All this daily stuff

Момои, кого ты любишь из Поколения чудес и хотела бы ты с ним провести свою счастливую жизнь? Безответная любовь — это, ну, неприятно. Безответная любовь, ставшая привычкой — сущий кошмар. Это превращается в какой-то момент в стиль жизни, единственную рабочую схему, словно нейроны, отработавшие достаточно простой механизм, переставали реагировать на другие раздражители. Колея зависимости — чем дальше едешь, тем сложнее съехать. Момои в колее завязла с ушами, двигалась вперед по крохотным шагам, таща за собой несоизмеримый груз воспоминаний о крохотных счастливых моментах, которым она, наверное, придавала слишком много значения, перебирая ничего не значащие мелочи изо дня в день, возвращаясь к ним в минуты душевного смятения и испытывая душевное смятение из-за них. Любые чувства — это изнурительное испытание. Чувства, обреченные остаться безответными — чистой воды мазохизм. Сацуки знала об этом, конечно же. Сначала думала о таких вещах с насмешливым недоверием, не в силах признать, что подобное происходит с ней, потом с ироничным ожиданием, каждый раз выигрывая у самой себя в маленьких заключенных на пирожные сделках, потом, ближе к концу старшей школы, с мрачным пониманием. «Опять». «Все еще помнишь». «Все еще надеешься». Момои хотела бы провести с Куроко всю жизнь несмотря ни на что. Хотела бы просыпаться с ним рядом, проводить выходные, сидеть по вечерам перед экраном плазмы и смотреть глупые комедии, заказывать пиццу, ходить в бассейн, играть в баскетбол… Это казалось чудесным. Далёким, недостижимым, но потому чудесным. Сацуки никогда не говорила одноклассницам о том, кто был ее таинственным парнем. Даже в этом Куроко сумел остаться невидимым! Было много разных причин, но основная — страх ненароком смутить, стеснить. Нет, любовь Момои была тем, что принадлежало только ей одной. Ширилась в груди, плескала через край, иногда прорывалась бездумными восклицаниями и слишком фамильярными объятиями, но не больше. У Сацуки был парень, но у Куроко не было девушки. Если так посудить, странная складывалась ситуация. Иногда, в минуты дождя и меланхолии, Момои начинала сомневаться в том, что для нее вообще возможна счастливая жизнь. Без Куроко? Нет уж. Какое тут счастье, когда любовь всей твоей жизни прошла мимо, оказалась так далеко, что не дозвониться через часовые пояса? Потом тучи рассеивались и Сацуки снова возвращалась на свои весы между «он однажды мне ответит» и «скоро все это закончится, и я забуду о нем, как о страшном сне». В самых закромах своей светлой головы, там, где жили самые страшные монстры, Момои знала, что от чувств к Тецуе мало что осталось. Может, симпатия и выученная радость при встрече. И там же склизким червём змеился страх, подтачивал и глодал самую сердцевину, не отпускал ни на миг, держал прямо за горло… …А вдруг Куроко ответил бы на её чувства? Посмотрел бы с любовью, не так, как обычно — вежливо и прохладно, — но горячо и прямо. Шагнул бы вперед, как всегда мечталось, протянул бы руку, чтобы сплести пальцы. И сердце Сацуки не отозвалось бы, не запнулось ни на мгновение, пережжённое любовью, чёрное от копоти и давно уже отгоревшее.