Тесное сотрудничество

— Слушай, ты, заводная кукла: ты не живёшь — ты существуешь. Запомни это. И не мешай мне работать. — Нет, вы абсолютно не правы, детектив Рид. — Голос андроида не дрогнул ни на миллисекунду — в его интонации читается уверенность во всём, в чём угодно. Да даже в том, чего не может быть. Например, в той же самой «жизни», присущей девиантным машинам. На Ричарда взирают с усмешкой, мол: «Ах да, если ты подвергаешься девиации, то ты автоматом являешься живым, но никак не сломанной техникой, чьи инструкции и чьё существование — помощь для тех, кто впоследствии её приобретает». — Я чувствую себя живым не по программе в имитации человеческих представлений. Я чувствую себя живым только потому, что вы любимы мной, детектив. — Какого… — А теперь, с вашего позволения, я закончу с нашими отчётами. Мы обязаны во многом преуспеть.

***

Когда Гэвин успел проебаться в своих расчётах? Может быть, когда чёртов андроид появился, и его приставили ему в напарники? Или тогда, когда этот же напарник каким-то нежданным хреном влюбился? Хуй его разберёшь. В одном Гэвин уверен точно: его окутывает то липкий страх, то оцепенение, то просыпающаяся тревожность, когтями подступающая к горлу. Кажется, начинается паническая атака. Или это просто надуманный бред. Он не различает ни одного цвета, кроме непонятно-чёрного, из-за повязки, что закрывает глаза. Он связан по рукам и ногам, сидя на стуле. Выглядит данная картина, как в чрезмерно дешёвом кино с мало-мальским намёком на боевик. Кто бы мог, блять, подумать. Так просто попасться в ловушку под названием «доверие». Ебучий андроид проявил ряд немалых анализов и расчётов, прежде чем поебота под названием «недоверие» сумело истончиться. Да они были, чёрт возьми, любовниками втайне от горячо любимой Эмили! Гэвин на этот раз просчитался во всём на свете. Быть может, в выборе деятельности, так как он мог бы никогда не встретиться с Ричардом. Быть может, в том, что ему не стоило сеять семя надежды в тириумном насосе андроида, что в итоге девиантнулся из-за него же и влюбился. Любовь… это одновременно болезненно и приятно обжигающее слово, из-за которого люди теряют разум, не слушают всякий раз его гласа и восстают в результате против самих же себя. Какая глупость, кажется, любить. Мысли, что метались в голове из стороны в сторону, вынужденно прервались, стоило Гэвину услышать, прочувствовать, как кто-то возник в проёме предполагаемой двери. Неизвестному, насколько детектив успевает так же прочувствовать, присуща почти что неслышная поступь. Она выверенная, словно отрепетированная на случай того, чтобы ненароком не проколоться. Гэвин притворяется до глупости наивной жертвой: молчит, даже звука не смеет произнести, хотя разумом осознаёт, как сильно он напуган. Чуть потяжелевшее дыхание, испарина на лбу и висках. Казалось бы, гримаса человеческого страха, однако детектив старается между тем держать своё лицо. Пускай и притворяется загнанным зверьком в клетку умелого охотника. Пускай ему хочется так думать. Хотя на самом деле он и является жертвой сучьих обстоятельств. — Детектив… Неизвестному слóва не дают сказать толком: Гэвин узнаёт с ходу тембр голоса. И буквально задыхается от возмущения, когда произносит следующее: — Какого чёрта ты, пластмасса ебучая, посмел меня похитить?! Это что, по-твоему, шутки? А может, твои сраные ролевые игры? Ты свихнулся, кусок ты вонючего дерьма! Отродье блядское! Он не может себя ровным счётом контролировать. Даже если это чёртов напарник. Даже если это чёртов бывший любовник. Гэвин выпускает, образно говоря, когти и скалится, выделывает резкий рывок под руководством импульса, из-за чего выходит так, что он валится неряшливо набок вместе со стулом. Ударяется смачно неминуемо половиной лица, фыркает зло и болезненно. Однако держится. Даже тогда, когда Ричард ставит вместе с ним — мощь нечеловеческая — стул в прежнее положение. Скула поцарапана, и щека частично тоже. — Детектив, я не хочу, чтобы вы навредили самому себе. Прошу держать себя в руках. «Держи себя в руках», блядь. Железка помнит всё, и, кажется, от этого у Гэвина холодеет всё внутри. Он ёрзает на стуле, прикрывая глаз повреждённой стороны лица, и тихо матерится. Зря не отвёл его в Киберлайф тогда, зря не дал прострелить его девиантную башку, «зря не» ещё много чего — уж точно же не для этого он оставил Ричарда в покое! Прошло больше месяца с их последней стычки как таковой. Больше сраного месяца Рид работал один, а Ричард был приставлен к Тине. Больше самой большой вечности Рид ощущает ноющую дыру внутри себя, которую так тщетно пытается заполнить алкоголем и милыми пикниками с Эмили. Если он сломал андроида, то андроид его чуть не убил в буквальном и прямом смыслах: голова гудела каждый раз, как затылок RK900 мелькал в поле зрения, усложняя и так невозможную задачу «отвлечься», а его вывихнутое в драке плечо только-только перестало ныть фантомными скрипами сустава. Андроид ласково проводит своей ладонью по его волосам, и у детектива окончательно сносит крышу от давящего чувства внутри. «Далеко-далеко, в далёкой галактике…» — Ричард, — имя действует на машину согласно программе — она откликается, поворачивая голову, — я не знаю и знать не хочу, что ты… чувствуешь внутри своей пластиковой башки, но ты вышел за рамки. — Гэвин пытается быть аккуратным в словах и даже ласковым, но его трясёт от переизбытка чувств. — Я не хочу больше с тобой работать. Видеться, блядь, тоже. Так будет лучше для всех нас. Андроид молчит, смотрит будто внутрь себя или сквозь человека напротив, но точно не ему в глаза. Его всё ещё коротит, слёзы сбегают по подбородку, и он ничерта не понимает в этом странно устроенном мире. — Прощай, Рич. И это… держи себя в руках. Рид хлопает бывшего напарника, любовника, по плечу и уходит, потирая травмированное плечо. Вчера его вправили врачи, обработали его лицо, сказали придерживаться постельного режима, потому что сотрясение — это не шутки, и отпустили на больничный со скрипом. С таким же нудным, с каким скрипит сустав, когда он упрашивает Тину взять RK в напарники, с таким же противным, когда он садится глубокой ночью на кухне и заливается в истерике от полного раздрая. Тогда Эмили спустится на шум, обнимет его со спины и скажет что-то донельзя утешительное, отчего на душе станет немного легче. «Близко-близко, в близкой галактике». И просто неконтролируемо мерзко. Гэвин поймёт это спустя несколько дней, когда словит себя на состоянии типичного подкаблучника и диком желании постоянно извиняться перед этой шикарной девушкой, коей Эмили буквально и являлась, но вина сжирала Рида изнутри. Сжирает. Если бы Ричард был паразитом, он непременно бы посоревновался бы в скорости пожирания Гэвина Рида и, кто знает, может быть, и победил бы, а может, и пришёл бы вровень, поделив с виной последний кусочек сладкой плоти. Нет, нет, бред. Андроид углепластиком ляжет, но умереть ему не даст, детектив так думает. Очередной мазок по щеке большим пальцем выводит из оцепенения. Ладони приятной температуры, тёплые — короче говоря, ему нравится, — а ещё гладкие и такие чересчур родные, по которым соскучилось всё: от макушки до последней фибры души. Эмили так не трогает, но руки у неё тоже мягкие из-за всяких кремов и бережного ухода. А её ногти чуть касаются щетины, когда она гладит по подбородку. Рид трясёт головой и отпугивает этим Ричарда. Последний спокойно убирает руку, грустно улыбаясь своим пластиковым лицом. — Детектив, я много думал с нашей последней встречи… — Процессоры не перегрузил? — вырывается само собой непослушным языком и хмурым взглядом. — …и я хочу извиниться. Я понимаю, что тогда был не в своём уме, навредил вам, себе, поставил под вопрос свою вменяемость и репутацию. Но, судя по проведённым мною анализам системы, этого больше никогда не повторится. Могу вас заверить, всё же я модель с ускоренным обучением. Конечно, Ричи. Демонстративно фыркнув, Рид вздёрнул подбородок. — И что? Думаешь, после твоего чистосердечного я прыгну в твои объятья? Я. Люблю. Эмили. Смирись, жестянка. — Изначальные надежды Гэвина на мягкий и спокойный диалог с просьбой развязать его разбились, кажется, сейчас. — Конечно нет, детектив. Именно поэтому вы привязаны к стулу. — На это ответа не нашлось, и Рид просто пфекнул в своей манере, вновь пытаясь освободить свои руки. — Когда у вас был последний секс с Эмили? В помещении повисла тишина. В человеческой голове билось такое возмущение и гнев, как будто Ричард растерзал его любимого кота, не сказав даже «извини». Как, мать его, наглец. — Тебя это, сука, не касается, — шипит, дёргаясь корпусом вперёд, и мотает плечами, натягивая верёвку на запястьях. Барахтается, как муха в паутине. Умелой такой, замечательной паутине. Гэвин стопроцентно возбудился бы, не будь рядом с ним нестабильного робота с неочевидными на него планами. — Давно. Я ведь прав? «Конечно, прав, ты же ебучий робот», — вертится на языке у Рида, но он молчит. Зачем он вообще завёл эту тему? Ему же чётко всё объяснили: его НЕ любят, НЕ хотят и ещё много чего НЕ. Достаточно много НЕ. — Детектив, какой вы ориентации? — слышится совершенно будничный тон, как будто они обсуждают последний вышедший фильм с утра за рабочим местом. Чёртова машина. — Я бисексуал, Ричард. — Обстановка накаляется до конца совсем тупыми вопросами, по мнению Гэвина. — И ты, блядь, это прекрасно знаешь! — выходит куда громче, чем планировалось, но злости к этому выкрику не прибавишь — больше некуда. — Вы гей, детектив. — Скажи это всем сукам, которых я перетрахал! — Анальный секс? — Что? — Вы же со всеми практиковали именно его. — И что? Какое это имеет значение? — Гэвин, у вас эрекция. И она определённо направлена именно в мою сторону, причём нисколько не касается ваших иных мыслительных процессов. Мой тембр голоса вас возбуждает. Мои касания вас возбуждают… — Так, заткнись! —…то, что я вас зову по имени, тоже вас возбуждает. Вас многое возбуждает во мне, позволю заметить. Вы хотите меня, Гэвин, — ударяет Ричард точно под дых, не оставляя никаких шансов отвертеться. И детектив разом затыкается, более не находя каких-либо колкостей, чтобы хоть как-то изъебнуться в заведомо выигрышном, со стороны Ричарда, диалоге. Язык не поворачивается лгать, что он не хочет этого больного ублюдка. Конечно же, хочет. Член колом стоит, неприятно упирается в грубую ткань джинс. А здравый смысл утверждает обратное: разве это то, что хотела бы когда-нибудь узнать о нём Эмили? А Эмили когда-нибудь точно узнает. Догадается, когда начнёт замечать за призмой своего одурманенного от любви к Гэвину взгляда холодность, порой нежелание разговаривать или внезапные всполохи воспоминаний, когда Рид внаглую сбегал прямо посреди свидания, неловко извиняясь и ища встречи не с ней — ища встречи с ним. Ричард, охваченный желанием подкрепить и без того очевидный результат, стаскивает с детектива джинсы вместе с нижним бельём до уровня немного выше щиколотолок (те привязаны крепко-накрепко к ножкам стула), несмотря на то, что пленённый в процессе яро сопротивляется, едва ли не валится вместе со стулом. Гэвин ощетинился, взирает мысленно глаза в глаза на своего бывшего любовника, как на врага народа. Он отчаянно не хочет признавать, что у него имеются чувства и вожделение. — Отъебись! Не трогай меня, ублюдок! RK900 нисколько не обращает внимания на жалкие попытки сопротивления. Он не отступит. Ни за что. Не сейчас. Гэвин жмурит крепко глаза до вспышек-пятен, несмотря на то, что его глаза и без того закрыты, чтобы представить, что это сейчас не Ричард по-механически умело касается подушечками пальцев эрегированного члена. Он хочет отчаянно думать, что это Эмили его так откровенно касается. Хотя это даже представить сложно. Но так хочется, чёрт возьми, так хочется! Казалось бы, с закрытыми глазами представляться будет легче… Однако он слишком хорошо знает андроида. Ричард обычно привык брать инициативу в своё владение. И, несмотря на то, что он разительно решает поменять положение в постели, ничего не меняется. Синтетическая ладонь уверенно обхватывает плоть, скользит нарочито медленно вверх-вниз, выглаживает каждую попадающуюся под прикосновение набухшую от возрастающего желания вену. Подушечка большого пальца оглаживает головку и её очертание в целом. Рид чувствует, как его естество смазывают по ощущениям лубрикантом, после чего андроид мягко хватается за плечи напротив. Ранее он избавляется от нижней одежды, прежде чем начать медленно, но верно насаживаться на член партнёра. — Блять, Рич… — только и способен прямо сейчас произнести на выдохе Гэвин. Он теряется в своих ощущениях окончательно, когда Ричард, паршивец-андроид, насаживается до упора, теряя местами скин. Гэвин чувствует синтетические пальцы на своих плечах, ставшими начисто андроидскими, нисколько не человеческими, и от этого его ведёт. Ведёт, но не настолько пока что мощно, чтобы позабыть об Эмили. Эмили, мягко улыбающейся ему, Эмили, поддерживающей в трудную минуту, Эмили, которая, кажется, не замечает как будто бы специально внутреннего мудачизма в Риде. Ей всегда было, скорее всего, плевать на то, что ей причиняют боль. Она словно пропускает жизненные потрясения через себя, чтобы после встретить новый день с улыбкой. У Ричарда цель — одурманить своего человека до такого состояния, чтобы тот имени девушки не вспомнил, чтобы смотрел исключительно на него и ни в чью больше сторону не отводил заинтересованного взгляда. Ричард влюблён. Ричард одержим. Сначала он дразнится — сжимает в себе как можно сильнее детектива, крепче держится за плечи. Прикусывает в ласкающе-жаркой манере ухо партнёра, вбирает по итогу в свой рот-анализатор ухо в целом, увлажняет синтетической слюной, посасывает. А после с хищностью могучего зверя впивается зубами в чужую шею. Оставляет после себя ревнивые метки принадлежности в виде укусов и засосов. Ричард хочет, чтобы его результаты следов оставались неизгладимыми всю жизнь. И он постарается. Будет каждый день до исступления терзать участки кожи своего детектива. Андроиду и самому до невозможности приятно чувствовать в себе Рида. И именно потому он то и дело судорожно сжимается всем своим существом. По-особенному сжимается тогда, когда Гэвин вскидывает в нетерпении бёдра навстречу движениям RK900. У Гэвина не получается хорошо представлять Эмили на месте напарника-андроида, охотно принимающего в себя член. Дыхание сбивается до того невыносимо, что приходится приоткрыть рот, чем андроид и пользуется. Он оттягивает вначале своими губами нижнюю губу напротив, не прекращая своих выверенных движений. Вскидывать бёдра Риду чрезмерно неудобно, будучи связанным, однако даже этот факт не останавливает его от погони за ещё большей, разрастающейся внутри тела негой. Ричард берёт в ладони лицо детектива, приникает губами к губам, а после несдержанно проникает языком в рот. И Рид обезоружен против дьявольски умелого бывшего любовника, его страсти, заставляющей выжечь имя девушки дотла, словно скверну. У Гэвина терпение трещит по швам, когда ему хочется зверем вбиваться в RK900. Гэвин знает, что Ричард в любом случае его не отпустит, не развяжет. Андроид над ним уже откровенно механически стонет ещё громче, чем ранее стонал, словно нарочито тихо и словно сдерживал себя. Он порывисто обнимает своего человека за шею, чмокает куда-то звучно и крепко за ухом, оставляя по-влажному тёплый отпечаток на коже. — Развяжи меня, — невнятно шепчет тяжело дышащий Гэвин. — Нет, Гэвин. Давайте играть по-честному? — Во фразе можно прочувствовать любящую улыбку и одновременно ухмылку на дьявольский манер. Ричард, по-видимому, решает отыграться полностью. Как назло, он начинает насаживаться на член любовника до невозможного медленно, а иногда и резко опускаться до упора, чтобы после в мучительном темпе почти что соскакивать с возбуждённого органа. — Блядский андроид… — Человек под ним хрипло стонет и иногда прикусывает нижнюю губу, доставляя боль самому себе, чтобы слишком сильно не наслаждаться, — и то не помогает. Стискивает зубы, поджимает губы, сдерживается. И издаёт громкий стон, когда Ричард с мучительно медленного темпа переходит в более быстрый, размашистый, местами рваный. Похожий на агрессивный. И от этого ведёт в разы мощнее. — Чтоб тебя!.. Хотя бы убери с моих глаз эту ебучую тряпку! — Нет, детектив. Согласно моим данным, ваши ощущения и чувства способны обостряться при временной потере зрения в ходе ролевых игр и подобного рода действий. Гэвин хочет жёстко отъебать Ричарда, чтобы у того всё его андроидское существо перегрелось, чтобы сбои появились в программе, чтобы потом перегрелись и биокомпоненты, точно кровь, застывающая в жилах, становящаяся кипятком. Однако такой возможности сейчас нет. Рид не обладает ею, как и Ричардом. Тот руководит процессом самостоятельно, из-за чего приходится в возбуждённо-звериной злобе на ощупь — не с первого раза — начать кусать ощутимо шею андроида, чтобы тот зашёлся одними механическими стонами, чтобы не сумел совладать с собой. Они едва ли не падают вместе с этим ебучим стулом, потому что Ричард почти что скулит от одуряюще приятного чувства заполненности, потому что Риду хочется жёстче расправиться с ним. Гэвин так же слепо целует сначала Ричарда в подбородок, чмокает его неловко, хотя второй наоборот чувствует в этой человеческой неловкости щемящую нежность. Затем губы находят андроидские губы. Они сплетаются в поистине длительном чувственном поцелуе. Гэвин забывает, как дышать, а Ричард и вовсе начинает «отбрасывать» скин, становясь полноценно нечеловечным, когда время подходит к приближающемуся оргазму. Гэвин кончает внутрь замершего Ричарда обильно и дольше обычного, жмурит в довольстве глаза — а Ричарду не надо видеть, чтобы знать, какова мимика прямо сейчас на лице его любовника — и только после загнанно дышит в попытке отдышаться. Следом кончает и Ричард. Он ослабевшей куклой напирает своим весом на связанного, обнимает его крепко-крепко. — Развяжи меня. — Нет, с большой вероятностью вы меня задушите. — Я обниму тебя, ушлёпок пластиковый. И андроид подчиняется. Снимает после повязку с глаз — с непривычки Гэвин промаргивается первые секунды, когда глаза являются на свет божий. Ричард нисколько не рассчитывает на то, что детектив наведёт в его сторону пистолет. — Может, теперь поиграем по моим правилам? Не надевай джинсы, — ухмылка трогает губы детектива.