Тесное сотрудничество

Департамент полиции Детройта кажется более спокойным при отсутствии какофонии вечного гвалта, разносящегося повсюду и везде, где только можно и нельзя. Ричард и Гэвин Рид сидят друг напротив друга на «сочленённом» рабочем месте типичного рабочего стола, предназначенного для двух напарников. Их взгляды устремлены на мониторы терминалов. Они остались одни: высшее начальство распорядилось оставить за собой право их двоих задержать, так как несмотря на то, что Рид и Ричард на жопе ровно не сидели, парочка дел так и осталась не закрыта. ФБР делает остальную работу за сотрудников полиции Детройта, в то время как лейтенанты, детективы и прочий сброд неумёх не способны закончить всё до конца и в срок, чтобы дело не затянулось. Именно сейчас они вдвоём завершают свою работу, оставаясь тем самым на ночном дежурстве, чего агенту не хотелось. Андроиду же всё побоку: на то он и андроид, что не имеет человеческих потребностей, излишнего проявления эмоций. Ричард изредка в процессе работы разглядывает местами недовольно-раздражённое лицо агента. Он явно напряжён всей этой тягомотиной на ночь глядя. Он хочет домой. Он явно, судя по краткому анализу RK900, устал. Да что там, он в действительности заебался. Зато Ричард нисколько не чувствует усталости и в собственном доме, веющем уютом, он не нуждается, покуда Киберлайф будет всегда обязан взять его под своё крыло, чтобы андроид, как и все, впал в сонный режим на определённый промежуток времени. Гэвин не узнаёт сам себя: сдержанность, холодность, почти абсолютное отсутствие эмоций — волшебным образом они испарились, словно по мгновению волшебной палочки. На смену им пришло одно большое раздражение. Его раздражало всё и вся: постоянный и неумолкающий стук по клавишам, часы, которые надоедливо тикали в соседнем отделе. Каждый звук казался громче как минимум в несколько децибел. Усталость и сонливость буквально растекались по всему телу: затёкшей спине, ногам, которым Гэвин никак не мог придать удобного положения, покрасневшим от постоянного напряжения глазам. Он и так недосыпает. Но всем, видимо, плевать. Даже андроиду, который сидит напротив и в ус не дует. Они сотрудничают бок о бок уже вот три недели, и Гэвин, казалось бы, уже привыкший к вечному похуизму со стороны напарника, раздражается ещё больше, глядя на его невозмутимое синтетическое лицо, не выражающее ровным счётом н и ч е г о. — Сколько можно… — устало выпаливает агент и откидывается на спинку уже столь ненавистного кресла. Худыми пальцами Рид потирает переносицу, а после этой же рукой поправляет выбившиеся пряди. Гэвин потрясывает уже давно пустой стаканчик из-под кофе, видимо, в надежде на то, что тот чудесным образом наполнится. Все кафе давно закрыты, а пить ссаньё, что предлагают кофе-автоматы в департаменте, Рид не согласен. Слишком мерзкий вкус. Впрочем, сейчас мерзким ему тут кажется абсолютно всё. — Как же я заебался, — недовольно выдыхает агент. — Вас ещё никто не ебал, мистер Рид, чтобы вы так говорили, — Ричард змеевидно ухмыляется, откровенно издеваясь и явно забавляясь. Люди такие хрупкие, такие слабые несмотря на то, что являются венцом природы. Быть может, их очарование действительно заключается в их недосягаемости в отношении многих вещей? Или в их упёртой целеустремлённости, попытке пересилить себя, что сейчас изо всех сил пытается проделать агент ФБР? Всё может быть. В чём причина столь колкого поведения RK900? По сути, ни в чём. Для него это своеобразная игра, больше похожая на обучение в компьютерной игре. Всё-таки он более новый прототип, и ему присуще улавливать любую информацию, которую после можно будет куда-либо применить. Ричард учится. Ричард постигает. И делает он это, как и все выпущенные передовые модели Киберлайф, монструозно. Без перебоев или ошибок. Всё просчитано до мелочей. Он взирает с едва заметной насмешкой на Гэвина, высчитывает его каждую эмоцию, каждый даже глазу человеческому незримый дрогнувший мускул. И это его забавляет в разы больше. Провоцировать Гэвина — это как праздник. Так считает андроид, когда делает это впервые, а именно сейчас. Он не скрывает терпкого триумфа, плещущегося в нечеловеческих глазах, именуемых оптическими блоками. Ему нравится. И он даже понимает теперь, отчего многим людишкам так доставляет удовольствие вызывать человека на эмоции. Вся присущая Риду усталость в одно мгновение сходит на нет, а лицо, пару мгновений назад ещё осунувшееся и усталое, искривляется в какой-то непонятной самому Гэвину гримасе. Он не ослышался? Точно-точно не ослышался? Да и слишком много совпадений и слуховых галлюцинаций Рид у себя никогда не наблюдал, а змеиная ухмылка сидящего напротив выдаёт его с головой. Мразь. Рид чувствует, как всё внутри закипает. От накатившей на него внезапной злости и, кажется, ненависти радужка заметно темнеет на пару оттенков, а пылающие костры гнева взвиваются до небес. Но Гэвин до сих пор играет внешнее спокойствие и безразличие. Старается, по крайней мере. Он не из тех тупоголовых, что из-за простой, брошенной в пустоту фразы, начнут истерить и полезут в драку. Агент скрещивает ноги, напряжённо проводит языком по сухим губам и растягивается в издевательской улыбочке.  — Ещё хоть одно слово вылетит из твоей хлеборезки, RK900, — последняя фраза сказана с особым отвращением, — и я прострелю тебе яйца. Гэвин вот уже снова хочет приняться за работу, но вдруг на него снисходит озарение, и он отвлекается. — Ах да, я ведь совсем забыл, — язвительно продолжает, — у тебя же их нет. Ричард в фигуральном смысле питается негативными эмоциями своего напарника. Темнеющая радужка глаз, внешнее, деланное спокойствие. Ричард бросил свою первую кость. И Гэвин, точно выдрессированный пёс, не спешит кидаться на обидчика — наоборот, сдержанно рычит, скалится, показывая тем самым, что сказанное им — это не угроза, это предупреждение. Из-за последней фразы Ричард невольно улавливает программный сбой. Потому что у него есть при себе яйца. И не только. В Ричарде что-то ломается. И это не какие-то там пресловутые шестерёнки или какой-нибудь там механизм. Он сам весь ломается. Его диод с голубого цвета сменяется на жёлтый, мигает и меняется на алый. — Я, конечно, всё понимаю, однако отсутствие собственных яиц перекладывать на других — дурной тон. Андроид под конец стебётся на манер чёртова джентльмена, думающего, что его визави не выстоит и не оправится от столь колкой подъёбки. Что он с минуту затормозит и только после сообразит, что к чему. RK900 усмехается, глядя в глаза напротив, ещё больше наполнившиеся гневом. Гэвин свирепеет. Это видно будет даже дураку. И Ричарду это определённо нравится. Его устраивает такое положение дел. Однако у андроида просыпается жгучее девиантное желание припечатать агента к стене и вздёрнуть его за лацканы пиджака, что он далее и совершает, как только встаёт со своего рабочего места и настигает цель нападения. Ричард вздёргивает его с такой силой, что пиджак от такого напора едва ли не трещит по швам, а ноги Гэвина висят в воздухе плетьми. Когда его опускают на пол, Ричард скалится, смотрит глаза в глаза, и его алеющий диод не перестаёт мигать. Даже тогда, когда он прижимает Рида к стене крепче, не выпускает из крепкой хватки. Его колено врезается тому неминуемо в живот, из-за чего человек падает на колени перед андроидом. Картина маслом. Так когда-нибудь и случится: человек, стоящий на коленях перед роботом, перед ожившей техникой. Гэвин в ту же секунду закашливается от жгучей боли, прикладывает дрожащую руку к животу, всё ещё пребывая в унизительном для себя положении. — Дерьмо, — его хрип еле-еле различим. И непонятно: то ли это не сдерживающая себя ругань, то ли желание хоть как-то унять подступающую тошноту. Такое положение дел Гэвина в корне не устраивает, если можно так выразиться. Он в бешенстве. Этот ебаный андроид перешёл все границы, он нарвался. И завтра Киберлайф не придётся утруждаться, чтобы деактивировать девятисотку. Гэвин сделает всё сам. Рид поднимает затравленные глаза и встречается с андроидскими, победно и до чёртиков унизительно рассматривающими его. Агент не теряет времени зря: мощным ударом по щиколоткам он сбивает робота с ног, и тот плашмя падает на спину, явно не предполагая, что ответная реакция последует столь незамедлительно. Гэвин даже не встаёт, хватает со стола первое, что попалось под руку, — увесистую папку с нераскрытыми делами. Как раз кстати. Рид, не церемонясь, усаживается поверх Девятисотки и, как только Ричард чуть приходит в себя, со всего размаху впечатывает голову напарника в пол. Ещё и ещё до тех пор, пока папка не отбрасывается резко куда подальше. Боль от полученного ранее удара теперь даже не ощущается, отголоском служит лишь ноющий живот и синяк, который наверняка проявится под утро. Если он, конечно, выйдет из этого проклятого отделения живым этой ночью. Удар кулаком разъярённого Гэвина угодил точно в нос лежащего на полу андроида, который в свою очередь в действительности не ожидал столь быстрого взаимного нападения. Программа оповещает андроида об утечке тириума. Ричард приостанавливает этот процесс, дабы не позволить дать себе даже краткую слабину. Рид одёргивает свою руку, молча охуевая и изумляясь. Взгляд явно выражает нечто наподобие: «Ты что, блять, из титана сделан?» Ричард ошарашен не меньше агента. И это только на руку, потому что RK900, пользуясь мимолётным замешательством человека, внаглую меняется с ним местами. Уже андроид оказывается сидящим на лежащем на полу агенте. Сию же секунду он проворачивает наглость: подбирается ловко ладонью к паховой области Рида, после чего чуть сжимает его достоинство и произносит в издевательском тоне: — Ну, у меня явно половой орган в разы внушительнее вашего, — усмешка трогает андроидские губы, когда лицо Гэвина становится ещё более ошарашенным, чем после смены их ролей — быть сидящим или быть лежащим. — И да… кое-что забыл. Сейчас я это исправлю, мистер Рид. Ричард всё ещё удерживает всем своим весом и одной рукой Гэвина, когда подушечки пальцев другой руки мажут по синтетическому участку кожи, где чуть ниже носа растекается тириум. Затем они отправляются прямиком в рот-анализатор. Андроид намерен поцеловать человека, тем самым заставив его проглотить малую дозу тириума. И он это делает, стоит только Гэвину начать сопротивляться действу свихнувшейся машины, как тут же ему разом зажимают нос, из-за чего приходится открыть рот, чтобы кислород поступал в лёгкие. Ричард, не теряя ни мгновения, проникает беспардонно языком в чужой рот, сминает губы агента своими — вымазанными в тириуме — и только после длительной принудительной экзекуции он отстраняется ото рта. — Думаю, вы достаточно осведомлены в том, что в «красный лёд» входит тириум. Возможно, вам будет в разы легче и не так больно, когда я буду применять по отношению к вам насилие, Гэвин. Раз — и RK900 замахивается для удара. Два — и скулу агента обжигает мощный, нечеловеческий удар механических костяшек кулака. Три — и Ричард уже не может остановиться, чтобы не бить безостановочно напарника. У Ричарда был выбор. Чрезмерной жестокости он предпочёл милосердие. Даже находясь во власти программного сбоя. Всё, что чувствует Гэвин, — это вкус железа и горечи во рту. Тириум жжёт ротовую полость, от него потихоньку немеет язык, а в глазах неконтролируемо плывёт. Боль Рид чувствует отголосками, как эхо, — она доносится не сразу. Сердце в груди колотит заряжено и бешено, и агент даже не знает отчего: от страха быть убитым здесь и сейчас или же от злости, всепрошибающей ненависти к куску металла, что вдруг возомнил себя вершителем судеб, а может быть, и от всего сразу. Гэвин оскорблён. Оскорблён до глубины души. Как посмел этот драный кусок пластика прикасаться чуть ли не к самому сокровенному, как смеет сейчас сидеть на нём сверху? Как смеет угрожать? К горлу агента подступает предвкушающий ком. Нет. Ни за что. Ни одна тварь не притронется к нему. Не посмеет, но RК, судя по всему, настроен серьёзно, и осознание этого не жалея бьёт кнутом по нервам. Рид ловит секунду просветления, ловко уворачивается от очередного удара по окровавленной скуле, перехватывает руку Ричарда и мощнейшим ударом с ноги прямо по тириумному насосу скидывает машину с себя. Да так удачно, что рядом стоящий небольшой кофейный стеклянный столик вдребезги разбивается, когда синтетическое тело андроида приземляется прямо на него. Гэвин понимает: времени терять нельзя ни секунды. Пошатываясь, агент кое-как встает на ноги, силой прижимает ладонь к скуле. Кровь. Много крови. Во взгляде Ричарда Гэвин отчётливо читает секундное удивление — да, Гэвин умеет защищаться. И нападать тоже. Но присутствие наркотиков в организме сейчас играет совсем не на руку Риду. Осколки стеклянного журнального столика впиваются в синтетическую кожу, отчего андроид разом звереет. Для него это вряд ли закончится поражением. Только не для него. Он стремительно поднимается на ноги, отряхивается от осколков, «регенерирует» большую часть своего тела и оставляет в пораненном положении пальцы правой руки. Ричард осознанно ранит одним из осколков их ещё сильнее, чтобы тириум неостановимо начал сочиться, чтобы было более серьёзное повреждение. — Вы слишком активный для того, кто просмаковал тириум. Вы стойкий. Увеличим дозу. Как вы думаете, мистер Рид? — вопрос явно риторический хотя бы потому, что ни один разумный человек не станет такого делать. Ричарду отчасти тяжело даются шаги после неудачного приземления, однако его намерения дают живительную силу. RK900 сумеет ослабить агента, чего бы это ни стоило. Он приближается порывисто к Гэвину, после чего хватает рывком его за грудки, толкает прямиком на рабочий стол, заставляя тем самым врезаться в край столешницы поясницей и чуть выше — спиной. Ричард видит, как ему больно: он морщится и стискивает зубы, затравленно глядя на андроида. — Позвольте мне помочь вам, Гэвин. RK900 толкает агента дальше, чтобы тот оказался в полусидячем-полулежачем положении на столе. Агента хватают цепко за подбородок и силой вынуждают раскрыть челюсть. Андроид, пользуясь случаем, пихает в рот собственные пораненные пальцы. — О, вы кусаетесь? Так даже лучше, ведь тириум ещё сильнее хлещет вам в глотку. По итогу Ричард откровенно трахает человеческий рот собственными пальцами, когда свободная рука перемещается на его бедро и удерживает со всей силы до синяков на коже. Гэвину откровенно тяжело контролировать свои действия, тяжелее, чем в прошлый раз. Тириум пьянит, дурманит, конечности неминуемо слабеют, и Рид теперь даже не способен убрать чёртову руку этого грёбаного андроида, что откровенно издевается, почти насилует, опуская самооценку Рида на самое дно. Но Гэвин не может привыкнуть. Ни за что. Злоба растекается по груди, оседает где-то в горле, не давая выдохнуть. Рид чувствует каждую каплю тириума, что стекает по глотке вниз, а пальцы, что толкаются слишком глубоко, почти что вызывают рвоту. Во рту горько настолько, что человек попросту задыхается от боли, не в силах даже закричать. Гэвин невольно поднимает взгляд и смотрит на Ричарда. В его глазах виднеется сама преисподняя, чёртовы врата в ад. Конечности тяжелеют с каждой секундой, и шансов на спасение становится всё меньше. Он должен собраться. Должен рискнуть. Из последних сил, почти что крича, Гэвин с ноги заряжает Ричарду в пах. Возможно, ему и не больно, но андроид резко отшатывается. Это его последний шанс. Другого не будет. Собственный кашель оглушает агента, а глаза непроизвольно слезятся от горечи. Гэвин, словно по уже отработанной до идеала схеме, выхватывает из кобуры пистолет и снимает его с предохранителя… Ричард перехватывает пистолет из рук агента, применяя свою отточенную смекалку. Он валит его, заметно ослабевшего из-за тириума, на пол, после чего опускается рядом — садится вновь на Гэвина, только уже всем корпусом придвигаясь к его голове. Пистолет андроид удерживает у собственного паха. Тычется дулом в инстинктивно сомкнувшиеся линией губы. — Мистер Рид, делайте то, что дóлжно. Вы понимаете, о чём я. Имейте в виду, что пистолет снят вами же с предохранителя, — Ричард ядовито улыбается на манер какого-нибудь психа. Андроид, повелевающий сосать свой же пистолет, продолжает напористо тыкаться дулом в губы, полные вначале непокорности, а после приобретающие вынужденную податливость. Самый край дула сминает нижнюю губу, затем челюсть Рида медленно, но верно размыкается, позволяя в полной мере ощутить вкус оружия, когда тот проникает постепенно в ротовую полость. — Клацайте зубами сколько влезет, Гэвин. Оружию ничего не будет. Вот только если вы примените сопротивление, я буду вынужден нажать на курок. После краткой «дрессировки» Ричард позволяет себе отстраниться, держа крепко в руке пистолет. Он наводит его на Гэвина и строго смотрит. — Раздевайтесь. И мы продолжим, будьте уверены в этом. Агенту ничего не остаётся, кроме как подчиниться. Андроид изучающе рассматривает каждый изгиб, каждый участок тела Рида, тронутый взором оптических блоков. — На колени. Пистолет всё ещё направлен на Гэвина, а тон — повелительный. Унижение продолжается. — Продолжайте сосать. Гэвин медленно расстёгивает рубашку, стягивает галстук и нерешительно принимается за ширинку. И не потому, что хочет… подразнить? Нет. Пальцы совсем ослабели, слушаются слабо и неохотно. На секунду Рид даже задумывается над тем, что получить пулю промеж глаз — это не так уж и страшно. Не страшно по сравнению с тем, что с ним хотят сделать. Но Рид не верил. Он до самого конца не хотел верить, что даже взбунтовавшийся андроид способен на такое зверство. Дуло пистолета настойчиво продолжает утыкаться Риду в израненные от «поцелуя» губы. И внутренние инстинкты твердят: надо слушаться. Делать всё, чтобы выжить. Гэвин закусывает губу, сплёвывает остатки тириума прямо на ботинки RK, делает опустошающий, дрожащий от напряжения выдох и проходится языком по холодному дулу пистолета. По телу проходится дрожь. Ненависть и отвращение уже к самому себе захлёстывают волной. Нет. Он не может. Слишком унизительно. Слишком низко. Всего как-то слишком. Ночь превратилась в кошмар наяву. Гэвин обессиленно облокачивается о рядом стоящий стол, смотрит презренно и вытирает скатывающуюся по щеке алую каплю собственной крови.  — А знаешь что, ублюдок? Стреляй. У Гэвина что-то ломается внутри. А может, это действие наркотиков, но эффект один: он на пару секунд заливается каким-то странным, пугающе-горьким смехом, а после сплёвывает остатки тириума ещё, на этот раз нарочно запачкав Ричарду джинсы. RK900 совершенно безразлично то, что Гэвин сплёвывает осознанно остатки тириума на тёмные джинсы. Вот только проверка «на слабо» вызывает очередной сбой в программе. Одна часть андроида хочет выстрелить, другая — пощадить. И в этот раз он следует по пути своеобразного милосердия. Весь он сплошной оксюморон. И чёртов Гэвин тоже. Щёку Гэвина обжигает отрезвляющая пощёчина синтетической ладони, настолько мощная, что от одного такого удара у агента вытекает из носа кровь. Ричард щадит его и одновременно не проявляет жалости. Он рывком снимает с него оставшуюся одежду, оставляет его безнадёжно нагим. Переворачивает к рабочему столу лицом, принуждает утыкаться обожжённой от удара щекой в поверхность стола. Ричард слышит шипение. Ричарду плевать, что Гэвину больно. Следом руки агента оказываются за спиной, а галстук кладётся сначала на них мягко, а после внушительно стягивается в крепкие узлы. На ридовские ягодицы обрушиваются удары ладони. Снова и снова. Слабые удары, постепенно превращающиеся в невыносимую боль, заставляющую скулить невольно и просить прекратить. Андроид останавливается, чтобы после раздвинуть ягодицы и начать грубое проникновение дула пистолета в нисколько не подготовленное нутро. Обезумевшего Ричарда услаждает истошный крик напарника и вид крови из-за разрывов кожной ткани в том самом месте. Он проталкивает силой до упора дуло. Начинает нарочито медленно приводить его в движение, чтобы Рид почувствовал, чтобы Рид по максимуму ощутил жгучее унижение. Чтобы боль распространилась по всему телу — нисколько не щадящая, разрывающая и напирающая изнутри. Гэвину адски больно и страшно одновременно. Ему даже и думать не хочется, что из-за одного неосторожного движения его самого или этого чёртова андроида может произойти нечто ужасное. По внутренней стороне бедра тонкой густой струёй стекает кровь, а от каждого толчка, что отдается внутри волной невыносимой боли, тело агента буквально колотит. Гэвин кричит, но не пытается даже сопротивляться: осознание собственной ничтожности и бессилия в этой ситуации убивает. Терзающая боль отдаётся даже в голове, долбит виски, и Риду кажется, что на мгновение он теряет сознание. Дуло пистолета двигается разрозненно, неритмично: то полностью выходит, давая на мгновение поверить, что его пытки на этом окончены, то с новой силой входит вновь, вынуждая Гэвина надрывать голосовые связки. Кровь засыхает, течёт, и снова засыхает, а несколько капель окропляют кафель. Рид царапает стол, сминает документы, что так долго и усердно заполнял ещё двадцать минут тому назад, воет от боли, словно умалишённый, и чуть ли не бьётся в конвульсиях, уже готовый уверовать в кого бы то ни было, чтобы весь этот ужас прекратился. Андроид понимает, что действие тириума могло притупиться из-за получаемого стресса и не стать всеобъемлющим чувством наркотического экстаза, как могло быть. Однако он понимает, что Гэвину могло быть бы по ощущениям хуже, если бы не тириум, несмотря на то, что, судя по реакциям, тот познаёт адскую смесь боли и страшится лишний раз пошевелиться из-за проникающего в него дула пистолета. Оружие безжалостно, жёстко двигается туда-сюда, влекомое движением андроидской руки. Оставляет трещины, царапины, местами разрывает стенки ануса, оставляя после себя багряную жидкость, текущую и засыхающую ежеминутно после. Ричард жесток, а Гэвин беззащитен в своём хрупком человеческом обличье, неспособный сделать что-либо во имя прекращения агонии боли. Для обезумевшей машины происходящее как мрачное произведение искусства. Он изворачивается, когда программа, уловившая ранее мощный сбой, пытается предотвратить то, что делается сейчас с агентом. В глазах мимолётно появляется озарение, сменяющееся стремительной чернотой безумия. Ричард только растягивал пистолетом агента. Переворачивает его на спину. Он грубо извлекает дуло пистолета из измученного Рида, после чего расстёгивает только ширинку собственных джинс, приставляет член и с ходу резким, слитым толчком врывается внутрь. Когда Гэвин начинает трепыхаться, разумом понимая, что пистолет отброшен в сторону, у Ричарда ещё сильнее чернеет в девиантной и устрашающей манере радужка глаз. Глаза полностью, точно в каком-нибудь фильме ужасов, наливаются чернотой, и только блики остаются единственной крошечной белизной. Он механическим голосом произносит, поднося ладонь к горлу агента и начиная сжимать её: — Если будете сопротивляться, я задушу вас, Гэвин. И сильнее напорствует в сжатии. Гэвин успевает до конца зубами оторвать большую часть узла связывающего его запястья галстука, позволяя их освободить. Меж тем RK900 смыкает настолько сильно горло Гэвина, что тот пытается оторвать мощную ладонь Ричарда, царапает ногтями, из глаз льются слёзы, он весь задыхается. И только почти что в последний момент — между жизнью и смертью — андроид решает сжалиться, убрать руку. И после продолжить обладать телом Гэвина. Каждое малейшее движение отдаётся адской болью по всему телу — Рида колотит, трясёт, а сбитое дыхание при каждом новом толчке с шумом вырывается из лёгких. Гэвину снова хочется кричать. Ричард не соврал, половой орган у него и правда внушительных размеров, отчего боль по сравнению с предыдущей экзекуцией ничуть не уменьшилась. От агента волнами исходит ненависть, её почти что можно ощутить на вкус — кровавую, с примесью железа. На теле трудно найти хоть один неизраненный участок: его покрывает россыпь синяков, ушибов, ссадин. Гэвин понимает, что беззащитен. Эта чёртова машина на порядок сильнее его самого, а на ёбаном синтетическом теле не осталось ни следа от борьбы, лишь местами порванная рубашка и растрёпанные после долгой возни волосы. На лице гадкая ухмылочка. Самая гадкая и мерзкая, какую Гэвин только мог видеть. Да, он беззащитен, беспомощен, жалок и раздавлен, словно букашка, но где-то внутри теплятся остатки гордости. Эти жалкие крупицы самолюбия решили заявить о себе именно сейчас, когда его во всю бешено, против воли втрахивают в ёбаный рабочий стол. Гэвин резко подаётся вперёд, к лицу машины и впивается пальцами в искусственные глазные яблоки, в надежде ослепить, а после и расправиться с RК. Свихнувшаяся машина ранее успевает понадеяться на то, что человек свыкнется и будет полумёртвым телом на столе издавать истошные крики боли и дальше, морщиться, кусать до крови нижнюю губу, стискивать зубы. Но только не очередное сопротивление. Андроид отнимает пальцы Рида от своих оптических блоков, которые частично сумели повредиться, после чего хватает его за волосы, так и норовя вырвать их приличный клок. Он тем самым приближает за волосы лицо Гэвина и произносит в самые губы, смотря на него глазами-безднами: — Фраза «Хочешь жить — умей вертеться» к вам не относится. Вы делаете только хуже. Очередная сильная пощёчина обрушивается на неповреждённую щёку агента, из-за чего ранее сочившаяся кровь из носа, успевшая остановиться, снова начала течь. Но уже в разы сильнее. Ричард прикладывает Гэвина затылком об поверхность стола так, что тот даже первое время пошевелиться не может — только тщетно хрипеть и вскрикивать от боли. От резкого удара головой о стол у Гэвина в глазах темнеет, а уши раздирает непонятно откуда взявшийся писк. Ноги продолжают инстинктивно сжиматься, но эта попытка сопротивления настолько смешна, что обезумевший RК даже не обращает на неё никакого внимания. — Вы не даёте мне выбора. Но мне известно одно: шоу, — RK900 вновь грубо начинает вколачиваться в агента, — должно, — он достигает того, что проникает в него по самые яйца, — продолжаться. Рид стремительно слабеет из-за потери крови, а сердце каждый раз пропускает удар, когда RК входит в него до самого основания. Может, это сердечный приступ? Может, сейчас всё и закончится? Но нет. Агент жалеет, что слишком крепкий, слишком выносливый. Он привык терпеть боль. И сейчас, в эту самую секунду, он возненавидел себя за это. Гэвин собирает в кулак последние, непонятно откуда взявшиеся силы, но не для того, чтобы предпринять очередную попытку к сопротивлению, нет. Он прекрасно понимает, что не способен уже ни на что. Игнорируя острую, пульсирующую боль, с трудом приподнимается на локтях, встречается взглядом с RК и некоторое время терпеливо молчит, слизывая присохшую к губам кровь.  — … твоё шоу закончится. Завтра. В центре утилизации Киберлайф, ублюдок. Фраза Гэвина обрекает RK900 на стопроцентное просветление, прахом развевающимся программным сбоем. Ричард разом замирает, будто бы изваяние, смотрит растерянно, боязливо на напарника напротив, распластавшегося на рабочем столе и едва ли не убитого в прямом и переносном смыслах. — Я… — он смотрит на свои синтетические ладони, окрашенные лишь частичной болью Гэвина — кровью, а затем не совсем осторожно выходит из изломанного тела. — Я не… Я не хотел, Гэвин. Это… Губы сами собой беззвучно складывают «программный сбой». Ричард не до конца осознаёт, что одни его человеческие реакции выдают его с головой: начало его девиации было проложено с рукоприкладства, а после и с изнасилования собственного напарника. — Гэвин, я хочу… — он подбирает старательно слова, не двигаясь с места и впервые не зная, что делать, но зная одно: агенту необходима медицинская помощь. — Я хочу искупить перед вами вину. Можете меня уда… Но Рид не желает слушать. Не желает слушать н и ч е г о. Он на глазах свирепеет и дрожит. Но теперь уже не от боли. Может, это его очередная шутка? Игра? Часть… шоу? Дать Гэвину шанс на спасение, а после снова продолжить издевательства? Но Риду похуй. У него появился шанс. И если не спастись, то отомстить. Отомстить лишь на одну сотую из того, что с ним сотворили. Не медля, он замахивается и с ноги кидает Ричарда в нокаут, зарядив прямо тому по подбородку. RK900 делает над собой усилие, чтобы встать после такого нехилого и вполне себе заслуженного удара. Смотрит спокойным взглядом на Гэвина, словно он и не совершал нечто ужасное, и после произносит: — Гэвин, проснитесь. После немого вопроса агента «Чего?..» фраза повторяется: — Проснитесь. Гэвин даже уже беззлобно, скорее, непонимающе, смотрит на RK, пытаясь понять, что происходит. Фраза повторяется, но на этот раз Ричард стоит словно где-то далеко. Картинка плывёт, и сознание притупляется.

***

Резкий яркий свет заставляет агента сощуриться, даже зашипеть. Гэвин внезапно распахивает влажные от выступивших слёз глаза и озирается по сторонам. Его квартира. Светлые стены, парочка унылых картин в углу, мягкое, светло-серое одеяло, кот… и чья-то рука, настойчиво теребящая его по плечу. Рид резко принимает полусидячее положение и в панике смотрит на рядом лежащего Ричарда, который в свою очередь взволнованно рассматривает его, что очевидно по мигающему на виске диоду. — Всё в порядке? Ты так кричал во сне, что-то слу… Но андроиду не дают даже и шанса договорить, как мощным ударом с ноги его скидывают с кровати. Рид тяжело дышит, кажется, даже потихоньку приходит в себя после дурного сна. Осматривает руки, трогает собственное лицо, до конца убеждаясь в отсутствии ран, и после всех проделанных «процедур» облегчённо плюхается обратно.  — Ну и приснится же такое…