You found me

      И если эта ночь впервые за долгое время была для обоих одной из самых спокойных, то следующие два дня были совсем не такими.       Никколо удалось не допустить того, чтобы врачи обнаружили их спящими вместе. Он вбежал в комнату, вытащив Эрмаля из кровати, даже не дав ему проснуться. Не успел он упасть в свою постель, как врачи уже входили в палату Фабрицио. Кудрявый чувствовал, как кружится голова и бешено стучит сердце от столь неожиданного пробуждения. Он посмотрел на медбрата, двоившегося у него в глазах.       — Кем вы себя возомнили? Персонажами из «Анатомии страсти»? Когда-нибудь я из-за вас двоих потеряю работу. — возмущался Никколо, садясь на свободную постель.       — Я всего лишь заснул там, я не хотел сделать ничего плохого. — ответил Эрмаль, видя, что парень заметно взволнован.       — Надеюсь! Я принесу тебе твои препараты сейчас же. И ты их примешь, понял? Ты должен это сделать, иначе мне влетит еще и за это.       Эрмаль улыбнулся и кивнул.       Но уже через пару часов все рухнуло. Снова.       Врач, который всегда совершал обход, вошел в палату с его гитарой в руке. С очень серьезным взглядом. Эрмаль сразу же захлопнул книгу, которую читал.       — Парень, ты не понимаешь то, что мы уже не раз тебе повторяли. Объясни мне, почему я нахожу твои вещи в палате Фабрицио! Хочешь неприятностей? Держись от него подальше. Вы как две бомбы замедленного действия, вам нельзя находиться рядом. Учитывая, что ты не в состоянии любить и исцелять самого себя, сделай это хотя бы для него. Дай ему спокойно закончить терапию. Ему сейчас не нужны рядом такие люди как ты. Не заставляй меня переводить тебя в другую больницу. — сказав это, он почти кинул гитару на пол и ушел.       На корпусе появились полосы, это треснула древесина. Это была гитара его мамы. Та самая, за которую он обещал ей отплатить деньгами, заработанными с помощью музыки. Столько обещаний, данных с такой легкостью. А теперь он даже не знал, сможет ли выбраться из этой ситуации.       Эрмаль задумался над тем, что ему сказали. Такие как он не могут любить. У них нет такого права. У них даже нет разрешения на то, чтобы быть любимыми.       Это эгоистично, получать любовь, когда взамен ты можешь дать только страдания и беспокойство. Этого недостаточно. Он всегда говорил себе это. Когда смотрел в зеркало, он видел там лишь слишком худого парня со слишком большими мечтами, которые, возможно, даже не должны были ему принадлежать.       Он и не ожидал найти кого-то, кто будет рядом с ним. Никто не хочет брать поломанные вещи, каждый занят тем, чтобы сохранить самого себя.       Этот врач был прав.       За такое короткое время он уже успел причинить Фабрицио боль. Эти успокоительные, которыми его напичкали по вине Эрмаля. Он не заслужил, чтобы Фабри был рядом с ним. Он не был достоин того, чтобы сидеть рядом с ним и слушать его песни, позволять их душам вместе вибрировать в такт этим нотам.       Эрмаль почувствовал себя глупым. Только сейчас он понял, что мысль о том, что он может хоть немного нравиться Фабрицио заставляла чувствовать себя лучше, но подумав об этом снова…что в нем могла найти такая особенная душа?       Это была единственная причина, по которой он остался здесь. Да, он думал, что ради Фабрицио сможет стать лучше. Чтобы видеть взгляд этих глаз и чувствовать себя самым важным человеком на земле, чтобы чувствовать, как на него смотрят, как на что-то ценное. Чтобы чувствовать себя живым. И такая малость смогла сломать все эти надежды. А он вообще хоть задумался об этом парне, который находился здесь, чтобы побороть свою наркозависимость? Не задумался он и о том, что такой хрупкий человек не может побороть даже собственную боль.       На этот раз Эрмаль не плакал. Только несколько часов просидел с гитарой в руках.       Они бы вышвырнули его, если бы он снова отказался от терапии.       Так прошли два долгих дня. Он отказывался есть завтрак, обед и ужин. Делал вид, будто принимает лекарства, чтобы сделать одолжение Никколо, но оставшись в одиночестве, сразу шел в туалет выплевывать их. Психолог во время приемов пищи ничего не говорила. Сидела и молча наблюдала за ним. На самом деле, это скорее он отказывался отвечать на те вопросы, которые пыталась задавать девушка, чтобы установить хоть какой-то контакт с ним. А какой смысл был говорить. Никто бы его не понял. Никто, кроме Фабрицио, не смог бы по-настоящему понять его боль, шаг за шагом пожирающую изнутри.       Кроме того, теперь Эрмаль даже не пил.       Буквально за два дня его физическое состояние ухудшилось донельзя. Сердце билось слишком слабо. Он едва мог встать и держаться на дрожащих ногах. Если же он хотел сделать несколько шагов или дойти до ванной, ему не удавалось устоять. У него не было сил, но он чувствовал себя хорошо. В этот момент, лежа на кровати, он чувствовал себя таким легким. Возможно, он мог бы ненадолго закрыть глаза и больше их не открыть. Возможно, так бы Фабрицио вернулся к нормальной жизни и заставил всех услышать его музыку. Кто знает, вспомнил бы он вообще об Эрмале.       Настало утро третьего дня. И все-таки он проснулся снова.       Парень запустил руку в волосы, упавшие на глаза. Небольшая прядь осталась у него в руке. Он действительно отказывался от всего.       Даже Никколо не пришел этим утром. Фабрицио не стучал в его дверь уже несколько дней. Люди, не борющиеся за свою жизнь, заслуживают лишь полного одиночества.       В полдень кто-то оставил поднос с обедом у него на комоде. Эрмаль находился в состоянии постоянной сонливости. Он смог сесть, оперевшись спиной о подушку. Парню надо было хотя бы что-нибудь выпить. Он глянул на эти скелетоподобные пальцы, сжимающие бутылку. Он проклинал всем сердцем, ненавидел себя до смерти. Ненавидел эти мысли, заставлявшие его верить в то, что он чувствует себя хорошо, видя эти кости. Он бросил бутылку в шкаф.       Через несколько минут дверь распахнулась и он встретил взгляд Марко. Врачи позвонили ему, потому что Эрмаль оставил его имя в графе «опекун» и кто-то должен был сообщить ему, что ситуация настолько критична, что, возможно, Эрмалю осталось всего несколько дней.       Марко мчал сюда с пустотой на сердце и таким волнением, что жал на газ сильнее, чем следовало бы. Его никогда не затрагивали мысли о смерти. Никогда он не сталкивался с ней так близко. И сейчас, здесь, стоя на пороге палаты, он боялся. Боялся действительно потерять Эрмаля. От которого осталось лишь безжизненное тело и потухший взгляд, уткнувшийся в пол. И больше всего его злило, что он ничего не может сделать, чтобы предотвратить это. Так больно было знать, что всего того тепла, которое он пытался дать Эрмалю, было недостаточно. Не нужны были слова, чтобы держать его здесь с ним. Он обожал этого кудрявого парня, который еще со школы, когда они стали друзьями, преисполнил его надеждами и мечтами.       Марко подошел поближе. Он не должен был плакать, он должен был быть сильным ради друга.       — Что ты здесь делаешь? — спросил Эрмаль шепотом, садясь на край кровати.       — Мне позвонили из-за тебя. Они должны были предупредить кого-то о твоем состоянии.       Кудрявый кивнул. Марко присел на колени перед Эрмалем так, чтобы иметь возможность заглянуть ему в глаза.       Были ли слова, способные все это исправить? Если да, то в тот момент ему не пришло на ум ни одно из них. Марко тяжело вздохнул, положив руку на колено Эрмаля. — Ты не должен ничего говорить, Марко… ты даже не должен быть здесь со мной. Ты этого не заслужил.       — Нет, Эрмаль. Это ты не заслужил того, чтобы тебе было так плохо. Ты не один, ты не должен тащить все это на себе. Ты помнишь все то, что мы преодолели вместе? Если бы ты не был со мной в первый день в лицее, я бы, пожалуй, не выбрался оттуда живым. Или когда я впервые пригласил Анну на свидание? Эрмаль, ты подарил мне восхитительные моменты и необыкновенную дружбу. Ты один из немногих людей, кто не пожалел времени, чтобы действительно узнать меня. Ты сделал меня счастливым.       Эрмаль сжал простынь пальцами. Он увидел, как Марко достает из кармана брюк кошелек и вынимает из него мятую фотографию. Протягивая фотографию кудрявому, он все еще держал ладонь на его колене.       Взглянув на нее, парень замер. Фотография была черно-белая, немного затертая от времени. На ней были запечатлены двое мальчиков. Один улыбался, глаза его были прикрыты — настолько широкая улыбка. Рука лежала на плече другого мальчика, который, в свою очередь сидел, скрестив руки, с очень серьезным выражением лица и дурацкой стрижкой.       Эрмаль помнил этот день. Еще бы. Он ненавидел эти непослушные кудри и решил избавиться от проблемы, самостоятельно обрезав их. Мама хотела было накричать на него за этот поступок, но буквально взорвалась смехом. Марко, который зашел за ним, чтобы пойти в школу, смеялся так, что сложно было даже дышать. И тогда мама Эрмаля решила запечатлеть этот момент, сделав фотографию, которая неизвестно как оказалась теперь в руках Марко.       На самом деле, он уже позабыл обо всех этих счастливых моментах, которые ему подарила жизнь. Это были просто мелочи, которые позабылись Эрмалем на фоне всей той боли, которая изо дня в день становилась все больше и больше. Как, например, гитара, которую мама подарила ему, несмотря на то, что они были очень стеснены в деньгах. Если это не было проявление любви, то что еще он ожидал получить? Он вспомнил, как Марко остался с ним на ночь, чтобы составить компанию, когда в тот вечер его мама получила звонок от отца. Эрмаль был напуган, что отец может вернуться в их жизнь и Марко не спал вместе с ним всю ночь. Его не волновало, что наутро у него должен был быть экзамен по математике.       Эрмаль вернул фотографию другу.       — Эрмаль, скажи мне хоть что-нибудь, пожалуйста!       Но Эрмаль его не слушал.       Он взял поднос, стоявший на комоде, и принялся есть все, что лежало на тарелках, при этом не переставая рыдать.       Марко пытался остановить его, так и подавиться недолго было, пытаясь есть и одновременно захлебываясь слезами.       Эрмаль чувствовал невыносимую боль в сердце. Не физическую, конечно. Не ту, которую врачи могут измерить одним из своих аппаратов. Он так больше не мог. Он молился, сам не зная, кто сможет прекратить все это. Освободить его от этого ада. Он чувствовал, как пища проскальзывает в желудок. Он не успевал толком прожевать и проглотить то, что у него было во рту, как тут же брал еще и еще. Есть было ужасно. Но еще ужаснее было думать о той боли, которую он причиняет другим. Понимать, что он забыл об их любви.       Эрмаль расправился с обедом меньше чем за пять минут, точнее Марко удалось выхватить у него из рук поднос с едой, прежде чем на нем закончилось все мясо.       Не прошло и двух минут, как Эрмаль обнаружил себя, склонившимся над унитазом. Весь его обед рвался обратно наружу. Желудок скрутили ужасные судороги. А слезы все никак не останавливались. Марко убежал, чтобы позвать хоть кого-нибудь.       Он весь дрожал, пока непрекращающиеся позывы рвоты вытягивали из него те немногие силы, которые еще оставались в истощенном теле.       Наконец, Эрмаль почувствовал, как чья-то рука коснулась его лица, убирая со лба волосы, в то время как вторая рука осторожно поглаживала его по спине.       — Эрмаль, не переживай. — прошептал низкий голос Фабрицио со всей возможной нежностью.       От судорог по-прежнему перехватывало дыхание, но по крайней мере, его перестало выворачивать, возвращая обратно содержимое его желудка. Фабрицио отошел на секунду, чтобы взять полотенце и тут же вернулся обратно.       Они сидели на полу, на холодной плитке больничного туалета. Фабрицио опирался спиной о дверной косяк, а Эрмаль прижимался к его груди. Моро протер его лицо, видя, что парню тяжело даже дышать. Они так и сидели, кудрявый, в надежных объятиях татуированных рук и Фабрицио, старающийся размеренно дышать, чтобы успокоить Эрмаля.       Фабри не видел его несколько дней. Врачи запретили. И в эти три дня состояние кудрявого значительно ухудшилось. Если бы не кости, упиравшиеся в его тело, могло показаться, будто Моро обнимает воздух. Этот парень — сплошные эмоции, он даже сам не замечал, как позволял происходящему вокруг влиять на него. Эмпатия может быть действительно болезненной, если ты не умеешь ей управлять или использовать ее для других вещей, как, например, Фабри для того, чтобы писать песни.       — Фабри, ты ведь меня не бросишь, правда? — неожиданно спросил Эрмаль. Он изо всех сил пытался не заснуть от усталости.       Старший улыбнулся, услышав, как его назвал кудрявый.       — Нет, я тебя не брошу, а ты не оставишь меня, ладно?       Эрмаль кивнул. Сейчас ему действительно очень хотелось спать. Фабрицио решил, что это подходящий момент, чтобы отнести его к врачу, даже если он рискует больше никогда не увидеть его вновь.       Он попытался поднять парня. Несмотря на то, что весил тот совсем немного, он все же был чуть выше Фабри. Ему удалось вынести Эрмаля из туалета, когда несколько санитаров настигли его, взяли кудрявого из его рук и, как обычно, закрылись в палате.       Фабри услышал, как его окликнул парень, стоявший недалеко от палаты вместе с психологом. Он был выше Эрмаля и значительно крупнее, но лицо у него было почти детское.       — Ты Фабрицио? — спросил он, подходя.       — Мы знакомы? — Моро нахмурился.       — Эрмаль упоминал твое имя, когда мы разговаривали по телефону. То что он назвал тебя, это значит, что он благодарен тебе за что-то, а значит и я, за то, что ты был рядом с ним.       Фабрицио потрясенно смотрел на него. Во взгляде парня читалось явное недоверие, но слова говорили об обратном. Фабри быстро взмахнул рукой, как бы говоря «не стоит благодарностей», ему надо было поскорее убраться, он не хотел, чтобы врачи снова взялись за него.       — Фабрицио. — заговорила психолог. — Я постараюсь объяснить врачам, что ваша близость не наносит вам вреда, совсем наоборот. Вместе вы становитесь лучше.       — Спасибо, дайте знать, если что-то прояснится. — загадочно улыбнулся парень и ушел прочь.       Марко с любопытством задавался вопросом, кто этот парень, что так быстро смог сблизиться с Эрмалем. Конечно, факт того, что Фабрицио лечился здесь от наркозависимости, совсем его не радовал. Его лучший друг, однако, был способен «читать» людей по их взгляду, и в этом парне должно было быть что-то особенное, раз он решился разделить с ним даже свою музыку. Марко продолжал стоять там, чтобы перекинуться еще парой слов с психологом. Помимо прочего, пора было рассказать маме Эрмаля о том, что происходит. Бессмысленно было прятаться, конечно, ей будет больно узнать о страданиях сына, но, возможно, ему удастся открыться ей, отпустить хотя бы часть своей боли.       Марко пообещал себе, что поговорит с ней.       Фабрицио был шокирован тем, что Эрмаль шаг за шагом приближается к грани между жизнью и смертью. Ему нужно было найти способ помочь парню выбраться из этого замкнутого круга собственных мыслей. Он должен был это сделать, потому что без этого парня просто не видел смысла продолжать дальше бороться и совершенствоваться. Возможно, это было немного эгоистично, но он хотел бы еще много раз обнимать Эрмаля, шептать ему слова поддержки, стараться заставить его улыбаться.       Не было никаких скрытых мотивов, не было ничего неправильного, чего можно было бы стыдиться в том, что он испытывал. Это не была любовь, это не было желание. У них даже не было времени и подходящего случая познакомиться поближе, дать возможность зародиться подобным чувствам. Было только непреодолимое желание придать другому уверенности, дать убежденность в том, что он всегда будет ждать его в той комнате в конце коридора. Это было желание заботиться о другом, чтобы излечить и самого себя. Потому что рядом с Эрмалем он чувствовал себя иначе, лучше, все менялось, немного беспорядочно, как те кудри Эрмаля и его собственные татуировки, но в то же время нежно, как их взгляды, застенчиво встречающиеся в самые болезненные моменты их жизней.