close

\\ Закон жанра — в самый главный день в своей жизни герой обязательно должен проспать, обжечься зеленым чаем, пнуть мешающегося под ногами кота и еще минут пять лежать на полу, извиняясь перед мохнатой жопой, а потом выяснить, что любимые желтые носки, приносящие удачу, порвались. Бурцев быстро вылетает на заснеженную улицу, подтягивая к носу цветастый шарф, подаренный мамой в прошлом году. Хватает пары минут, чтобы в ботинке стало неприятно хлюпать — снег вокруг был такой, будто его пережевали и выплюнули обратно. Дэни поправляет очки и выбившиеся из-под капюшона волосы, укутываясь в шарф еще сильнее, смотрит в отражение витрин и ловит уставшие взгляды прохожих. Не так он представлял свой главный день, когда они наконец-то покажут миру настоящий «Восход». Дэни наушники вдавливает в уши посильнее и включает музыку на максимум, чтобы забыться за хриплым голосом солиста и звучанием фортепиано. Дэни прокручивает у себя в голове все отмазки типа «я проспал» и «меня чуть не убили в подворотне», пока делает необходимые шесть шагов до двери «Восхода», дергает ручку и входит в помещение, едва разглядев черное пятно на белом кафеле в тумане запотевших стекол очков. Зал никогда не выглядел настолько чистым и аккуратным. Все столы протерты до такого состояния, что гости могли любоваться своим отражением. Диана как раз домывает пол под одним из столов, а Кошелева лежит в позе трупа, повторяя заученные слова: расслабьтесь и представьте, что вас никогда не существовало, исключите себя из множества параллельных вселенных, но главное — расслабьтесь. — Господи, — говорит Даня, нависнув над Кристиной и вглядываясь в ее бледное лицо. — Кристин? Девушка никак не реагирует, а вот Видякина резко вскакивает и ударяется головой об край стола. — Что за — Ди, ты как, в порядке? — что тут происходит? — Сделайте вид, что вы спокойны… — бубнит Кристина, рассеянно глядя куда-то в потолок. — Она с утра такая, — говорит Диана, потирая затылок, — Она говорит, что это шавух… шавус… шаванаса, вот! Йога, дзен и спокойствие ума. У каждого свои тараканы в голове. Если это ее расслабляет перед надвигающимся стрессом, то пусть лежит. Кристина вдруг перекатывается в позу эмбриона, уставившись взглядом в ботинки Дэни. — О, привет, — наконец-то выдыхает она. — Я тебя не заметила, но, судя по снегу на твоих ботинках, который еще не растаял, ты пришел совсем недавно. Иногда Дане кажется, что было бы гораздо лучше, если бы Кристина перестала сдерживаться. Ей бы полегчало, это было бы намного эффективнее шаванасы. Сейчас, лежа на блестящем полу, она кажется такой маленькой, хрупкой, ломкой — и кипит от невысказанных слов, от затаенных страхов, от непролитых слез. — Можешь присоединиться ко мне, Дань. Это реально помогает собраться с мыслями. Тем более в такой день. Она смотрит на него с такой мольбой в глазах, что Дэни не может ей отказать, ложась рядом. Диана цокает — боже, за что мне все это, лучше б помогли домыть, — и уходит на кухню. — Контролируй дыхание, сначала глубокое, потом более поверхностное, — советует ему Кошелева. — И расслабься. — Это глупо, — говорит Дэни, рассматривая потолок. Крис игнорирует его слова, витая в своих мыслях. — Боже, уже через несколько часов по этому полу пройдут «важные», действительно «важные», и мы спасем «Восход», представляешь? — Это глупо, — повторяет Дэни, но в груди все ноет от ожидания предстоящего действа. Он поеживается от холодка, который проникает из приоткрывшейся двери, и видит черные ботинки Сережи. — Эти двое готовенькие уже? — устало интересуется PLC у вышедших на звук колокольчика официантов. — Можно выносить и похоронить в самом большом сугробе у входа? Или вы этими бестолковыми созданиями решили полы помыть? Вставайте, пока не простудились. И приготовьте мне уже ристретто. Целую цистерну ристретто. Первые посетители заходят в кофейню, ознаменовав начало нового дня для «Восхода». Новой эры. \\ — Накрась меня, — просит Кристина. В кофейне еще слишком мало посетителей, основной наплыв будет через часа два-три, и Майер сидит за столиком, пялясь в окно. Кристина смотрит на ярко выведенные стрелки на ее веках, на красные губы, на блестящие тени, и ей кажется, что она умрет от неловкости, но все же подходит ближе и просит еще раз, уже увереннее. — Накрась меня, Жень. — Кого-то хочешь сегодня очаровать, куколка? Или думаешь, что так больше шансов понравиться главам лейблов? Женя была бы рада ответить нормально: да, давай, садись, мне все равно нечего делать, но грубость у нее в крови. И она уже жалеет, что сказала это резко и ядовито, как привыкла отвечать любому, потому что Кристина кривит губы, будто вот-вот заплачет, и отворачивается. — Хорошо, забудь, обойдусь и без тебя. Так и знала, что нужно просить Софи, — в ее голосе слезы, а Женя ловит девушку за запястье слишком рьяно и отчаянно, чтобы списать все это на шутку. — И после этого я здесь главная истеричка, принцесса? Майер — живое воплощение того, какими становятся, если маленьких девочек с каре не полюбили. Макияж слишком яркий, взгляд слишком прямой, улыбка слишком неестественная. Но когда Крис протягивает ей свою косметичку и придвигает стул поближе к ней, Женя кажется смущенной и — удивительно — совершенно нежно касается лица девушки. Кристине не нужен макияж. Она не такая, она идет по жизни с показной небрежностью, естественностью и наивностью. Она не будет носить маску и прятать себя за отражением искусственности. Кристина просто ищет предлог побыть рядом и поговорить. И Женя это прекрасно понимает. — Я думала, ты сделаешь меня ярче, — говорит Кристина, разглядывая нежно-розовую помаду и совсем уж блеклые тени. — Не беспокойся, тебя и без этого все любят, — Майер больно сжимает ей плечо, чтобы не дергалась. В отличие от меня, тебя хотя бы любят. В отличие от меня, тебе это все не нужно. Беги от меня, милая. Возможно, это заразно. Кристина мотает головой, волосы мешаются и лезут в глаза, а Жене кажется, что ее завлекает куда-то на самое-самое дно океана. Кошелева спрашивает: — Он?.. Майер сразу понимает, о ком хочет поговорить Крис, но быстро кладет палец ей на подкрашенные губы и чуть ли не смеется, когда ловит шокированный взгляд. — Едет. Еще слишком рано. — Что ж, ему пора ускориться, — улыбается Кристина, и Женя быстро отнимает палец, смутившись и стараясь как можно скорее закончить свою работу. Женя с практически ненавистью касается чужого лица, растушевывая тени. Кошелева живая, теплая и слишком сладкая, приторно-конфетная, и Женя понимает, что когда-то была точно такой же. Все сучки когда-то были хорошими миленькими девочками. — Мы все здесь друзья, — Кристина сама не знает, зачем сказала это. Кажется, что она говорит даже не Жене, а кому-то сзади нее, и Майер оборачивается, но никого не находит. — Мы с тобой — не друзья, Кошелева. — Ладно, — соглашается девушка. Женя вдруг остро хочет, чтобы ее отговорили, сказали, что это не так, но Кошелева просто кивает и продолжает дрыгаться. Когда Женя заканчивает, ей кажется, что мир остановил свое движение, а люди сдохли, и осталась только эта девочка и женина необъятная глупость. Майер просто кивает на тихое «спасибо» и никак не отвечает на тупую попытку Кошелевой обнять ее — Женя, кажется, уже и забыла, как это делается. Когда Кристина уходит, чтобы показаться Сереже и остальным, Майер быстро вбегает в туалетную комнату и долго трет лицо, смывая весь яркий макияж и захлебываясь в слезах. Чтобы потом опять обвести изгибающиеся в ухмылке контуры губ красной помадой. \\ Публикация в Instagram @ternovoy_oleg:

«Не имей 100 рублей, а имей 100 друзей». С раннего детства считаю эту пословицу правильной и мудрой. И, после стольких лет скитания, я наконец-то обрел свой дом. Кофейня «Восход» — прекрасное место, куда я прихожу за вдохновением и приятными воспоминаниями. И оно просто нуждается в вашем посещении. Помогите спасти его сегодня, в важный для всех них и для меня день. Приходите сегодня в 18:00 на «перерождение» этого места, не пожалеете!

\\ Когда Олег подъезжает к «Восходу», он с удивлением замечает знакомую ауди Назимы. Назима всегда немного пугает своим напором. Она выглядит так, словно ее ничего не волнует, и одновременно так, словно ее волнует все разом. Назима — машина, готовая смять каждого на своем пути, но при этом восхищающая всех своей силой духа. И сейчас она выходит из ауди, улыбаясь водителю на прощание. Машет рукой, завидев Терри, и быстро пересекает улицу. Стук ее каблуков раздаются набатом в голове Олега. — Рад тебя видеть. Не ждал так рано, Нази. Он улыбается, немного наклоняясь и позволяя ее губам мягко ткнуться в свою щеку. Пытается говорить увереннее, будто строя из себя сильного альфу, и ненавидит себя за это. Рядом с ней он почему-то всегда чувствовал себя слабее. — Не люблю опаздывать, хотя в нашей работе это обычное явление. Наверно, они демонстрируют, что их время и внимание важнее, чем у остальных. Мне это ни к чему. Олег кивает, беря ее под руку, чтобы она не поскользнулась на недавно выпавшем снеге. Он интересуется, как там Амелька, и девушка расцветает самой яркой улыбкой, рассказывая про свою маленькую дочку. Назима вне сцены самая приятная личность из всего лейбла, но как только она выходит в свет софитов и камер — и все. Она превращается в ящик с тротилом, готовый взорваться в любую минуту. — Вот это ты место выбрал, — говорит девушка, кутаясь в меха и разглядывая тусклую вывеску кофейни. — Почему именно оно? — Не я выбрал, а сердце, — усмехается Терновой. И не лжет. — О, — многозначительно отвечает Назима. — А ты изменился, Олеж. Неужели все серьезнее, чем я думала? Неужели ты действительно нашел свое место? И тогда Олег лишь улыбается, пропуская девушку в теплоту зала, вдыхая запах свежего кофе и выпечки, и чувствует себя по-настоящему дома. Назима разглядывает кофейню с каким-то удивленным одобрением, но все равно не понимает, что он нашел в нем такого. Да, уютно, да, спокойно, да, атмосферно. Девушка сомневается, что дело в самом «Восходе». Скорее всего, тайна скрыта в чем-то, что наполняет это место, или в ком-то, кто находится здесь. Назима вдруг вспоминает, как года три назад Тимати лично попросил ее растолковать все и помочь новенькому в Блэк Старе. Девушка прослыла «мамочкой» и была явно лучшей кандидатурой на эту роль. Она помнит, каким увидела Олега в первый день в чужой для него стране — она сама когда-то была такой, вот только ей никто не помогал. Олег сначала тянулся к теплу, искал поддержки и заботы, боясь остаться в одиноком коконе славы, а потом вдруг вырос, став вмиг холодным кумиром миллионов, растворяясь в карьере и гастролях. Его фанаты, его любимая публика готова была разорвать его своей любовью, оторвать от него частичку на память, а потом бросить — одного — одинокого — в капкане собственной мечты. Терри закрылся ото всех, кроме, пожалуй, Назимы Слушал ее, как потерянный ребенок в магазине, пока она шептала ему: влюбисьвлюбисьвлюбись уже в кого-нибудь. И девушка не могла не протянуть ему руку помощи, будто обещая, что доведет до дома. И вот — он сам вводит ее в дом, и Назиме кажется, что ей вот-вот покажут невестку, чтобы она благословила их отношения. «Невестка» поправляет очки и ставит турку на огонь, готовя любимый варис гликос. \\ — О, смотри, Терри уже пришел, — шепчет Кристина, накручивая локон на палец. — Он потрясающе выглядит. Ты чертов везунчик, Данечка. Выходи за него, иначе это сделаю я. Они вдвоем уставились на мужчину. Идеальный черный костюм строгого покроя, рубашка, расстегнутая на три пуговицы, несмотря на холод, зачесанные волосы, блестящие от переизбытка геля, золотая цепочка… Когда к ним возвращается способность говорить, Даня саркастически отвечает, что Кристина, скорее всего, не в его вкусе, полом не вышла, а Крис ничего не отвечает, тихо угорая. Олег подводит к главному столику свою темноволосую спутницу, галантно придвигая стул, а потом садится рядом, вызывая в фанатках (и Дане) необъяснимое восхищение и почти благоговение перед ним. Однако фанатки видели в нем идола, манекен с глянцевой обложки, секс-символ, а для Дани он был любовью, чистой и искренней. — О, узнаю эту его актерскую маску, — выдает Сережа, оказываясь рядом, пока Кристина делает ему уже вторую или третью чашку ристретто, бормоча, что он такими темпами умрет раньше, чем начнется шоу. — Слишком задумчивое, слишком отстраненное, слишком неживое. Будто боится, что его чувства будут видны всем, поэтому прячет их подальше. Он почти всегда такой, кроме тех моментов, когда рядом ты, Дэни. Дэни кивает, понимая, о чем он говорит. Терновой сидит, вытянув руку вдоль спинки стула Назимы, ведя с ней ленивую, почти семейную беседу. Глав лейблов до сих пор не было видно. Терри случайно скользит взглядом по стойке, где застыла улыбающаяся ему тройка, и останавливается на Дане. Маска вдруг спадает, лицо светлеет, а во взгляде, будто искра, проскальзывает нежность. И сердце Бурцева пропускает удар. — На кого ты так смотришь? — спрашивает Назима, оборачиваясь в надежде увидеть того, кто так сильно влияет на Терри. — Не обижайся, но я сейчас на секунду увидела прошлого Олега, который вдохновлял всех своей открытостью. Именно об этом я и говорила, когда просила тебя влюбиться, это всегда хорошо для исполнения текстов. Ты, видимо, последовал моему совету. Ну и кто же счастливая избранница? Олег смотрит на нее и внезапно смеется, запрокинув голову назад. — Ты как всегда проницательна, но как всегда попадаешь не совсем туда. — Значит, все-таки избранник. Всегда знала, что тебе нравятся высокие мальчики в очках, — выдает Назима совершенно будничным тоном. — Не смотри на меня так, Олежа, я же не дура. Он миленький, а как смотрит на тебя — я б руку отдала, чтобы на меня так смотрели. Как вы познакомились? Терновой улыбается, вспоминая их первую встречу и испорченный костюм. — Он облил меня кофе. — Надеюсь, сегодня такого не повторится, мне слишком нравится эта рубашка, — шутит Назима, поправляя прическу. — О, вот и они, наконец-то. Олег оборачивается к двери, как и все в кофейне. Главы лейблов застыли у входа, уступая друг другу право войти первым. После секундной заминки Тимати уже всеми доступными жестами пытается объяснить Фадееву, что первым зайти должен именно Максим, на что мужчина добродушно усмехается, качает головой и пощипывает бороду. В конце концов, зашли они оба, бочком и красные, под добродушный ржач толпы. — Почему здесь такие узкие двери? — пыхтит Тим, падая в свое кресло. — В следующий раз, Максим Александрович, я внесу вас лично на руках. — Как невесту, — смеется Фадеев, пожимая руку Терри и мягко касаясь губами тыльной стороны ладони у Назимы. — Ну-с, что же вы приготовили нам здесь такого, Олег? Все взгляды устремляются на Тернового. Олег улыбается и пожимает плечами, сам не зная, чего ожидать от «Восхода» сегодня. \\ Официанты перекидываются между собой фразочками, перелетая от одного столика к другому. — Они здесь! Они здесь! Они здесь! — О боже, как много гостей. — Только не говори мне, что ты уже успел где-то хлебнуть, Тим! Я тебя убью, я серьезно, идиот. Олег чувствует, как внутри все кипит от волнения за этих ребят. За свою семью. Он не может сидеть в зале и прикидываться, что ему интересна перепалка Тимати и Фадеева из-за нового трека Майами — Терри его даже и не знает. Поэтому Терновой тихо выскальзывает, оставляя Назиму скучать в компании мужчин, и подходит к стойке. Он смотрит на Майер, которая оставляет красные поцелуйчики у проходящих мимо нее официантов, на Кристину, которая закусывает ноготь большого пальца от волнения, а потом подходит к Дане. Парень выглядит хуже остальных — то ли юный возраст, то ли слишком сильное давление, но он был готов вот-вот все бросить. Убежать со всех ног подальше. И убегает — в подсобку, заранее зная, кто пойдет за ним. Он прислоняется затылком к холодной стене и закрывает глаза. Не паникуй, пожалуйста, только не паникуй, повторяет Даня. Выходит плохо. Олег оказывается напротив, заглядывая в пылающее лицо, и сразу же понимает, в чем дело. Даня непонимающе смотрит на него и протянутую ладонь, а потом хватается за нее, как за самое важное в его жизни. Пальцы Терри теплые по сравнению с его ледышками, и это успокаивает. У Дэни совсем не остается сил. Он ищет чужие плечи, как напуганный зверек, цепляется за идеально отглаженную рубашку так, что та идет изломами. Руки Тернового — горячие и уверенные, и Дане кажется, что он сейчас испарится, как ледник на солнце. Терновой обхватывает его лицо, приближая достаточно близко, чтобы Даня смог разглядеть коричневую каемку глаз. Цвета кофе. Цвета варис гликоса. — Помнишь, что я говорил про смелость? Это твой шанс доказать всем, что ты достоин большего. — Ты нифига не успокаиваешь, — шепчет Дэни, хмурясь. — Тебе легко говорить, ты, блин, звезда лейбла, несколько клипов под пять миллионов просмотров, а я даже рядом не стоял. Зачем все это, если через пару дней или недель я снова стану твоим никем. Аид и его жена-мебель, которая только мешается. — Ты не прав, — качает головой Терри, а Дэни пытается отвернуться, чтобы скрыть предательские слезы, — Ты важен. Посмотри на меня, пожалуйста. У Олега в голове тысячи слов, которые могут успокоить Бурцева. У Олега глупое детское желание постоянно наблюдать за мальчиком, который стал для него самым дорогим, вечно держать любимую игрушку ближе к себе, у самой груди, таскать с собой и защищать от остальных. Когда Терновой мягко целует его в кончик носа, то в голове не остается ни одной страшной мысли. Когда Терновой целует Даню в губы и углубляет поцелуй, то в голове у обоих вообще ничего не остается. Терри целует его — простое прикосновение губ, будто говорит: видишь, я здесь, я с тобой. Поцелуи расцветают на щеках, пока Даня наконец-то не улыбается. Страхи уходят, оставляя лишь тонкий привкус неуверенности и непонятно откуда взявшейся львиной храбрости. — Дай сюда руку, — говорит Олег и обхватывает протянутое запястье красной ниточкой. — И загадывай желания. Терновой затягивает узелки, щурясь так, будто смотрит на очень яркое солнце, а Даня мысленно просит: Я хочу, чтобы «Восход» был открыт всегда. Я хочу быть известным. Я хочу стать уверенным в себе и достойным Терри. Я хочу, чтобы мы были счастливы. Когда шнурок перетрется, желание исполнится. — Ты справишься. Вы все справитесь, — говорит Олег. Даня смотрит на красный оберег и верит в это. Момент портит лишь Тим-я-должен-влезть-везде-и-всегда-Гринберг, выдающий снимающих милое видео в «семейный архив» своим издевательским: — Я тоже нервничаю, может, и меня поцелуешь, а? — Иди сюда, дорогой! На камеру Софи попадает еще и момент, как Гринберг убегает от Терри, снося все и всех на своем пути. \\ Майер приносит заказы, выставляя их на стол дрожащими руками, и замечает, что главы лейблов явно заскучали. Они не понимают, почему Терри так отчаянно пытается спасти это обычное место, подходящее скорее хипстерам и тихоням, чем таким звездам. И тогда Женя подходит к стойке, привлекая внимание Кристины и Дани: — Боже, какой тупой план, все-таки. Если мы проебемся, я поцарапаю Терри всю мордашку. Без обид, Дэни. Вы ведь понимаете, что до момента, когда необходимость заставит нас всех петь, осталась пара секунд? Диана ловит ее взгляд и все понимает. Кивает, толкая Софи — сейчас или никогда, и девушка едва не роняет свой поднос. Тим улыбается совершенно безумно, когда залезает на стол — прямо перед офигевшим гостем, ожидающим свой латте макиато, — и громко командует вставшей у колонки Кошелевой: — Врубай. Официанты не следят ни за чем, кроме себя и голосов, сливающихся в единую, неровную, но дружную симфонию. И в эти моменты они понимают, что лучше и нельзя было придумать. Песня льется сама, губы выводят слово за словом, ноги сами несут то к посетителям, застывшим в удивленном восхищении, то на сцену, под прицелы тут же включившихся камер. Если один не совсем дотягивал ноту, на помощь приходил другой — и эта поддержка, ловкая, заботливая, семейная заставляла исполнять песню еще более уверенно, выставляя напоказ все возможности своих уникальных струн-связок. Когда они допевают свою песню, а зал едва успевает успокоиться от оваций, с громким треском открывается дверь кухни. Этого не ожидали даже сами ребята, но они быстро разбегаются по залу, уступая место Никите и его песни о любви. Джей читает текст без музыки, но это не мешает ему, а скорее добавляет необычности такому выступлению. Тимати вскидывает брови и ловит улыбающийся взгляд Фадеева: у тебя появился хороший конкурент. На самом деле, конкуренты появились у них обоих. Никита не обращает никакого внимания ни на глав лейблов, ни на гостей, обслуживанием которых опять продолжают заниматься официанты. Его цель — в своем неизменном пальто и с теплой улыбкой — хлопает в такт с толпой и не может отвести от него влюбленного взгляда. Он останавливается на припеве, и Илона быстро подхватывает, заставляя посетителей обернуться на нее в недоуменном одобрении. Конец они допевают вместе, девушка едва не плачет от счастья, когда Никита обхватывает ее тонкие плечи в объятьях и улыбается. Они кидаются песнями и соло друг в друга, как мячиком, гости сходят с ума от этого, все прибывая и прибывая из заснеженных и темных улиц Москвы. Пришло время для главного номера, вишенки на праздничном торте. «Мячик» летит к стойке, прямо к ногам бариста, и Даня понимает, что им пора выходить на сцену. Дэни ловит Кристину за руку и тянет ее в сторону фортепиано, и красная ниточка на его запястье мерцает в свете вспышек. — Сережа, пожалуйста! — умоляюще просит Кристина, облокачиваясь об инструмент. PLC качает головой, но девушка смотрит на него так пронзительно и мило, что от его решимости не остается и следа. Он никогда не умел ей отказывать. Клавиши под пальцами Дэни дрожат. Взгляд — выжидающий, серьезный, стальной. Без тени страха. На них смотрят из зала, кажется, миллионы мигающих камер. Даня практически чувствует ожоги от взгляда карих глаз. Олег смотрит на него снизу вверх, люди тянут к ним руки, кто-то отчетливо визжит, когда первым вступает сначала Сережа, а Дэни с Кристиной подхватывают, дополняют и связывают голоса в единую красную нить мечты. Их голоса практически идеальны. Голос Дани — обезоруживающая наивность, высота на самом пике падения, такой же хрупкий и чистый, как и его душа. Голос Сережи — сердце в клочья, словно треск тлеющих углей на пепелище, которое готовится вновь разгореться и взорваться. И где-то между ними Кристина с ее густым и вязким голосом, пробивающим какую-то невидимую преграду в людях, пока девушка вливает в песню не просто осколки своих чувств, а всю себя полностью. Когда музыка затихает, все сначала погружается в тишину, которой провожают умирающую песню, а потом взрывается. Ребята раскланиваются, слишком счастливые, слишком воодушевленные тем, как их принял мир, и Олега наконец-то отпускает, как после продолжительного кайфа. Это действительно их призвание — быть в центре внимания, купаться в лучах софитов, петь для кого-то, делать мир (и себя) счастливее этим. Вскочили даже главы лейблов, бешено кивая и улыбаясь. Когда к их столику подходит Сережа, они пытаются перекричать одобрительный гул посетителей, но это получается плохо, и поэтому они просто протягивают руки для скрепления сделки. Они не могут пропустить такой клад, они не могут оставить их бултыхаться в жестоком маркетинговом мире. Это говорит больше, чем вся похвала. Сережа не может скрыть довольной улыбки. Они справились. «Восход» восстал из пепла, чтобы взлететь, подобно птице феникс. \\ Дверь раскрывается так сильно, что едва не сталкивается с противоположной стеной. Кто-то, кого дверь все-таки зашибла, покрывает вошедшего двухэтажными матами и угрозами для его лодыжек. Колокольчик звенит как-то звонко и неестественно весело. И Сереже даже не надо отвлекаться от разговора с Тимати, не надо оборачиваться, чтобы знать, кто именно зашел. По-другому заходить Максим не умеет. Ни в «Восход», ни в чужие жизни, ни в чужие сердца. Без стука. Без предупреждения. Раз-два-пли. — Максим!!! — Блудный, блять, кот вернулся. Свобода приглаживает волосы, пока на его губах расцветает улыбка голливудской звезды. Ловит зашедшуюся в радостном плаче Кристину, посылает поцелуи официантам, которые застыли у столиков, шутит, что его не было всего две недели, а фортепиано уже изменяет ему с Даней. И останавливается, когда ловит взгляд Сережи. — Пошли, — глухо говорит PLC, указывая на подсобку. Он идет, не оборачиваясь, стаскивая со стойки свой недопитый ристретто. За ними наблюдает добрая половина кофейни, тихо перешептываясь и делая фотографии, чтобы тут же выложить их в сеть с надписью «котики поцапались» или «милые бранятся — только тешатся». Дверь подсобки закрывается предательски громко, будто отрезая их от бешеного счастья остальных. — Сереж… Максим запускает пятерню в волосы, будто пытаясь достать из головы все паршивые мысли. Смотрит на развернувшегося PLC так, что спина покрывается мурашками — грустно, отчаянно, пытаясь вымолить прощение. Глазами кота из «Шрека». Гребанный манипулятор. — Кофе будешь? — сухо интересуется Сережа, а Макс удивленно приподнимает брови, ожидая криков и ярости, но никак не этого. Кивает, запоздало понимая затаенную угрозу в двух чертовых словах. Чашка, которую PLC сжимал до побелевших костяшек пальцев, тут же летит в блондина. Кофе остывшее, чтобы обжечь Свободу, но удар все равно выбивает из него воздух. Коричневое пятно расползается на белой рубашке, и Максим охает, сгибается в три погибели и ошалело отпрыгивает к стене, боясь получить еще и в нос. Но вместо этого Сережа сминает его в объятьях, утыкаясь лицом в шею и вдыхая почти забытый запах. — Фу, горький какой, — кривится Свобода, чувствуя, как хватка становится сильнее. И улыбается. — Ты испортил мне самую обычную вещь в моем гардеробе, теперь я до скончания веков буду носить тот красный халатик. — У тебя есть хоть какие-то крохи совести? — шипит Сережа, не оценив остроты его высказывания, — Для тебя это все шутки, легкомысленные приключения, а я с ума сойду, если ты еще раз уйдешь. А знаешь что? Иди, пиздуй на все четыре стороны. Добро пожаловать отсюда. — Хватит беситься, я тоже по тебе соскучился. PLC вцепляется ему в плечи и прижимается головой к его груди так, словно Макса у него сейчас отбирают. — Почему ты опять здесь? — слова опаляют шею Максима горячим укором, — Я думал, ты давно греешь косточки где-нибудь в Сочи. — Я не мог пропустить все веселье, Сереж. Прости меня. — Ты еще скажи, что больше так не будешь, как в детском саду, ей-богу. И на мизинчиках поклянемся больше не расставаться, — улыбается PLC, отстраняясь. И не может сдержать смешка, когда Макс протягивает ему оттопыренный мизинец. — Че, серьезно? Клянешься? — Клянусь. Клятву они скрепили еще и поцелуем. \\ Спустя пару часов и втихаря принесенных Максом-мне-нужен-коньяк-Свободой бутылок, в дружную семью «Восхода» включили и Назиму, и глав лейблов, и попавших под горячую руку гостей. Фадеев не мог отлипнуть от фортепиано и Кошелевой, которая вся светилась, как новогодняя елка. Под мелодию танцевали белый танец Никита с Илоной. Назима спала, уткнувшись в плечо Сережи, пока Тимати продолжал нести ахинею про «новый русский шоу-бизнес». Тим с Максом тихо делили последнюю бутылку, пока этого не заметила Майер и не забрала трофей себе. Олег, нацепив фартук, старательно перемывал чашки, которые ему подавал Даня. Последние посетители нагло снимали сторис, запечатлевая все на радость пользователям интернета. — Вы с Максом помирились? — спрашивает Олег, проходя мимо. Сережа не сразу понимает, что вопрос адресован ему, а потом просто кивает, улыбаясь так счастливо впервые за две недели. Говорить сил не было никаких. Терновой хмыкает, притягивая Дэни к себе. Сережа прикрывает глаза, не в силах устоять перед монотонным бурчанием Тимати, и просто надеется, что за время его сна кофейню не разнесут в щепки, не устроят ни пожара, ни наводнения, ни драку. И сквозь пелену сна слышит хриплый смех Макса. И верит, что теперь все это точно навсегда. Песни, «Восход», бесплатный кофе, лейблы, счастье… Даня выскальзывает вместе с Олегом на улицу, уверяя Тернового в том, что цветастые шарфики — пик моды, и уговаривает надеть, иначе Олег заболеет, лечить и целовать его Дэни не будет. Терри улыбается, позволяя нацепить шарфик на шею. Они стоят рядом, плечо к плечу, согревая пальцы в карманах друг друга, и смотрят, как черное звездное небо раскрашивается алыми отблесками фейерверков. \\ — Наказание есть наказание, Максик, — улыбается Сережа, пока Кристина заплетает Свободе последнюю косичку. — Когда ты говорил про наказание, я думал, что мы будем делать косплеи на «Пятьдесят оттенков серого». Стоп слово «красный», блин. Лучше б не возвращался, — недовольно бурчит мужчина, кривясь, когда девушка в порыве смеха слишком сильно тянет его волосы. — Завтра же пойду и постригусь налысо. Че вы ржете все? — Тебе о-очень идет, — сквозь одолевавший его предательский смех, говорит Даня, практически развалившись на коленях Тернового, рука которого мягко поглаживает его спину, вызывая табуны мурашек и слишком счастливую улыбку. — Это кто-нибудь с-снимает в «семейный архив»? — Да! — в один голос отвечают Майер и Гринберг, договорившись, что один кидает свое видео в твиттер, а второй — на ютуб. — Ой вы у меня сейчас досмеетесь, — разглядывая собственное отражение и думая, что даже так выглядит довольно сексуально, Максим мстительно ухмыляется. — Терновому очень пойдет большой розовый бант на голове, не думаешь, Кошелек? Кошелева, явно войдя в кураж, быстро ловит сопротивляющегося Олега, скидывая с его колен офигевшего Даню, и валит на пол. Не прошло и минуты, как от жестокой и беспощадной руки Крис пострадали уже двое. Ржали на этот раз только Женя и Тим. — Дамы и господа, на сцене выступает самый агрессивный рэпер Терри, он же Оля Терновая: женский рэп жил, жив и будет жить! — говорит Гринберг, наводя камеру на лежащего в ауте Олега, — Недаром мама говорила, что нам не по пути. Данечка, солнышко, как ты вообще его любить после этого будешь? — Ну-ну, — пострадавшие переглядываются. — Крис, фас. Кристина, видимо, была готова к этому повороту событий и «прибила» новой жертве хвостик на челке. \\ — Упрямство и долбоебизм — вот на чем держатся наши отношения, Максим, — говорит Сережа, и с этим трудно поспорить. Однажды они поспорили, у кого за пару месяцев сильнее отрастет борода. Они не отступают от своего спора, жалуясь всем, что борода колется и мешает целоваться, а также наслаждаются шутками остальных. Максим уверяет Сережу, что его борода похожа больше на пушок девственника, а Сережа говорит, что так Максим еще больше похож на престарелого хипстера. В конце концов, PLC не выдерживает и темной ночью сбривает бороду у Свободы. А утром Максим любуется видом Сережи, который скачет по комнате и кричит, что сбривать усы было необязательно, хватило б только бороды, разражаясь то смехом, то матом. — Чтоб я еще раз с тобой спорил. Через пару дней они спорят, что Сережа отрастит волосы длиннее, чем каре Анисимова. На самом деле, упрямство и долбоебизм — это то, на чем держится весь «Восход».