«…Я всегда поддерживал и продолжаю поддерживать Кларенса в его тоске по тебе, но я также считаю, что и ты нуждаешься в этой поддержке, потому что я понимаю, что тебе приходится труднее, чем всем нам. Я понимаю тебя, Алек, и чувствую, как тебе тяжело быть тем, кем ты являешься. Ты брат Настоятеля, и на тебе всегда будет это кредо, что бы ни случилось. Я знаю, как это звучит, но я действительно понимаю тебя. Мы с тобой одинаковы, Алек, потому что оба обязаны чем-то пожертвовать ради общего блага, просто потому что этого требует наша жизнь и мы являемся теми, кем являемся. Мне жаль, что мы должны, но для чего-то мы родились теми, кем родились…»
Алек только сейчас осознал, что совершенно не понимает, о чем говорил Леон. Он понял только те моменты, когда Эйнсворт говорил о нем и о его «кредо», но он не знал, что Леон имел в виду, говоря то же самое о себе. Эти строчки выглядели странным откровением, на которое Алек поначалу не обратил никакого внимания, но сейчас, чем больше он вглядывался в них, тем более странными они ему казались в свете того, что случилось с Леоном совсем недавно. Возможно, Алек не на то обращал внимание, сходил с ума, или же додумывал, но он не решился избавиться от этого письма, потому что что-то подсказывало ему, что неспроста последнее письмо Леона ему было именно таким. Неспроста он написал то, что написал. Алек встал, поморщившись от неприятного ощущения в затекших ногах, и, сложив письмо вчетверо, вложил его вместе с письмом Кларенса в книгу, что лежала у него в сумке вместе с четками и еще парой мелких вещей. Под предлогом того, что ему нужно было выпить воды или чего-либо еще, Алек спустился вниз, чтобы проверить время. Он понял, что спал совсем недолго, потому что за окном все еще горел свет от всех факелов, расположенных по периметру дома — обычно стражники, стоящие в дозоре, тушили все факела, оставляя свет только входа в дом. Это означало, что в дозор еще никто не заступил. Но когда Алек шел на кухню, он тоже не заметил внизу рыцарей, а осторожно проверив каждую комнату, он только убедился в том, что большинство из них находились в своих комнатах, готовясь ко сну, а только некоторые были на улице — Алек слышал голоса и другие звуки со стороны конюшен, когда проходил мимо одного из открытых окон. Алек набрал в бурдюк воды, то и дело оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто этого не увидит, а на обратном пути он закрыл все окна на первом этаже и также задвинул все шторы, надеясь, что никто не обратит на это особого внимания. Дождавшись, когда свет снаружи под его окном погаснет и во дворе станет темно, Алек терпеливо выждал еще несколько часов в своей комнате, прислушиваясь к тому, что происходило в доме и дожидаясь, пока рыцари заснут. Шаги, шорохи, и голоса стихли около часа назад, но Алек все равно помедлил и подождал еще немного, прежде чем одеться, повязать волосы лентой, чтобы не мешались, перекинуть через плечо сумку, взять в руки небольшую керосиновую лампу и медленно открыть дверь, чтобы она не издала ни единого звука. Алек оставил в доме практически все свои вещи, потому что у него совершенно не было времени думать, куда их деть. Он даже не взял с собой мантию, потому что она могла ему мешаться из-аз своей длины, и, надевая на себя куртку, поймал себя на мысли о том, что Роберт обязательно вышел бы из себя, увидев, что он выходит на улицу ночью в таком виде. Но Алек вовсе не думал о том, как холодно ему может быть, потому что все, что занимало его сознание в тот момент — это надежда на то, что ему удастся покинуть это дом без особых проблем. В последний момент он даже задумался о том, чтобы выйти через окно — он бы мог связать простыни и спуститься по ним вниз, а оттуда смог бы намного быстрее добраться до конюшен. Однако, то, какой шум он мог бы издать при этом, остановило его от этой затеи. Его комната находилась недалеко от того места, где стражники ведут дозор, и в тишине ночи точно бы услышали то, как открывается окно, как кто-то спускается вниз или же идет к конюшням по сухой и шуршащей траве. Они бы успели поднять тревогу до того, как Алек успел бы уйти. Он намеренно отказался от помощи, предложенной Гилбертом, заверив, что он справится и один, потому что члены Кары не стали бы церемониться и устроили бы здесь кровавую баню. Но один Алек не справится с рыцарями, если они будут в полном составе, поэтому он должен всеми силами снизить риск того, что поднимется тревога, а без нее другие рыцари не проснуться — большинство из них начало храпеть еще час назад. Алек тихо прикрыл за собой дверь и, держа керосиновую лампу на вытянутой руке, медленными и очень аккуратными шагами направился к лестнице. Половицы в поместье противно скрипели, каким бы осторожным ни был шаг, поэтому Алеку приходило с замиранием сердца и, прикрывая глаза, каждый раз останавливаться, делая паузы между шагами, чтобы не создавать много шума. Пару раз его сердце даже пропускало удар, а дыхание сбивалось, когда он слышал скрип кровати в комнатах, напротив которых он останавливался, потому что кто-то из рыцарей ворочался, ведь именно в эти моменты он осознавал, что должен был положить руку на рукоятку кинжала, что был у него за спиной, потому что он больше не был безобидным и тупым ножом, который мог только неглубоко ранить кого-либо. Он осознавал это и все равно этого не делал, надеясь, что все эти звуки стихнут так же быстро, и ему не придется делать ничего подобного. Добравшись до лестницы, Алек спустился вниз так же аккуратно, пускай и намного быстрее, потому что ему хотелось побыстрее покончить с этим и выбраться отсюда. Он замер около последней ступеньки и, вытянув руку с лампой впереди себя, некоторое время всматривался в освещаемый тусклым светом лампы прямой и пустой коридор, в конце которого находилась входная дверь. Рука Алека дрогнула, а вместе с ней дрогнул и свет, образовав на стенах тени, которых Алек невольно испугался. — Черт…- с ноткой раздражения прошептал он, качнув головой и остановив рукой раскачивающуюся лампу. Он обернулся и также осмотрел коридор позади себя, который лишь немного тянулся за лестницей вперед, почти сразу же заворачивая вправо. Вокруг было пусто и тихо. Тихо было даже на улице, откуда не доносилось ни единого звука, кроме дождя, тарабанящего по стеклам и крыше, что сразу же показалось Алеку странным и даже немного тревожным. Отсюда не было слышно и храпа рыцарей, и того, как они ворочались на своих кроватях — здесь просто было тихо. Слишком тихо. Наверное, поэтому рука Алека дрогнула и до сих пор не могла до конца успокоиться — внутренний голос будто подсказывал ему, что нужно было бежать, а не медлить, забыть о всякой осторожности. Алек сделал глубокий вдох, перестав прислушиваться к всепоглощающей тишине, и быстрым движением погасил огонь в лампе, потому что его могли увидеть снаружи даже через закрытые шторы. В доме сразу же стало очень темно, хотя Алек все еще мог отчетливо видеть силуэты предметов, стен, поворотов и даже картин на стенах. Из гостиной и столовой в коридор просачивался голубоватый свет, и даже нервозное беспокойство не заставило Алека забыть о том, что он сдвинул шторы в каждой комнате, включая гостиную и столовую, прежде чем подняться наверх. Что-то было не так. Алек это нутром чувствовал, поэтому, какой бы соблазнительно близкой ни казалась ему эта дверь в конце коридора, он решил развернуться и обогнуть лестницу, чтобы выйти через еще одну дверь наружу, находящуюся на кухне. Так у него могли возникнуть бОльшие проблемы со стражниками, но перспектива пройти мимо гостиной почему-то показалась ему в разы хуже, чем это. Возможно, ему просто казалось. В конце концов, нервы Алека шалили, а терпение было на исходе, потому что от такой желаемой им свободы его отделяли считанные шаги, ему оставалось лишь протянуть к ней руку и ухватиться за нее покрепче, чтобы никогда больше не отпускать. Алек настолько погрузился в эту мысль, что она, похоже, стала живой и отделилась от него, а фраза «мысли материальны» приобрела особый оттенок, когда чьи-то руки крепко схватили Алека поперек груди, не давая ему сделать ни шага дальше. Лэйн бы даже вскрикнул от неожиданности, если бы не подавился воздухом в тот же момент, когда одна из этих рук схватила его за подбородок и всю нижнюю часть лица и сжала так крепко, что у него заболели челюсть и десны. Он не понимал, как это было возможно. Алек не слышал и шороха, не говоря уже о чьих-то шагах, и совершенно не заметил чье-то присутствие рядом с собой. — Пытаешься понять, как так получилось? — тихо и с ироничным смешком произнес голос прямо над ухом у Алека, который, услышав это, весь покрылся мурашками, заставляющими его вздрагивать каждые несколько секунд. Казалось, Алек готов был услышать кого угодно, но только не его. Голос Шелла был таким текучим и липким, что он связывал Алека еще и им, выдыхая ему в висок и прижимая его на мгновение замершее в поражении тело к своей груди. Да, Шелл был последним, на кого подумал Алек, когда чьи-то руки сковали его движения, но сейчас он понимал, что, на самом деле, только Шеллу удалось бы сделать подобное, оставшись полностью незамеченным до этого самого момента. Потому что единственное, что делало Шелла заметным — это его взгляд, который Алек каждый раз чувствовал буквально кожей. Ничто больше не способно было выдать присутствие Шелла рядом — он мог сидеть в той же комнате, идти рядом, либо же маячить у тебя под носом, но если он не смотрит на тебя, он был будто бы невидимым. И Алек понял это только сейчас. В абсолютно темной комнате у Шелла было большое преимущество перед ним, ведь его взгляд смягчала тьма, заставляя Алека не обращать никакого внимание на чье-то затаившееся присутствие рядом. Алек ошибся. И ошибся, похоже, уже дважды, ведь поведение Шелла демонстрировало ему то, как мало он о нем знал и в какую ложь он заставлял его верить все это время. — Ты думал, что просто дождешься ночи и что? Успешно свалишь отсюда и будешь жить долго и счастливо где-нибудь очень далеко? Я могу ошибаться, но, знаешь, все выглядит именно так, — не спеша проговорил Шелл, демонстративно тронув рукой сумку Алека. Лэйн вцепился пальцами в руки Шелла, пытаясь отодрать его от себя, словно какую-то назойливую грязь, в которой он все глубже тонул с каждой пройденной минутой, но Шелл не собирался отпускать его — он держал его за лицо и за плечи так сильно, будто хотел сломать его в прямом смысле этого слова. — Отпусти…- злостно прошептал Алек, потому что шепот был всем, на что он был способен, пока его челюсть так сильно сдавливала чья-то рука. — К-как ты?.. — В отличие от остальных, я слишком внимательно за тобой наблюдаю, чтобы совсем не заметить того, как что-то изменилось в тебе за последние дни. Ты будто стал…менее удрученным. Как будто твоя доля и судьба быть заключенным здесь совсем перестала на тебя давить. Я задумался, почему же так, — Шелл усмехнулся, и эта усмешка совсем отличалась от той, которой он усмехался обычно. Она больше не была нарочито легкой, той самой, которая всегда будто говорила Алеку: «нет, что ты, я вовсе не смеюсь над тобой». Сейчас он смеялся. И она говорила ему именно об этом. И это вряд ли было связано с тем, что они были здесь одни. Даже наедине Шелл не позволял себе в открытую заговорить с Алеком так, но он будто все равно ждал этого самого момента. Лэйну даже стало дурно от того, что он все это время был прав, что «любезность» Шелла была притворством, которое никто не замечал, что с ним действительно что-то было не так. Слова о том, что он всегда следил за ним «слишком внимательно», внимательнее других, засела в его голове, настораживая Алека еще больше. — Ненормальный…- заключил Алек после еще одной резкой попытки вырваться из его рук, ударив Шелла под дых, чего тот, по-видимому, ожидал, раз вовремя нагнулся вместе с Алеком, избегая его удара. Одно легкое движение, одна короткая секунда, и Алек почувствовал, как Шелл перестал так сильно сжимать его тело, а одна его рука отодвинула ворот его куртки и приблизилась к его плечу, к ямочке над ключицей, и до Алека дотронулось что-то холодное и острое, от чего его дыхание тоже похолодело. — Это моя работа, — пояснил Шелл.- Как ты думаешь, зачем меня сюда прислали? Я лишь официально приехал на чью-то замену, но это не значит, что я здесь делаю то же, что и остальные, — Алек еще не успел отойти от шока из-за того, что Шелл направлял на него нож, чего никто из рыцарей просто не имел права делать, ведь защита не предполагала угрозы жизни, как сказанные им слова поразили его еще больше.- Я здесь для того, чтобы остановить тебя, если что-то подобное все же произойдет. Об этом здесь неизвестно никому, кроме меня, даже Элиасу, который так привык все контролировать, потому что он мог быть против этого. Но это неважно. Я здесь потому, что там все-таки сомневаются в том, что ты послушно и спокойно пробудешь здесь отведенный срок… «Ты ведь знаешь, что должен быть х.о.р.о.ш.и.м. м.а.л.ь.ч.и.к.о.м?» — Что? — перебил его Алек, задохнувшись. Ему казалось, будто Шелл говорил на другом языке, потому что его слова не имели никакого смысла, и Алеку трудно было воспринимать хоть что-то из этого. То, что в Малверн прислали человека, который должен был помешать ему сбежать или же сделать что-то еще, чего он делать не должен был, говорило лишь о том, что им было прекрасно известно о том, п.о.ч.е.м.у. Алек мог это сделать, и все же его продолжали держать здесь, как какую-нибудь зверушку или же пленника, совершившего преступление. А Шелл был его надзирателем, о котором неизвестно было даже Элиасу. Об этом знали только те, кто послал Шелла сюда, и, что бы он ни сделал с Алеком, известно об этом тоже будет только им. От одной этой мысли Алеку стало так не по себе, будто у него внутри что-то надломилось. Это было даже удивительно. Знать, что в нем все еще было чему надламываться. — Не выйдет, Алек, — даже как-то устало произнес Шелл, когда Алек попытался укусить его руку, держащую его за подбородок, и дернуться вперед. Рыцарь перестал сжимать его челюсть и схватил его вместо этого за волосы, так резко потянув на себя, что Алек ахнул, зажмурившись. Звук рвущейся кожи разрезал слух Алека, и, кажется, это поразило его намного больше, чем боль, пронзившая его тело. Лезвие ножа вошло под его ключицу так быстро и плавно, будто ему не нужно было при этом разрезать слой кожи, мышц и вен. Алек не сдержался и издал короткий стон боли вперемешку со злостью, все же не позволив ему быть слишком громким. До этого Лэйн даже не знал, что сможет стерпеть подобную боль и не сорваться на крик, но, может быть, тому виной был адреналин, контролирующий его действия. — Я не имею права лишать тебя твоей ценной для этого королевства жизни, но я могу прямо сейчас сделать так, что ты будешь мучиться от боли еще несколько месяцев. Поэтому настоятельно советую думать, прежде чем что-либо сделать. Алеку хотелось кричать. И вовсе не от боли в плече. По правде говоря, нож, который Шелл все еще не вытащил из него, волновал его в последнюю очередь. Ведь это была всего лишь рана. Он не мог убить его, значит, и не ранил бы смертельно. Мысли впервые настолько быстро сменяли друг друга в его голове, из-за чего она просто раскалывалась, и казалось, будто на него давил не только Шелл, но и стены, и весь этот дом, и все это место. Он был слишком близок к своей свободе, настолько, что пути назад у него уже не было. Пускай он не успел покинуть этот дом, но своими мыслями, своими решениями, внутренне он был уже слишком далеко, и уже подумал обо всем том, после чего путь «назад» ему был закрыт. И то, что тем, кто удерживал его от этой свободы, был именно Шелл, было слишком неправильно, слишком иронично. Алек всегда поддавался ему, как и другим рыцарям. Всегда уступал, уходил, и замалчивал. Но в этот раз все было по-другому. Страх и отчаяние одновременно пронзили его, потому что руки Шелла, удерживающие его от побега, показались ему тяжелыми оковами, которые навсегда заключат его в этом месте, если он позволит этому случиться. — Сейчас ты послушно расскажешь, что ты собирался сделать, и, может быть, я тебя даже прощу, и об этом никто… Шелл оборвал себя резким и даже возмущенным вздохом, резко отпрянув от Алека и вытащив из него острие ножа, за который Шелл цеплялся, словно за какой-то спасательный канат. От боли Алек издал короткий стон, но не выпустил рукой кинжала, только глубже всадив его в Шелла. Несмотря на то, что ему было больно двигать рукой из-за ранения, Алек все равно смог завести ее за спину, вынуть кинжал из ножен, развернуть его и пронзить им Шелла, который, разумеется, ничего подобного не ожидал. Алек стоял к нему спиной, поэтому он ничего не видел, но тем не менее целился Шеллу в живот, надеясь, что попадет в один из органов, чтобы сковать его движения и не дать ему перехватить кинжал. Это произошло слишком быстро. Шелл оборвал свою фразу, а потому, как по пальцам Алека заструилось что-то теплое, он понял, что вставил в него нож по самую рукоятку. — Ка-кого…- раздельно и, будто задыхаясь, произнес Шелл, опуская голову и растерянно пытаясь рассмотреть в темноте хоть что-то, чтобы понять, как Алеку удалось ранить его настолько серьезно. Он прекрасно знал, что у Лэйна был нож, но он лично брал его в руки и знал, каким тупым он на самом деле был. Алек нигде не мог достать другой нож. Это было просто невозможно.- Паршивец…я тебя… Злость вперемешку с диким желанием свернуть этому мальчишке шею подкатила к горлу Шелла, который то и дело издавал тяжелые, отрывистые звуки, и застряла там, словно камень, мешая ему сделать вдох. Позволяя адреналину позаботиться о его физических возможностях (которые явно шли в разрез с его моральными возможностями), Алек развернулся, освободившись от рук Шелла, и, вытащив из него кинжал, ударил его им еще раз, на этот раз целясь в самое сердце. — Скорее я тебя…- шепот Алека из-за боли и напряжения, в котором находилось все его тело, был больше похож на шипение. Он приблизился к Шеллу настолько сильно, ухватившись двумя руками за рукоятку кинжала, что чувствовал его дыхание на своем лице и видел его глаза, полные злости, непонимания и даже какого-то искреннего удивления, ведь он столько лет жил с Алеком под одном крышей, но только сейчас, перед своей смертью, осознал, на что он был способен и каким он мог быть. Шелл впервые посмотрел на него, как на достойного соперника, а не на того, от кого никогда не ожидаешь ничего серьезного. Алек и сам, на самом деле, осознал это только сейчас, когда его кинжал пронзил грудь Шелла, окрашивая ее и его руки в красный цвет. Он мысленно готовил себя к этому моменту, но он даже представить не мог, что в этот самый момент это будет так… легко. Что это займет всего лишь несколько мгновений. В этот момент он действительно желал убить Шелла. И он это сделал. И осознал это только после того, как отшатнулся от него, забрав свой кинжал, который будто был единственным, что все еще удерживало Шелла на ногах, потому что сразу же после этого он сполз по стене вниз, на пол, склонив голову к плечу и глядя в одну точку остановившимся взглядом. Его тяжелое, хриплое, и отрывистое дыхание тоже стихло, и от этой тишины у Алека в ушах образовался такой вакуум, что ему даже стало дурно. Его руки все еще чувствовали влагу крови Шелла, и Алек отрешенно посмотрел на них, пускай и не мог увидеть их цвет из-за темноты. Но он точно знал, что они подрагивали. Он это чувствовал. Боль постепенно начала возвращаться к Алеку, а его спокойствие начало давать трещину, потому что волна адреналина спала, и он больше не чувствовал себя так, будто полностью контролирует себя и происходящее. Его дыхание потяжелело, и он только сейчас осознал, как быстро все это время билось его сердце, отчего ему стало невероятно жарко и даже душно. Алек дотронулся рукой до своей груди, чувствуя, как сильно пульсировала его рана, боль в которой все еще удерживала его в этом пространстве. Ему нужно было уходить отсюда. Нужно было просто уходить… — Алек?.. До этого Алек даже не знал, что голос мог пронзать острее и глубже ножа. От какого-то рефлекторно страха Алек быстро развернулся, выставив руку с зажатым кинжалом вперед, направив его на того, кому принадлежал этого голос. И пускай его тело все еще ничего не понимало, его мозг уже успел осознать всю утопичность происходящего. Только сейчас Алек заметил застывшие в его глаза слезы, из-за которых он не мог четко видеть чужое лицо или того, как этот человек протягивал к нему руку, будто пытаясь успокоить его, как он всегда пытался это сделать. Алеку стало так больно в этот момент, что он не сразу смог что-либо произнести. — Что ты… здесь делаешь? Почему ты не уехал? — он смотрел на Элиаса, стоящего у лестницы, сквозь пелену слез, которую он то и дело пытался сморгнуть, но она почему-то снова и снова застилала его глаза.- Я же просил тебя… уехать…почему ты? — Моя лошадь больна. Я посылал за другой, — слишком спокойно для происходящего ответил Элиас, лишь на мгновение оторвал от Алека глаза, чтобы осмотреть тело Шелла, а затем и окровавленный кинжал, который держал в руке Алек. Лэйн тоже посмотрел на свою подрагивающую руку, кажется, только сейчас осознавая, что он делал, и быстро опустил ее, убирая кинжал, потому что он просто не мог направлять его на Элиаса. На кого угодно, но только не на него. Это было неправильно. Но Элиас, похоже, понимал, что он делал это от шока или же из-за страха, который он испытал, услышав его голос. Он ни в чем его не винил. — Все в порядке, Алек, — тихо и успокаивающе произнес Элиас, сделав небольшой шаг к Алеку, который сразу же сделал шаг назад, после чего Элиас остановился. — Не беспокойся об этом… Он угрожал тебе, поэтому то, что ты сделал… Алек? — Элиас прервал сам себя, впервые внимательно осмотрев Алека, потому что до этого он из-за темноты даже не обратил внимания на то, что Лэйн был одет верхнюю одежду. Все, что его удивило в первые минуты, было то, как Алеку удалось ранить Шелла с его оружием. Но он подумал, что, возможно, Алек отобрал его у Шелла. Сейчас ему почему-то так не казалось.- Почему ты одет?.. Господи, ты ранен… — Уходи отсюда, Элиас, — дрогнувшим голосом попросил Алек. — Просто забудь об этом… — Что происходит, Алек? — Отпусти меня, прошу, — шепотом произнес Алек, и Элиас услышал в его шепоте больше просьбы, чем у любого, кто когда-либо приходил в церковь и просил о чем-то Бога.- Ты сможешь меня остановить, потому что я не стану сопротивляться тебе. Поэтому я просто прошу тебя об этом… дай мне уйти. Дай мне уйти, Элиас. — Ты ранен, Алек. Это опасно, позволь мне… — Всего лишь царапина, — отчетливо отрезал Алек, показывая Элиасу, что ему не стоило пытаться обратить на это внимание еще раз. — Не надо, Алек. Поговори со мной об этом, но не делай того, что собираешься сделать…- еще раз попытался воззвать к нему Элиас, — ты хороший человек, и ты не должен справляться со всем в одиночку. — Уже нет…не хороший, Элиас, — голос Алека дрогнул. — Хороший. Ведь именно поэтому ты заставил Роберта уехать отсюда. И по этой же причине ты настоял на том, чтобы уехал я, верно? — Элиас довольно быстро сложил это все в одну цепочку, осознав, насколько мастерски Алеку удалось соврать ему. Но он делал это для их же блага. Алек снова пытался пройти через что-то ужасно большое и разрушительное в одиночку, и Элиасу было паршиво от этого.- Если я могу остановить тебя… — Физически — да, можешь. Но я прошу тебя, не делай этого… — Куда ты собираешься уйти, Алек? — Подальше отсюда, Элиас… — Не нужно. Я помогу тебе, — рыцарь снова попытался приблизиться к нему, но Алек выставил свою подрагивающую ладонь вперед, останавливая его. — Пожалуйста, — снова попросил он его, но уже не шепотом, и Элиас услышал в его голосе слезы.- Просто отпусти меня, прошу. — Твоя безопасность превыше всего. — Я в большей безопасности за пределами этого дома, чем здесь. — Алек… — Элиас! — уже громче прервал его Алек, прекрасно зная, что он собирался ему сказать. Он понимал, что Элиас обязан был говорить ему это все, но он не хотел ничего из этого слышать. Потому что глубоко внутри себя Алек был уверен, что они оба знали, что сейчас он был отчасти прав. Этот дом вовсе не гарантировал его «безопасность».- Прошу, позволь мне. Я так больше не могу. Элиас отрешенно и даже как-то мучительно посмотрел на Алека, тяжело сглотнув ком, застрявший в горле. Он понимал его. Пускай он не понимал, что происходило и о чем его просил Алек, но он понимал саму его просьбу и то, п.о.ч.е.м.у. он его об этом просил. Это все было ошибкой. Большой и ужасной ошибкой, и самым страшным было то, что Алек и сам это прекрасно понимал — это читалось во всем его лице, в его голосе, и даже дыхании. Он шел на это осознанно, и, возможно, внутренне он шел на это уже очень долгое время. Элиас не мог так просто потерять его. Для себя, для Кларенса, для этой жизни. Но ему казалось, что, даже если он и остановит его сейчас, он все равно н.е. о.с.т.а.н.о.в.и.т. его. Почему-то Элиас только сейчас задумался о том, что Алеку совсем не поможет его совершеннолетие, что даже когда его законно выпустят из Малверна, он все равно не станет прежним, и ничего уже не станет прежним, пускай все, включая Элиаса, и продолжают обещать ему это. У Элиаса был долг перед королем, а еще у него был долг перед самим собой. И, видимо, он был совсем паршивым рыцарем, раз поставил долг перед самим собой выше своего рыцарского долга. Он мог остановить Алека. Они даже могли подраться, и Элиас мог навредить ему, чтобы убедить его остаться, ведь он должен был защищать его. И он стал бы его надзирателем. А мог остаться его другом. И защитить его по-другому. Именно поэтому Элиас будто в поражении опустил голову и сделал небольшой шаг в сторону, прикрывая глаза и сжимая руки в кулаки. Алек в недоумении смотрел на него некоторое время, будто не веря в то, что он действительно это сделал, а затем, перешагнув через ноги Шелла, прошел мимо него медленным шагом, сказав ему коротко, но так искреннее и проникновенно: — Спасибо тебе. Элиас вслушивался в шаги Алека, удаляющиеся по коридору к главному выходу, и, казалось, не мог заставить себя пошевелиться все это время. Каждый шаг Алека отзывался в груди рыцаря тяжелым стуком сердца, а когда из глубины коридора послышался хлопок закрывшейся двери, Элиаса будто пронзило чем-то. На мгновение он успел услышать еще одни шаги, скрывающиеся за шагами Алека, поэтому он резко открыл глаза и даже положил руку на рукоятку своего меча, но было уже поздно. Его ноги подкосились, и он упал на пол, прислонив руку к своей шее, глубокая рана на которой, слишком быстро и стремительно выпускала всю его кровь наружу. — А я почему-то знал, что он этого не сделает. У него кишка тонка сделать подобное, — мужской голос звучал лениво и даже недовольно. Он резанул по слуху Элиаса своей небрежностью. — Прекрати это. Для этого мы и здесь вообще-то, — на этот раз голос был женский, пускай и довольно низкий. Молодой. И в этом голосе, в отличие от первого не слышалось ничего, кроме хладнокровного спокойствия. Элиасу стало страшно. И вовсе не потому, что рана на его шее, похоже, была смертельной. Его сердце пропустило несколько ударов, а рука все равно потянулась к мечу, несмотря на то что он не был в состоянии удержать его. — Кто вы…- хрипло, на грани шепота произнес он, сжимая свое перерезанное горло скользящими из-за крови пальцами. Элиас смотрел на источники этих совершенно не знакомых ему голосов — на два силуэта, стоящих прямо над ним и будто не обращающих до этого на него никакого внимания. На его глазах невольно выступили слезы, то ли из-за того, как сильно болела его рана, то ли из-за осознания, что он никак не смог это предотвратить, и теперь умирал здесь, возможно, подвергнув Алека смертельной опасности. На войне Элиас видел смерть практически каждый день, но он даже не представлял, что умирать было так больно и одиноко.- Что вы… с ним…сделаете… — Мы не причиним ему вреда, — произнесла девушка таким голосом, что Элиасу даже показалось, будто она действительно пытается по какой-то причине его в этом заверить. Она опустилась на одно колено рядом с Элиасом, положив предплечье на свое бедро и склонившись над рыцарем, который нечетко, но все же смог увидеть ее строгое, молодое, открытое от волос лицо.- Наша цель не навредить ему, — сказала она, всматриваясь в красивое лицо рыцаря. — Не смейте…его брат…обязательно… Элиас не смог заставить себя произнести что-то еще. Он открывал рот, пытался схватить губами воздух, но слова так и не шли, только его хриплое, ослабевающее дыхание. — Оставь его. У нас тут еще полно работы, — проговорил мужской голос все с той же ленью и будто нарочитой небрежностью. Девушка ничего не ответила, позволив своему напарнику уйти вперед, а сама еще несколько секунд смотрела на Элиаса, будто ожидая, что он скажет ей что-то еще, но Элиас лишь смотрел на нее в ответ, сжимая шею своей теряющей теплоту рукой. Затем она выпрямилась, медленно поднявшись на ноги, и исчезла из его поля зрения, и Элиас не мог повернуть голову и проследить за ними, потому что был слишком слаб и рана не позволяла ему этого сделать. Он лишь хотел надеяться, что она не соврала ему, и эти люди, кем бы они ни были, действительно не навредят Алеку. Это и сожаление от того, что он так и не увидит, как войне в его королевстве придет конец, занимало сейчас все его спутанные мысли. Алеку потребовалось несколько минут, чтобы оцепенение от увиденного прошло и он снова смог двигаться. Ему не помогала даже прохлада ночи, которая полностью окутала его своим дождем, как только он вышел из дома. Пламя факелов, горящих под навесом то и дело подрагивало, освещая то одну сторону пустого двора, то другую, но то, на что неизменно падал их яркий, теплый свет, были тела двоих рыцарей, заступивших сегодня в дозор. Они были мертвы, а Алек отчего-то знал, что если обойдет дом и выйдет к теплице, то также обнаружит мертвым и третьего рыцаря. Алек не знал, что думать. Он открывал дверь на улицу, держа руку на рукоятке кинжала, в полной уверенности, что ему придется снова пройти через то, через что он прошел, убивая Шелла, но, сразу же обнаружив рыцарей мертвыми, с одиночными, но глубокими ранами в груди, Алек осознал, что путь для его был расчищен. От такого скачка давления ему стало даже не по себе, и в этот раз он ощущал это даже физически с подкатывающей к горлу тошнотой. Кажется, что именно Кара вызывала у него такие чувства, потому что их действия не казались Алеку нормальными. Он не знал, как можно было напасть на первоклассных рыцарей, бесшумно убить их, и остаться незамеченными. Ведь, как Алек успел заметить, один из рыцарей не успел даже вынуть меча из ножен. Как им это удавалось? Через какое-то время, когда он почувствовал, что его сердце больше не стремиться покинуть его грудную клетку и что он может оторвать руку от рукоятки своего кинжала, Алек медленно и в какой-то прострации обошел рыцарей и, прижимая руку к ране на плече, направился к конюшням. Теперь он понимал, почему все это время на улице было так тихо. Эта тишина, не считая дождя, который уже превратился в морось, была такой же не естественной, как и в тот день, когда он встретил Кару в первый раз. Она была наигранной, искусственно созданной, ненормальной. Взяв свою любимую лошадь, Алек довольно быстро разобрался с седлом, начиная нервничать и опасаться того, что его до сих пор никто не остановил и что в любой момент что-то могло пойти не так. Он забрался на лошадь и, как и было оговорено, направился в сторону дороги, ведущей на выезд из обширной территории поместья. — Сюда! — услышал он чей-то громкий голос, когда подъезжал к воротам. Впереди никого не было, и Алек посмотрел в сторону развилки, откуда и послышался этот голос, а еще и фырканье лошадей, не желающих стоять на месте. Один из трех всадников вдалеке поднял руку, привлекая внимание Алека, а когда он подъехал к ним ближе, то узнал в этом всаднике того самого рыцаря, который, как сказал Монро, был одним из тех, кто охранял внешнюю границу Малверна. До того, как он не предал короля и не предоставил Монро доступ к Алеку, конечно же. Алек взглянул на его открытое от капюшона лицо, и мужчина взглянул на него в ответ, осмотрев его слишком внимательно и даже как-то оценивающе. — Все в порядке? — уточнил он, разворачивая свою лошадь. — Да…нормально, — отозвался Алек, услышав хрипотцу в собственном голосе и кашлянув, чтобы прочистить горло. — Возьми. Надень это, — сказал второй всадник, подъехав к Алеку поближе и протягивая ему что-то, чего тот в темноте разглядеть как следует не смог. Но в его голосе Алек узнал Гилберта, лицо которого он увидел спустя мгновение, когда тот снял с себя капюшон и легко улыбнулся ему.- Это мантия, — пояснил он, когда Алек, не отрываясь от него, взял у него их рук нечто мягкое, тяжелое, и, по-видимому, довольно теплое. Улыбка Гилберта каким-то образом замедлила сердцебиение Алека. Сейчас ему казалось, что у него все могло получиться. — Ты ранен? — спросил прохладный женский голос, и Алек перевел взгляд на третьего всадника, оказавшегося всадницей. Девушка не сняла с головы капюшон и не показала своего лица Алеку, но он не особо настаивал на этом в данных обстоятельствах. Гилберт тоже обратил внимание на кровь, в которой был испачкан белый дублет Алека под курткой, поднявшись глазами к его плечу, которое казалось самым темным местом из-за крови. — Это несерьезно, — отрезал Алека, надевая на себя мантию и пряча под ней свои мокрые волосы, невольно морщась от боли в ране. Пускай кровотечение и не было сильным, он снова прижал к ней руку на всякий случай. — Уверен? — уточнил Гилберт, не спеша разворачивать свою лошадь и, видимо, прикидывая, стоило ли ждать с первой помощью до того момента, как они пересекут границу Малверна. Но Алек довольно уверенно посмотрел ему в глаза и несколько раз кивнул, кусая губы изнутри. Он выглядел измученным. — Тогда поспешим. Следуй за нами, мы выведем тебя отсюда, — сказал рыцарь, натягивая поводья и сразу же разгоняя свою лошадь. Алек поспешил за ним, заметив, что Гилберт и другая всадница пропускали его вперед, и вскоре его лошадь тоже разогналась и впервые, кажется, за долгое время бежала так быстро. Но даже эта скорость и ветер в его волосах, и даже то, что он впервые ехал по этой дороге, которая вела к самой границе, и то, что его окружали незнакомые люди, — это все не заставляло его чувствовать себя свободным. Пока он не покинет Малверн, он все еще будет его заложником. Поэтому Алек, забыв про свою рану и страх, который так и норовил снова сковать его движения, поднял лошадь в галоп, почувствовав, что все эти годы жил ради этого самого момента. И ночь с радостью скрывала его побег, укутывая его своей тьмой.Глава 41
19 апреля 2020 г. в 17:21
Алек решил, что не станет идти на такие крайние меры. Он не станет намеренно кого-либо убивать, как хотел того Монро. Он не сомневался в профессионализме Монро и в том, что он точно знал, как будет лучше для их планов, но Алек также знал, что нужен Каре в любом случае. Убьет ли он всех тех, кто находится с ним в одном доме, или же он не тронет никого — они все равно придут за ним и вытащат его отсюда. Алек прекрасно осознавал, насколько был важен для них. И он собирался воспользоваться Карой так же, как и они собирались воспользоваться им.
Алек не станет никого убивать. По крайне мере, он не станет ни на кого нападать до тех пор, пока кто-то не решит встать у него на пути и помешать ему покинуть это проклятое место. По расчетам Алека, если сделать все достаточно аккуратно и умно, его пропажу обнаружат только утром, что даст Каре дополнительное время скрыться. Идеальный сценарий предполагал, что проблемы у Алека могут возникнуть только с теми тремя рыцарями, которые будут стоять в дозоре снаружи дома, потому что остальные ночью всегда спали, обязательно изрядно выпив перед этим, а прислуга, вроде поваров, и учителя Алека, всегда на ночь уезжали из дома и оставались в ближайших городах, откуда они были родом. Однако, это было лишь предположением об идеальном развитии событий, и была большая вероятность того, что все пойдет совершенно не так, ведь в доме были еще два человека, которые могли помешать ему в любой момент. Роберт, который практически всегда подолгу не ложился спать и никогда не оставлял Алека в покое, и Элиас, который вообще казался иногда вездесущим, представляли для Алека серьезную проблему. Ни на одного из них Алек никогда не смог бы и не стал бы поднимать оружие, ведь Элиас был дорог ему, а Роберт, пускай они и не были близки, никогда не держал в мыслях что-либо, кроме заботы о нем. Они оба ни за что не отпустят его и сделают все, что в их силах, чтобы удержать Алека в доме, и Лэйн ничего не сможет с этим сделать, кроме как подвергнуть их опасности в лице членов Кары, которые обязательно заподозрят, что что-то пошло не так. Единственным способом защитить их было избавиться от них как можно скорее.
«Избавиться от них…», — повторял про себя Алек, быстрым шагом, чуть ли не срываясь на бег, пересекая двор и нетерпеливо распутывая пальцами шнуровку на мантии.
Он пронесся мимо нескольких рыцарей, курящих сигары на улице и окинувших его ленивыми взглядами, на мгновение прекратив свои разговоры, и зашел в дом, громко хлопнув тяжелой дверью. Он таким же быстрым шагом прошел в столовую и открыл окна нараспашку, оставив свою мантию так небрежно висеть на спинке одного из стульев, что она так и норовила сползти и упасть на пол. Сердце Алека так сильно колотилось, будто было готово в любую минуту пробить собой грудную клетку, и Алеку казалось, что это было вовсе не из-за того, каким быстрым шагом он добрался от того места, где встречался с Гилбертом, до дома. Он дрожащими руками потянулся к графину с водой и до верха наполнил кубок медного цвета, припав к нему губами. Алеку было одновременно и жарко, и холодно — он не понимал, как это, но чувствовал, как температура его тела поднялась, хотя его руки немели от холода, который пронизывал их до костей, и от таких перепадов у него начинало темнеть в глазах. Алек опустил кубок, проведя тыльной стороной ладони по губам, и громко выдохнул, уперевшись руками в стол и опустив голову. Он чувствовал тяжесть кинжала на своей пояснице, и, казалось, что именно эта тяжесть приковывала его к земле и не давала окончательно утонуть в своих переживаниях. Алек думал одновременно о слишком многом, и его взволнованность, его предвкушение и его страх не давали ему здраво расставить свои мысли по порядку. Он думал о шансе выбраться отсюда и больше никогда не видеть этих рыцарей, которые постоянно чувствовали власть над ним; он думал о том, как ему было страшно увидеть, как изменился этот мир в его отсутсвие, и как он на самом деле этого хотел; он думал о Монро и о том, почему его все называли Фениксом; он думал о встрече со своим братом, о той самой первой секунде, когда он увидит его своими глазами, и о том, как Кларенс возненавидит его за то, что он сделал; он думал об убийствах, которые от него ожидал Монро, и о тяжести кинжала, лезвие которого было очень острым; он думал об Элиасе и всех тех письмах, которые он ему привозил, и о тех, которые Алек так и не прочитал; он думал о надоедливости Роберта и о лесах, в которые он сбегал все эти годы, чтобы остаться одному; он думал о той ночи, когда на его глазах из-за него убили одного из рыцарей этого дома; он думал о своей виновности, и о своем долге, и о том, что говорил ему дедушка, и о том, что обещал ему брат; он думал о своем происхождении, и о том, чего он лишился, он думал о бесконечных кровавых закатах, которые он встречал в горах, и об улыбке Гилберта, и о его родинках на веке, и о его прикосновениях к своей коже, и о том, как он выдохнул ему в шею, не дав Алеку вооружиться кинжалом против него…
«Мне нужно защитить их», — шевеля губами, все же про себя произнес Алек, чтобы придти в себя. Ему внезапно стало так жарко и душно, что хотелось распахнуть свой дублет, или же убрать с лица и плеч свои волосы, чтобы хоть немного полегчало. Честно говоря, Алека настораживала реакция своего тела на мысли о Гилберте. Ему это казалось ненормальным.
Собравшись с мыслями, Алек выпрямился и развернулся на носках, быстро забрав со стула свою мантию и собираясь на выход, однако, высокая и коренастая фигура Альфреда, который стоял у арки, уперевшись одним предплечьем в косяк, остановила его. Лэйн посмотрел на него своими стеклянными глазами, не понимая, что ему было нужно, но ему заранее устав от него, а Альфред паскудно усмехнулся, по чему Алек понял, что он стоял тут и наблюдал за ним не первую минуту.
— Что-то не так? — уточнил у Алека Альфред, заметив его суетливость и даже раздражительность.
— Не трогай меня, — тяжело отрезал Алек, решив, что не сегодня. У него и так была куча вещей, о которых нужно было позаботиться, и Альфред с его задетым Элиасом эго в его планы точно не входил. Игнорируя его, Алек все же направился на выход из столовой, намереваясь обойти Альфреда, но тот, ухмыляясь, преградил ему путь собой, выпрямившись и не давая ему проскользнуть мимо себя. Терпение у Алека лопнуло ровно в тот момент, когда Альфред протянул к его плечу свою руку, чтобы остановить его ею. — Не трогай меня! — уже громче повторил Алек, с такой силой двумя руками толкнув Альфреда, что тот, покачнувшись, сделал несколько шагов назад, вынуждено пропустив на редкость раздраженного Лэйна мимо себя. Такое случилось впервые. До этого Алек никогда не позволял себе чего-то подобного, и Альфреду стало даже интересно, что же могло измениться за это короткое время, учитывая и то, что в последние дни этот мальчишка действительно вел себя странно. Альфред проводил его своим недоумевающим взглядом, а затем огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что этот маленький, но громкий инцидент не привлек лишнего внимания.
Быстро поднявшись по лестнице, Алек закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной, бросив свою тяжелую мантию на кровать. Он запустил руки в свои волосы и провел кончиками пальцев ото лба до самого затылка, глядя на свое отражение в трюмо, что располагалось в противоположном конце его небольшой комнаты. Его волосы спутались в концах, и он не стал их мучить, а просто заправил их за уши, опустив руки на свои бедра и осмотрев комнату задумчивым, но достаточно внимательным взглядом, как если бы он пытался за что-то зацепиться или же увидеть что-то новое в том, что видел каждый день. Алеку нужно было избавиться от человека, который постоянно находился в этом доме долгие годы, который прекрасно справлялся со своими обязанностями и, в отличие от рыцарей, ни разу ни на что не пожаловался и ни разу не дал Алеку повода сомневаться в нем. Он был призраком этого дома, которого никто, кроме Алека, никогда не замечал, потому что он всегда делал свою работу очень тихо и без единого изъяна, не вмешиваясь даже в перепалки между его господином и рыцарями. Алеку требовалось сделать нереальное — он должен был найти способ заставить уехать отсюда человека, который принадлежал этому место даже больше, чем он сам. Но как? Он не мог попросить его об этом, он не мог ему все объяснить, а Роберт не мог вот так просто отсюда уехать без каких-либо последствий, которые настигли бы его после пропажи Алека. Ему нужно было не только обезопасить его на следующую ночь, но и обеспечить ему защиту на все последующее время. Должна была существовать хоть какая-то причина, которая бы вынудила Роберта нарушить приказ и покинуть этот дом без последствий.
Или же…
Не нарушать приказ, а сделать это приказом, которому бы он не смог не подчиниться?
Глаза Алека остановились на одной точке, и его взгляд стал таким осмысленным и глубоким, как если бы его пронзило каким-то внезапным осознанием происходящего. Ему в голову вдруг пришла безумная идея, над которой он не стал подолгу размышлять, потому что она казалась ему единственным правильным решением в данном ситуации. Что-то толкнуло его оторваться от двери и сделать шаг вперед, а затем еще один, и еще — и вот, его уже было не остановить. Он плотно задернул шторы быстрым рывком и подошел к своему трюмо, открыв один из его вертикальных шкафчиков, и снял с деревянной подставки четки насыщенного пурпурного цвета с блестящим черным крестиком, которые он редко брал в руки не только из-за их красоты, но и из-за того, что они были подарком. Недолго посмотрев на них, Алек распахнул свой белый дублет и спрятал четки во внутреннем кармане со стороны сердца, снова завязав шнуровку дублета и застегнув тугие пуговицы ворота, который плотно облегал его шею. После этого он медленно открыл дверь своей комнаты, убедившись, что она не издаст ни единого скрипа, и выглянул в коридор, который в это время дня обычно пустовал, но Алек должен был знать наверняка. Он также медленно и бесшумно вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь, и подошел к двери комнаты Роберта, что располагалась напротив его собственной. Алек слышал разговоры нескольких рыцарей, чьи голоса доносились до него с первого этажа, и это пару раз даже заставило его поволноваться, потому что ему казалось, что они вот-вот поднимутся сюда и прервут все его планы. Он был уверен, что Роберта не было в доме, потому что он только недавно видел его во дворе, относившим воду лошадям, поэтому он спокойно открыл дверь его комнаты и быстро скользнул в нее, тихо закрыв за собой дверь и оглядевшись. Кажется, за долгие годы, проведенные в этом доме, Алек был в комнате Роберта всего несколько раз и очень давно. Он и забыть успел, как здесь всегда было идеально прибрано и светло — Роберт был невероятно педантичным, когда дело доходило до уборки. На мгновение Алека даже настигла тревога, поскольку он, растерявшись, даже не знал, за что ему можно было зацепиться, но затем, успокоившись и детально изучив его комнату, он все же увидел, что один из ящиков комода, самый верхний, был немного приоткрыт. Алек чуть ли не на цыпочках, чтобы создавать как можно меньше шума, который обязательно бы услышали сверху, подошел к комоду и пошире приоткрыл этот ящик, доставая из внутреннего кармана свои четки и опуская их в него, спрятав между слоями одежды. Сделав задуманное, Алек, еще раз прислушавшись к шуму в доме, аккуратно вышел из комнаты Роберта и снова проследовал в свою, тихо закрыв за собой дверь.
Выдохнув и помедлив немного, Алек подошел к трюмо и быстрым движением обеих рук скинул с его столика все, что на нем находилось: листы бумаги, чернильницу, футляр с перьями, подсвечник, и все предметы его туалета, вроде освежающей воды для лица и ароматных эфирных масел. Он знал, что теперь, как только все эти предметы произвели достаточно громкий звенящий звук, соприкоснувшись с полом, у него было не так много времени, поэтому он метнулся к своему комоду, стоявшему неподалеку, и по очереди открыл все его ящики, поводив в них руками так, чтобы перепутать между собой все его идеально сложенные вещи, некоторые из которых он специально бросил на пол рядом. Книги, лежащие стопочками на комоде, тоже отправились на пол, и некоторые из них раскрылись на случайных страницах, и когда Алек мельком обратил на это внимание, он заметил, что одной из этих раскрытых книг оказалась Библия. Не особо задумываясь над своими действиями, а, скорее, поддавшись инстинкту, Алек нагнулся, подняв книгу, и закрыл ее, положив на свою кровать, которую он перед этим небрежно расправил, сложив одеяло и подушки в одну кучу. Следующим оказался шкаф — Алек рывками вытащил из него практически все свои вещи, бросив половину из них на кровать, и оставил его открытым, ровно как и любой, даже самый небольшой ящик в своей комнате. Тяжело переводя дыхание и убирая от взмокшего лба свои волосы, Алек вышел на середину комнаты, аккуратно перешагнув через все вещи, лежащие на полу, и осмотрелся. Его взгляд снова привлекло трюмо и открытая дверца, за которой все это время он хранил свои четки, поэтому он подошел к нему и также убрал оттуда деревянную подставку, переместив ее на стол. Небольшой гул смешанных между собой голосов донесся до него с первого этажа, а когда за этим последовали тяжелые шаги на лестнице, Алек посмотрел на себя в зеркало, двигая бровями и изменяя выражение своего лица до тех пор, пока оно не стало выражать крайнюю степень недовольства, нетерпеливость и даже какую-то отчаянность.
— Где он?! Где его носит, черт возьми?!
— Про кого ты говоришь? — растерянно спросил Элиас, разведя согнутые в локте руки в стороны и непонимающе глядя на Алека, который так стремительно вылетел из своей комнаты, что ручка двери ударилась о стену.
— Про Роберта, конечно же! Только он мог это сделать, — нетерпеливо и повысив голос, ответил Алек, выглядывая из-за плеча Элиаса и, если бы не руки рыцаря, которые мягко преграждали ему путь, он бы уже метнулся ураганом к лестнице, сметая все на своем пути. Элиас впервые видел его в таком состоянии. До этого он даже не знал, что Алек умел повышать голос.
Несколько рыцарей, что находились на тот момент в доме и последовали за Элиасом, услышав шум наверху, остановились на лестнице, услышав слова Алека и обернувшись, чтобы взглянуть на Роберта, который замер у первой ступеньки, держась одной рукой на перила и беспокойно глядя наверх.
— Что произошло, Алек? Что это был за шум? — попытался выяснить Элиас, по-прежнему преграждая Алеку путь и заставляя его взглянуть на себя.
— Мои четки пропали, — раздраженно качнув головой, произнес Алек. Его голос правдоподобно дрогнул.- Приведи его ко мне, иначе…
— Постой…что?
— Четки. Моя семейная реликвия. Перед смертью дед отдал Кларенсу свои четки вместе с этими, сказав подарить мне вторые на мое совершеннолетие. Но Кларенс решил подарить их мне раньше, прямо перед моим отъездом, чтобы они напоминали мне о доме, — объяснил Алек, тяжело переводя дыхание и запуская руку в свои волосы.- Я все это время бережно хранил их, а сегодня они пропали, и я догадываюсь, чьих это рук дело.
— Это невозможно, — послышался голос Роберта где-то позади Элиаса. Алек выглянул из-за его плеча, бросив на Роберта такой взгляд, что даже такой прохладный, серьезный и всегда спокойный человек, как он, изменился в лице, растерявшись. Элиас тоже обернулся, одарив дворецкого все тем же ничего не понимающим взглядом.- Я… я только вчера видел их в вашем трюмо, когда заменял свечи в подсвечнике. Они были там же, где вы их всегда храните.
— А теперь их там нет. Потрудишься объяснить?
— Я знаю, как они вам важны, поэтому я никогда их не трогал, даже когда протирал пыль, — попытался объяснить Роберт. Его глаза растерянно бегали по лицу разгневанного Алека, будто ища какой-то поддержки, которую его господин по какой-то причине не желал ему давать.- Я мог не специально сдвинуть подставку, но…но они должны быть там.
— Их. Там. Нет, — раздельно выпалил Алек, сделав вид, будто ему наскучило слушать эти «оправдания», — тебе лучше просто вернуть их мне без каких-либо последствий…
— Я не понимаю…
— Оставь это! Мы оба понимаем, что происходит, не притворяйся, будто это не твоих рук дело. Я знаю, что, кроме тебя, никто не смог бы взять их…
— Алек, но почему ты думаешь, что это сделал Роберт? — прервал их обоих Элиас, подняв руки и жестом прося обоих парней затихнуть.
— Потому что только он знал об этих четках, я лично говорил ему про них. И только Роберт имеет доступ к моей комнате, никто больше не может бывать в ней в мое отсутствие. И в последний раз он был там пару часов назад, когда заходил за моей мантией, которую я забыл, отправившись на прогулку! — указывая рукой на Роберта, быстро произнес Алек с заметной раздражительностью. Он только сейчас понял, как же ему играло на руку то, что Роберт решил принести ему мантию. Ведь это делало его последним, кто был в комнате перед тем, как в нее вернулся Алек, «обнаружив», что четки пропали. Легенда становилась все более и более правдивой.- Я знаю, что они у него.
— Да но…зачем ему красть четки? — все же не понимал Элиас, потому что, пускай все, что говорил Алек, имело смысл, ему все равно казалось, что эта история была сложнее, чем казалась на первый взгляд, ведь… зачем кому-то просто так красть четки?
— Это были не просто четки, Элиас, — качнув головой, объяснил Алек.- Они были сделаны качественного, дорого амарантового дерева, такие ярко-сиреневые, что глаз выколи — настоящая редкость в Новом Эралеоне. Вдобавок к этому сам крестик был сделан из черного оникса. Они стоят целое с.о.с.т.о.я.н.и.е.
Алек затих и, казалось, вместе с ним затих весь дом, потому что даже рыцари, стоявшие у лестницы и просто наблюдавшие за этим разговором, переглянулись, перестав переговариваться. Элиас отвел свой стеклянный взгляд от Алека и оглянулся на Роберта, очень внимательно и многозначительно на него посмотрев. Ведь это многое объясняло. Элиас знал, что те четки, которые всегда носил в своих руках Кларенс, были невероятно дорогими, но он и представить не мог, что четки Алека были, похоже, в несколько раз дороже. Роберт, заметив на себе взгляд Элиаса, поднял на него свои глаза, медленно покачав головой, как-то растерянно открывая и закрывая рот, будто пытаясь что-то сказать, но без слов.
— Это…это какое-то недоразумение. Я бы ни за что не взял их, я уверен, что они должны быть где-то там…
Вместо ответа Алек сделал пару шагов назад, отойдя к стене, и указал рукой в сторону своей комнаты, выжидающе глядя на Роберта, который, помедлив, все же направился туда своей четкой, но в этот раз даже быстрой походкой, которая выдавала его нервозность. Элиас пошел за ним, бросив взгляд на Алека, а Лэйн, оставшись на мгновение один, бесшумно выдохнул, прикрыв глаза и прислонив руку к своему лбу, который был таким горячим, будто бы у его была лихорадка.
«Не расслабляйся…представь, что он действительно их украл, — говорил себе Алек, понимая, что иногда начинает расслабляться и менять свое выражение лица, становясь более спокойным, — я бы не вел себя так, если бы их действительно у меня украли. Просто представь, что ты не знаешь, где они».
Алек мысленно извинялся перед Робертом, глядя на то, как тот, пройдя в его комнату и увидев то, что с ней случилось, замер на мгновение, обернувшись и окинув его и Элиаса красноречивым взглядом. Ведь Алек знал, что как бы Роберт сейчас ни старался, четок он здесь не найдет.
— Где они лежали, когда ты видел их в последний раз? — негромко спросил Элиас, прислонившись плечом к косяку двери и сложив руки на груди.
— Там же, где и всегда. В одном из шкафчиков трюмо. В левом, — указав рукой, проговорил Алек, не спуская взгляда с Роберта. Он с силой покусывал нижнюю губу и сдвигал брови к переносице, стараясь выглядеть нетерпеливо и взволнованно. Алек знал, что Элиас поверил ему, но он не знал, почему. То ли его игра была убедительной, то ли это все элемент неожиданности. Ведь Элиас, как и другие, явно не ожидают, что Алек будет им врать. Что у него вообще были причины это делать.
— Я… ничего не понимаю…как это возможно? Я видел их здесь только вчера, — растерянно проговорил Роберт, осмотрев, казалось, каждый сантиметр трюмо, и остановив свой прозрачный взгляд на подставке под четки, опрокинутой набок и лежащей небрежно на столике. Затем он обернулся, переведя свои растерянные глаза на Алека. В его взгляде читалось такой отчаянное непонимание и желание быть услышанным, что Лэйну стало не по себе.- Это был не я. Прошу, вы должны мне поверить, я бы никогда так не поступил…
— Я не хочу всей этой лжи, Роберт. Просто верни мне их.
— Но…у меня их нет, — покачав головой, с запинкой произнес Роберт.
— Славно, и я должен поверить в это? — Алек тяжело сглотнул, прикусив нижнюю губу.- Они важны мне! Ты знаешь, как они мне важны. Это все, что у меня есть!
— Александр…
— Давайте поступим так, — подняв обе руки на уровне своего лица, произнес Элиас, чуть повысив голос. Его обычно теплые и дружелюбные глаза приняли серьезный оттенок, Алек это заметил и, признаться, даже выдохнул с облегчением.- Если никто, включая Роберта, не хочет сознаться в краже, то мы просто обыщем все комнаты этого дома. Начнем с комнаты Роберта, раз уж твои подозрения падают на него, а затем и другие, если будет нужда. Ты согласен на то, чтобы мы обыскали твою комнату, или тебе есть, что сказать? — Элиас перевел взгляд на Роберта, который быстр покачал головой, перестав нервно перебирать пальцами кончики своих волос.
— Нет, мне нечего сказать. Обыщите мою комнату, я уверен, что это все — какое-то большое недоразумение.
— Отлично, — Элиас оторвался плечом от косяка и, пропустив Роберта вперед себя, ненадолго задержался у Алека, обнадеживающе положив ему руку на плечо.- Сегодня никто не покидал Малверн, поэтому, не волнуйся, мы обязательно найдем твои четки, где бы в этом доме они ни были.
— Спасибо, — выдохнул Алек, на мгновение накрыв своей рукой руку Элиаса, прежде чем тот отошел от него, направившись к комнате Роберта.
— Шелл, побудь с Робертом, нам нужно обыскать его комнату, — повысив голос, приказал Элиас, заметив Шелла на лестнице. — Брэд и Дан, идите за мной.
Алек зашел обратно в комнату, услышав, как рыцари поднялись по лестнице, из-за чего в коридор быстро наполнился тяжелыми шагами, разговорами и восклицаниями тех, кто не верил, что подобное вообще могло произойти в этом доме. Он закрыл дверь и глаза, почувствовав нужду просто остановиться на месте и постоять вот так, чтобы унять еле заметную дрожь в пальцах, которую он старательно прятал от Элиаса и Роберта эти долгие минуты их разговора. Алек распутал черную ленточку, которая была несколько раз обвязана вокруг его правого запястья, и повязал ей свои волосы, убрав их за спину. Ему казалось, что он даже вспотел от нервозности за это ничтожное время, и открытое окно пришлось как нельзя кстати, — Алек даже открыл его пошире, ненадолго высунувшись в него с головой. Если бы Роберт увидел его в этот момент, он бы точно стал причитать, что так и заболеть было недалеко.
Алек не привык врать и, делая это, чувствовал себя из-за этого просто ужасно. Но этот подлый поступок мог спасти Роберта от последующих проблем, поэтому это было странным, изощренным способом отблагодарить его за все эти годы, что Роберт потратил в этой дыре на него. Пускай это было его работой, но со стороны Алека глупо было закрывать глаза на то, что не только он лишился адекватной жизни, находясь в этом доме. Нужно было собраться и доиграть эту роль, ведь это, похоже, было последней по-настоящему хорошей вещью, которую он мог для кого-то сделать.
Время шло, и это заставляло Алека изрядно понервничать. Зажигая свечи в своей комнате, чтобы его комната не скрылась во мраке вечера, Алек поймал себя на мысли о том, что по его подсчетам, это совсем не должно было занять много времени, но, видимо, Элиас и другие рыцари не стали начинать свой поиск с самых очевидных мест. В конце концов, он устал прислушиваться к разговорам в коридоре, по которым он пытался понять, что происходит, и решил вести себя естественно, начав прибираться и несколько раз уже успев пожалеть о том, что навел в комнате слишком сильный бардак. Где-то на середине уборки, когда Алек уже успел сложить вещи в комод и поднять все обратно на трюмо, с сожалением заметив пятно от чернильницы на полу, и теперь стоял перед шкафом, аккуратно складывая в него свои вещи, в его комнату коротко постучали, после чего дверь медленно приоткрылась, и в проеме показалась голова Элиаса. Алек остановился с рубашкой в руках, успев сложить ее только вдвое, и выжидающе посмотрел на Элиаса, который, будто поколебавшись какое-то время, молча зашел в его комнату и аккуратно положил на его комод насыщенно-сиреневые четки с черным крестиком. Сердце Алека, до этого пропустившее несколько ударов, кажется, снова начало биться. Он еле слышно усмехнулся, разочарованно покачав головой, и, опустив рубашку на кровать, к другим вещам, подошел к комоду, трепетно взяв четки в руки, опуская на них свой взгляд.
— Все-таки это был он?
— Поверить не могу, что он пошел на подобный шаг, — негромко и с искренним удивлением произнес Элиас, складывая руки на груди.
— Я тоже, — шепотом «признался» Алек, тяжело сглотнув.- Роберт никогда не давал повода усомниться в себе. Но некоторые люди оказываются совсем не теми, кем ты ожидаешь их увидеть, — Алек точно не знал, говорил ли он про Роберта или же про себя в этот момент. Он поднял глаза на рыцаря, встретившись с ним взглядом, и Элиасу вдруг показалось, будто он глазами просил у него за что-то прощения, что было совершенно абсурдной, но такой реальной мыслью.
— Не волнуйся, он понесет наказание…
— Нет, — быстро прервал его Алек, спрятав четки в руке, которую он опустил, спрятав от своего взгляда.- Я этого не хочу. Все-таки он заботился обо мне все эти годы, я не потерплю жестокости по отношению к нему и не желаю ему провести годы в тюрьме. Это первый раз, когда он повел себя так. Пускай он лучше уедет. Найдет себе другую работу. Сохрани это в тайне, хорошо?
Элиас не мог противиться просьбе в глазах Алека. В конце концов, он и сам был огорчен и неприятно удивлен поступком Роберта, потому что он знал его довольно долгое время как очень преданного и добропорядочного дворецкого, который всегда заботился об Алеке и никогда не жаловался на свое положение. Он не до конца понимал мотивов поступка Роберта, а сам он упорно и почти что со слезами на глазах продолжал отрицать свою причастность к краже четок, которые нашли в его комнате, поэтому Элиас был вынужден действовать так, как позволяли ему его полномочия. Но, в любом случае, он считал, что не должен мешать проявлению доброты со стороны Алека. Все-таки у младшего брата Кларенса было большое сердце, и если, несмотря на ужасный поступок Роберта, он не желает ему жесткого наказания, Элиас точно не станет настаивать. Признаться, он даже рад был услышать это.
— Хорошо. Тогда я позабочусь о том, чтобы ему нашли замену как можно скорей. Роберт покинет Малверн, как только все будет улажено…
— Я не хочу…- Алек прервал Элиаса так быстро и резко, что и сам осознал, как странно и подозрительно это могло выглядеть. Он просто не учел всей этой процедуры замены, и его это напугало. Напугало то, что Роберт может задержаться здесь, несмотря на старания Алека заставить его уехать.- …чтобы он был здесь, — закончил уже спокойнее Алек, отведя от озадаченного Элиаса глаза.- Он поступил очень подло, и я не хочу его больше видеть. Он должен уехать сегодня же.
— Понимаю твои чувства, но я бы на твоем месте повременил с его отъездом, хотя бы пока мы не найдем замену, — искренне посоветовал Элиас, немного сузив свои глаза.
— Я тут и сам справлюсь, если ты об этом, — Алек обернулся и медленно обвел взглядом комнату, — моему брату никто не помогает, если не ошибаюсь.
— Как знаешь. Тогда я скажу ему собрать свои вещи.
— Спасибо, — поблагодарил Алек, вешая свои четки на подставку с наигранной медлительностью, не спеша поворачиваться к Элиасу, потому что он боялся, что тот мог заметить по одним его глазам, что что-то было не так. Элиас был очень проницательным и внимательным, и Алеку казалось чистой удачей то, что он поверил ему на этот раз. Однако, ложь Алека не ограничивалась одним Робертом, к сожалению. Ему нужно было еще раз обмануть Элиаса. Для его же блага.
Алек набирался какой-то странной, фантомной смелости, пока Элиас позади него говорил ему что-то про то, как они все были шокированы поступком Роберта, и что мало кому сейчас можно доверять, и еще что-то касательно того, сколько примерно времени уйдет на то, чтобы найти ему достойную замену. Лэйн слушал в пол уха, делая вид, что он усердно пытался оттереть каплю от чернил на столике трюмо, но когда Элиас взялся за ручку двери, сказав, что пойдет вниз и разберется со всем, Алек, поняв, что у него совсем не было времени, быстро развернулся, сделав два неуверенных шага к Элиасу.
— Я думаю, что тебе…тебе тоже стоит уехать в ближайшее время, — встретившись с недоумевающим взглядом Элиаса, который обернулся, отпустив ручку двери.
— Ты хочешь, чтобы я уехал? — Элиас был озадачен. На его молодом, красивом лице появилась парочка несвойственных ему морщин, а его глаза внимательно и даже немного обеспокоено осматривали Алека, который, как ему показалось, выглядел немного расстроенно, отвечая ему своим от природы тяжелым взглядом и перебирая одной рукой пальцы другой руки. Алек покивал несколько раз, перестав мучить свои пальцы и заправив выбившуюся из хвоста прядь волос за ухо.- Но почему?
— Потому что, когда ты задерживаешься, я слишком привыкаю к тому, что ты здесь, — негромко, будто стыдясь своей эмоциональной слабости, объяснил Алек. В этом он не соврал. Пускай он и использовал это как причину, чтобы заставить Элиаса уехать, это вовсе не было ложью. На самом деле, Алек постоянно об этом думал, каждый раз, когда Элиас приезжал сюда, но ему никогда не мог решиться сказать ему об этом, потому что ему не хотелось, чтобы он уезжал.
— Я не понимаю…что в этом плохого? — Элиас подошел к Алеку поближе, понимая, что тот говорил так тихо, потому что не хотел, чтобы их кто-то услышал. Алеку пришлось приподнять голову, чтобы заглянуть ему в глаза.
— То, что потом я не могу привыкнуть к тому, что тебя здесь нет, — признался Алек. Элиас, кажется, понял.- Так каждый раз. Ты приезжаешь сюда, и мне кажется, что у меня все хорошо. «Выносимо», если так можно сказать, — Алек издал совсем не веселый смешок, качнув головой и выдержав короткую паузу, продолжив еще более тихим голосом.- А потом ты уезжаешь, и все становится…прежним. До боли тоскливым и серым. Я знаю, что сам всегда прошу тебя задержаться, но это лишь потому, что я знаю, что мне снова будет плохо, когда ты уедешь. Это больно проживать каждый раз. Поэтому не задерживайся и просто уезжай, ладно? А я подожду, пока ты снова появишься здесь внезапно, как обычно.
Алек пытался сохранить на своих губах улыбку, хотя ему было вовсе не радостно, и он знал, что Элиас прекрасно замечал это. Замечал, и именно поэтому выглядел так, будто ему очень хотелось возразить и сказать вовсе не то, что Алек хотел услышать. Элиас даже не догадывался о подобном. Он всегда старался провести в Малверне больше времени, чем ему было позволено, но он даже не задумывался о том, что это могло влиять на Алека таким образом. Он какое-то время неотрывно смотрел ему прямо в глаза, будто ведя с ним какую-то немую, но напряженную беседу, а затем, сдавшись, сдержанно вздохнул, кивнув.
— Я понимаю. Я разберусь с заменой Роберта и уеду завтра. В этот раз ненадолго, даю слово.
Элиас улыбнулся Алеку, прислонив руку к своей груди, и Лэйн, слабо улыбнувшись в ответ, поддался вперед и обвил руками шею и плечи рыцаря, обняв его так крепко, будто они прощались навсегда. Существуют люди, которых нельзя было так просто обнять, потому что они могли закрыть ловушку, которую всегда держали открытой и наготове, а быть запертыми внутри нее вместе с ними означало, что ни одному из них уже никогда было не выбраться из нее. Алек был именно таким человеком, но в этот раз Элиас позволил этой ловушке закрыться, тоже обняв его и дотронувшись головой до его головы. Алек почувствовал, что хочет задержать это мгновение ненадолго, самую малость, потому что ему хотелось запомнить этот момент, ощущение его тяжелых рук на своей спине и плечах, его дыхание над своим ухом и его теплую улыбку. Алек понимал, что это могло быть последним разом, когда у него была возможность обнять его вот так, ведь вскоре все могло измениться, нет, все непременно изменится, и Элиас, возможно, больше никогда не посмотрит на него, как на своего друга. Возможно, он возненавидит его. Одна эта мысль была невыносима Алеку, но он должен был быть готов к тому, что это произойдет.
— Ты ведь знаешь, что ты мой друг, верно? — прошептал Элиас на ухо Алеку.- Все будет в порядке, Алек. Помни, что ты не один.
— Я знаю, — ответил Алек, отстраняясь от Элиаса и принуждая себя делать вид, что вовсе не начал скучать по нему прямо сейчас.
— Точно не хочешь написать письмо брату? — уточнил Элиас, подумав, что за эти дни Алек мог поменять свое решение.
Алек отрицательно покачал головой, потерев рукой шею.
— В этом нет нужды.
Элиас понимающе кивнул, прекрасно зная, что Кларенса это очень расстроит и что ему предстояло очень аккуратно поговорить с ним об этом. Это удручало его, но он верил, что все обязательно наладится, как только эти двое снова увидят друг друга.
— Пойду позабочусь обо всем, — сказал Элиас, подняв руку и махнув на прощание Алеку, который, сделав то же самое, дождался, пока дверь за рыцарем закроется, и медленно опустился на кровать, устраиваясь между сложенных на ней вещей.
Через некоторое время, когда за окном уже совсем стемнело, а Алек практически управился со своей комнатой, складывая последние вещи в шкаф, в его дверь снова постучали. На этот раз на пороге его комнаты стоял Роберт, на которого Алек мельком посмотрел, тут же отвернувшись и взявшись похолодевшими пальцами за очередной дублет. Он не мог смотреть на него сейчас, потому что его переполняли чувства стыда и смущения. Роберт же полагал, что он не мог смотреть на него из-за ненависти и отвращения, которые он не мог вынести. До этого дня Роберт просто изо дня в день выполнял свою работу и даже не предполагал, как ему на самом деле было важно, чтобы на него всегда смотрели с доверием.
Роберт был одет в верхнюю одежду. На его руках, одна из которых нервно держала другую за запястье, то сжимая, то разжимая пальцы, были черные перчатки, на его груди была застегнута мантия, кое-где смятая, что говорило о том, что он собирался в спешке.
— Я не могу уехать, не попрощавшись с тобой, — после недолгой и очень неловкой для них обоих паузы произнес наконец Роберт совсем негромко. Алек ничего не ответил, лишь замерев на мгновение и стеклянными глазами посмотрев вперед себя, на плотно задвинутые шторы, за которыми окна выходили на темный-темный задний двор дома, где никогда не разжигали факелов. Он не знал, что мог ответить Роберту на это и имел ли он хоть какое-то право что-либо ему отвечать после того, как он намеренно подставил его. Роберт снова выдержал паузу, в какой-то слепой надежде глядя в спину Алеку, а затем все же опустил глаза в пол, грустно чему-то улыбнувшись, будто он и предполагал, что именно так все и будет.- Я должен тебе сказать, что… я правда дорожил своим местом здесь. Я знаю, что ты думаешь, что мы все здесь, вроде как, «заперты», или что-то вроде этого. Что мы ненавидим это место. И тебя. Но в моем случае это было не так. Мне нравилась моя работа. Мне нравилось то, для кого я это делал. В конце концов, это…было тем, что я умею делать лучше всего. И я не ненавидел тебя. Никогда, — Роберт снова поднял свои глаза на Алека, и это было странно, но Лэйн, кажется, кожей чувствовал каждый раз, когда он на него смотрел. Он знал, что тот выжидающе смотрел на него прямо сейчас. А еще он прекрасно знал, что Роберт никогда его не ненавидел. Кажется, по-настоящему он это понял только недавно, но это лишь потому, что он никогда об этом не задумывался. Возможно, Роберт был надоедливым, слишком чопорным, порой даже занудным, и слишком строгим, но он никогда не давал Алеку повода подумать о том, что он ненавидел его так же, как и все эти рыцари в его доме. — Поэтому, даже если меня здесь больше не будет, я хочу, чтобы ты знал, что я бы никогда не поступил так с тобой. Я не крал эти четки и никогда даже не думал об этом. Это ведь… так низко. Я не понимаю, как это все произошло, вероятно, кто-то из рыцарей подставил меня по какой-то причине, но… просто знай, это был не я.
Роберт не ожидал, что Алек вдруг обернется и посмотрит на него именно в этот самый момент. Посмотрит так, как если бы ничего не случилось, так, как он всегда на него смотрел: спокойно, немного устало, прохладно из-за тяжести его глаз, которую Роберт никогда не отождествлял с тяжестью его души. Роберт замолк и посмотрел на него в ответ, а Алек вдруг произнес:
— Я знаю, что это был не ты.
И Роберт почувствовал, что на мгновение перестал дышать.
— Знаешь?..- спросил он в полголоса, будто боясь, что их могли услышать.
— Да, — кивнул Алек.
Что-то произошло между ними в этот самый момент, потому что, пока они многозначительно смотрели друг другу в глаза, будто вед какую-то немую, но содержательную беседу одними взглядами, Роберту показалось, что он что-то понял. Не по ошибке Алека, а, скорее, потому что Алек позволил ему это понять. Ведь Роберту с самого начала показалось, что в этой его фразе было что-то не так. Что-то в голосе Алека выдавало то, что он не просто верил в непричастность Роберта к краже — нет, он точно з.н.а.л. что он был невиновен. Именно это осознание пронзило Роберта в этот самый момент, и он даже не задался вопросом, почему все это произошло, ведь что-то в глазах Алека и даже внутри него самого подсказывало ему, что так было н.у.ж.н.о.
— Поэтому уезжай скорее из Малверна. Уверен, у тебя все будет хорошо, — сказал ему Алек, и Роберт увидел, как один уголок его губ приподнялся в чем-то отдаленно напоминающим улыбку, прежде чем Алек отвернулся и снова принялся складывать свои вещи в шкаф, как будто этого разговора и не было.
«Береги себя, Александр», — подумал, но почему-то так и не решил сказать вслух Роберт, бесшумно усмехнувшись тому, что он, похоже, все-таки ничего не понимал.
Алек услышал, как дверь в его комнату мягко и тихо закрылась — что было очень похоже на Роберта — а затем послышались неторопливые шаги на лестнице, голоса и ржание лошадей, доносившиеся с улицы. Алек закрыл шкаф и потушил свечи, стянув после этого с себя одежду и забравшись на кровать, кладя возле себя кинжал, который он слабо видел, но зато ощущал в своих пальцах. С уборкой было покончено.
Следующий день показался Алеку самым долгим из всех, которые он провел в Малверне за все эти годы. Он тянулся так долго еще и потому, что Алек проснулся еще на заре, обнаружив, что больше не может и не хочет спать. Весь день он провел в мучительном ожидании, и вовсе не потому что ему не терпелось сбежать отсюда, а потому, что он настолько сильно ждал этого самого дня на протяжении нескольких лет, что теперь, когда он наконец наступил, Алека начало это пугать. Грандиозные события, которые в одночасье могли поменять всю жизнь и направить ее в совершенно другое русло, становятся невероятно страшными по мере их приближения, даже если однажды они были самыми желанными. Это не уменьшило желание Алека выбраться отсюда, но заставило его страшиться того самого момента, когда он пересечет границу Малверна. Ведь он совершенно не знал, что его там ждало, но понимал, что он никогда после этого уже не станет прежним, вне зависимости от того, правильный ли он выбор принял сегодня или нет.
«Существуют ли они вообще — эти правильные или не правильные выборы? Справедливо ли вообще думать, что правильность выбора зависит от его результата?» — подумал он, когда впервые за день решил спуститься вниз и как бы случайно показаться всем на глаза, чтобы его отсутствие не показалось никому подозрительным.
Однажды Леон сказал ему, что все в жизни человека определяется его намерениями.
«Если я убью кого-то, чтобы защитить другого человека, считается ли это убийство ужасным поступком? Или же, если я защищаю кого-то лишь для того, чтобы самому не быть убитым, можно ли это справедливо считать хорошим поступком в полной мере? Так важен ли результат, как то, что за ним стоит?» — было понятно, что он говорил о клятве, которую приносили все члены Священного Ордена перед Настоятелем, защита которого была настолько важна, что не справившиеся с этим рыцари приговаривались к смерти. Леон часто рассуждал насчет правильности и этичности этой клятвы, ведь, по его мнению, защита Настоятеля лишь из страха смерти не могла считаться добросовестной защитой, пускай это зачастую и не отражалось на результате.
«Но, Леон, дядя Тристан говорит, что ты и так почти никогда никого не убиваешь, когда выезжаешь с ним на вылазки», — тогда Алек совершенно не понимал, о чем говорил ему Леон.
«Это лишь потому, что я этого не хочу, — произнес Леон, — но это не значит, что я этого не сделаю, если того потребует чья-то защита. Сделает ли это меня убийцей? Или героем?»
«Не знаю, — Алек был озадачен.- А кем ты сам хотел бы быть?»
«Я бы хотел быть просто человеком, — Леон тепло и смущенно улыбнулся.- Но я думаю, что все в жизни человека определяется его намерениями. Правда, иногда они бывают совсем не ясны человеку до тех пор, пока он не совершит это действие. И в этом случае, я считаю, что это тупик»
Алеку казалось, что слова Леона, сказанные восемь лет назад, находили в нем свои отголоски только сейчас, когда он сам внезапно осознал, что совершенно не понимал своих намерений. Он знал свои желания. Свои больные, измученные желания, все эти годы томящиеся взаперти. Он выучил их от и до. Но намерения?.. Хотел ли он сместить своего брата с поста Настоятеля, чтобы предотвратить гражданскую войну и помочь тем, кто пострадал от его пребывания в соборе, или же из своей обиды на то, что Кларенс не сдержал свое слово, пообещав однажды помочь привести Новый Эралеон к миру? Хотел ли он увидеть его, чтобы отомстить ему за то, что он забыл о нем, или же за то, что он забыл обо всех остальных в погоне за своим долгом? Алек не до конца понимал свои намерения, и, может быть, именно поэтому он хотел поскорее встретиться с Кларенсом — может быть, именно это заставит его понять себя немного лучше. В любом случае, он должен был выбраться отсюда. И он сделал бы это, несмотря ни на что. Слова Леона смущали его и даже пугали в какой-то степени, но он не знал, насколько это было правильным — пытаться найти смысл в его словах. Ведь, если даже такой, как Леон, мог однажды вот так просто умереть в один день, то какой вообще во всем мог быть смысл?
Пока Алек был внизу, делая вид, что читает книгу и занимается своим образованием, он то и дело кидал взгляды на рыцарей, которые заходили в гостиную или же проходили мимо. Он смотрел на каждого рыцаря, кто когда-либо причинял ему боль или пытался унизить его одними словами, постоянно указывая на незначимость и бессмысленность его существования, которое всем доставляло одни лишь неудобства, и тем самым он только лишний раз напоминал себе, зачем он решается на такой отчаянный и рискованный шаг, как побег. Нет, он вовсе не делал этого из-за этих самых рыцарей, Алек считал, что не должен был отводить им столько внимания и делать все, чтобы что-то им доказать. К тому же, они могли быть совершенно правы — его жизнь действительно могла быть незначимой и бессмысленной, и заперт здесь он мог быть именно по этой причине — но Алек не собирался проживать свою жизнь именно так. У него впервые появился шанс сделать эту жизнь своей, сделать ее значимой, и даже если она однажды окажется полна больных разочарований и ошибок, но зато она будет е.г.о. собственной — она не будет принадлежать его брату, этому дому, этим рыцарям, дворцу, что запер его здесь. Возможно, он был похож на членов Кары даже больше, чем он и все они подозревали. Возможно, группа людей, лишенных своего места и пытающихся вновь обрести свои жизни, действительно понимала, что он чувствовал, находясь здесь все эти годы.
Алеку, кажется, впервые за все эти годы было абсолютно все равно на то, как на него смотрели все эти рыцари, с которыми встречался его взгляд. Ведь он смотрел на них всех в последний раз. Даже взгляд Шелла, сидящего напротив на большом диване, больше не тревожил и не злил его, несмотря на то, что его глаза были, кажется, еще более насмехающимися и ненормально заинтересованными, чем обычно. Элиаса в доме не было — Алек решил, что он уехал еще утром и уже давно пересек границу Малверна. Возможно, такой дикий взгляд Шелла был связан именно с этим. Алек никогда не понимал, в чем была его проблема. Он смотрел на него, не отводя своих глаз и практически не моргая, потому что хотел запомнить этот взгляд. В этом взгляде концентрировалось все то, что Алек так не любил в Малверне, чем он был ему неприятен, и чем он причинял ему боль — этот взгляд был его воплощением. Возможно, это было странно, но Алеку иногда казалось, будто это Шелл был виноват во всем, что с ним здесь происходило, пускай он никогда и ничего ему не делал, кроме как просто смотрел. Смотрел на все, что они с ним делают. Алек ненавидел его даже больше Альфреда, даже больше Найджела, которого убили в этом доме два года назад на его глазах, даже больше самого себя.
— Если бы я знал, что кража может быть таким легким выходом отсюда, то давно бы придумал что-нибудь подобное, — услышал Алек краем уха голос Брэда, пока они с Шеллом продолжали играть в игру «кто кого переглядит».
— Да, только тебе бы отсекли голову за подобное, — как бы между прочим сказал ему один из старших рыцарей, сидящий за столом и скучающе смотрящий в окно, за которым без перерыва с самого утра шел дождь, из-за чего во всем доме после обеда пришлось зажечь свечи, иначе в нем было слишком серо и темно.
— Ах да, — с усмешкой щелкнул пальцами Брэд, — точно. Мне бы сразу отсекли голову за такое. И это заставляет меня задуматься о вчерашнем, — рыцарь вдруг появился прямо напротив Алека, которому из-за этого было сложно сохранять зрительный контакт с ухмыляющимся Шеллом. Он перевел свои глаза на Брэда, который наклонился к нему, уперев свои руки в колени и вопросительно взглянул ему в глаза.- Почему ты не согласился на арест Роберта? Скрываешь что-то от нас? Между вами что-то было? — не всерьез спросил он, расплывшись в неприятной улыбке, от которой у Алека крутило живот.
Лэйн в полной тишине просто смотрел на Брэда какое-то время, а затем, качнув головой, ответил:
— Что ты…кто я такой, чтобы суметь что-либо скрыть от вас?
— Думаешь, ты здесь самый умный? — уловив яркую иронию в голосе Алека, спросил Брэд, выпрямляясь и складывая руки на груди. Его враждебный взгляд упал на Алека, словно обвинение.
— Успокойся, Брэд, — лениво «попросил» Шелл, канув ногой, что была вальяжно закинута на другую ногу.- Уверен, он ничего такого не думает и ничего не скрывает. Он ведь знает, что должен быть хорошим мальчиком, — растянуто проговорил Шелл с такой легкой и красноречивой улыбкой и так выделив слово «хороший», что у Алека, кажется, лицо побледнело от накатившей на него злости.
Он смотрел в глаза улыбающемуся Шеллу, а сам сжимал челюсть и прижимал язык к небу, просто уговаривая себя сдержаться и не ответить ему всего того, что ему так хотелось сказать. Шелл все равно не станет ничего с ним выяснять, он лишь посмеется, или скажет ему что-нибудь похуже, еще более снисходительное, высокомерное, и невероятно колкое. Алеку казалось, что Шелл вовсе не держал его за идиота или же за собачку, которую можно было выдрессировать в любой момент, но он, зная, как сильно это раздражает Алека, каждый раз показывал ему, что все именно так и было. Что он был здесь абсолютно никем. Что Шелл развлекался, глядя на него каждый день, как будто бы он был очень забавным, а унижения делали его еще забавнее. Даже сейчас он смотрел на него так, будто говорил: «А что? Я всего лишь защитил тебя от Брэда», хотя по его улыбке было заметно, что он просто мечтал о том, чтобы Алек ему ответил, чтобы он разозлился, чтобы он накричал на него, чтобы он решил себя защитить. Но Лэйн решил не давать ему повода для веселья и не гладить своим поведением его эго, поэтому он лишь закрыл книгу, поднялся с кресла и, обойдя Брэда, который демонстративно не собирался двигаться, поднялся в свою комнату, буквально спиной чувствуя, как Шелл улыбнулся ему вслед.
Когда на Малверн опустилась тьма, Алек открыл глаза, с удивлением обнаружив, что ненадолго задремал, сидя прямо на полу и положив голову и руки на кровать. Он медленно выпрямился, протерев одной рукой сонные глаза, а вторую рефлекторно сжав, в это же мгновение услышав шорох бумаги. В его комнате еще с раннего вечера были зажжены керосиновые лампы, поэтому Алек, проморгавшись, увидел, что это был шорох письмо, которое он сжал в своей руке, похоже, совсем забыв о нем. Он разжал руку и разгладил края письма, положив его на кровать, и его взгляд из сонного сразу же стал сосредоточенным и осмысленным, снова приобретая привычную тяжесть. Алек собирался избавиться от всех своих писем до того, как он покинет Малверн, потому что ему не хотелось, чтобы кто-то еще когда-нибудь их прочел. Большинство их писем, которые он всегда хранил между книгами в своей комнате, он сжег, развеяв их пепел за окном, но было два письма, которые он решил все-таки взять с собой. Одно из них было написано Кларенсом, и Алек не знал, почему хотел сохранить его. Он сжег все его письма, как и многие другие, но это, последнее оставшееся, он сжечь почему-то не решился, хотя и потратил несколько минут на то, чтобы уговорить себя это сделать. Вторым было письмо, которое он сейчас держал в руках и на которое он уже в какой раз смотрел с глубокой настороженностью. Оно было написано Леоном, и оно же было последним, которое Алек получил от него. Леон редко присылал ему письма с Элиасом, раз в тройку месяцев (именно поэтому Алек ничего не заподозрил, когда не получил от него письма в этот приезд Элиаса), но это всегда было регулярно, почему-то даже спустя годы он не перестал этого делать. Алек перечитывал большинство писем прежде, чем их сжечь, поэтому он не смог обойти стороной письмо Леона, учитывая, что оно было последним, что он ему написал. И, перечитывая его сейчас, оно почему-то показалось Алеку странным, настолько странным, что он просто не смог от него избавиться. Оно было длинным и только сейчас, после известия о его смерти, показалось Алеку не таким, какие он писал ему обычно. Но особенно Алека привлекли последние строчки, которые показались ему самыми странными из всего написанного.