Месть

По дороге домой Мэнсон с неугасающим интересом смотрит на нового знакомого. Он первый и последний раз видел Лоренца несколько лет назад на какой-то вечеринке, когда все члены "Великолепной шестёрки" прекрасно находили друг с другом общий язык. Тогда Брайану все шестеро показались на одно лицо, и он сразу же после приветствия забыл их имена. Но Кристиан надолго врезался ему в память, потому был не похож на других. Он выделялся из общей массы уже внешне - высоченный худой очкарик не может оказаться незамеченным, но, тем не менее, его не замечали. Тогда у Флаке были длинные волосы, и это придавало ему сходство с хиппи. Лоренц не вписывался в суровую компанию, и в то же время все чувствовали себя не на месте, когда он уходил. Он был неотъемлемой частью этого маленького государства, где был свой король, законодатель мод, шут, портной, алхимик и Кристиан - мудрец, который одновременно выполнял роль козла отпущения. Слишком уж нелепо и гармонично одновременно он смотрелся на фоне друзей - с его очками, забавной внешностью, надтреснутым голосом, мягким взглядом и спокойной умной речью. Белая ворона, не такой, как все - поэтому Брайан его и запомнил. Ему казалось, Кристиан был той деталью, которая не даёт группе развалиться, и, как кариатида, придерживает тяжёлый козырёк многолетней дружбы. Мэнсон думал, что Лоренц уйдёт первым, но умер тот, от кого этого нельзя было ожидать. И на протяжении похорон Брайан чувствовал, что Тилль умер от рук кого-то из друзей, каким диким это ему самому не казалось. Мэнсон не знал подробностей, но чем чаще смотрел на Кристиана, тем сильнее убеждался - он больше всего причастен к убийству. Нельзя было не заметить его странные жесты и выражения, появлявшиеся на искусственно скорбном лице. Но просто так поверить в эту догадку Брайан не мог - он никому не верил на слово, даже себе. Но спрашивать о подробностях у человека, который ещё не отошёл от потери, слишком бестактно, хоть и интересно. Кристиан сидит, явно не выказывая желания разговаривать, и Мэнсон видит, как сильно Лоренц изменился за несколько лет. Голова опущена, и малиновые губы на жёлтом лице поджаты в выражении не то скорби, не то лёгкого гнева. Он подурнел, и выглядит слишком серьёзно в траурном костюме, а чёрные короткие волосы только старят Флаке. Брайан не может узнать в нём того хиппи с очаровательно-робким лицом - перед ним немолодой человек, который уже ничему не радуется. - Куда поедем? - спрашивает Мэнсон, чтобы разрядить обстановку. Кристиан нервно разглаживает отутюженную складку на брюках и тихо бурчит: - Точно не ко мне. Там слишком много всего, что напоминает о Тилле. Малиновые губы - Брайан только сейчас замечает, какая у них красивая форма - смыкаются, не желая разговаривать. - Тогда ко мне, - Мэнсону кажется нелогичным проводить этот вечер в баре. Кристиан кивает, следя за тем, как две дождинки прочерчивают на лобовом стекле неровные дорожки. Наверное, на поминках сейчас тоже дождь, и все раскрыли специально купленные чёрные зонтики. И никто и не заметил, вероятно, что он, Флаке, просто исчез. Ну и поделом. Дела бывших друзей Кристиана уже не волнуют. Он исподтишка смотрит на Брайана, который что-то напевает одними губами, держась за руль, и замечает, какой у него изящный тонкий профиль. Короткая челюсть устроена так же, как у Тилля, и когда Мэнсон наклоняет голову, кожа под подбородком собирается в множество складочек. И эта до боли знакомая деталь неприятно шокирует Лоренца. Он не хочет смотреть дальше, опасаясь увидеть ещё похожие черты, но по счастью, больше у Мэнсона и Линдеманна нет ничего общего. И Кристиан, с облегчением вздохнув, смотрит на мокрую дорогу. Брайан живёт в своём доме, и это приятно удивляет Лоренца. Снаружи коттедж ничем не выделяется особенно, кроме как необычной архитектурой, но преобладание чёрных и малиновых тонов в интерьере, начиная с прихожей, настораживает Кристиана. Несмотря на уговоры хозяина, он все равно снимает мокрые ботинки. - Здравствуй, милая! - Флаке вздрагивает, услышав, как Мэнсон к кому-то обращается. Оглядывается, и видит выходящую из комнаты в конце коридора белую кошку. Животное подходит ближе, потираясь о длинные ноги Брайана, и с удивлением поднимает жёлто-зелёные, почти человеческие глаза на Кристиана. Флаке сглатывает, заметив, что на морщинистой коже кошки совсем нет шерсти, а мордочка собрана в уродливые складки. Но Мэнсон тут же подхватывает её на руки, прижимаясь щекой к голым бокам. - Хорошенькая, - с трудом выдавливает Кристиан, не в силах привыкнуть в голой кошке. - Лили Вайс, - Брайан потирается носом о розовый носик кошки, которая, видно, не особенно любит эти нежности. - Белая лилия? - неуверенно переводит Лоренц, не особенно хорошо говоривший по-английски. Но Брайан утвердительно кивает, спуская кошку, и Лили доверчиво идёт к Кристиану. - Не могу спокойно смотреть на кошек, - наконец признаётся Лоренц, идя за Мэнсоном в гостиную, - у меня просто была одна... - он замолкает, думая, что Брайан всё поймёт и так, и нерешительно касается спинки Лили, потирающейся о его дрожащие ноги. Отсутствие пушистой шерсти под пальцами пугало его, и Брайан сочувственно кивнул, предлагая Кристиану занять место на огромном не то диване, не то кровати, занимающем полкомнаты. - Она уже считает тебя своей собственностью, - замечает он, когда Лили сворачивается рядом с Флаке, и тот горько усмехается, потому что прекрасно знает кошачье поведение. - Знаешь, у неё глаза, как у моей Фанни, - морщится Кристиан, вспоминая свою полосатую кошку с такими же серьёзными, почти строгими глазами. - Не надо. Пожалуйста. - Брайан кладёт дрогнувшую руку ему на плечо, испугавшись того, насколько оно тонкое. И Кристиан, почувствовав чужую руку, отодвигается деликатно. - Совсем недавно она умерла, - до хруста сжав словно фарфоровые пальцы, Кристиан понимает: нужно выговориться. - А потом Тилль, - прибавляет он сквозь зубы. Брайан даже не знает, что сказать, и только глядит в потемневшее, некрасивое от горя лицо Кристиана. - Я и домой возвращаться боюсь, - неизвестно зачем прибавляет он, чувствуя, что не в силах держать всё в себе. - Ты даже представить не можешь, сколько там того, что так или иначе связано с Тиллем. Он сокрушенно выдыхает: - Моя квартира - это просто культ Тилля. Там его фотографии - мне было нужно видеть его лицо перед собой постоянно. Я боялся забыть, каким он был, - Лоренц резко замолкает, понимая, что проболтался. - Извини.. - Мэнсон, сам чуть не напуганный, тоже говорит шёпотом, - а разве он так изменился перед смертью? Я, конечно, не видел вас всех несколько лет... Прости, если мой вопрос раздражает тебя. Можешь не отвечать. Но Кристиан знает, что ответить надо. Иначе он постоянными самокопаниями сожрёт себя изнутри. Он вспоминает жалобный взгляд в темноте ангара - только один раз в жизни Тилль смотрел на него так. - Он изменился, очень сильно, - неожиданно громко и твёрдо ответил он, с вызовом посмотрев в глаза Брайана. Он как-то успел снять линзы, и Кристиан увидел, что у него самые обыкновенные глаза - карие. - И это было моих рук дело. - Ты сделал с ним что-то? - Брайан слышал, что Тилль умер не своей смертью, и только теперь понимает, что смотрит в глаза убийцы. Но странно - он не боится Кристиана, а чувствует только безумный интерес, который с трудом вызываемое сочувствие не в силах скрыть. - Ты понимаешь, что я сейчас всё расскажу? - едва ли не выкрикивает Кристиан. - Я рассказал это уже всем стенам в моей квартире, и сойду с ума, если меня не выслушает человек! Я знаю, что после услышанного ты подашь на меня в полицию, и я окажусь за решёткой за убийство! - Роковое слово срывается с искусанных губ, но Брайан не отшатывается, наоборот, подаётся вперёд, приобнимая Кристиана и глядя ему в самые глаза. Стёкла блестят, мешая разглядеть взгляд, и Мэнсон боится, что не сможет заглянуть ему в душу. - Я убил, - признаётся Кристиан, и без того бледное лицо становится мертвенно-белым. - Расскажи, - говорит Брайан настойчиво, и пугается своей бестактности. Но Кристиан уже не придаёт значения его интонациям. - Это была месть. Самая бессмысленная и беспощадная месть, - начинает Кристиан, пытаясь сложить обрывки слов в фразы. Он никогда не отличался красноречием, и боится, что Брайан просто уснёт за рассказом. Но он краем глаза видит, что белое лицо Мэнсона повернуто к нему. - Возможно, я буду говорить дикие вещи, - предупреждил Лоренц, - но можешь считать, что я уже сошёл с ума. Я любил Тилля, и мне было безумно трудно прикидываться его другом. А он прекрасно всё видел, и только подливал масла в огонь, лаская и подтрунивая. Он даже поцеловал меня один раз, но мне удалось сделать вид, что я нисколько не удивлён. Но потом я, ослепленный этим поцелуем, признался, потому что больше не мог держать это в себе. Знаешь, это была какая-то звериная страсть, и иногда мне хотелось наброситься на Тилля и разорвать его на куски, прямо руками. И я вымещал это чувство на мебели у себя в квартире. Моя страсть несла разрушение. Я признался. Тилль был приятно удивлён, но я чувствовал, что он не испытывает ко мне ни капли взаимности. Но ему было приятно, что его любят, хотя у него были и девушки, и друзья. Вернее, ему было приятно чувствовать моё внимание. Но он повёл себя довольно благородно, и пытался играть во взаимность. Мы общались как прежде, только он позволял мне безобидные вещи вроде объятий или редких поцелуев. Но это было редко, и для каждого такого момента у меня находилось отдельное место в памяти. Мы все знали, что Тилль извращенец - он любил пускать себе кровь, практиковал БДСМ и прочие штучки, редко шутил о чём-то, кроме членов, но никто из нас не подозревал, что он способен на большее. Кристиан выдержал паузу, не то собираясь с духом, не то пытаясь произвести впечатление. Мэнсон тоже задержал дыхание - Лоренц хоть и говорил совершенно равнодушным, обыденным тоном, словно множество раз рассказывал это - необыкновенно заинтересовал его. - Он ведь пытался сварить меня живьём, - наконец произнёс Флаке, в упор взглянув на Брайана. - Пригласил к себе в гости под предлогом поужинать, а потом, когда мы оба напились чуть ли не до потери сознания, Тилль раздел меня, связал и потащил на кухню, - голос Кристиана перешёл на шёпот, и Лоренц схватился за голову, боясь оформить в слова неотвязное воспоминание. - А там у него всё было уже готово. Он припёр огромный котёл, и пытался спихнуть меня туда. Он жил в многоквартирном доме и запихал мне кляп в рот. Боялся, что я буду кричать и нас услышат. Он боялся меня. И я пытался кричать. Ты, наверное, помнишь, если когда-то кричал во сне - голос придушенный, и кажется, что тебя никто не услышит. Не придёт на помощь, когда до смерти всего лишь мгновение. А я кричал как раз так. Он подталкивал меня прямо туда, в пахнущий специями кипяток, а когда я отбивался, резал меня ножом. Он пользовался тем, что я слабее. Но он был в стельку пьян, а когда Тилль в таком состоянии, он готов крушить всё подряд. И он не вспомнил про то, что я умнее. Но мой крик услышали, и несколько месяцев я провел в больнице, где меня зашивали, как дырявую тряпку. У меня вся спина исполосована в мясо, там ни одного живого места. А Тиллю словно память отшибло после того случая - он никак не желал вспомнить про это, и общался со мной даже лучше, чем прежде, и даже посягал на близость. Почти домогался. А я его ненавидел. Потому что такое прощать нельзя. И решил отомстить ему таким же способом, как он пытался добиться меня. Он знал, что противен мне, но зажимал меня в каждом углу. Чёртов извращенец, он пытался изнасиловать меня, но теперь я мог постоять за себя, а мысль о мести только укреплялась. Голос совести пытался остановить меня, но жажда мести стала маниакальной. Идея, которая в порыве слепой злобы пришла ко мне на ум, была чудовищной, дикой и практически неосуществимой. Но я с упорством сумасшедшего пытался осуществить её. Мэнсон смотрел на него со всё большим вниманием, порываясь спросить "А что же ты задумал?". Но молчал, зная, что Лоренц сам всё расскажет. А Флаке говорил увлечённо, упиваясь звучанием дрожащего от волнения голоса. - У меня было почти всё готово, и мне оставалось только уговорить Тилля. Это было самым трудным, потому что, чем больше становилась моя ненависть, тем сильнее возрастало его желание. И мне, хоть и ненадолго, пришлось сменить гнев на милость. И я, как кисейная барышня, дорожащая своей девственностью, согласился, поставив условие: у нас будет шикарный секс, но только после ужина. А отужинать я ему предлагал в своём загородном доме - мол, у нас там будет полная свобода действий. Тилль ещё смеялся, не понимая, как тратит своё время на человека, который его терпеть не может и только что не соглашается на секс за деньги. Но перед тем, как поехать за город, мы очень прилично выпили. Точнее, пил он, а я дул газировку, налитую в банку из-под пива. Мой план сбывался успешно, и ради мести я готов был потерпеть что угодно. И мы поехали, но не ко мне, а в лес, где я приглядел давно брошенный домик. Но Тилль напился до свинского состояния - мне пришлось выпить чуть ли не две бутылки лимонада, пока он дошёл до такой стадии. Но он был почти без сознания, а мне это и было нужно. Мне страшно говорить дальше, и сейчас я понимаю, как делал это на трезвую голову. Едва мы оказались в этом домике, я предложил ему ещё пива, но намешал туда изрядную порцию кислоты. Это чудовище ещё не сразу поняло, что произошло. Он открывал и закрывал рот, не понимая, почему не может произвести ни звука. А я едва сдерживал злорадную улыбку - ведь теперь его голосовые связки были сожжены, и он, в отличие от меня, не мог кричать. Я боялся только, что кислота могла затронуть пищевод. И бросился на Тилля с верёвкой. Но не учёл, что от шока с него слетел весь хмель, и он от злости, что я отравил его, лишив голоса, чуть не переломал мне все кости. Мне не на шутку стало страшно, когда он гонялся за мной по этому домику. Но мне удалось оглушить его и связать, пока он был в отключке. Очнулся он уже за столом. А я сидел перед ним, предлагая ему макароны. Да, с них всё началось и всё закончилось. И я несколько лет прожил с ним в этом домике, изредка наведываясь в город за едой. Все спрашивали, куда исчез Тилль, а я просто держал его на привязи, откармливая на убой. Он хотел меня - что ж, я отплатил ему почти тем же. Запихивать в него неограниченное количество еды было самым сложным, но я пошёл на рискованный, но надёжный шаг. Я стал добавлять в его еду наркотики, и скоро он сам вымаливал у меня еду. Страшно сказать - я пичкал его наркотиками, и сам едва ли не подсел на них. Но когда я вовремя не давал Тиллю еду, у него начиналась ломка, и это было жуткое зрелище. Еда стала для него единственным развлечением и отрадой, ведь я целыми днями не выпускал его из-за стола. Да и мне самому поначалу доставляло удовольствие смотреть, как меняется у меня на глазах. И чем страшнее он становился, тем большее возбуждение - да, именно это чувство - я испытывал, когда смотрел на него. Мы находились бок о бок несколько лет, и я, пользуясь его немотой, заставлял ублажать себя. Теперь, когда он стал таким, мне не было противно чувствовать его прикосновения, но к этому времени Тилль сам потерял всякое желание. Но я всё равно боялся его, и менял верёвки, когда они рвались под его тяжестью. И он боялся меня тоже. Боялся, потому что я поставлял ему наркотики, без которых его жизнь, и без того крайне интересная, потеряла бы всякий смысл. Знаешь, когда человек теряет голос, он становится чем-то вроде животного. И я считал Тилля за гуся, которого откармливают орехами к Рождеству, держа в мешке. И не думал, что он тоже способен делать выводы и думать так же, как и я. Но чем жирнее он становился, тем больший страх меня охватывал. Я боялся стать таким же однажды. Хотя эта мысль казалась мне крайне нелепой - ведь от постоянной заботы о Тилле я стал худым, как щепка. Я вообще не мог есть, глядя на то, как на моих глазах человек умирает от переедания. И наслаждение местью обратилось в муку для нас обоих. И Тилль догадался, о чём я думаю - такое существование ему тоже было невмоготу. Он царапал вилкой на столе просьбы убить его, но я держался до последнего. Понимая, что простой кормежкой я не обойдусь, я принёс в домик все те плетки, о чьём предназначении Тилль прекрасно знал. И бил его до крови. А потом ласкал и утешал, пока не понял, что привязался к нему. А он ценил меня только как поставщика наркотиков. И я долго не решался его убить. Но смотреть в эти глаза стало невозможно. Это оказалось просто - я опустил его головой в тарелку, когда он больше не мог есть. А потом я вернулся в город, где меня все уже похоронили, и рассказал, что нашёл Тилля - в лесу, в брошенном домике, разжиревшего до совершенной потери человеческого облика, упавшим лицом в тарелку с макаронами. Они, четверо, помчались его вызволять, и я с ними, делая вид, что ко мне его смерть не имеет никакого отношения. Ко мне не сразу пришло осознание того, что Тилля, пусть даже такого, больше нет. И мне - странно - было даже немного жаль его. Кристиан замолчал, с видом, что говорил о каком-то пустяке. Мэнсон только выдохнул, глядя на Лоренца почти с ужасом - он никак не ожидал такого от серьёзного и умного на первый взгляд человека. - Ты теперь меня ненавидишь? - пискнул Флаке как-то по-детски. - Если бы я рассказал это кому-то из друзей Тилля, то тоже бы лежал в земле. - Я даже не знаю, что сказать, - Брайан пожал плечами. Ему не было неприятно или страшно от того, что он сидит с убийцей. Ведь Флаке убил, пытаясь защититься. - Это вполне понятно. - Лоренц выглядел напряжённым. Некоторое время они молчали. Флаке косился на дверь, а Брайан пытался найти предлог, чтобы задержать его. Мэнсону не хотелось, чтобы этот человек исчез из его жизни так же быстро, как и остальные. И ему было плевать на то, что сделал Кристиан. - Раз тебе тяжело находиться дома, - осторожно начал он, глядя на Лоренца, который не знал, куда себя деть, - то почему бы тебе не остаться у меня? Хотя бы на ночь. А завтра мы попробуем найти тебе дом, где ничто не напоминало бы тебе о Тилле. Флаке удивлённо вскинул на него глаза. "Голубые, - заметил Мэнсон, - и какие красивые". - Я просто хочу тебе помочь, - сказать правду было проще, чем искать оправдание. И Кристиан согласился. Ведь раньше о нём никто не заботился.