No more tears in my Castle

Порой Леандр чувствовал, что дворец, в котором он провел всю свою жизнь, был для него слишком большим. В такие моменты большие потолки, нависавшие над ним каждый день, длинные пустые коридоры, и необъятные залы, заполненные придворными, наводили на него тревогу и поселяли в его сердце тяжелое и неприятное ощущение захлопнувшейся ловушки. Когда Леандр уставал от этого простора, он находил утешение на совсем небольшом балконе своих покоев, откуда он мог увидеть Карлий вместе с королевским лесом, просторы которых, напротив, никогда не утомляли его. Он мог стоять на этом балконе целыми часами, пока кто-нибудь не схватится его за ужином или не обратит внимание на его отсутствие на ежедневных тренировках или же на занятиях иностранными языками, нарушив в какой-то момент его долгожданное одиночество, но больше всего времени Леандр проводил здесь поздними вечерами и иногда даже ночами, когда подолгу не мог уснуть. Сегодня был как раз-таки один из тех самых вечеров, когда Леандр решил сбежать, найдя приют на своем темном, холодном балконе. Поставив локти на каменное ограждение и держа двумя руками подсвечник с тревожно горящей свечой, Леандр стоял на открытом воздухе в одной рубашке, заправленной в кожаные штаны, настолько легкой и свободной, что в какой-то момент Сэдрику все же пришлось надеть на его плечи теплую меховую накидку, собственноручно завязав ее у него на шее, потому что Леандр бы лишь отмахнулся, не сделав этого сам. «Мне совсем не холодно», — конечно, ответил бы он, если бы Сэдрик попытался ему что-то сказать. Он был рядом с ним всю его сознательную жизнь. В таких вещах он знал его намного больше, чем остальные. Сэдрик в ответ на такое поведение никогда не упускал возможности поворчать о том, как всеобщий любимчик и гордость королевства с трудом мог позаботиться сам о себе. Но были ли такие лестные комментарии Сэдрика о принце правдой? В последнее время Леандр все чаще задумывался об этом, ища ответ в ночном небе, будто бы прося у него совета и впуская его в свои мысли, желая, чтобы оно дало ему силы быть тем, кем все его видели. Существовало поверье, которое гласило, что если у короля рождался наследник с разными глазами, то это значило, что у него было два пути, по которым он мог пойти, две судьбы, которые он мог прожить, два исхода, в которым он мог привести за собой королевство. Впервые Леандр услышал об этом от Леона Эйнсворта, когда они были еще подростками и проводили много времени вместе. «Мне так бабушка сказала, когда увидела твои разноцветные глаза, — сказал ему тогда Леон, всматриваясь в необычные глаза Леандра, один из которых был будто невидимой чертой разделен на голубую и янтарную половинки.- У тебя две судьбы, поэтому ты можешь выбрать любую из них. Разве это не отлично? У тебя есть выбор, в то время как наши судьбы предрешены» «Что отличного? — ворчал Леандр, не разделяя энтузиазма своего друга. — Выбор — это всегда последствия. Если верить этому, я либо сделаю это королевство великим, либо разрушу его окончательно. Как я узнаю, какая из судеб правильная? Одна ошибка — и все будет кончено» «Думаю, ты справишься» «Да, но это всего лишь мысли» «Это — вера, а не мысли, Ваше Высочество, — со смешком поправил его тогда Леон, но на самом деле он был очень серьезен. Он называл Леандра по его титулу, только когда становился предельно серьезным.- Вера сильнее, потому что она не зависит от мнения и предрассудков, она просто есть, и она черпает силу изнутри. Это значит, что, что бы я об этом ни думал, внутри я на самом деле уверен в том, что ты станешь великим, а это единственное, что важно». С тех пор Леандр не раз слышал об этом поверье как во дворце, так и за его пределами, и, пускай это казалось обычной легендой, она имела довольно большую известность в их обществе, и все непременно вспоминали о ней, видя разноцветные глаза Леандра. Окружавшие его люди могли подолгу вглядываться в них, восхищаясь его красивым взглядом и называя его «благословленным» и «особенным». Были и те, кто боялся его глаз, кто считал их по-магическому странными, и верил в то, что в его рождении была замешана магия. Таких людей Леандр встречал нечасто, но он слышал разговоры, да и за пределами Карлия, когда люди встречали его впервые, они с опаской смотрели ему в глаза и были с ним очень осторожны. Ведь помимо потомков королей, у которых разные глаза считались предвестниками изменений, такие глаза бывали у ведьм и друидов, которые из-за гонений вынуждены были вести скрытый образ жизни. Люди верили, что Бог давал им такие глаза, чтобы выделить их среди обычных людей и чтобы они не смогли никого обмануть. Несмотря на это, ни у кого обычно не возникало сомнений в том, что Леандр станет хорошим королем и прославит Новый Эралеон. Ему с самого детства повторяли эти слова, но Леандр был уверен, они так думали потому, что он был единственным и неповторимым сыном их короля, которому никто не осмелился бы сказать и слова против. К тому же, других претендентов на трон просто не могло быть — у Леандра не было братьев или сестер, ровно как и у его отца, младший брат которого погиб на одной из битв еще семнадцать лет назад. Всем очень хотелось верить, что это стечение обстоятельств, которое привело к тому, что Леандр был единственным законным наследником Освальда, означало лишь то, что именно ему суждено было стать королем и защитить королевство. Другими словами, у большинства тех, кто его поддерживал день ото дня, просто не было выбора. Однако, Леандра не особо это расстраивало. На самом деле, у него всегда был человек, который по какой-то причине верил в него, даже когда не являлся его другом и не обязан был этого делать. Взгляд Леандра оторвался от ночного и спокойного города и опустился на свечу, что немного бунтарски мерцала у него в руке. Это и заставило его подумать о Кларенсе, который вот уже долгое время невидимо стоял за его спиной и готов был напомнить Леандру о его важности в любой момент. Это могло прозвучать неоправданно глупо, ведь он был принцем, которому с самого рождения кланялся каждый, кого он встречал, люди по всему Новому Эралеону мечтали коснуться его руки, ровно так же, как и руки короля, веря, что это исцелит их от болезней и неудач, а когда он говорил, никто не смел перебить его или же проявить любое малейшее неуважение. Казалось абсурдным напоминать принцу о его важности, но Кларенс никогда и не делал это услужливо, словно его подданный, который делал бы то же самое, будь на месте Леандра другой человек. Нет. Принц четко ощущал, что все слова Кларенса предназначались конкретно ему, Леандру Фицрою, и больше никому и никогда не довелось бы их услышать. Леандр, кажется, навсегда запомнил слова, которые сказал ему Кларенс на его коронации. Это была одна из тех церемоний дворца, в которых собор принимал прямое участие — Кларенс должен был надеть на него корону и благословить его как принца, прочитав молитву, пока Леандр стоял перед ним на коленях. В какой-то момент, когда Кларенс передавал зажженную свечу в руки Леандра, он вдруг помедлил брать корону и произнес довольно тихо, чтобы его мог услышать только Фицрой младший: — Видишь? Даже свеча горит ярче в руках истинного короля. Присмотрись. Тогда Леандру на долю секунды действительно показалось, что свеча в его руках стала гореть ярче обычного, и он до сих пор не знал, привиделось ли ему тогда, или же она действительно вспыхнула в тот момент, когда его руки коснулись матового воска. Но это было неважно, ведь вовсе не это, а слова Кларенса Лэйна произвели на него такое неизгладимое впечатление. Это сейчас Кларенс являлся самым дорогим другом Леандра, и дело было вовсе не исчезновении его лучшего друга Леона Эйнсворта. Он стал таким еще задолго до этого, в самые тяжелые минуты для Леандра давая ему понять, что он готов был служить его опорой. Но тогда, на коронации, он сказал это по какой-то только ему известной причине Зачастую Леандр вообще не представлял, что было у Настоятеля на уме. Он не понимал, с какими демонами он боролся за закрытой дверью, и не знал, что он делал и как себя вел, когда на него никто не смотрел. Но, несмотря на это, Леандр всегда чувствовал, что Кларенс был не таким, как другие Настоятели. И пока многие, в том числе и советник Кордейл, думали, что дело было в его юном возрасте, принц понимал, что это вряд ли могло быть причиной. Ему всегда казалось, что Кларенс будто бы знал больше, чем другие. И дело не только в Истине, которая посвящала его в вещи, к которым никто больше не имел доступ, но и в непоколебимой вере, которую он нес с собой через всю жизнь. Леандр не знал ни одного человека, чья вера была бы сильнее, чем у Кларенса Лэйна. Он столько раз он повторял Леандру о том, что он будет великим королем, будто он знал это наверняка, даже в те моменты, когда сам Фицрой не мог помыслить об этом. С годами железная уверенность, в которую были обличены его слова, ничуть не пошатнулась, и он всегда, всегда находил способ доказать Леандру, что эти слова были правдой, которую ему нужно было принять и никогда не подвергать сомнениям. «Видишь? Даже свеча горит ярче в руках истинного короля. Присмотрись» Кларенс Лэйн был единственным человеком, от которого Леандр принимал подобные слова, не считая их лестью и пустой услужливостью, не отмахиваясь от них и не сводя все в шутку. Он видел, что Кларенс будто бы хотел показать ему что-то, чего сам Леандр не замечал, что-то важное и меняющее все, и делал он это по какой угодно причине, но только не с корыстью и не с темными, скрытыми мотивами. «Я очень хочу стать королем, — признался ему однажды Леандр во время одного из балов, когда им удалось какое-то время остаться наедине, — и одновременно с этим, это — то, чего я боюсь больше всего» Это был первый раз, когда Леандр говорил об этом вслух, когда он делился этим с кем-то посторонним, ведь даже Сэдрик, проводивший с ним большую часть времени, не догадывался о таких его мыслях. Леандр даже не знал, почему он почувствовал, что может, и даже хочет поделиться этим с ним, ведь он не успел подумать об этом, и в первые секунды даже пожалел, что так опрометчиво произнес это, не зная, как он мог отреагировать. Но Кларенс тогда не стал долго мучить его неопределенностью — он положил руку на его плечо, прямо поверх золотой цепочки ливреи, украшенной драгоценными камнями, и ободряюще сжал его. «Не боится только глупец, Ваше Высочество, — сказал ему Кларенс, — страх определяет ценность вещей. Он делает все желания объемными. Ваш страх не признак неуверенности. Он признак вашего стремления стать лучше» Юный Лэйн был причиной, по которой Леандр никогда не считал собор своим врагом. Никто во дворце не говорил об этом вслух, и даже отдаленно не показывал вида, но дворец всегда негласно считал собор своим врагом из-за особого распределения власти и влияния, и проблем в прошлом. Врагом, с которым после долгих лет непрекращающихся конфликтов удалось заключить перемирие, но никак не другом. Как бы в последние годы все ни выглядело спокойно, подобное мнение все же сохранялось, и оно было полностью взаимным со стороны собора. У Леандра же просто не получалось относиться к собору с подобной осторожностью сначала из-за тесной дружбы с Леоном, затем из-за Кларенса, с которым они преследовали одни и те же цели. Ограничения и нарочитая «пропасть» между собором и дворцом казались ему бессмысленными и слишком замедляющими тот прогресс, которого можно было бы достичь, объединившись не для вида, а по-настоящему. Король Освальд зашел в покои сына так тихо, что даже Сэдрик, молчаливо наблюдающий за Леандром и поправляющий тяжелое покрывало на его постели, поначалу не заметил его. Услышав шаги, Сэдрик обернулся, держа одну из подушек в своих руках, и поклонился королю, который, вопросительно оглядев комнату в поисках сына, взглянул на него, слабо улыбнувшись в знак приветствия. Сэдрик все так же в полной тишине посмотрел в сторону открытого балкона, как бы отвечая на немой вопрос Его Величества, и Освальд, проследив за его взглядом, подошел к полупрозрачным шторам, развивающимся от редких порывов холодного ветра. — Можешь просто спуститься в сад — даже там теплее, чем здесь. — Здесь лучше вид, — с полуулыбкой ответил Леандр, быстрым движением двух пальцев затушив свечу. Он обернулся через плечо, выпрямляясь, чтобы поприветствовать отца, и увидев, что во взгляде короля читалось согласие с таким его заявлением. Освальд подошел к сыну, уперев одну руку в каменный балкон, а вторую положив Леандру на плечо, и почему-то посмотрел вверх, на небо, усыпанное звездами. — Когда я жил в этих покоях, — сказал он с той теплотой в голосе, которая была присуща любым историям из прошлого, — мой брат часто приходил ко мне, и в теплую погоду мы приносили сюда все подушки и лежали прямо на полу, глядя в небо, пока нас кто-нибудь ни схватится. Иногда я пропускал занятия, засыпая прямо здесь… — Отец не злился на тебя? — усмехнулся Леандр. — У моего отца никогда не было на меня времени, — посмеялся Освальд, отмахнувшись.- Я восхищался им, он был прекрасным королем, но иногда мне казалось, что он мог быть только им. Он стал моим отцом, когда ему было 16 лет, и, кажется, очень долгое время он просто ждал, когда я стану достаточно взрослым, чтобы взять меня с собой на войну. Я был в восторге. Впервые я проводил так много времени с ним. — Однако сам ты против того, чтобы я участвовал в важных битвах, — без всякого возмущения, а скорее с толикой некого непонимания проговорил Леандр, отрывая взгляд от ночного Карлия и переводя его на своего отца. Он не часто говорил с ним о своем детстве, потому что во всех этих историях присутствовал его брат, которого он, как считал Леандр, очень любил, и которого ему очень не хватало. Леандр плохо помнил своего дядю, но он всегда казался ему строгим, даже строже отца, но он также был единственным, кому Освальд позволял открыто перечить себе. Фицрой младший знал, что его отец до сих пор пытался отомстить Северу за то, что именно один из «королей войны» Севера, Элрой Перегрин, убил его брата в битве за границы у Нейтральных Территорий. Он лично участвовал в каждой битве, на которой мог присутствовать Перегрин, но за долгие годы ему так и не представилось шанса поквитаться с ним. Услышав его слова, Освальд посмотрел на Ландра. Он осмотрел его выразительное молодое лицо, его собранные у шеи волосы, его необычные глаза, уделив этому какое-то время, как если бы он долго не видел его, и только после этого ответил довольно тихо и серьезно: — Потому что для меня быть твоим отцом важнее, чем быть твоим королем. Ты мой единственный наследник и будущее этого королевства. Королю позволительно рисковать своей жизнью, но долг принца — стать королем, а не погибнуть на войне. — Я знаю. Прости, — дернув головой, проговорил Леандр. Казалось, в какой-то момент он даже почувствовал боль под грудью, прямо на месте недавно полученной раны, и он легко и аккуратно дотронулся до нее рукой, нащупав под рубашкой повязки, о которых ничего не знал его отец. — Мне импонирует твое желание рваться в бой, Леандр, и ты знаешь, я считаю тебя прекрасным, самоотверженным, и храбрым воином, — сказал Освальд, заметив вынужденное смирение в голосе своего сына, — но именно по этой причине я против, чтобы бы участвовал в крупных битвах. Я позволил тебе управлять армией и присутствовать на этих битвах, как капитан, но я не могу одобрить твое участие в них. Я знаю, что ты не подумаешь дважды перед тем, как подставить себя под удар, и даже не посчитаешь в этот момент, что риск твоей смерти может принести больше бед этому королевству, чем любая война. — Я вовсе не хочу подвергать это королевство опасности, — проговорил Леандр, категорично качнув головой.- Просто осознание того, что безопасность превыше всего, не особо помогает успокоить совесть. Эти земли дали мне больше, чем я мог бы пожелать. Я лишь хочу вернуть долг. Освальд одобрительно покивал и, поравнявшись с сыном и похлопав его ладонью по спине, посмотрел на погруженный во тьму Карлий, который частично освящали огни цитадели. Ее массивный узнаваемый силуэт возвышался над западной частью города, и с того места, с которого на нее смотрели Леандр и его отец, казалось, будто до ее башен было рукой подать, хотя на самом деле это было вовсе не так. Карлий простирался далеко на север от дворца, и полная тьма, в которую была погружена вся его северная часть, показывала, где начинались частные владения одних из самых богатейших людей в королевстве. Небо было чистым, и лунный свет скупо освещал острые башни цитадели и собора, располагающегося дальше и «смотрящего» на Карлий своим уютным светом в витражах, что говорило о том, что Настоятель все еще был чем-то занят внутри, несмотря на поздний час. Отсюда было видно, как по слабо освещенным центральным улицам бродили люди, собираясь в основном у таверн и постоялых дворов, вокруг которых всегда было много света. Их голоса и прочие звуки улицы не доходили до дворца, поэтому этот вид очень успокаивал, а холод выветривал из головы все ненужные мысли. — Скоро эти земли станут твоими, — сказал Освальд после недолгой паузы, в которую они оба не могли оторваться от этого вида. Освальд смотрел на Карлий, как и подобает настоящему королю, с чувством неподдельного собственничества и гордости за то, что эти земли принадлежали ему. Однако, он был так же горд передать эти земли Леандру, что было слышно в его голосе, и что сам Леандр чувствовал всю его жизнь. Его отец никогда не казался ему жадным до власти. Казалось, будто он мог принять свою смерть в любой момент, зная, что после этого корона будет покоиться на голове его сына. — Поделись со мной, что бы ты хотел с ними сделать? — спросил у него Освальд, заметив, как брови Леандра дернулись, сместившись к переносице. Освальд не знал, какие смешанные чувства один этот вопрос вызвал у Леандра. Фицрой младший всю свою жизнь провел во дворце, окруженный людьми, которые помогали его отцу править этим королевством и в которых он заложил четкое понимание того, куда он планировал привести Новый Эралеон. Весь его совет состоял из тех, кто десятилетиями поддерживал политику и традиции Фицроев. Это была политика разъединения и захвата, которой также придерживались и другие сильные королевства, вроде Севера или Ареона, которые объединились в последнее время лишь для того, чтобы поглотить Новый Эралеон. Все, что видел Леандр всю его жизнь, так или иначе было направлено на поддержание этой политики, которая считалась единственной правильной с условиях тех войн, в которых погрязло королевство. И если все эти легенды про его глаза были правдивы, и у него действительно было две судьбы, то Леандр, похоже, понимал, какой именно выбор станет «развилкой» на дороге его жизни, и это не давало ему покоя последние пять лет. — Объединить их, — ответил наконец Леандр, осознав, что он впервые произносил вслух то, что было только в его мыслях на протяжении нескольких лет. Он услышал, как его отец усмехнулся, то ли с удивлением, то ли же с естественным негодованием, и обернулся, чтобы увидеть его лицо.- Что? — тоже усмехнувшись, переспросил Леандр.- Тебе не нравится? — Ты знаешь, что я бы так не поступил, — качнув головой, спокойно произнес Освальд. Леандру даже показалось, что в его голосе было даже меньше неодобрения, чем он на самом деле ожидал услышать. Но король был удивлен. Он не ожидал услышать подобное желание от Леандра. — Я знаю, — коротко произнес Леандра, снова взглянув на город.- Но я бы поступил. Не вести же войну вечно. Я ее не хочу. — Ты этим очень напоминаешь мать, — Освальд слабо улыбнулся, вспомнив о королеве. Леандр тоже тепло улыбнулся, услышав это. Королева умерла, когда Леандр был еще ребенком, и его воспоминания о ней становились слабее с каждым годом. На самом деле, Леандр не только этим походил на свою мать, ведь даже внешне он не особо был похож на своего отца, и сейчас, когда они стояли, поравнявшись, это было особенно заметно. У Освальда были крупные, строгие черты лица с выразительной мощной челюстью и широким, покрытым несколькими морщинами лбом, а темные волосы с такими же темными глубокими глазами придавали мрачности всему его образу, в то время как бледнолицый Леандр с его острым подбородком, впалыми щеками и в целом очень аккуратными чертами лица казался некой «светлой» противоположностью своего отца, ведь даже его взгляд не пронзал насквозь, как взгляд Освальда, а лишь твердо смотрел вглубь своей проницательностью. Казалось, что общим у них был только рост и строение тела — они оба были довольно высокими и широкоплечими. — Она тоже не хотела вести войну? — поинтересовался Леандр, поправив мантию на своих плечах. — Она в целом была…против этого, очень доброй и ранимой. Ненавидела все эти мои внешние политические дела и не хотела ничего про них знать. — Но ты говорил, что мама настаивала на месте в твоем совете, — сдвинув брови к переносице, проговорил Леандр, встретившись с черными глазами короля. Тот быстро покивал, усмехаясь. — Настаивала и получила его, но, я думаю, наслушавшись о войне, она просто не захотела вмешиваться в это и дальше. У нее от этого болела голова. Она мечтала, чтобы вся эта война наконец закончилась, не понимая ее роли и смысла. — Тогда у меня с ней больше общего, чем я думал. Ведь я тоже отказываюсь видеть смысл в вечной войне, — поведя плечом, ответил Леандр.- Я думаю, что война приемлема только в случае защиты, а не нападения. — Но ты не объединишь эти земли, не подчинив их все себе, — попытался вразумить Освальд сына.- Раскол слишком глубок, и единственный вариант осуществить это — захват территорий. Объединение подразумевает мир и согласие, но в нынешних условиях это невозможно. Тебе понадобиться колоссальная поддержка… — Да, верно, — мягко прервал его Леандр, разворачиваясь к отцу всем телом и облокачиваясь одной рукой о балкон.- И собор поддержит меня. — Собор в лице Кларенса Лэйна? У тебя не может быть уверенности в этом, — Освальд качнул головой, и его губы скривились в ухмылке. Он посмотрел куда-то поверх головы Леандра, и пускай Леандр не знал, на что именно он смотрел, но в той стороне находился собор, поэтому догадаться было не сложно. — Я говорю не о той поддержке, которую тебе оказывал прошлый Настоятель. Это было скорее… согласием. Я говорю о политической поддержке… — В которой… — В которой собор не имеет права принимать участия, да. Пока что, — перебил Освальда Леандр, прекрасно понимая, что он хотел ему сказать. А еще он понимал, что ему это могло не понравиться. Его отец был типичным представителем Фицроев, которым, по правде говоря, не очень нравилось это разделение «власти» между дворцом и собором, и который мирился с этим только потому, что у него не было выбора. Он предпочел мир и согласие расколу и вражде между ними и хорошо поддерживал его все эти годы, но у Освальда всегда были свои планы в отношении собора. Он прекрасно осознавал ценность того, что после распада земель, собор остался в Новом Эралеоне, и он, как и многие короли до него, планировал использовать его для возвышения над другими территориями, которые значительно легче подчинить себе с властью собора. Но он всегда придерживался строгой автономии в отношении собора, с чем все Настоятели, включая Кларенса, всегда были согласны. То, о чем говорил Леандр, казалось ему неправильным и невозможным. Это нарушило бы все, за что боролись их предки и они сами долгие годы. И пускай Освальд считал, что е может указывать своему сыну, как ему править королевством, которое будет принадлежать только ему, он решил, что, возможно, было еще не поздно повлиять на него, ведь он видел, что Леандра что-то разрывало внутри, и все эти мысли, похоже, уже давно мучили его. Это значило, что он и сам осознавал все опасности такого выбора. — То есть ты планируешь объединить не только земли, но еще и собор с дворцом? — уточнил Освальд, внимательно взглянув на своего сына. Вместо ответа, Леандр отвел от него глаза, посмотрев на Сэдрика, который, делая вид, что совсем не слышит этого разговора, ходил по его покоям, зажигая свечи в подсвечниках. — Когда по дороге в Ибесс на нас напали люди Севера и попытались убить Кларенса, я не мог перестать думать о том, что наши враги так стремятся лишить его жизни и делают для этого все, потому что осознают, насколько он важен для королевства. Что без него лишить власти королевскую семью будет намного легче… — Это неправда, — твердо возразил Освальд, но Леандр выразительно на него посмотрел, медленно покачав головой. — А я думаю, что правда. Разве ты не понимаешь, что даже те, кто не принимает его из-за его возраста и опыта, откажутся принимать и дворец, если ты вдруг решишь ограничить в чем-то собор? Если с ним что-то случится, без его фигуры твоя власть ослабнет, а другие королевства только этого и добиваются. Ты знаешь об этом. Разве не по этой причине у него самая лучшая охрана в королевстве? Три его воина даже без Леона, стоят той армии, которая защищает меня, — произнес Леандр, замечая, с каким вниманием его слушал отец. Разумеется, Освальд знал об этом, но Леандр понимал, что он никогда не согласится с тем, что потеря Кларенса сделала бы его слабее. Он был слишком уверен в своей власти и авторитете, чтобы когда-нибудь признать это.— Я знаю про автономию, отец, но считаю, что его жизнь не должна быть заботой одного лишь Ордена. Мы нужны друг другу. Если он поддержит меня, я смогу объединить эти земли. Кларенс, возможно, и слишком молод, но он явно не дурак, и тебе об этом прекрасно известно. Несмотря на то, какую неоднозначную реакцию он вызвал у людей своим принятием титула, нам все же повезло, что Настоятелем стал именно он. — Я никогда не имел ничего против Кларенса Лэйна. Некоторые его решения вызывают у меня вопросы, но он хорошо справляется со своим титулом, — признал Освальд, поправив массивное кольцо с красивым светло-зеленым камнем на своем указательном пальце.- Однако, никто из нас не знает, что у него на уме, — добавил он, взглянув на сына. С этим Леандр не мог не согласиться. — Он очень остроумен и, в отличие от своего дедушки, довольно скрытен и самонадеян… — Но он не наш враг, — твердо произнес Леандр, качнув головой, — я считаю Кларенса своим другом. Так же, как и Ди, и Марка, так же, как и Леона. И никакая автономия это не изменит. — Мне кажется, ты все же не осознаешь всех рисков того, к чему так стремишься, Леандр. — Возможно, — смиренно согласился с королем Леандр, опуская взгляд на свечу, что по-прежнему находилась в одной из его рук, и вспоминая слова, которые сказал ему Кларенс на коронации.- Но я хочу это осознать и сделать все правильно. По какой-то причине…я чувствую, что смогу. Когда Освальд покинул покои своего сына вместе с Сэдриком, который должен был распорядиться, чтобы принцу набрали ванну, время стремительно двигалось к ночи. К этому времени длинные коридоры замка становились пустыми и тихими, и только стражники, постоянно находившиеся на своих постах, становились безмолвными свидетелями того, что могло происходить в стенах дворца тогда, когда придворные расходились по своим покоям. У тронного зала, в который он направлялся с одним из своих стражников, Освальд встретил своего советника, Джозефа Кордейла, что негромко о чем-то говорил с Тристаном Гамильтоном, у которого было довольно задумчивое и даже напряженное лицо, каким его заметить в обычных обстоятельствах было крайне трудно. — Ваше Величество, — поприветствовал Кордейл, короля, медленно ему поклонившись, расставляя руки в стороны. То же сделал и Тристан, придерживая рукой ножны.- Мы как раз обсуждали возможность увеличения налогов, которая поможет справиться с затратами, которая требует армия… — В прошлый раз, когда повышались налоги, затраты армии только увеличились из-за того, что возникла необходимость подавлять бунты, которые вызвало это повышение, — сдержанно проговорил Тристан, переводя глаза с советника, на короля, который, казалось, совсем их не слушал. — Признаю, это сложный процесс, который… — Учитывая прошлый опыт, это бесполезный процесс, — снова мягко прервал его Тристан. — Если Его Величество распорядится, совету придется найти способ выйти из такого затруднительного положения, потому что, как я полагаю, это единственный выход в сложившейся ситуации, — Кордейл перевел взгляд на Освальда, заметив, что, пускай король и кивал его словам, он все равно выглядел достаточно отвлеченно и задумчиво, медленно прокручивая один из перстней на своем пальце, что он обычно делал, когда был чем-то недоволен или же погружен в себя. Советник прервал Тристана, который собирался уже ему возразить, и обратился к королю: — Сир, Вас что-то гложет? Вы выглядите так, будто Вас что-то очень сильно озадачило. Король покачал головой, медленно выставив перед собой ладонь, а затем кивнул страже, чтобы они ушли на свои посты. После этого вкратце рассказал своему советнику и Тристану то, о чем он говорил с Леандром несколькими мгновениями ранее, поделившись своими переживаниями по поводу будущих решений своего сына. Несмотря на то, что он полностью доверял своему умному и талантливому сыну, его амбиции приводили в безмолвный ступор даже короля. То же воздействие решения Леандра произвели и на советника Кордейла, который выслушал короля с отчетливым беспокойством на лице, в то время как Тристан выглядел скорее удивленным, нежели озадаченным. Решения юного принца, безусловно, поражали своей категоричностью и какой-то даже мечтательностью, ведь его видение шло вразрез во всем, чего добивались предыдущие короли, и риски, которые влекли за собой такие решения, были довольно очевидными. Тристан не был близок с принцем, и потому и не предполагал, что в таком скромном и отважном Леандре также кроется и такая сила, позволяющая ему даже предполагать, что он был способен привести королевство к своим истокам, и это, по правде говоря, приятно его удивило, даже несмотря на все риски. Однако, даже он не мог отрицать того, что то, о чем думал Леандр, было достаточно неожиданным и необъяснимо категоричным. Но у советника, похоже, было свое мнение на этот счет, ведь как только король упомянул собор, о котором говорил его сын, многие вещи для Кордейла встали на свои места. — Думаете, Настоятелю известно о том, о чем все это время думал Его Высочество? — спросил он, сцепляя руки в замок за спиной. — Думаю, мой сын советовался с ним об этом, — с толикой неуверенности произнес король, сузив глаза. Он никогда не видел, чтобы Леандр общался с Кларенсом где-либо за пределами дворца, и если они и вели какие-то разговоры, то только мимолетно на балах или же в те редкие случаи, когда им приходилось вместе посещать другие города. Заявление принца, что Кларенс был его другом, само по себе казалось королю абсурдным, ведь его сын не знал Настоятеля так хорошо, как он знал Леона или же Ария. Неужели Освальд все это время просто не замечал их странного сближения? — Леандр сказал, что в случае объединения собор поддержит его. — Что? — воскликнул Кордейл, лицо которого приняло выражение то ли испуга, то и сильного возмущения. — Правда? — одновременно с ним произнес Тристан, вопросительно выгнув одну бровь и даже усмехнувшись тому, что услышал. Разумеется, Кларенс об этом знал. Гамильтон иногда даже задавался вопросом, было ли вообще что-то, что могло скрыться от внимания и взгляда этого парня? — Нельзя позволять им советоваться о таком, Сир, — понизив голос, практически шепотом выразил свое беспокойство Кордейл, встречаясь взглядом с черными и задумчивыми глазами короля, — Вы и сами понимаете, как это опасно. То, что Кларенс Лэйн заинтересован в это, само по себе подозрительно. — Собор сыграл большую роль в расколе королевств, так почему Вы думаете, советник, что при объединении не произойдет того же? — возразил Тристан, не видя ничего плохого в том, что говорил Кордейл. — Но никто не говорит про объединение. Это в принципе невозможно, и если Настоятель, понимая это, поддерживает амбиции принца, который еще даже не стал королем, то это, безусловно, должно вызывать некие вопросы, — сдержанно и довольно медленно ответил ему Кордейл. Тристану это не нравилось больше всего. В целом, он был достаточно толерантен к советнику короля, с которым довольно многим людям было достаточно трудно вести разговоры из-за его категоричности и привычке часто говорить от лица короля. За десятки лет службы Тристану удалось найти общий язык с Джозефом, в основном благодаря тому, что их сыновья были очень близки, но манера Кордейла говорить медленно и чересчур членораздельно иногда очень утомляла Тристана. -Я не думаю, что мы должны позволять этому продолжаться. Подобные разговоры с Настоятелем, который не должен быть вовлечен во внутренние дела дворца, не приведут ни к чему хорошему. Разве кому-то из нас известны его мотивы? Однажды он может просто воспользоваться нашим бездействием и … — И что? — с усмешкой проговорил Тристан, который все еще воспринимал слова Кордейла, как какую-то шутку. — Устранит сопротивление, — так же медленно проговорил Кордейл таким тоном, будто бы он не мог поверить в то, что ему действительно нужно говорить это вслух. Он встретился с глазами Тристана, которые даже расширились от его слов, заметив, как его губы замерли, раскрывшись, но так и не выпустив наружу очередной смешок, застрявший, судя по выражению лица, у него в горле. — Что?..- будто бы даже непроизвольно вырвалось у Тристана, который, положив руки на свой ремень и перемнувшись с ноги на ногу, быстро взглянул на короля, заметив, что тот никак не реагирует на слова советника, что могло говорить о том, что он обдумывал его слова.- Бред! Я растил этих детей, как родных, и хорошо знаю, на что способен Кларенс. Он никогда не сделал бы подобного. И не сделает! — Откуда Вам может быть это известно, главнокомандующий? Настоятель… — Оттуда, что я знаю этого мальчика как Кларенса Лэйна, а не как «Настоятеля», — твердо перебил Кордейла Тристан, качая головой и все еще не веря, что подобное действительно могло подвергаться сомнению. — Даже если Вы правы, считая, что у него есть какие-то скрытые мотивы, я уверен, что они просто не могут идти против благополучия королевства. Все, что он сказал, так это то, что поддержит будущего короля в том, что он решил сделать. Это не говорит о том, что его слова должны рассматриваться, как что-то большее, чем то, что он имел в виду. — То, что эти разговоры в принципе ведутся при полной автономии, уже говорит больше, чем нужно, — настаивал советник. — Всего лишь разговоры. Вы даже не знаете, когда и при каких обстоятельствах об этом говорилось… — Нет, советник Кордейл прав, — наконец подал голос король, отрывая свой взгляд от чего-то, что находилось за их спинами, и по очереди взглянув на каждого из них, — возможно, я должен больше уделять времени тому, с кем и о чем ведет разговоры мой сын. У меня нет сомнений в его мотивации, но собор не должен вмешиваться в дела дворца, которые включают в себя дела принца. — Возможно, Вы сможете поговорить с Его Высочеством и убедить его в своей правоте, Сир, — проговорил Кордейл, явно перебивая варианты решения этой «проблемы» у себя в голову. — Я не стану диктовать Леандру, что ему делать, — категорично заявил Освальд, покачав головой.- Но я должен обратить особое внимание на его связь с Настоятелем и его заинтересованность в происходящем. Я отдам распоряжение Сэдрику быть более «внимательным» к происходящему вокруг принца, — добавил он, сделав особой акцент на слове «внимательным», из-за чего Тристан, собирающийся что-то сказать, осознал, что в этом просто не было смысла, ведь король уже принял свое решение, которое полностью разделял его советник. К сожалению, каким бы приближенным к королю ни был бы Тристан Гамильтон и какое бы место он ни занимал в совете, в конце концов, он был главнокомандующим элитных войск, ответственным лишь за армейские и военные дела — для всего остального у короля был Кордейл. Тристана обеспокоил этот разговор, но с этой стороны он уже ничего не мог сделать. Когда Освальд, указав на тронный зал, пригласил их обоих войти внутрь, чтобы обсудить менее напряженные, экономические дела, Кордейл последовал за ним и, только войдя внутрь, заметил, что не слышал шагов Гамильтона. Он остановился, обернувшись, и взглянул на Тристана, который задумчиво смотрел куда-то себе под ноги, так и оставшись стоять на одном месте. Он позвал его по имени, и Тристан, не сразу отозвавшись, все же поднял на него голову, и его лицо мгновенно приняло расслабленный вид. — Сэр Тристан? Вы не идете? — К сожалению, нет. У меня есть дела, которые я должен закончить до наступления ночи, поэтому я присоединюсь к вам завтра на заседании совета. Прошу меня простить, — произнес Тристан, поклонившись королю, который отпустил его одобрительным кивком, одним взглядом приказав стражникам закрыть за ними двери тронного зала.

***

Свет в соборе в такое позднее время означал лишь то, что кому-то просто не хотелось расходиться. Это был один из тех редких, спокойных вечеров, когда воздух вокруг становился теплым и создавалось впечатление, будто время замирало, и никто не ждал, что оно пойдет снова. Уютное тусклое освещение от догорающих свечей и полная тишина, поочередно разрушаемая несколькими тихими голосами и иногда смехом, который, однако, тоже был достаточно тихим, чтобы не подниматься к высокому своду собора — в такие моменты казалось, что мира за его пределами не существовало. Кларенс провел бесчисленное количество таких вечеров в этом соборе, и в такие дни он никогда не спешил домой из-за того, как это место располагало к тому, чтобы сдаться и отдохнуть здесь от внешнего мира. Собор менялся, когда его не заполоняли прихожане и пасторы с церковными служащими. Он внезапно становился очень большим, очень темным, и очень уютным. Свет от свечей превращался из ярко-желтого в тепло-оранжевый, и любой шорох отдавался эхом вокруг массивных стен. В этот раз они все оказались в этой уютной ловушке, и никому из них не хотелось уходить и разрушать этот редкий и такой спокойный момент, поэтому они просто продолжали говорить, и темы плавно сменяли друг друга, иногда становясь серьезными и спорными или же, напротив, слишком смешными и абсурдными. Кларенс сидел на коленях перед одной из скамеек, стоящих в самом первом ряду, и с иголкой и ниткой в руках медленно подшивал ветхие молитвенники для прихожан, склонившись над очередной книгой — работа, которую давно пора было выполнить, но на которую у него всегда не хватало времени днем. Возле него на скамье стоял подсвечник с горящими свечами, свет от которых падал прямо на занятые работой руки Кларенса, а по другую от него сторону в скромном, но красивом, серо-голубом платье сидела Дафна, откинувшись на спинку скамьи и помогая Кларенсу с молитвенниками — складывая их страницы в правильной последовательности. Нэт Альви, то и дело зевая и потягиваясь, сидел в соседнем ряду, перекинув одну руку через спинку скамьи и закинув лодыжку на колено другой ноги, иногда, будто бы нетерпеливо, ей качая и запрокидывая голову назад, с каким-то интересом изучая погруженный во тьму свод собора. Иногда его вниманием завладевал Аарон, который довольно часто проходил мимо него, относя книги наверх или же спускаясь вниз с новыми свечами, которыми он заменял старые в подсвечниках по всему собору, кропотливо очищая их от воска. Марк тоже невольно провожал Аарона взглядом, когда он проходил мимо него, но Дафна заметила, что он, на самом деле, очень старался этого не делать, потому что знал, что смущал и иногда даже пугал его своим выражением лица или же взглядом, к которому члены Ордена и сам Кларенс давно привыкли. «С Марком нужно провести всего день в одной комнате, чтобы понять, что его мрачный взгляд — ничто иное как часть его обычного, «спокойного» выражения лица», — часто говорил на это Кларенс. Марк был единственным из них, кто не мог занять какое-то одно место и остаться неподвижным. Он медленно прогуливался из стороны в сторону у алтаря, сцепив руки в замок, лишь иногда останавливаясь у кафедры и прислоняясь к ней спиной, замирая так на какое-то короткое время. Он не особо участвовал в большинстве разговоров, выглядя довольно задумчиво, пускай и расслабленно, для остальных, но после очередной глупой шутки Альви о предстоящем турнире, тема каким-то образом зашла о Тео и его ранении, и Марк рассказал им о том, что узнал о Делайле от Тьюиса недавно, решив не упоминать того, о чем они говорили после этого с Арием. — Тео повезло, что он не погиб от такой раны, — глядя вверх непривычно серьезно проговорил Нэт, — если бы Делайл не промахнулся и ранил его хотя бы на дюйм выше, он был бы не жилец. — Меня почему-то терзают сомнения, когда я думаю о том, что Делайл присутствовал на битве за Дардеру из-за Тео, — сказал Марк, проходя мимо Нэта и Кларенса и опуская взгляд на руки Лэйна, аккуратно выводящие невидимые швы. — Почему ты считаешь, что это не может быть правдой? Он ведь не мог быть там из-за Леандра, о чьем присутствие там знали только мы, ведь он в это время должен был быть с нами, — произнес Кларенс, отрываясь от работы и поднимая голову на Марка. Его длинные волосы, которые к концу дня уже слабо держала слабо заплетенная коса, упали ему на лицо, и он смахнул их, приподняв плечо к голове и касаясь им своей щеки. Он выглядел устало, даже сонно, но довольно умиротворенно, пускай Марк и заметил легкую тень беспокойства, которое у него вызывала вся эта тема. — Именно по этой причине я и не считаю, что он мог быть там из-за Кордейла, — Сарджент подошел к кафедре, облокотившись о нее одной рукой, и запустил вторую в свои волосы, зачесав их назад. Кларенс не стал провожать его взглядом и оборачиваться, а лишь задумчиво посмотрел на свои руки, сдвинув брови переносице. — Его присутствие там так же скрывалось, как и присутствие Леандра, потому что он должен был обеспечить ему защиту. Если Делайл знал о Тео, это значит, что он знал и о Леандре, поэтому был там, чтобы убить его. Либо… — Либо он был там из-за кого-то другого, — прервала Марка Дафна, прекрасно уловив его мысль. Он посмотрела на Марка, не поднимая головы, исподлобья, держа стопку листов навесу в одной руке.- Кого-то, кого в конце концов просто не смог найти. — Вполне вероятно, — Сарджент встретился с Дафной глазами, и та покусала нижнюю губу, качнув головой. — Мне это не нравится. — Мы хотя бы теперь знаем, что у него вряд ли есть информаторы в близких кругах Его Высочества, — проговорил Нэт, усмехаясь и опуская голову, чтобы взглянуть на выражение лица Марка, который становился каким-то особенно заинтересованным, пускай и более мрачным, когда речь заходила об этом наемнике. Альви пока еще не понимал почему. — В любом случае, нам нужно повременить с вылазками, — сказал Марк скорее Кларенсу, чем кому-то еще, на что Лэйн коротко и согласно покивал, хотя он понимал, что это доставит ему неудобства, — хотя бы до тех пор, пока операция по возвращению Дардеры не закончится и мы не убедимся, что его нет на наших землях. Сейчас он может быть где угодно, и вполне вероятно, что он все еще где-то в Новом Эралеоне на территории порта Мэлз или Дардеры. — Что насчет Леона? — спросил Кларенс, не поворачивая головы и глядя на молитвенник, который никак не мог продолжить подшивать. Дафна тоже остановилась, почему-то поднимая глаза на Марка, ее лицо приняло каменное и какое-то пустое, ничего не говорящее выражение. Альви посмотрел с интересом взглянул на Кларенса, немного приподняв свою светлую бровь и сузив покрасневшие от усталости глаза. Кларенс просто не мог перестать думать о том, что Марк сказал им ранее о теории Тьюиса, которую, на самом деле, поддерживало довольно много рыцарей в цитадели. — К этому мог быть причастен Делайл? — Я так не думаю, — после недолгой паузы спокойно ответил Марк. Он знал, что Дафна, не отрывающая от него взгляда, разделяет его мнение, пускай и совсем по другой причине — она верила, что ее брат все еще был жив, поэтому его не уметь убить Делайл. — Почему? — поинтересовался Нэт, не понимая такой категоричности Сарджента.- Делайл похож на кого-то, кто мог охотиться на него. Марк сперва пожал плечами, скрестив руки на груди, но затем, приковав свой взгляд к чему-то, что находилось в стороне, не спеша проговорил: — Я думаю, для него очень важен тот факт, что он наводит страх на людей. Ему это доставляет удовольствие, которое «оплачивает» его работу, и эту «плату» он ценит больше денег. Но чтобы его боялись, люди должны знать, чего именно бояться. Они должны знать, что он сделал. Если бы Делайл и впрямь был тем, кто убил Леона, то, учитывая известность Эйнсворта, он бы сделал это самым изощренным способом и оставил бы его тело на самом видном месте, и точно не прятал бы его. Леон исчез и никто до сих пор не пытается выставить себя его убийцей. И Делайл этого тоже не делает. Потому что это был не он. — Откуда ты знаешь, как он мыслит? — спросил Альви, невольно ощутив мурашки, пробежавшие у него по рукам от того, как правдоподобно звучали мысли Сарджента. Кларенс с Дафной тоже замерли, с каким-то щемящим чувством в груди осознавая, что в этих словах действительно был смысл. Был ли Марк настолько проницательным, чтобы заметить подобное в человеке, которого он никогда не встречал? Или же он снова возвращался к мысли о том, что его могли считать похожим на него, и поэтому он, поверив в это, понимал как мыслил этот монстр? — Откуда-то знаю, — поведя плечом, неопределенно ответил Марк. — Ну ладно. До этого мне тоже эта версия казалось правдоподобной. Никто, кроме этого Тьюиса, до этого не мог противостоять ему, и я уверен, что это была чистая случайность, — безразлично усмехнулся Нэт, медленно покачивая ногой. — Интересно, на сколько бы хватило меня, если бы мне не посчастливилось его встретить… — Зачем вообще об этом думать? — резко подняв на Нэта свои синие глаза, возразил Кларенс. В этот момент Марк даже позавидовал тому, что он смотрел сейчас на Альви, а не на него, ведь судя по его голосу, его глаза сейчас выглядели неповторимо глубокими и строгими.- От его руки до этого погибал каждый. — Я понимаю. Но меня скорее пугает сам он, а не возможность смерти, — в сторону произнес Нэт. Дафна и Кларенс не слишком заметно, но многозначительно переглянулись, услышав эти слова. Это был не первый раз, когда всегда улыбающийся и беззаботный Нэт показывал свое безразличие к смерти. Кларенс ничего не знал о его страшной тайне, но даже он замечал, что это было странно, и однажды они это уже обсуждали, когда его не было рядом. Еще до того как он вступил в Орден, Нэт продемонстрировал, что готов был броситься к руки смерти по первому ее зову, если при этом он сможет кому-то этим помочь. В лесу, когда на Кларенса напали, он пытался отвлечь наемников, ставя под угрозу только свою жизнь. Когда они с Марком возвращались со встречи с друидом, именно он пытался стать приманкой для разбойников, пока Сарджент не спрыгнул с лошади, просто не оставив ему выбора. И это не упоминая того, сколько раз он говорил вслух о том, что готов был отдать жизнь за Кларенса, ведь умереть «достойной смертью» было лучше, чем бесполезно жить. Кларенс не понимал, откуда в нем была такая тяга быстрее распрощаться с жизнью, ведь она не казалась ему проявлением самоотверженности. В его тяге к смерти веяло отчаянием и какой-то странной тоской, которую он в шутливой форме лишь заставлял казаться радостной и самоотверженной. Он не знал, было ли правильно что-то говорить ему на это, ведь в разговорах это всегда звучало иронично и даже шутливо, и придавать этому лишнего внимания никому не хотелось. Однако, это все равно его беспокоило, и по взгляду Дафны и тяжелому молчанию Сарджента он понял, что не только его. Это не единственное, что не давало сейчас покоя Кларенсу. Он все продолжал думать о словах Марка о том, что им стоит повременить с вылазками, пока битва за Дардеру не будет закончена, ведь это напомнило ему о том, что в этот раз Марк лично будет присутствовать на этой битве. Сотни воинов, которые остались на поле боя или же были тяжело ранены и медленно умирали в лазаретах, были не единственным, что заставляло Кларенса думать о плохом. Ведь он прекрасно понимал, п.о.ч.е.м.у. Марк без раздумий согласился на эту вылазку. — Ты надеешься встретиться с ним на этой вылазке? — спросил Кларенс, когда Марк медленно проходил мимо него, сцепив руки в замок на затылке. Он снова оторвался от своей работы, сжав иголку большим и указательным пальцами, и поднял на него глаза, встретившись с Сарджентом взглядом. Лэйн выглядел обеспокоено, и Марк, обратив на это внимание, перестал ухмыляться очередному высказыванию Альви. — Да. Я хочу избавиться от него, как можно скорее. Кларенс ничего ему на это не ответил, коротко посмотрев на Марка своим спокойным, но меланхоличным взглядом, синеву которого ярко освещали свечи, стоящие совсем рядом с его лицом, а затем опустил глаза вниз, на свои руки, которые в очередной раз попытались поддеть иголкой петлю. Ему и не надо было ничего говорить, потому что любой, кто посмотрел бы в его глаза, и без слов прекрасно бы понял, как неспокойно у него было на сердце в этот момент, и как хорошо у него получалось держать свое лицо, несмотря на то, что глаза безжалостно его выдавали. Марк уже привык к таким молчаливым разговорам, которые происходили, кажется, только между ними. Как если бы у них было слишком много того, что они хотели бы сказать друг другу, но слишком мало того, что действительно можно было превратить в слова, поэтому разговоры глазами, одними только взглядами, короткими, слишком быстрыми, или же, напротив, долгими и осторожными, украдкой, были совсем не редки. Сарджент понимал, что никто точно не знал, о чем они говорили в такие моменты, и вряд ли кто-то вообще догадывался о том, что они г.о.в.о.р.и.л.и, и это почему-то делало обычный контакт глазами невероятно сокровенным и даже интимным действием. — Тебе лучше снова сделать вид, что не беспокоишься за меня, пастор, — наклонившись к Кларенсу, прошептал ему почти в самое ухо Марк, — а то некоторые могут подумать, что я тебе дорог… Кларенс дернулся, едва не уколов иголкой палец, и пихнул локтем улыбающегося Сарджента, который так и замер у его головы, будто ожидая реакции. Марк быстро выпрямился, чтобы удержать равновесие, но все же отступил назад, усмехаясь и встречаясь с предупреждающим взглядом Кларенса, который, однако, резко контрастировал с улыбкой, появившейся на его губах. — Мы не слышали шутки, — как бы между прочим напомнил им Нэт, демонстративно помахав в воздухе рукой после того, как наблюдал за всем этим с улыбкой и полным непониманием в глазах. Дафна тоже издала громкий смешок, поддерживая Альви в его иронии. — А вам и не нужно ничего слышать, — засовывая руки в карманы брюк, что плотно держались на его талии, проговорил Сарджент.- Это только между нами с пастором, — иронично добавил он, глядя в спину Кларенсу, и по одному его вздоху предсказывая, что выражение лица у него в этот момент было просто бесценным. И Нэт, который, присвистнув, посмеялся, глядя на Кларенса, это только подтвердил. — Если бы я только знал, что тут такие секреты…- так же иронично произнес Нэт, усмехаясь. — И что? Ты не вступил бы в Орден? — сразу же спросил Марк, ловя на себе укоризненный взгляд Дафны. — Когда ты перестанешь говорить это с таким энтузиазмом? — в шутку возмутился Альви, указав на Сарджента пальцем.- Смирись уже. — Я ничего не сделал, — еле сдерживая гнусный смех, проговорил в ответ Сарджент, присев на скамью противоположно ряда. — Ты даже звучишь заметно радостно, когда говоришь об этом. — Ничего не могу с собой поделать. — Ты хотел его видеть в Ордене так же сильно, как и мы, — как бы между прочим вставила свое слово Дафна, не отрывая глаз от книги, что держала в своих руках. — Ложь, — твердо парировал Марк, обернувшись на нее. Звучал он при этом так, будто его оклеветали в чем-то невероятно возмутительном и ужасном, что вызвало у всех только смех. — Ты просто не хочешь признавать, потому что это портит твой образ неприступной скалы, — проговорил Кларенс, снова отвлекаясь от своей работы, чтобы посмотреть на Марка. — У меня нет никакого образа неприступной скалы, — с видом, будто он впервые слышал об этом, хмыкнул Сарджент, положив руку на спинку скамью и уронив в ладонь голову.- Это звание больше подходит тебе. — Ты что-то путаешь… — Кларенс! — позвавший его Аарон, который направлялся к ним, но остановился, не доходя и до середины рядом из скамей, не дал ему договорить, привлекая к себе внимание всех четверых.- Там пришел Сэр Тристан, он сказал, что извиняется за визит в такой поздний час, но ему нужно кое-что тебе сказать прямо сейчас, — указывая на приоткрытую входную дверь собора, что была за его спиной, оповестил он Кларенса, который быстро и как-то озадаченно переглянулся с Дафной, потому что она сидела ближе всего к нему и мгновенно перевела на него взгляд. — Хорошо, спасибо, — сказал Лэйн, поднимаясь на ноги и поправляя руками свою рясу, которая немного помялась у самых его ног. Марк подсмотрел на него взглядом, который будто бы спрашивал: «Мне пойти с тобой?», и Кларенс жестом остановил его, показав, что все было в порядке и он пойдет один. Сарджент, успевший подняться, снова тяжело опустился на скамью, вытянув ноги и провожая его взглядом. Пускай они все доверяли Тристану, и у Кларенса с ним были довольно теплые, даже «семейные» отношения, время, которое главнокомандующий выбрал для визита, немного настораживало его. Он бы не пришел так поздно, если бы не случилось что-то срочное, поэтому сердце у Кларенса, пока он шел через весь собор к двери, забилось быстрее и громче, заставляя его ускорить шаг, положив одну руку себе на грудь. Позади себя он слышал голоса Марка и Нэта, которые, кажется, снова придирались друг другу по какому-то поводу, и это, пускай и немного, но все же отвлекало его до тех пор, пока он не схватился за дверь, с трудом отворив ее еще шире. На ступеньках собора, повернутый к нему своей спиной, стоял Тристан Гамильтон, который, услышав характерный скрип двери, быстро обернулся, короткой улыбкой поприветствовав Кларенса. — Почему Вы не зашли? — поинтересовался у него Лэйн, обнимая себя руками в попытке спрятаться от холодного, даже какого-то морозного воздуха. — Не хотел мешать. К тому же, я не задержусь, я зашел сюда на пути в цитадель… — Тогда у Вас довольно странный маршрут, — с легким и тихим смешком проговорил Кларенс, на что Тристан улыбнулся, согласно покивав. Цитадель находилась ближе к дворцу, чем собор, и не было и малейшего шанса, что Тристан каким-то образом сперва прошел бы мимо него. Несмотря на то, что Гамильтон старший улыбался, из-за чего его строгое лицо, обрамленное темной короткой бородой, казалось невероятно добрым и приятным, Кларенс все же заметил, что выглядел он немного обеспокоено, как если бы он не знал, как начать разговор и стоило ли вообще его начинать. — Что-то случилось? Вы никогда не приходили так поздно…- подметил Кларенс, склонив голову к плечу и внимательно посмотрев на мужчину сверху вниз, что объяснялось тем, что Тристан стоял на несколько ступенек ниже. Но в следующую минуту Гамильтон, как бы невзначай посмотрев по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости не был посторонних людей, поднялся и подошел к Кларенсу поближе, встав прямо у дверного проема. — Я хочу, чтобы ты знал о том, что сегодня Его Величество обсуждал с советником твое близкое общение с принцем Леандром. Ему это не то чтобы очень нравится, — проникновенно проговорил Тристан, глядя Кларенсу в глаза и замечал, как его взгляд дрогнул, когда он услышал эти слова. — Что Вы имеете в виду? Да, я и Леандр разговариваем время от времени, но… — Королю не по душе идеи Леандра по поводу его будущего правления. Он, не без влияния советника Кордейла, конечно же, считает, что эти идеи вложил ему в голову именно ты, что делает всю эту ситуацию немного шаткой… — Постойте, — не понял Кларенс, качнув головой и выставив одну руку ладонью вперед.- Леандр говорил о своем будущем правлении? Что он сказал? Вы слышали? — Нет, лично я не слышал, но король поделился с нами его идеей об объединении и тем, что в случае этого он рассчитывает на твою поддержку, — заметив, что Кларенс довольно резко оживился, как только услышал об этом, проговорил Тристан, не понимая, в чем здесь могло быть дело. — Он правда сказал это? — переспросил Кларенс, который будто все еще не мог в это поверить. Его синие глаза заметно расширились, забегав по лицу Тристана, и он, перестав обнимать себя руками, положил ладонь на его плечо. В этот момент он, кажется, не замечал даже холода, от которого у него только минуту назад бегали неприятные мурашки по всему телу. Все, о чем он мог сейчас думать, были слова Леандра, которые он, к сожалению, не услышал лично. — Ты имеешь к этому хоть какое-то отношение? — вместо ответа тихо спросил Тристан, заглядывая Кларенсу в глаза. — Потому что мне не нравится то, какую тень подозрения это все накладывает на тебя. — Мне все равно, — категорично отрезал Кларенс, мотнув головой.- Это касается будущего правления Леандра, и он сказал правду — я всегда поддерживал его и поддержку и этот его выбор. — Да, и я никогда не спрашивал тебя почему. И не собираюсь начинать сейчас, — попытался объяснить ему Тристан, перехватывая холодную руку Кларенса и накрывая ее своей теплой ладонью.- Но тебе нужно быть аккуратным, Кларенс. Лучше будет залечь на дно в ближайшее время и не говорить ни о чем с принцем. — Залечь на дно? Они послали Вас отгородить меня от него? — недоверчиво взглянув на Тристана, спросил Кларенс, на что Гамильтон, громко усмехнувшись, отрицательно покачал головой. — Ты же знаешь, что я действую в твоих интересах. Ты мне как сын, Кларенс, я лучше через еще одну Дардеру пройду, чем буду слушать, как тебя подозревают в нарушении автономии и выставляют чуть ли не угрозой дворцу, — с толикой презрения в голосе проговорил Тристан, и Кларенс благодарно сжал его руку, поджав нижнюю губу. — Вам не стоит волноваться об этом. Никто не знает, о чем я говорю с Леандром, а спекуляции никогда не будут мне угрозой. — Это не остановит этих людей от того, чтобы помешать тебе вмешиваться в дела королевства. Будь осторожен с Сэдриком —король упомянул, что попросит его «присмотреть» за Леандром. — Сэдрик никогда не пойдет против воли Леандра, — не веря в то, что королю не было об этом известно, проговорил Кларенс, — он очень предан ему. — Но ты не можешь знать того, что они ему скажут и как выставят всю эту ситуацию, — попытался объяснить Тристан, посмотрев куда-то в сторону, на парочку проходящих мимо горожан, которые не обращали на них никакого внимания.- Кларенс, все эти разговоры, которые сейчас ведут во дворце, очень опасные, — продолжил Гамильтон, но уже значительно тише.- Подумай о том, к чему могут привести одни твои слова, если всплывут на поверхность. Если король решит повлиять на Леандра, тебе не следует мешать ему, иначе это трактуют как заинтересованность. — Но война не должна продолжаться, Тристан. Леандр он…он может ее остановить, — попытался объяснить Кларенс, заметив, как лицо Тристана дрогнуло и как внимательно, будто никак не улавливая чего-то, он посмотрел на него в следующий момент. — Почему тебя не удивляет это? — спросил он, поняв, что во всей реакции Кларенса его больше всего удивляло именно спокойствие.- То, о чем думает Леандр? — Потому что он поступает, как истинный король, — после краткой паузы проговорил Лэйн, удивляя этим Тристана еще больше. В Кларенсе было столько твердости и столько веры каждый раз, когда он говорил о Леандре, что это просто не могло не заставлять Гамильтона задуматься о том, как ему удавалось поддерживать эту веру, когда пропасть между дворцом и собором была настолько огромна. — Скажи, Кларенс, то, что ты так стремишься поддержать Леандра в том, о чем он думает…- помолчав немного, все же произнес Тристан, чуть узив глаза и выжидающе посмотрев на блондина, который застыл на месте, довольно тяжело переводя дыхание, как если бы он точно знал, о чем его собирается спросить Тристан.- Это имеет какое-то отношение к Истине? Кларенс ответил не сразу, вздрогнув от холода и снова обняв себя руками. Казалось, будто он замялся, не зная, что сказать, но Тристан знал этого парня слишком хорошо и достаточно долго, чтобы понимать, что подобные моменты были довольно редкими и вел он себя в таких случаях немного по-другому. Он з.н.а.л, что сказать, и колебался сейчас только потому, что попросту не мог и не имел права произносить это вслух. И это тоже было ответом. Достаточно красноречивым. — Будь аккуратен, — не став его мучить, только и сказал Тристан, сжав напоследок плечо Кларенса, который благодарно покивал, промолвив одними губами «спасибо». Закрыв за рыцарем дверь, которая не сразу поддалась из-за сквозняка, Кларенс еле поборол желание устало прислониться к ней спиной, чтобы хоть немного выдохнуть. Он не хотел, чтобы кто-то заметил его волнение, потому что об этом не было смысла рассказывать, и проблем бы это вызвало только больше, усугубив отношения с дворцом, ведь кто-то, вроде Марка, точно не стал бы преуменьшать тот факт, что Кларенса могли считать угрозой, за которой нужно приглядывать. Лэйн никогда не питал иллюзий по поводу его отношений с дворцом и королем лично. Несмотря на их способность находить общий язык и работать сообща, когда этого требовала ситуация, и несмотря на то, что король много раз демонстрировал свое хорошее отношение к нему, Кларенс понимал, что все может резко измениться, если о его, на первый взгляд, безобидных разговорах узнает кто-то посторонний. И каким бы шатким его положение ни было сейчас, и как бы сильно это ни беспокоило Тристана, Кларенс считал, что все было не так уж и плохо, ведь он всегда был аккуратен и никогда не говорил Леандру того, что могло расцениваться как нарушение автономии. Это всего лишь накладывало на него тень подозрений, но не более. С этим Кларенс мог справиться. — Как ты можешь этого не замечать? Это ведь так очевидно! — разговор, который Кларенс слышал совсем нечетко, стал приобретать очертания и форму, как только он миновал средний ряд келий, приближаясь к Нэту, Дафне и Марку, из которых только Ди сидела на своем месте, иногда поднимая голову на парней — Марк же сидел на ступеньке перед кафедрой, прислонившись к ней затылком, а Нэт стоял неподалеку от него, повернувшись к лицом к ним обоим, но обращаясь в основном только к Сардженту.- Он ведь краснеет каждый раз, когда ты появляешься где-то поблизости… Кларенс приблизился к ним, и Дафна сквозь смех подняла на него глаза, одним взглядом спросив, не случилось ли чего-то серьезного, что привело сюда Тристана. — Все в порядке, — негромко, но убедительно произнес Кларенс, отмахнувшись, и, приподняв рясу, снова опустился на колени перед скамьей, осматривая молитвенники, которые собрала Дафна, чтобы проверить, все ли она сделала правильно. — Или ты не привык, что тебе уделяют столько внимания? — все продолжал Нэт, спрашивая это, как показалось Кларенсу, у Марка. Лэйн до сих пор не мог уловить, о чем шла речь и что было предметов таких бурных обсуждений. — Это точно не тот случай, — со смешком протянула Дафна, глядя на Нэта и махая рукой.- Он всегда привлекает внимание, куда бы мы ни поехали. — Тем не менее он не замечает очевидных вещей. Этот парень провожает его взглядом, словно он ангел, спустившийся на землю, а не человек, который может устроить дуэль, если ему не понравится чей-то взгляд, — явно ссылаясь на глупую, по его мнению, причину их с Марком дуэли, воскликнул Нэт, снова вызывая у Дафны легкий смех. — О ком вы говорите? — перебивая эти смешки и просьбы Сарджента успокоиться, адресованные, в основном, Нэту Альви, спросил Кларенс, обернувшись и быстро взглянув на стоящего рядом с ним Нэта. — О графе Аттельборо, — ответила за него Дафна, предполагая, что Кларенсу было знакомо это имя, ведь из них всех именно он бывал во дворце чаще всего. Но лицо Лэйна, которое после недолгой паузы приняло недоумевающее выражение, говорило ей об обратном. — О ком?..- подумав, что не расслышал, переспросил Кларенс, беря иголку и делая в страницах отверстие. Он прекрасно знал небольшие и далекие земли под названием Аттельборо, в которых он, однако, никогда не был, но про кого-то из семьи графа, владеющего этими землями, он слышал впервые. — Его зовут Габриэль, — сказал Марк в сторону Дафны, на что Нэт снова довольно бурно отреагировал, щелкнув пальцами и коротко посмеявшись вместе с Дафной. — Это для тебя он Габриэль, а для всех остальных он граф Аттельборо, — сказал Нэт, вдруг резко появившись в поле зрения Кларенса, из чего тот понял, что Марк, похоже, пригрозил ему одной из тех книг, что в стопке лежали у кафедры. — Он придворный, и он неровно дышит к нашему Марку, — объяснила Дафна Кларенсу, наклонившись к нему, чтобы увидеть, как изменится выражение его лица, в полной убежденности, что это его удивит. — Ч-что? — переспросил Кларенс, от неожиданности уколов указательный палец иголкой и громко шикнув от резкой боли, поднеся палец к губам. — Ты бы видел, он с него глаз не спускает, — наиграно закатив глаза, добавила Дафна, усмехнувшись тому, что это так сильно это удивило Кларенса, что его внимание и сосредоточенность на работе куда-то резко улетучились. — До этого разговора я была уверена, что была единственной, кто это вообще замечает, — она попыталась невзначай забрать у Кларенса очередной молитвенник с иголкой и нитками, предложив свою помощь, но тот лишь помахал рукой, все-таки не отдав их ей, потому что это было единственным сейчас, что могло помочь ему скрыться от этого разговора, который внезапно вызвал в нем странные эмоции. — В Сарджента влюбляются даже парни, — протянул Нэт с отчетливой улыбкой в голосе, стоя, однако, рядом с Кларенсом, на безопасном расстоянии от Марка.- Как мне стать таким же популярным, как и ты? — Умри геройской смертью, — с усмешкой посоветовал ему Марк, — и он не влюблен в меня. — Еще как влюблен, — сказал Альви Кларенсу, посмотрев на него таким взглядом, который красноречиво говорил о том, что ему не стоило верить суждениям Марка сейчас.- Все замечают, как он провожает тебя взглядом и как он улыбается тебе, когда ты с ним разговариваешь или просто здороваешься… Кларенс кивнул и улыбнулся словам Нэта, который пытался объяснить ему то, что он каким-то образом пропустил в своей жизни, и прикусил нижнюю губу, склонившись над своей работой и считая количество сделанный стежков. Когда он услышал о том, что Марк общался с этим парнем, он почувствовал желание обернуться, чтобы взглянуть на его лицо и увидеть замершее на нем выражение, но все-таки решил этого не делать, отчего-то спиной чувствуя на себе тяжелый взгляд Сарджента. — Улыбается? Серьезно? Если так судить, то ты, вообще, влюблен в каждого, кто находится в твоем поле зрения, — бросил Сарджент. — Я и не говорю об обычной улыбке, Сарджент. Я поэтому и сказал, что складывается такое впечатление, будто до этого ты не был знаком с подобным. — Марку точно известно, что такое, когда его желают, — снисходительно проговорила Дафна таким тоном, будто объясняла что-то очень важное тем, кто совершенно этого не замечал. И она действительно знала, о чем говорила. По правде говоря, они все это в какой-то степени знали, пускай эта сторона личной жизни Марка была довольно скрытой и труднодоступной даже для тех, кто был ему ближе всего. Когда Дафна спрашивала его об этом, Марк лишь отвечал, что для него это абсолютно не важно, а он не привык обсуждать вещи, которое не имели для него значения. Все его связи заканчивались только постелью, что было довольно обыденным для него, и он никогда не казался слишком заинтересованным в тех девушках и даже парнях, с которыми он мог проводить ночи. Иногда Дафна даже задавалась вопросом, замечал ли он вообще то, что кто-то может быть действительно заинтересован в нем, и не только потому, что он был довольно красивым рыцарем с хорошей фигурой.- Но, быть может, влюбленность других ему действительно была не знакома, — продолжила она, улыбнувшись и взглянув на Марка из-под длинных ресниц. — Габриэль кажется искренним. То, как он себя ведет, это не просто желание. — Странно, я…никогда его не видел, — вдруг подал голос Кларенс, ощутив, что повисшая после слов Дафны тишина давит на него еще больше, чем этот разговор, который казался ему немного неловким. — Если я не ошибаюсь, он сравнительно недавно в Карлие, — задумчиво проговорила Эйнсворт, смахнув волосы за спину и заправив пряди за уши, чтобы они не заслоняли ей вид, когда она наклонялась к своим коленям, на которых лежали листы, что она кропотливо перебирала и откладывала. — Я еще какое-то время назад слышала от Ария, что старшая сестра Габриэля вышла замуж за Лорда-Хранителя Королевской Печати, поэтому его отец предложил ему переехать из Аттельборо в Карлий и стать придворным. Авторитет их семьи очень поднялся за счет этой свадьбы… — Значит мне не показалось, что он как-то слишком молод? — щелкнув пальцами, произнес Нэт, переведя взгляд на Марка.- Сколько ему лет? — Я не знаю…- скривился Сарджент, не понимая, почему Альви спрашивает это у него.- Шестнадцать- семнадцать, наверное. — Да, он не выглядит старше семнадцати, — согласилась Дафна. — Самое время для любви, — со смешком пропел Альви, снова вызывая у Эйнсворт приступ смеха. — А ты, Нэт Альви, приставучий тип, да? — мрачно уточнил Сарджент, посмотрев на лучника. Это было его новой привычкой — теперь он называл Нэта не только по фамилии, но и по имени и фамилии тоже, потому что ему однажды показалось, что в этом было больше угрозы и призыва замолчать. — Только с теми, на кого мне не наплевать, — иронично ответил ему Нэт, на что Марк, передразнив его улыбку, указал ему рукой куда-то в сторону. — У меня нет оружия, но в этой церкви полно подсвечников, — сказал он как бы между прочим. — Не злись на меня за то, что в тебя влюбился другой парень. — Вам с Ди явно что-то показалось. У этого парня нет ко мне ничего, кроме хорошего отношения, — убедительно хмыкнул Марк, поставив локоть на стопку книг, что стояла рядом и подперев ладонью голову, довольно безразличными глазами оглядывая Дафну и Нэта, иногда задерживаясь ими на Кларенсе, который категорично выставил перед ним свою спину. — Да он даже со мной начал здороваться после того, как увидел нас вместе, хотя я и до этого постоянно сталкивался с ним в цитадели или же в городе, — уже серьезней проговорил Нэт, переглянувшись с Дафной. — И тогда, когда ты убил того мужчину, что напал на Кларенса в соборе, Габриэль был одним из тех придворных, кто открыто поддерживал тебя, — добавила девушка, указав пальцем на Марка. — Да, и это говорит о том, что у него есть здравый смысл, — не стал отрицать Сарджент, пожимая плечами. — Или чувства к тебе. — Можешь помолчать? У меня от твоего голоса уже голова болит, — выставив руку вперед, чтобы прервать Нэта, саркастично «попросил» его Марк, на что Альви только гнусно посмеялся. — Я отнесу их наверх, — вдруг мягко прервал их Кларенс, обращаясь, по большей части, к Дафне, к которой он, поднявшись на ноги, протянул руки. Дафна передала ему бумаги, и Кларенс, соединив их с теми, что лежали перед ним на скамье, прижал их к своей груди, развернувшись и направившись в сторону лестницы. Марк проводил его своим внимательным взглядом, поворачивая голову по мере того, как он удалялся от них, и так и не отвел своего взгляда даже после того, как он скрылся на лестнице, оставив после себя пустоту и какое-то странное, тяжелое ощущение у Марка в груди.На мгновение в соборе стало совсем тихо из-за прерванного разговора, но вскоре он снова возобновился, пускай Кларенс уже и не слышал, о чем именно они говорили. Поднявшись в комнату, в которой располагались библиотека и кабинет собора, и оставшись наедине с собой, Кларенс с трудом перевел дыхание, громко выдохнув и позволив своей идеальной осанке пошатнуться. Он с тяжестью опустил молитвенники на свой рабочий стол и оперся о него руками, будто используя его, как опору, чтобы совершенно не потерять ощущение реальности, которая под натиском слишком тяжелых и громких ударов сердца понемногу ускользала от него. Ему хотелось избавиться от этого странного ощущения, заполонившего все его тело, но чем больше он об этом думал, тем сильнее оно удерживало его в своей власти. Весь этот разговор проносился у него в сознании снова и снова, пока Кларенс тщетно пытался убедить себя, что все было в порядке и он просто волновался из-за предстоящей вылазки Сарджента, снова и снова возвращаясь к тому, что прямо сейчас его больше волновал он сам. Преданный Марк Сарджент. Стоило ему влюбиться в кого-то, и он останется ему верен навсегда, и уже ни за что, ни за что не покинет его. Кларенс откуда-то знал, что он был таким, он знал, что Марк никого не впускал в свое сердце только потому, что оно принадлежит лишь одному человеку, тому, кого он, возможно, еще даже не встретил. Кларенсу стало страшно. Страшно было представлять, что Марк будет смотреть на кого-то т.а.к. Страшно было представлять что это когда-нибудь произойдёт. Одна мысль об этом вызывала у Кларенса отторжение — совершенно новое чувство, которое он никогда до этого не испытывал. Чувство, в котором страх мешался с трепетом и странным желанием приковать к себе чужие глаза навсегда. — Кларенс, — голос Сарджента заставил его вздрогнуть, а сердце пропустить удар, отчего холодок пробежал по его коже, вызывая мурашки. Марк так редко называл его так, что Кларенс иногда попросту не узнавал своего имени, если оно было произнесено его голосом. Как он здесь оказался? Когда он пришел? Он умел читать мысли? Лэйн бесшумно выдохнул, выпрямившись и обернувшись, но его глаза все равно долго не могли сфокусироваться на Марке, который стоял в дверях, прислонившись плечом к косяку. — Ты обронил, — спокойно осведомил его Сарджент, выставив перед собой руку, в которой он держал несколько листов, что Кларенс потерял по пути к лестнице. Он протянул их блондину, сделав к нему один небольшой шаг, и Кларенс с какой-то неуверенностью их забрал, усмехаясь своей нерасторопности. Марк это заметил. Он видел, что что-то было явно не так, пускай и не знал причину того, почему он выглядел так встревоженно. — Спасибо, — наконец сказал ему Кларенс, слабо и довольно быстро улыбнувшись, и Марк незамедлительно ответил ему ухмылкой, которая, если знать его достаточно хорошо, чаще всего выступала в роли его «улыбки». Кларенс подумал, что этот страх, который он так отчетливо чувствовал несколько мгновений назад, отпечатался у него в глазах, потому что, когда Сарджент посмотрел в них, его взгляд стал очень внимательным, будто он изучал его, не понимая, что изменилось в его глазах. Кларенсу и самому хотелось бы знать ответ на этот вопрос, но сейчас он не мог ни о чем думать, он даже не мог отвести от Марка своего взгляда, глядя ему прямо в глаза все это время. Сарджент интерпретировал это по-своему. — Тоже хочешь мне что-то сказать насчет Габриэля? Все уже поиздевались над этим, — усмехнулся Марк, произнеся это таким тоном голоса, который как бы говорил Кларенсу, что он мог пошутить над ним, если ему этого хотелось. — Я не собирался издеваться, — с трудом проглотив ком, застрявший в горле, негромко произнес Кларенс.- Ты заслуживаешь…нравиться кому-то, — еще тише, но твердо добавил он, слабо улыбнувшись, ведь он говорил это искренне, несмотря на то, как тяжело это было по какой-то причине. Марк то ли вопросительно, то ли удивленно выгнул одну свою бровь всего на несколько мгновений, но затем его лицо снова приобрело спокойное выражение. Он чуть склонил голову на бок, касаясь виском косяка, и заинтересованно посмотрел на Кларенса своими глубокими глазами, напоминая ему лису в этот момент. Сарджент даже не знал, что заставило что-то в его груди обвиться вокруг его сердца и сильно сжать его, замедлив его дыхание — то, что сказал Кларенс, или же то, к.а.к. он это сказал. — Что на тебя нашло? — спросил Марк с легкой иронией в голосе.- Это самое щедрое из всего, что ты мне говорил. Кларенс усмехнулся, закатив глаза и качнув головой. — Помнишь, как однажды ты мне сказал, что я заслуживаю того, чтобы меня любили? — спросил он, снова взглянув на Марка, который медленно, но убедительно кивнул.- Я не знаю, что ты думаешь о себе, Марк, и насколько сильно тебя мучают твои внутренние демоны, но я бы хотел, чтобы ты осознал то же самое и о себе. Я всегда считал, что ты заслуживаешь этого. Кларенс даже не знал, зачем говорил все это ему сейчас. Возможно, это было попыткой успокоить свое сознание, которое сопротивлялось принимать то, как неприятно он себя почувствовал минутой ранее. Но и эта попытка вызвала у него внутри только противоречия, которые он мог только игнорировать. Он действительно считал, что Марк больше, чем кто-либо другой, заслуживал того, чтобы его искренне и преданно любили, и чтобы кто-то смог заполнить пустоту в его груди, которую он так тщательно ото всех скрывает. Кларенс порадуется за него, кем бы ни был этот человек, но, одновременно с этим, сегодня он впервые почувствовал такой сильный страх из-за того, что этот человек был реален, что кто-то действительно смотрел на Сарджента именно так, кто-то ждал, что он с ним заговорит, провожал его взглядом, улыбался ему, словно он был солнцем, и отстаивал его перед другими, когда его самого не было рядом. Замки внутри Кларенса дрожали при одной этой мысли, и как бы он ни хотел избавить от этого чувства, чем больше он сейчас пытался это сделать, тем сильнее оно накрывало его, заставляя его голос звучать не так, как обычно. Сарджент недолго смотрел Кларенсу в глаза после этих его слов, а затем перемнулся с ноги на ногу, отведя взгляд, и заправил волосы за ухо с одной стороны. — Есть человек, которого я никогда не буду заслуживать, — сказал он, ухмыляясь куда-то в пустоту. Кларенс, которому уже казалось, что пауза несколько затянулась между ними, только хмыкнул на эти слова. — Если кто-то так думает, то он скорее глупец. Марк усмехнулся, еще раз посмотрев на Кларенса таким взглядом, будто он знал что-то, чем не знал он сам, а затем оттолкнулся плечом от косяка, выпрямляясь и разворачиваясь. — Пойдем. — Марк, — проговорил Кларенс, осознавая, что он остановил Сарджента еще до того, как его мысли смогли сформироваться в слова, — я…я хотел… — Послезавтра, — мягко перебил его Сарджент своим кратким ответом на еще не заданный вопрос. Он откуда-то знал, что Кларенс все еще думает об этом. — Что?.. — Вылазка послезавтра, — пояснил он, выглядывая из-за двери.- Я вернусь. Это было обещание, которое Сарджент, в своей лучшей традиции, снова кидал невзначай, заставляя это все выглядеть менее серьезным и страшным. И Кларенс кивнул, принимая его.