атмосферы до минимума. Сначала Эсме хотел сказать ему, что все было в порядке и отмахнуться, добавив, что он не станет этого делать. Но потом еще одна мысль просто пронзила собой его сознание. Почему это он не будет этого делать? Что его вообще останавливает? Элдридж поступил с ним, как полный идиот, сделал ему больно своими словами, хотя, на самом деле, даже не думал так, он просто з.л.и.л.с.я. на него. И, вообще, это он был тем, кто принудил его к этому глупому договору между ними, и он спал с ним тогда, когда ему этого захочется, как будто Эсме был его личной игрушкой, а после всегда шутил насчет этого и издевался над ним, играя на его нервах. Он был самым расчетливым и хитрым подлецом из всех, кого знал Эсме, хладнокровным и наслаждающимся своей властью над Дерозье. А еще он сделал все, чтобы Дерозье нравился секс с ним, и наслаждался даже этим — это можно было увидеть в каждой его паскудной улыбочке. Кто больше всех и заслуживал хорошего удара, так это Илай Элдридж. Поэтому Эсме, вспомнив об этом всем и проигнорировав свое первоначальное желание дать ему простую пощечину, сжал свою руку в кулак и со всей силы ударил Илая прямо по его спокойному и красивому лицу. Элдридж, пускай и приготовился к удару, похоже, совсем не рассчитал его силы. Его голова резко мотнулась в сторону, и он даже сделал надломанный шаг влево, замерев так на какое-то время, кажется пытаясь привести мысли в порядок. — Черт, это было…сильно, — проговорил Илай, прислоняя руку к своей щеке и челюсти, потому что он почувствовал новую волну боли сразу же, как только открыл рот. Кто же знал, что в этом миниатюрном Дерозье столько силы? Он, конечно, легко управлял тяжелыми мечами и прочим оружием, но Илай никогда не задумывался о том, каким сильным мог быть удар всегда сдержанного, спокойного и всегда идеально подающего себя Эсме. Элдридж взглянул на него, заметив, что Эсме тоже стало больно от того удара, который прилетел Илаю. Он сгибал и разгибал пальцы болевшей руки, немного морщась и осматривая свои костяшки, которые ударили Илая по скуле со всей силы и поэтому сейчас так болели. Элдридж по-доброму усмехнулся при виде этого, а Эсме, перестав разминать руку и, кажется, сразу же почувствовав некое облегчение (что можно было сказать по той высокомерности, что наконец вернулась к его выражению лица), прислонился спиной к стене и сказал с какой-то категоричностью и надменностью в голосе: — Мне этого недостаточно. Элдридж еле сдержался, чтобы не посмеяться с того, как очевидно Эсме сейчас пытался им манипулировать. Но ему это показалось забавным. И (пускай он и не хотел признавать) в какой-то степени заслуженным. — Недостаточно? — Абсолютно. — Хорошо, — согласился Илай, вальяжно перекрестив руки на груди.- Я выполню какую-нибудь твою просьбу. Только не проси меня прервать договор — не сработает, — сразу предупредил Илай, глядя в задумчивые и внимательные глаза Эсме, которые пристально смотрели в ответ на Элдриджа. Что-то было в его взгляде такое, что намекало Илаю на то, что он уже знал, что именно сделает своей просьбой. И он был прав. — Расскажи мне про те страницы, что ты вырвал из книги в тот раз, когда мы в последний раз говорили. В библиотеке. Что было на этих страницах? Илай замер, и улыбка как-то резко дрогнула на его губах, однако полностью не исчезла, только стала более натянутой, чем обычно. Он посмотрел на Эсме заинтересованным взглядом, как будто не мог поверить в то, что только что услышал. — Тебя э.т.о. интересовало все это время? — уточнил Илай, немного приподнимая брови. Честно говоря, Элдридж даже не подумал, что он придаст его действию в библиотеке хоть какое-то значение. Такая внимательность Эсме насторожила Илая, однако он до дрожи в пальцах не любил лгать, а когда приходилось это делать, то всегда чувствовал, что ему приходится очень старательно держать себя в руках. Поэтому он не стал врать.- Прости, Дерозье. Но я не могу тебе этого сказать, — медленно сказал Илай, снова осклабившись. Эсме сузил глаза, отметив для себя эти слова Илая и даже задумавшись о них. Он не стал переспрашивать и намекать на то, что Элдридж сам согласился исполнить его просьбу, потому что по одному его лицу и улыбке видел, что он ему этого все равно не расскажет. Однако, его теперь действительно заинтересовало то, какого черта было в этих страницах, что Илай их вырвал из книги и спрятал у себя в кармане, а теперь отказывался об этом говорить. — Хочешь, вместо этого, я покажу тебе кое-что по-настоящему красивое? — прервав тишину, предложил Илай таким голосом, что отказать, на самом деле, было трудно, но это же был Эсме Дерозье, он мог и не так ответить, и Элдридж это знал. — Что? — удивился Эсме, недоверчиво посмотрев на Илая, который вдруг переменился в лице и теперь выглядел так, будто ему очень не терпелось показать Дерозье то, о чем он говорил. — Ты был на улице? — Нет, я ведь ни разу не покидал больничное крыло… — Тогда пойдем со мной. Тебя это удивит, — с ухмылкой пообещал Илай, оттолкнувшись спиной от стены и развернувшись по направлению коридора. Эсме, казалось, сомневался, действительно ли он не хотел сейчас никуда идти или же он просто выделывался, чтобы проучить Илая за это, что он ему ничего не рассказал.- Идем же! — вдруг повторил Элдридж нетерпеливо, потянувшись и обхватив предплечье Эсме своей рукой. Дерозье этого, похоже, не ожидал, ведь даже такой невинный жест в его стороны казался ему чересчур интимным и выделяющимся, он мог натолкнуть кого-то, кто их увидит, на неправильные мысли. — Постой! — попытался остановить Эсме Илая, который быстрым шагом направлялся обратно, в сторону больничного крыла, не ослабляя хватки и потянув Дерозье за собой. — Просто иди за мной, — не желал его слушать Илай. В его голосе вдруг так четко прозвучала улыбка, что Эсме захотелось посмотреть на него, поэтому он перестал глазеть по сторонам и поднял глаза на Элдриджа, однако, все, что он увидел, был его затылок и спина с привлекательным изгибом и выпирающими лопатками.- Говорю же, тебе это понравится. — Ты так о многих вещах говоришь, — как бы между прочим, однако, в сторону, кинул Эсме услышав, как Элдридж усмехнулся. Не доходя до больничного крыла, Илай свернул в другой коридор, который, кажется, вел к одной из оружейных цитадели, но до нее он тоже не дошел, остановившись напротив узенькой винтовой лестницы, что находилась прямо в стене, из-за чего была неприметной. — Я думал, мы идем на улицу? -не сумев построить ассоциативный ряд, проговорил Эсме, когда Илай отпустил его руку и кинув ему на лестницу, приглашая пойти первым, как если бы Элдридж думал, что своенравный Дерозье сбежит от него, как только он отпустит его и отвернется. — Мы именно туда и идем, — опустив руки на бедра и легко пожав плечами, сказал Илай, заметив на лице Эсме какое-то негодование и подозрения, которые были у Дерозье относительно истинных мотивов Илая. Но Элдридж был непоколебим, а еще он говорил правду. Он действительно хотел показать Эсме кое-что, что лично ему показалось очень красивым и необычным, а еще он знал, что Дерозье, увидев подобное, впадет в ступор от того, насколько это прекрасно. Он был именно таким человеком. Когда Эсме все-таки зашел на лестницу, в последний раз взглянув на коридор, чтобы убедиться, что их никто не видит, Илай последовал за ним, лениво ухватившись рукой за перила. Когда они достигли верха, Эсме со всей силы надавил на тяжелую дверь, что загораживала проход, и холодный воздух тут же окружил его, попадая в его легкие и мигом истребляя в нем чувство усталости после тяжелого дня работы с госпитале. Эта лестница вела на стены цитадели, на которых стражники вели свой дозор, стены, на которых по всему периметру было множество башен с пиками и флагами Нового Эралеона. Эсме сразу понял, о чем говорил Илай, потому что это трудно было не заметить. Эта ночь вовсе не была обычной ночью, какие Эсме видел миллионы раз в своей жизни. Она была особенной, потому что вместо мерцающего серебром лунного света, на город падала алая дымка, которая была такой яркой, что в это даже с трудом верилось. Дерозье поднял голову, остановившись у одного края стены, и ошарашено, застывшими глазами посмотрел на круглую луну, которая больше не была белой. Ее ярко-красный свет, похожий на кровь, пролитую по всей ее поверхности, заставил сердце Эсме пропустить удар от того волнующего чувства, которое появилось у него в груди и которое было слишком большим для того, чтобы его осознать. — Ч-что это…- еле слышно произнес Эсме, увидев боковым зрением, как Илай встал по левую сторону от него, поставив свои локти на каменный борт. — Понятия не имею, — честно признался Илай после недолгой паузы и скривил губы в ухмылке. Большой светящийся глаз наблюдал за ними с неба, роняя на них свой окровавленный взгляд. -Но это чертовски красиво. Эсме не знал, тревожила ли его эта красота или же поражала собой, как Илая. Но он не мог оторвать своего взгляда от этой луны, которая, казалось, вот-вот упадет прямо на них, и тогда наступит конец всему. На самом деле, Эсме предпочел бы такую смерть любой другой, особенно смерти во время боя на войне. Он ненавидел войну. Умереть от чего-то такого же разрушительного, но прекрасного, было бы намного лучше. Жаль, что это не было выбором. — Тебе не кажется, что это плохое предзнаменование? — вдруг спросил Эсме, и Илай перевел на него глаза, нагнувшись и облокотившись о борт, глядя на лицо Дерозье снизу-вверх. — Мне кажется, что когда-то я читал о подобном. Луна цвета крови, что скоро должна пролиться… — Плохое предзнаменование? — повторил Илай с усмешкой, — какая разница: плохое, хорошее? Это — самое красивое, что я когда-либо видел, а об остальном я просто не думаю. Услышав это, Дерозье наконец оторвал взгляд от луны и внимательно посмотрел на рыцаря, который совсем не лукавил, произнося эти слова. Его действительно не волновало подобное, и Эсме не понимал, как это было возможно. Мысли о Дардере и протекающем там сражении не выходили у Дерозье из головы. — Ты не похож на человека, Элдридж. Тебя хоть что-то пугает в этой жизни? — На твоем примере, Дерозье, я научился, что никому не стоит позволять знать твои слабости, к которым относятся и страхи. Когда один человек знает слабость другого — это называется шантаж. Так всегда бывает, — с чересчур веселой улыбкой, похоже, что немного фальшивой, произнес в ответ Элдридж, так и не оторвав взгляда от Эсме, который, казалось, сначала рассердился на эту фразу, а потом все же резко успокоился, и такая резкая смена настроения была не совсем понятна Илаю. — Не всегда. Иногда, очень редко, люди позволяют узнать их слабости людям, чьи слабости знают они, — сказал Эсме, подняв голову. В его глазах снова отразилось красное свечение. Илай уронил свою голову в раскрытую и подставленную ладонь и смерил Дерозье взглядом. — И как тогда это называется? — Дружба, — неожиданно для Илая ответил Эсме. Элдридж прокручивал десятки разных ответов в своей голове, но такой даже не пришел ему на ум. Это было странно. Странно, но довольно интересно узнавать, что было внутри у такого человека, как Эсме Дерозье. — Вот как, — проговорил Илай, скривив губы в ухмылке и перемнувшись с ноги на ногу, — что же по-твоему «любовь», Дерозье? Этот вопрос покинул уста Илая и застыл в холодном воздухе, наполненным кровавым светом. Казалось даже, что если бы Эсме повернул голову, он был увидел очертания этих слов у его плеча. Он задумался ненадолго — ну, или же Илай так подумал, потому что он молчал какое-то время, глядя на луну неподвижным взглядом и даже не кусая свою губу, как он делал это по привычке, а затем его губы дернулись в чем-то, напоминавшем усмешку. Это удивило Илая. — Б.ы.т.ь. слабостью друг друга, — произнес Эсме, и Илай, который, как в прошлый раз, даже не предполагал, что он ответил именно так, замер, внимательно пройдясь взглядом с острого кончика подбородка Эсме до его меланхоличных и сияющих глаз и на мгновение даже потеряв свою улыбку. — Не знал, что ты романтик, мистер Самовлюбленный Выскочка, — издав выразительный смешок, проговорил Илай, на какое-то время закрыв рукой свои глаза, а затем снова подняв их на Эсме. В этот же самый момент сильный порыв ветра взъерошил волосы Илая, забравшись ему под черную куртку из оленьей кожи, а длинные волосы Эсме опрокинул ему на лицо, из-за чего Илай больше не мог видеть его профиль. — Я лишь сказал правду — это не делает меня романтиком. Однажды, Элдридж, у тебя появится человек, который сделает тебя слабым в определенном смысле. Слабым перед ним. И тогда у тебя появится страх, — даже как-то довольно сказал Эсме, похоже, от одной мысли о том, что тогда Илай чего-то да испугается в своей жизни. По-настоящему, сильно, до задержки дыхания. Илай засмеялся негромко, и вовсе не потому, что думал, будто Эсме говорит неправду или какую-то глупость. Просто было в Эсме Дерозье что-то такое, что вызывало у Илая совсем не злой смех, а очень даже искренний и тихий, когда он произносил что-то подобное. Но Элдриджу понравилась та уверенность, с которой он это сказал, и то, как его голос звучал в этот момент. Он ведь совсем не знал, как Илай относится к этому, верит ли он в любовь, и хочет ли он вообще когда-то встретить «такого человека». Но он все равно сказал это так, будто прекрасно знал, что творилось у него в душе. Элдридж протянул руку и легким касанием своих пальцев, убрал от лица Эсме его волосы, чтобы снова увидеть его. Он не заправил ему волосы за ухо и не убрал их так, чтобы они больше не лезли ему в лицо — он задержал свою руку навесу у его лица, держа пряди его волос меж своих пальцев и касаясь средними фалангами его щеки и скулы. Эсме повернулся к Илаю, кажется, совсем забыв про необычную, красную луну, удивленный то ли смехом Илая, то ли тем, что он не желал убирать от его лица свою руку. Руку, которая, медленно спустилась с его щеки на шею, все еще придерживая его волосы и заставляя табун мурашек пробежать по его коже. — Дерозье, у меня есть страхи. Я же все-таки живой человек, — произнес Илай со своей кривой улыбочкой на губах, действительно удивляясь тому, что Эсме мог подумать, будто он был совсем бесстрашным. Илай приблизился к Эсме, выпрямившись, но склонив голову, чтобы Дерозье не пришлось слишком поднимать голову, чтобы посмотреть на него. Его рука полностью обхватила его шею. — Я просто не говорю тебе о них, потому что я не позволю тебе разрушить наш договор. Последние слова Эсме поймал своими губами вместе с дыханием Илая, которое через несколько секунд соединилось с его. Эсме осознал, что Илай целовал его, только через несколько мгновений, почувствовав себя даже как-то неловко, потому что ему казалось, будто он совсем разучился это делать, хотя перед Элдриджем ему было бы не так стыдно за это, как перед кем-нибудь другим, потому что это он научил его этому, будучи вторым человеком, кого Эсме по-настоящему поцеловал. Язык Илая обжигал, ровно как и его губы, и дышать становилось с каждой секундой все труднее, поэтому дыхания обоих сбились довольно быстро и им пришлось ненадолго отрываться друг от друга, чтобы сделать необходимый вдох. Эсме так увлек этот поцелуй, который, как и всегда это бывало с Илаем, были слишком внезапный, что он поначалу и не заметил, как Илай скользнул одной своей рукой под его шерстяную накидку, проведя ей по его боку и спине, а затем положил ее ему на поясницу, подвигая Эсме ближе к себе. — Целуешь меня под кровавой луной…и кто еще из нас романтик? — хмыкнул Эсме, с усердием отрываясь от Илая, который, похоже, не намерен был останавливаться. — Меня возбуждает красота, ты же знаешь, — быстро проговорил Илай, снова соприкасаясь губами с губами Дерозье. Эсме, наконец, почувствовал его руку у себя на пояснице, но не опустил свою, чтобы ее убрать — его руки были слишком заняты, держась за края куртки Илая у его груди. — Мы не можем прямо здесь…- с возмущением и явным протестом в голосе проговорил Эсме, снова оторвавшись от его губ и отвернув голову в сторону, чтобы заставить Илая прислушаться к его словам. — Мы делали это во дворце, так что, мне кажется, мы можем везде, — осклабившись, сказал Илай, явно не растерявшись, увидев профиль Эсме, и, вместо его губ, прислонившись к его соблазнительно оголенной шее. Дерозье вздрогнул, подавившись воздухом, и упер руки в грудь Илая, как-то совершенно неубедительно попытавшись его оттолкнуть от себя. — Но…но нас увидят, ты разве не понимаешь этого? — Здесь темно, нас никто не увидит. А если еще и не будешь так кричать, то и не услышат тоже, — с трудом проговорил Илай в перерывах между поцелуями, которыми он осыпал его шею. Эсме был в шаге от того, чтобы сдаться и не говорить больше ничего, особенно когда Илай снова поднялся к его губам — и этот поцелуй отличался от всех остальных, он был дольше, глубже и горячее, и пьянил не хуже противного Эсме алкоголя, к которому он в последнее время пристрастился из-за своих переживаний. Однако, здравый смысл все же редко спал в Эсме Дерозье, не пропадая даже под влиянием Илая Элдриджа, поэтому он снова оторвался от его губ, обхватив рукой его подбородок и щеку, чтобы заставить его посмотреть на себя. — Несмотря на всю ненормальность той идеи — во дворце хотя бы можно было укрыться от чужих глаз, — как бы между прочим сказал Дерозье, сдвинув брови к переносице и изо всех сил стараясь намекнуть Илаю, что это, действительно, было опасно. Элдриджа умиляла осторожность Эсме, поэтому он, издав тихий смешок, притянул его к себе поближе, вдруг трогаясь с места и заставляя Дерозье делать маленькие шаги спиной вперед. — Здесь тоже есть, где укрыться, — заверил он Эсме, отрывая его руку от своего лица и перекидывая ее через свою шею, чтобы прислониться к груди Дерозье своей. На какое-то время Эсме снова оставил свои слова в поцелуе, крепко держа Илая за шею обеими руками, но когда его спина столкнулась с деревянной дверью спустя несколько десятков секунд медленных шагов в неизвестном направлении, Дерозье кое-что осознал, медленно открыв глаза и посмотрел на Элдриджа каким-то мутным, но все-таки осуждающим взглядом. — Это же…сторожевая башня? — неуверенно спросил он, пока Илай пытался вслепую попасть рукой по кольцу на двери, чтобы открыть ее. Эсме не сомневался в том, что это была именно сторожевая башня, потому что ничего другого на стенах цитадели и быть не могло. Он, скорее, сомневался с разумности и адекватности Илая…хотя, в отсутствии этого он перестал сомневаться еще тогда, когда тот настоял на том, чтобы они переспали во дворце, за что их попросту могли казнить.- Элдридж, то, что она сторожевая, значит, что в любой момент сюда могут зайти стражники, что патрулируют на стенах, — когда они все-таки попали внутрь и Илай закрыл за ними дверь, сказал Эсме так вкрадчиво, насколько это вообще было возможно при ситуации, когда Илай Элдридж запустил одну руку его штаны и сжал ей его ягодицу, практически не отрываясь от его губ. — Эсме, вообще-то я состою в патруле и нахожусь на этих стенах два раза в неделю, когда я не на вылазках, — с усмешкой как бы между прочим сказал Илай, открыв глаза и томно посмотрев на Эсме, облизывающим опухшую от настойчивых поцелуев и кусаний (дурной привычной Дерозье) нижнюю губу.- Я точно знаю, в какое время в каждую из башен входят стражники. У нас есть время, так что расслабься, я же сказал, что о нашем секрете никто не узнает. Эсме решил поверить Илаю на слово, потому что он, как и обычно, звучал очень убедительно, когда очень хотел что-то заполучить. Поэтому Дерозье оставалось только верить в то, что он действительно состоял в патруле и поэтому знал, когда сюда мог войти кто-то из стражников, потому что дверь в башню запиралась на ключ, что был у одного из тех, кто сегодня патрулировать стены. Эсме не знал, мог ли Илай соврать, чтобы добиться своего, ведь однажды он уже соврал для того, чтобы обидеть его. Хотя, Дерозье, кажется, все-таки простил его за это, потому что, как только они вошли в эту комнату, он позволил Элдриджу стянуть с себя накидку и сжать руками его тело так сильно, как Илай вообще мог это сделать. Сторожевая комната в башне была совсем небольшой и в ней было всего одно прямоугольное и вытянутое окно, которое, однако, не было застеклено, поэтому здесь было достаточно холодно, пускай и теплее, чем на стенах. Внутри каждой такой комнаты стоял небольшой стол с подсвечником и не зажженными свечами и небольшой диван, на котором большими слоями лежали шкуры животных с мехом, среди которых сидеть было довольно комфортно и тепло. Илай мельком подумал, что в этих четырех стенах им было даже немного тесно, хотя эта теснота возбуждала еще больше, потому что дальше Эсме он вообще ничего сейчас не видел, и казалось, будто их тела могли слиться друг с другом в любой момент. Элдридж подтолкнул Дерозье к стене, когда их ноги запутались между собой, и Эсме с глухим звуком ударился о нее спиной, резко притянув к себе Илая и расстегивая его дублет, пока тот, с трудом оторвавшись от Дерозье, пытался стянуть с себя куртку. Ему это удалось только со второй попытки, его руки были какими-то уж слишком неуклюжими, а движения были такими, будто он был пьян. Впрочем, он и был немного пьян: пьян от свежего вкусного запаха парфюма Дерозье, пьян от того, чем пахла его кожа на шее, к которой он прикасался губами и носом, чтобы вдохнуть этот аромат, пьян от его дыхания, которое из холодного медленно превращалось в горячее и сорванное. Эсме Дерозье опьянял получше любого эля, и хотелось его намного больше. Избавившись и от рубашки, Илай прислонился грудью к груди Эсме и полностью запустил наконец свои руки ему под дублет, трогая и сжимая его тело своими пальцами. От некоторых щипков Эсме недовольно вздыхал, однако, ни слова не говорил, позволяя Илаю полностью исследовать его тело своими руками, пока его губы были заняты губами Дерозье. Эсме в какой-то горячей прострации даже приподнял ногу, дотронувшись коленом до бедра Илая, и тот, почувствовав это, опустил руки и приподнял его, позволив Дерозье обвинять ногами его пояс. Он медленно развернулся, лишь мельком посмотрев, в какой стороне был диван, и пройдя несколько шагов, уложил на Эсме на мягкий мех, в котором он тут же утонул. Сам же Илай навис над ним, уперев свою руку в диван рядом с головой Эсме и прервав их бесконечный поцелуй. Он посмотрел в его закрытые глаза, глядя на то, как он тяжело переводил дыхание, и не смог сдержать довольной улыбки, видя, как всегда спокойный и сдержанный Эсме выдохся от одних только поцелуев с ним. Дерозье открыл глаза, почувствовав, что Илай на него смотрел, и томно взглянул в его глаза, затем уронив взгляд и на его тело. Красивая грудь Илая была намного шире груди Эсме, а его выпирающие косточки на сильных плечах так и приглашали прикоснуться к ним. Дерозье протянул руку, но вместо этого, дотронулся ею до рельефного пресса Илая, будто посчитав своими холодными пальцами его напряженные мышцы и спустившись к низу его живота. Дерозье бы никогда не сказал этого вслух, но он восхищался красивой и сильной фигурой Илая, и его руки, в прямом смысле, сами тянулись, чтобы потрогать каждую мышцу. Элдридж ухмыльнулся этому, медленно погладив пальцами по скуле Эсме. Он начал прикасаться к нему вот так совсем недавно, раньше Дерозье позволял только трогать себя, а сам ничего не делал, похоже, слишком стыдясь себя в такие моменты или же злясь на Илая на то, что он делал. Сейчас же он все чаще тянул к нему руки, сжимал его кожу и при сексе крепко обнимал его, делая этот процесс взаимным и будто бы добровольным. Илай расстегнул ремень на светлых брюках Дерозье, что был туго затянул у него на талии, а затем, не отрываясь от его глаз, медленно стянул их с него, уронив на пол, к своей куртке и дублету. Он понимал, что у них было совсем немного времени и нужно было поторапливаться, но ничего не мог поделать с тем, что ему хотелось специально сделать это медленно и глядя ему в глаза, потому что это смущало Дерозье, заставляло его отводить от него свой взгляд и красиво краснеть. При той темноте, что стояла в комнате, невозможно было увидеть то, как щеки Эсме вспыхнули, однако он прекрасно видел его глаза, затуманенные, томные и дрогнувшие в диком смущении. Свои же брюки Илай расстегнул довольно быстро, так же быстро их приспустив, и рука Эсме, лежащая у него на бедре, переместилась в центр, дотронувшись до его члена. Илай сорвано вздохнул, облизнув губы, а движения Эсме стали увереннее, хотя он и сам не понимал, как это было возможно. В такие моменты он действительно был благодарен тому, что на улице была ночь, а свечи были не зажжены, и Элдридж не мог разглядеть выражение смущения и неловкости на его лице, потому что он очень любил ухмыляться этому своей паскудной и самоуверенной улыбочкой. Самоуверенным здесь мог быть только один из них — и это был Эсме Дерозье, несмотря на то, что именно его с помощью шантажа принуждали к сексу. Отчасти именно поэтому Дерозье и делал это, отвечая на ласки Илая. Не было никакого смысла лежать неподвижно и строить из себя жертву, ведь, как он все еще подозревал, Илай мог наслаждаться этим. Эсме не был жертвой. Он был пленником Илая, в каком-то смысле он ему принадлежал, но он точно не собирался быть жертвой его власти. Конечно же, подобный «договор» бил по достоинству Эсме и заставлял его все чаще задумываться над тем, на что он еще мог пойти, чтобы его секрет не был известен больше никому, но он и сам не ожидал, что в конечном итоге этот секс будет приносить ему какое-то удовольствие. Дерозье казалось, что ему всегда будет так же больно и неприятно, как в первый раз, но нет — через какое-то время действия Илая начали приносить ему удовольствие, которое порой было таким сильным, что едва получалось сдерживать стоны и просьбы не отрываться от него. В конце концов, это было лучше, чем позволить всем узнать о том, что случилось с ним тогда в лесу. Он не мог вынести публичного позора, но мог выдержать его с Илаем, который каким-то образом делал так, чтобы этот позор приносил ему какое-то удовольствие и в такие моменты переставал даже выглядеть, как позор. Элдридж нагнулся и поцеловал Эсме у его тазобедренной косточки, немного прикусив там кожу и оставляя легкий след. Дерозье поморщился, запустив руку в волосы Илая, а тот поднялся с поцелуями до его груди, скользнув языком по его соску. Это заставило Эсме вздрогнуть и прикрыть глаза. Он согнул ноги в коленях и сжал ими бедра Илая, почувствовав, как рыцарь пропустил свою руку под плечами Эсме, обнимая его и прижимая к себе грудью. Вторая же его рука опустилась вниз, проведя рукой по члену Эсме и скользнув к его ягодицам. Дерозье не подал виду, но его это удивило. Раньше всегда во время секса Илай находился позади него, а спина Эсме всегда прижималась к его груди, из-за чего они никогда раньше не видели лиц друг друга. Лежали ли они на кровати, стояли ли у стены или же нависали над столом, Эсме всегда был отвернут от Илая, и его это, на самом деле, устраивало, ведь так не было видно его лица. Сейчас они впервые были повернуты друг к другу, и когда Илай медленно вошел в него, прижавшись носом к его шее, Эсме закрыл, практически зажмурил глаза на случай, если Элдридж вдруг поднимет голову и посмотрит на него. Именно это Илай и сделал, оторвавшись от его шеи и дотронувшись своим носом до его, шумно и горячо выдыхая в его приоткрытые губы. Такая близость заставила Эсме распахнуть глаза, их взгляды, застланные мутной дымкой, встретились, но он не увидел в глазах Илая никакой усмешки. Он даже не улыбался. Его лицо было немного напряжено, сосредоточено на равномерных толчках, которое совершало его тело, но при этом выглядело удовлетворенно и иногда даже вздрагивало. Его губы были приоткрыты, и он часто их облизывал, когда отрывался от губ Эсме, испуская неровные и шумные вздохи. Эсме впервые видел его лицо т.а.к.и.м., поэтому практически все это время не мог от него оторваться. Неужели Илай выглядел так всегда, когда занимался с ним сексом? Неужели он всегда выглядел так, будто Эсме был единственным, кто способен был доставить ему такое удовольствие? Илай же даже не задумывался о том, как он выглядел в этот момент, потому что он всегда был искренним в сексе, ведь он любил это занятие, кажется, больше всего в жизни. Все, что его сейчас волновало, это красивое, уставшее и взмокшее лицо Эсме, его прекрасное миниатюрное тело, каждым сантиметром прижимающееся к телу Илая, и его руки, царапающие его за спину каждый раз, когда толчки были слишком быстрыми и резкими. За все то время, что они не разговаривали, Илай не переспал ни с одним человеком, хотя терпеть было не в его правилах. Просто он не терпел. Ему даже не хотелось спать с кем-то другим, вроде всегда доступных блудниц, потому что он знал, что это будет не то же самое, что переспать с этим потрясающе красивым выскочкой, у которого на лице было написано, что он больше не будет с ним спать и, вообще, следовать этому договору, до тех пор, пока они не оставались где-то наедине. Тогда Эсме подчинялся ему. Заставлял это выглядеть так, будто он делает великое одолжение, однако он подчинялся, зная, что у него нет выбора, и когда вся эта красота и сексуальность умещалась в руках Илая, ему не хотелось так просто выпускать ее. Воздух в комнате, несмотря на то, что постоянно проветривался из-за открытого окна, стал слишком горячим, пропитанным сквозящим в нем напряжением и стонами, которые Эсме старательно пытался сдерживать. Илай даже подумал, за секунду до того, как перестать соображать на несколько минут, что, кто бы сюда ни зашел после них, бедняге явно придется туго, потому что аура секса была слишком сильной, чтобы не заразить своим желанием. Спустя пять или же десять минут после того, как они оба затихли, лежа друг на друге и сорвано переводя дыхание, Илай, быстро натянув на себя одежду и завязывая свой дублет подошел к окну, посмотрев на улицу. Он любил подышать свежим воздухом после секса. Эсме одевался позади него, он, как обычно, был слишком медлительным и тщательно приводил себя в порядок, поэтому Элдридж знал, что мог не спешить со своим дублетом, завязки которого совсем не поддавались его рукам. — Пока ты меня избегал и не желал выслушать, твой прекрасный принц вызвал меня на дуэль, — вдруг впервые за все это время прервал тишину Илай, скривив губы в ухмылке и уже представляя реакцию Эсме. — Мой…кто? — запнувшись. переспросил Эсме, и вдруг все звуки позади Илая стихли, потому что Эсме замер, посмотрев в его спину. — Мастер Блумфилд, патрон местного театра, знаешь такого? — Что?! Элдридж, это не смешно, — с упреком сказах Эсме, нагнувшись и быстро подняв с пола свою шерстяную накидку. Он подошел к Илаю, прислонившись к стене и посмотрел на его профиль, заметив, что он будто снова над чем-то усмехался.- Я ничерта не понимаю…ты серьезно? — Более чем. Он бросил мне вызов — предложение, от которого я просто не мог отказаться. — Это вообще не смешно, нечего улыбаться, — строго сказал Эсме таким голосом, будто он пять минут назад не сдерживал с трудом стоны, закрыв рот рукой. — Зачем ты принял этот вызов? — Серьезно, Дерозье? — практически пропел Илай, наконец взглянув на Эсме, но только мельком, — как бы я выглядел, если бы отклонил его вызов? — Но… — Я рыцарь, в конце концов, — прервал его Элдридж, и его голос прозвучал так твердо, что Эсме проглотил свои слова и просто уставился на него беспокойным взглядом, закусив нижнюю губу и будто о чем-то размышляя. Он знал, что не переубедит Илая — это было невозможно. Дуэль был делом чести, и только глупец откажется от вызова, опозорив этим себя, ведь это было равно тому, чтобы признать поражение. — Зачем он вообще бросил тебе вызов? Вы ведь даже не знакомы нормально… — Видимо, он решил отстоять твою честь, — с паскудной улыбочкой проговорил Илай.- Он защищал тебя от меня. Это так мило. — Защищал?.. Мою честь? — бессмысленно повторил Эсме, похоже, не ожидав такого от Ричарда. Илай кивнул. — Он был уверен в том, что я обидел тебя чем-то. А еще я ему не нравлюсь. Он считает, что ты не в безопасности рядом со мной. Что я не тот, кто должен быть рядом с тобой. Что я все порчу. Что ж… в каком-то смысле он прав, — иронично проговорил Илай, оставив в покое ленты на своем дублете и посильнее выглянув в окно, уперев руки в каменную раму. Эсме ничего не ответил, задумавшись о том, что могло произойти между Ричардом и Илаем и к чему могла привести эта дуэль, которая ему совершенно не нравилась, а Элдридж все не отрывался от окна, которое выходило на внутренний двор цитадели, на котором вдруг стало немного шумно, потому что несколько рыцарей только что вошли в ворота, переговариваясь и даже смеясь. Илай сразу узнал этот смех, именно поэтому с интересом и выглянул в окно. Он принадлежал Натаниэлю Альви, который медленными шагами пересекал двор цитадели с двумя другими рыцарями, громко разговаривая с ними об оружии, которое он держал в руках, даже пытаясь что-то продемонстрировать и смеясь с того, что из-за темноты ничего не было видно. Только сейчас Илай заметил, что луна больше не была кровавой, и сейчас освещала двор своим обычным белым свечением. «Странно это все, — подумал Илай, мельком взглянув на луну, а затем снова посмотрев на Альви, который остановился у входа в казармы с одним из рыцарей, все так же красиво и заразно посмеиваясь.- Значит, Настоятель уже вернулся из Ибесса». Этот смех вывел Эсме из его размышлений, и если сначала он не придал ему никакого значения, то сфокусировав свой взгляд на Илае и увидев какую-то легкую, но искреннюю улыбку на его лице, он задумчиво нахмурился и тоже перевел свой взгляд на двор, увидев у казарм уже знакомого ему блондина. Руки Эсме, что были строго сложены на груди, сжались и напряглись. Странно, но вид Альви вызывал у него странные мысли, которые раньше никогда не посещали его разум. — Илай…-произнес он, отвлекая Элдриджа от его занятия, — Альви красивей меня? Илай моргнул пару раз и внимательно посмотрел на Эсме, смерив его взглядом. Раньше он не интересовался мнением Илая насчет чужих внешностей. Он, что, заболел? — Что тогда я делаю здесь с тобой? — вместо ответа решил спросить у него Илай, предполагая, что этот вопрос о многом должен был сказать Дерозье. Эсме усмехнулся, скривив губы в ухмылке. — Может, ты не можешь иметь его. У тебя ведь на него ничего нет, — сказал он, не отрывая глаз от блондина, который, запустив руку в волосы, кивал на слова, которые ему говорил другой рыцарь. — Я никогда не соглашаюсь на меньшее, — хмыкнул Илай, заставляя взгляд Эсме дрогнуть. — Это значит? — Это значит, что Альви действительно очень красив, по крайней мере, я так считаю. Но ты, Эсме Дерозье, самый красивый человек в этой цитадели. С тобой очень сложно конкурировать, — сказал Илай таким голосом, будто он не делал комплимент Дерозье, а просто констатировал факт, который открыто признавал, потому что…ну, потому что это всем было известно. Эсме это четко почувствовал в его голосе, и ему почему-то от этого стало легче. Он и сам не знал, почему, и, на самом деле, его это даже раздражало немного, ведь он не понимал, почему его вообще волновал этот вопрос, и почему подобный ответ от такого человека, как Илай, мог хоть как-то его успокоить. Элдридж же, будто прочтя его мысли, добавил.- Я знаю, почему тебе так важно знать, что ты красивый. — Знаешь? — неожиданно произнес Эсме, оторвав взгляд от Альви и внимательно посмотрев на Илая, будто скрыл ответ на этот вопрос в его лице.- Почему же? Илай помедлил немного, скривив губы в легкой улыбке. — Потому что это то, в чем ты можешь быть уверен до конца. Твоя красота — это то, в чем ты точно никому не проиграешь. То, что навсегда сделает тебя первым среди всех, — сказал он и отвел от Эсме глаза, потому что почувствовал, что Дерозье было необходимо в этот момент смотреть на что угодно, но только не чувствовать на себе его взгляда. Это создавало хоть какую-то видимость того, что он был один. Эсме уронил глаза в пол, закусив нижнюю губу изнутри и обняв себя руками, чтобы согреться. Молчание, которое повисло между ними, затянулось, но оно вовсе не давило на них своей неловкостью. Илай знал, что он был прав. И Эсме знал, что он был прав, хотя никогда раньше не задумывался об этом. Теперь эти мысли, благодаря Элдриджу, засели глубоко внутри него, и ему больше не хотелось выпускать их оттуда или заставлять кого-то говорить с ним об этом. — Элдридж…а где находятся Аккертонские земли? — вдруг прервал тишину какой-то бесцветный голос Эсме, удивляя Илая этим вопросом. Элдриджу хотелось усмехнуться или же как-то сиронизировать в ответ, но он не стал этого делать, украдкой взглянув на Эсме и заметив задумчивое выражение на его лице. — Ты никогда раньше не интересовался этим, — заметил Илай. — Я не придал значения тому, что никогда раньше о них не слышал. По твоим рассказам и тому, как ты не любишь людей с высокими титулами, я понял, что твои земли не такие большие, именно поэтому я никогда о них не слышал. Я хорошо разбираюсь в местности, но даже мне не дано знать все названия земель Нового Эралеона. Никогда…не задумывался, где могут быть земли Аккертона, — так же спокойно и бесцветно проговорил Эсме, и Илай видел по его лицу, что, возможно, его и сейчас это не слишком волновало, но ему уж очень хотелось перевести тему и услышать ответ на его вопрос. Илай решил, что позволит себе пойти у него на поводу. В этот раз. — Аккертонские земли находятся к северо-западу от Карлия, между землями Бергии и Падекса, прямо у устья реки Ирвэлл. Маленькие, но очень красивые земли, — спустя несколько мгновений ответил Илай, снова выглянув в окно, но посмотрев уже не во двор, с которого все еще доносился смех Нэта Альви, а куда-то вдаль. Эсме, поднявшему на него глаза, показалось, что он смотрит в то самое направление, где находились его земли, похоже, почувствовав какую-то ностальгию по родным краям, в которых он так давно не был. — Вот как. Хотел бы я однажды там побывать.