Подгоняй меня, бей меня, Управляй мной, как скаковой лошадью. Сожми меня в руках, как вытяжной трос. Сломай меня и отстрой меня заново. Я хочу быть твоим упущением, Словом на твоих губах, Письмом, которое ты порвёшь. Imagine Dragons — Whatever It Takes.
Его руки дрожат от возбуждения и ярости. В ушах стоит непрекращающийся звон. Сдавливая гибкими пальцами чужое горло, он думает только о том, с каким упоением вырвет жертве глотку. Он готов наносить удар за ударом, лишь бы стереть это самодовольное выражение с лица… оно въелось в память и проследует до сих пор. Капли крови брызгают под ноги, пачкают носки потрепанных ботинок. Они похожи на разбросанные по болотным низинам ягоды. Эти воспоминания жалят. — Посмотри мне в глаза, — ровный тембр пронзает воздух. До ужаса спокойный, холодный, как лёд. Юноша, то и дело брыкаясь и ища точку опоры, пытается разжать его хватку. Легкие сжимает в тиски, обдаёт жаром и горечью. Он хочет что-то сказать, но издаёт лишь сдавленный стон, больше похожий на лязганье ржавых качелей, нежели на человеческий голос. Он встречается взглядом с мазутной чернотой глазниц. Безжизненной, какой-то плотоядной. И даже не видит своих очертаний в отражении — настолько они замутнённые. В сознании сразу возникает момент из прошлого: как он, прижав к влажной, рыхлой земле худощавого, бескровного пацана, вдалбливал свой кулак ему в живот. Часто дети бывают жестоки по отношению к тем, кто не похож на них самих, к тем, кто отличается. И Коннор был одним из таких. Из тех, кто спускает штаны, унижает и ввязывается в драки за «господство в песочнице». И кто бы знал, что когда-нибудь ему все припомнят и возместят? С лихвой. Иссиня-белая кожа, как будто обмороженная, в сумраке школьного коридора кажется совсем серой. А рот больше напоминает животный оскал. Кривая ухмылка с пожелтевшими зубами. К горлу подкатывает комок от зловонного дыхания. Парень не видел его со средней школы. Прошло достаточно времени, чтобы неприятные воспоминания канули в лету. Ведь для него всегда это было просто — забыть, обнулить, вычеркнуть… Однако человек напротив оказался злопамятен. Он с остервенением отшвыривает несчастного к противоположной стене и выплевывает кровавый сгусток. По голове бьет набатом — а все-таки нехило тот его уложил. — Чего ты добиваешься, Найрас? — с трудом спрашивает Коннор и, нащупав холодную поверхность, поднимается на ноги. Каждое слово даётся с натугой и желчью, словно бы он глотает горячий песок, гранулы которого застревают в зубах и скрипят, — месть? — За неё, — спустя несколько секунд произносит парень, и Миллс чувствует, как земля уходит из-под ног.***
Лотти, уже давно оплатив кофе, сидит за столом, сомкнув руки в замок. Она не отрывает взгляда от противоположной улицы, пестрых магазинных витрин и портьер ресторанов. По сухому, пыльному тротуару снуют случайные прохожие, смешиваясь в неразличимое, разношёрстное месиво. Зажегся зеленый огонёк светофора, и живые потоки засуетились по черно-белой полосе. Девушка вглядывается в лица, хотя прекрасно понимает, что он не придёт. Лотти Канерва причислила себя к неудачникам ещё с выпускного класса. Парень, по которому она сохла несколько лет, отказался идти с ней на последний вечер. И дело было вовсе не в наличии спутницы или же несимпатичности самой девушки… Впрочем, это уже не имело никакого значения. После школы мало что изменилось. Любые отношения кончались сокрушительным провалом, а молодые люди дальше порога её скромной квартиры не заходили. Бежали, словно крысы с тонущего судна. Постукивая аккуратными ноготками по стеклянному покрытию, Лотти продолжает отнекиваться от меню и различных предложений надоедливой официантки. Однако смысла сидеть здесь ещё битый час она не видит и решает поспешно удалиться. Многие предлагали сходить на приём к гадалке. Смех смехом. Девушка не верит ни в потусторонние миры, ни в различного рода порчи и проклятья. Она уверена, что все проблемы в человеческой голове. Лотти ненавидит лицемеров и трусов. Чаще всего это стороны одной медали. Люди боятся себя, своего слова, поэтому пытаются войти в более «живучую» роль. Чтобы быть удобными, не раздражать и не поддаваться осуждению со стороны. И всех своих горе-кавалеров она уже успела окрестить подобным «клеймом». Но не его… Канерва готова дать себе смачную пощёчину. Угораздило же влюбиться в своего собственного коллегу. Оправдывает каждое его деяние (действие и бездействие), строит глазки, как какая-то наивная школьница! А о том грязном поцелуе на капоте служебной машины и подавно страшно вспоминать. Кошмар. Лотти горько усмехается тому, сколько раз за день она произнесла это слово. Или подумала. Похоже, её повседневная рутина действительно превращается в кошмар. Девушка работает в полиции младшим следователем. Всегда отличавшаяся четким и ясным умом, прямотой и прагматичностью, Канерва не уступает другим мужчинам-следователям и охотно может взяться за дело любой сложности. Правда, лишь в пределах своей компетенции. В основном, серьезными уголовными делами занимались старшие следователи и оперуполномоченные, а на ней оставалась лишь бумажная волокита. Оглядев свой внешний вид в небольшом зеркале у выхода из ресторана, девушка заправляет за ухо светлую прядь. Опустошённое, выцветшее отражение заставляет Лотти сморщить нос. Как же все это глупо. Зло сдвинув прямые брови на переносице, Канерва поправляет воротник короткого пальто и выходит на людный сквер. Тёплый ветер бьет в лицо, заставляя сильнее жмуриться. Рой ворчливых, бьющихся мыслей отвлекает от происходящего вокруг. Девушка не замечает совершенно ничего, даже того, что идет велосипедной дорожке. Выпадает из транса она только на лестнице в метро. Кто-то резко, жёстко врезается в неё. Лотти уже собралась высказать пару ласковых незнакомцу и посоветовать «разуть орбиты по-шире», но не успела. Мужчина в тёмном, сизом в бледном свете уличных фонарей худи, прикрывая капюшоном лицо, скрылся в толпе. Человек был гораздо выше Лотти, на добрые тридцать сантиметров. Что-то прошипев и потерев лоб, Канерва отмахивается. На каждого злиться — нервными клетками не запасаешься. Девушка уже предчувствует, как заявится завтра в участок с лёгким похмельем и кругами под глазами от недосыпа. Вообще, Лотти крайне редко пьёт. А если и даёт слабину, то уж точно не из-за подобного. Скатилась.***
— Что? Снова? — хмыкает Канерва, вешая куртку на крючок. Заложив маленькую морщинку между бровей, девушка подходит к знакомому оперативнику, что понуро изучает бумаги. Кивнув, он нахмурился ещё больше. — Лэнс провел вскрытие. Получены некоторые приметы для опознания. Мужчина в возрасте от сорока до сорока пяти лет, европеоидной расы. Смерть наступила примерно два-три месяца назад. Скончался от ножевого ранения и потери крови. — Все настолько плохо? — девушка садится на стул и кладет подбородок на переплетенные пальцы. Скрупулезно вглядываясь, Лотти читает полицейские сводки, изучая лица людей, относительно недавно пропавших без вести, — То есть, никаких особых примет? Примерный фоторобот? — Фоторобот составлен, но пока дорабатывается. Также есть вероятность, что мужчина был болен, судя по состоянию внутренних тканей. А насчёт особенностей… Как и в прошлый раз. Темнокожий потёр запястье, следя за стрелкой настенных часов. — Отсутствие органов мочевыделительной системы? — скорее констатируя факт, задумчиво произносит светловолосая. Вдох-выдох… Как же раскалывается черепная коробка. — Мы имеем дело с человеком своеобразных вкусов или же с любителем чернухи. — Мы? Ты же понимаешь, что Джон не одобрит твоего вмешательства в дело. Даже несмотря на то, что твоя стажировка окончилась еще полтора года назад, — опер бросил красноречивый взгляд. — Труп обнаружили на левом берегу Спрингс-ривер. Пожилая женщина в припадке позвонила в отдел. Хотя не каждый день находишь за своим прогнившим сараем неживое тело — То есть, труп ещё и в сырости пролежал? Теперь понятно, почему Лэнса так смущает ситуация, — проворчала Лотти. Почему-то в мыслях возник назойливый образ Зака, которого она не видела сегодня в офисе с утра. — Что-то не так? Ты покраснела. — Ничего. — Выглядишь потрепанной. Опять сидишь за работой допоздна? — Да, есть немного, — неловко отвечает девушка, вспоминая, как вчера перед сном слегка «поддала». В голову пришла мысль посетить место преступления. Честно говоря, этот серийный убийца волновал Лотти. А его почерк — в особенности. За последний год ни одной зацепки: ни пальчиков, ни следов. Джон даже планировал передать дело, но что-то остановило следователя. И Канерва была рада. Такие психопаты должны получить свое возмездие. Смертную казнь, если говорить профессиональным языком. Она на некоторое время задумывается, что не укрывается от внимательного и цепкого взгляда коллеги: — Я надеюсь, ты не думаешь сейчас ехать туда? В очередной раз сморщившись от мерзкого хлюпанья болотной тины под новыми кожаными ботинками, Лотти видит вдалеке полицейский отряд. Уильямса на горизонте не оказалось, что радовало, ибо признаваться, что она действительно ждала его в этот вечер, выше ее сил. Гордость и так точила свои острые когти… Берега Спрингс-Ривер представляют собой этакие трясины из сказок про мавок, утопленниц и прочей мистической ереси. Мутная от ила и речного песка вода скрывается под толстым слоем поваленных прогнивших деревьев, осоки и рдеста. В воздухе стоит резкий запах сырости. Пройдя немного дальше, к роще, Канерва не без отвращения понимает, что вляпалась во что-то. Причем, конкретно. Опустив взгляд под ноги, она поперхнулась — обувь была измазана тягучей, липкой жидкостью, отдаленно напоминающей свежую сосновую смолу. Лотти опустилась на одно колено, чтобы лучше разглядеть субстанцию. В нос ударил неприятный запах. Кровь… Достав из внутреннего кармана куртки небольшую колбу, следователь аккуратно делает соскоб и поспешно набирает первый номер из списка контактов: — Алло, Лэнс? Готовь ладошки — нужна экспертиза.***
— Джек? Тебя ведь так зовут? — он уже начал думать, что умер. Настолько угнетающей была тишина вокруг — она давила монолитной плитой, — и настолько добрым голос, внезапно прозвучавший совсем близко. Очнувшись от мимолетного помутнения, юноша замечает, что перед ним уже нет ослепляющего солнца — лишь чей-то силуэт, обтекаемый белым ореолом света. Девчонка? Да, Джек определённо видел перед собой девочку: с легким росчерком веснушек на носу и почти кудрявыми, короткими волосами. Пряди торчали в разные стороны, отливая медовым оттенком. Тело ноет, в районе диафрагмы сжимается тугой узелок. Сколько он пролежал здесь, как овощ? Двадцать минут, час? — Коннор ушёл десять минут назад, — отвечает на немой вопрос девочка, вставая с колен и стряхивая с потёртых джинс уже сухую, хрустящую траву. Найрас внимательно следит за каждым ее движением. Что-то было в незнакомке притягательное — она сияла. Во всех смыслах этого слова: ее кожа излучала какую-то незримую теплоту. Или это у него галлюцинации? — Меня зовут Шарлотт, — протягивая парню ладонь, говорит девчонка. На секунду наступает ступор, ведь ему никто никогда не помогал. Даже в такой мелочи. Он был (и остаётся) изгоем, инопланетянином, которому нет места среди обычных людей. Так диктует то общество, в котором он живет. Шарлотт терпеливо ждёт. Ее рука не маленькая и не изящная, как у многих других: пальцы длинные, с легкой кривизной. Джек на мгновение смутился, однако виду не подал. — Я учусь в параллельном классе, — как бы между прочим замечает светловолосая. — Много раз видела тебя. Шарлотт помогает этому юноше лишь по доброте душевной. Жалость. Хочется пройти мимо, но она, как шипованный ошейник, впивается в шею. Лотти боится этого отшельника, и не только потому, что тот имеет странную особенность. О его семье всегда ходили слухи по их маленькому городку: кто-то рассказывал, что его отец продаёт органы на чёрном рынке, кто-то говорил, что он ставит эксперименты на своих пациентах. Однако девочка знала точно — все это чепуха и сплетни. Она много раз видела мистера Найраса, и он производил впечатление примерного семьянина. Хотя жутко от этих историй все равно было… Солнце припекает, по виску скатывается бусинка пота. Джек, поднявшись на ноги, все никак не мог разжать пальцы Шарлотт. Он смотрел на их точку соприкосновения и удивлялся тому, что его тощая рука (почти, как у скелета) и то больше её ладони. — Ты в порядке? — она отводит взгляд. Ей не по себе, и он это чувствует. — Да, — хрипло отзывается Найрас, убирая руки в карман толстовки. Кожа пылает от недавнего прикосновения, — Все хорошо.***
Лотти вздрагивает, когда на ее плечи опускается горячая большая ладонь. — Канерва? Что ты тут делаешь? — спрашивает над ухом знакомый голос. Это Джон. И он недоволен. — Мне сказали, что Уильямс может быть здесь, — ляпнула первую глупость, пришедшую в голову. Мужчина округлил глаза, как будто бы девушка сказала ему что-то нереальное или сумасшедшее. — Зак взял отгул по личным обстоятельствам. Со вчерашнего дня. Шарлотт напряглась. Отгул в разгар серии убийств? Что за?.. Последний разговор с мужчиной предстал перед глазами. Она, впопыхах хватая со столешницы связку ключей, ответила на звонок. Он пригласил ее на кофе: в голосе не было усталости — только искрящийся оптимизм. Зак редко когда впадал в уныние, это было (и есть) не в его характере. Сколько раз Уильямс сталкивался с вещами, от которых кровь стынет в жилах, а каждая клеточка тела дребезжит в волнении и всепоглощающем страхе. Маленький город, затерявшийся на карте штата Иллинойс, был пристанищем самых разных людей. И полиция работала здесь нестабильно: годами могло быть затишье, в один миг разрушенное каким-нибудь громким делом. Но на памяти Лотти было только одно, и оно прогрызало ее черепную коробку, заставляя думать, думать, исследовать и теряться догадках. Джон переводит взгляд на колбу в руках коллеги. Багровый, почти чёрный соскоб, уже мало похожий на свернувшуюся кровь, блеснул в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь густую крону. — Ты позвонила Лэнсу? — Да. — Это явно не кровь убитого со Спрингс-ривер. Тело было найдено в миле отсюда. Канерва присела у липкого сгустка, пытаясь заметить хоть какую-нибудь отличительную деталь. Оглядывая пространство вокруг, ее взгляд натыкается на ещё несколько разводов и смятую траву. Словно бы человека тащили куда-то… — Джон, — девушка указывает на находку, однако следователю это и не нужно — он сам все заметил минутой ранее. — Канерва, стоит поторопиться, — эти слова дают ей понять — теперь мужчина от неё не отделается. Кивнув, светловолосая бежит к полицейскому отряду.***
Она от него без ума! Его широкие плечи, глаза цвета гранита, длинная, сильная шея. Многим девчонкам нравятся не принцы, а злодеи. И она не была исключением — Миллс не был прилежным мальчиком. Она таскалась за ним с детства, ведь жили они по соседству. Сначала ребяческие проказы, затем день ее четырнадцатилетия, когда Коннор пришёл к ней вместе с другой. Ее звали… а впрочем, никак ее не звали! Это был удар, пощёчина с размаху — да такая, что отдавала в ухо, и барабанные перепонки начинали трещать. Ночью она долго плакала. Сколько лет ей понадобиться, чтобы его сердце принадлежало лишь ей? Лотти закрывала глаза, сжимая в кулачках белую подушку. Слёзы высохли, внутри осталась ли щемящая пустота. Ее сердечную мякоть вырвали когтями и растоптали. Однако сейчас, когда юноша, ведомый ею, заходит в ту самую комнату, где пять лет назад она ревела по нему, и глаза его загораются огоньком соблазна, она развеивает свои последние сомнения. Понадобилось пять лет, — думает она, хватаясь за кожаный ремень на его бёдрах и прижимаясь к парню всем телом. Он пышет жаром и тяжело дышит. Она успела его завести ещё в кабинете физики, когда случайно толкнулась бёдрами в пах. Головокружительное возбуждение овладело им полностью. Да, их пути разошлись тогда, да и сейчас намерения Коннора не были кристально чисты, однако он хочет ее. Она действительно красива и статна. От былых акне на щеках не осталось ни следа, нос не кажется таким острым и длинным, как в подростковом возрасте. Она никогда не была красавицей, но, когда закусывала пухлую нижнюю губу и проводила ноготками по его рёбрам, ему сносило крышу. Когда он спорил с дружками, что соблазнит Шарлотт за неделю, не думал, что это окажется настолько просто — слишком уж она была холодна и отстраненна, — и уж точно не думал, что получит такой приятный бонус. Канерва ухмыляется, когда чувствует, как уже каменный орган упирается ей в бедро. Давно она мечтала вот так стоять рядом и целовать! Она поддаётся вперёд, сминая его губы своими. Мокрый, сладкий поцелуй. Миллс забирается под ее легкую чёрную футболку и подталкивает к кровати в углу комнаты. Секунда, две, три — она оказывается под ним. К пунцовым щекам прилипают волнистые пряди волос, грудь мерно вздымается. Лотти закрывает глаза. Юноша опаляет дыханием шею и прикусывает полупрозрачную, нежную кожу. В районе живота все скручивается, вертится, как юла. От переизбытка эмоций хочется застонать, но она сглатывает этот порыв. Она никогда не думала, что боль может быть настолько приятной… Коннор стягивает с неё одежду медленно, дразняще, хотя сам уже на грани. Он пошло трется между ее ног, девушке не терпится почувствовать его. Каково это? Все остальное происходит словно бы в забытье: единственное, что Шарлотт отчетливо помнит — это нещадную тряску и скрип кровати под ними. Страсть накрывает их, как цунами. Светловолосая не сдерживает криков. Они не кажутся ей какими-то грязными, ей вообще все равно, что их могут услышать соседи, или ее родители могут прийти через несколько минут. Глаза закатываются от блаженства, когда он вдалбливает ее всем своим телом в матрас и сжимает ягодицы. Рой эмоций поглощает живьём, Лотти обхватывает его руками и ногами, кусает его за плечо и царапает чуть ли не до крови. Она не просила его быть аккуратным, не предупреждала о том, что до него у неё никого не было. Она хотела, чтобы он оставался в маске злодея до самого конца. Ей нравилась эта игра в чудовище и его красавицу. Коннор, наспех одевшись, вылезает из окна и направляется в сторону своего дома. Плечи саднит от царапин и укусов, однако он не может не признать, что это был определённо лучший секс в его жизни. Даже как-то жаль покидать свою строптивую, как он привык называть бывшую подругу детства. За это время он мог бы сказать, что даже привязался к ней. Но спор — есть спор. Он выполнил уговор и теперь получит свою награду. А, может, и две сразу. Главное, чтобы Канерва не узнала об этом. Как-никак ни одна девушка не доводила его до такого экстаза. Но были ли чувства? Влюбленность? Парень скривил рот в усмешке — навряд ли. Симпатичная мордашка, секс — все, что ему нужно. Улица погружалась во мрак, по небу словно разлились матовые чернила, застилая яркие звёзды. Легкий, безмятежный августовский вечер… Фигура Коннора Миллса растворяется в душном сумраке. Джек, стоящий у почтового ящика Канервы небрежно бросает себе под ноги пышный букет дельфиниумов. Он никогда раньше не курил, но сейчас хотелось сделать затяжку.***
— Что? Лотти как будто поразила молния. В зарослях, почти наполовину в тине и скисшей болотной воде стоял старый амбар. Кинологи находились у огромного входа в него — на их побелевших лицах застыло выражение ужаса и отвращения. Несмотря на то, что девушка вместе с ещё несколькими следователями стояла в десятке метров от них, они чувствовали смрад, витающий в воздухе. Запах разложения, гнили, сырости и торфа смешались в одно тошнотворное месиво. Канерва подошла ближе: из-за плохого освещения практически ничего не было видно, кроме… В полоске света, все больше рассеивающейся в глубине помещения, она рассмотрела человеческую голову. В яремную вену с хирургической точностью воткнут длинный осколок стекла. Лицо человека измазано в пыли и крови, в которой он и захлебнулся. Однако страшнее всего то, что черты казались очень знакомыми. Эти темно-русые волосы и нос с горбинкой… Лотти идёт следом за Джоном, боясь узнать в этом ледяном теле Зака Уильямса… так и не пришедшего на кофе вчера вечером. Когда ярко-фосфорный луч фонаря ослепляет всех присутствующих, Шарлотт уже не может сдерживать рвотные позывы и падает на колени. Во горле, на языке, губах — привкус желудочного сока и горечь.Это был он.
Девушка не замечает, как слёзы градом начинают скатываться по щекам и как ее пытаются поднять с сырых, заплесневевших досок. Гематомы, разодранные в мясо костяшки пальцев — признак драки. Он защищался до последнего, до сорванных ногтей. Тело Уильямса принесли сюда — в этом никто не сомневался. И не чтобы спрятать, — нет, — чтобы показать своё творение. Ведь было бы очень опрометчиво со стороны маньяка прятать трупы в местах, близ расположенных. Рваная рана в бедре, раздробленные кости. Если все остальные жертвы были просто убиты, то Зака превратили в мясной мешок. Личные мотивы? Или другой почерк? Джон озвучивает вопросы, возникшие в голове к младшего следователя, но позже опровергает их все: это сделал один и тот же человек. «Талантливый» хирург. Лотти не может издать и звука — горло сдавливает и болит. Она знает, что теперь ее жизнь не будет прежней. Приехав сюда, она подставила себя во всех смыслах. В следующие несколько дней ей придётся искать себе адвоката. Хоть ее коллеги и не верили, что она может быть причастна к убийству, но слишком много было совпадений, а закон — есть закон.***
Он каждый раз провожает ее от школы до дома и наоборот. Это своеобразная традиция: в каком бы настроении он ни прибывал, с кем бы она не была. Он прячет эти странные, такие новые для него ощущения под сизым капюшоном, а она… так беспечна, что и не замечает его присутствия. Шарлотт Канерва не была глупой девчонкой. Возможно, будь она более внимательной, она бы поняла, что за ней по пятам ходит сталкер. Однако в тот период ее жизни она была поглощена лишь своими мизерными подростковыми проблемами, раздутыми до китовых размеров. Эгоизм-инфантилизм. В очередной раз открывая немного проржавевший почтовый ящик, девушка улыбается: приятно получать подарки от поклонников. Цветы — банально, но до бабочек приятно. Ей не раз в голову приходила мысль, что неплохо было бы узнать имя тайного воздыхателя, который с таким старанием составлял ей букеты и таким точечными и аккуратными буквами писал записки. Какой он? Может, это Коннор? Нет, нет… Лотти отбрасывает догадку (непременно ложную.) Джек каждую встречу пытается запомнить ее черты: ямочки, веснушки и яркие глаза. Она все та же, что и тогда, несколько лет назад… Новый день. Утро пасмурное, роса спадает с плеч. Он ждёт уже битый час за углом, буравя взглядом дверь в ее дом. И вот — легка на помине — девушка выходит, подставляя лицо под моросящий, почти невесомый дождь. Ему тоже нравится дождь. Нравятся тучи и холодные порывы ветра. Нравится, как от влажности ее волосы, старательно выпрямленные, снова закручиваются пружинками… Девушка замечает у своих ног потрёпанный от ночного ливня синий букет и наклоняется, чтобы поднять. Этот незамысловатый подарок больше не приносит того мимолетного счастья. Обычно она прижимает цветы к груди и вдыхает их аромат. Но не сегодня. Не после этой ночи. Хмыкнув, Шарлотт кладёт дельфиниумы в ящик. Вернётся — заберёт в дом. Но вот только она забывает… Юноша злится. Не на неё — на того, кто сделал с ней такое. Перенял внимание, загипнотизировал и заполучил ее всю: тело, разум и даже сердце. Для него и там места не нашлось. Он был изгоем, и только она, проходя мимо него в многолюдном коридоре, приветливо улыбалась. Он ненавидел жалость по отношению к себе и понимал, что это именно она. Но Канерва была (и есть) той девушкой, чье сочувствие казалось (кажется) живительной влагой среди песков Сахары. Ведь осталась только она — в его мрачном одиночестве. Найрас сжимает кулаки, костяшки бледнеют. Неизвестная до этого ярость кипит в его венах, когда он видит, как Миллс спускает руку с поясницы на ее… Помотав головой, парень утробно рычит. Он хочет причинить ей боль, такую же, какую она причиняет ему каждый чертов день. (Своими снисходительными улыбками, молчанием — он бы противоречил себе, если бы сказал, что ему этого достаточно.) И он назначает встречу Коннору в старом крыле школы. Он знает, что тот отступится под его напором. Ведь роли давно поменялись.***
Светловолосая, прижав колени к себе и положив на них подбородок, смотрит пустым взглядом в стену перед собой. Прошло две недели со смерти Зака. На ее прикроватном столике покоятся антидепрессанты. И кажется, что они совершенно не помогают. Ее непричастность к преступлению, как оказалось, оправдать было несложно. Оплата ужина в одиночестве и такси от дома подтвердили это. Однако напряжение не исчезло, а страх оплетал ее тело. Ей было безумно страшно, что это чудовище придёт за ней. До неё не сразу доходит, что по всей квартире разносится громкий звон. Медленно поднявшись с дивана, следователь с опаской выглядывает в плохо освещённый коридор: за дверью кто-то есть. Такое ощущение, что этот «кто-то» обладает рентгеновским зрением и пожирает ее с головы до ног. Канерва сглотнула. Нащупав выключатель дрожащей рукой, она включила единственную лампу у трюмо. Стараясь не шуметь, она прислоняется, а двери и смотрит в глазок. В один момент ее словно бы окатывает ледяной водой — там, в свете неоновой лампочки, стоит человек в пугающем капюшоне. Лица она не может разглядеть, но в руках отчетливо видит букет дельфиниумов. Таких же, каких много лет назад ей преподносил тайный поклонник. Небесно-синих, веющих какой-то дикой тоской. Девушка отшатывается от двери и в панике налегает всем телом на комод, пытаясь сдвинуть его с места, перекрыть вход от незнакомца. Лотти всегда считала себя неудачницей, ведь все мужчины, которые ей нравились, в скором времени сбегали. Однако только сейчас она поняла — дело было вовсе не в ней.