Тесное сотрудничество

— Как вы любили меня? Ричард спрашивает этот глупый, по мнению Гэвина, вопрос, приближается порывисто к нему. Хватает за плечи, удерживает их, когда Гэвин хочет изловчиться и попятиться вбок. — Как я любил тебя? — детектив взирает на андроида, как на кретина, после чего заметно смягчается. — Мне было больно. Но эту боль я признавал за справедливую расплату, — взгляд опускается в пол, голос под конец стихает. — Гэвин, вам больно до сих пор?.. — голос Ричарда едва заметно дрогнул. — Даже спустя шестнадцать лет, грёбанный ты пластиковый идиот! — он не стесняется кричать ему это напрямик, приблизившись лицом к лицу с помощью притяжения пальцами за лацканы форменного андроидского пиджака. Гэвин зол. Гэвин не может до сих пор из себя вытравить чувства к андроиду. К андроиду, мать вашу. Детектив садится на подлокотник старинного кресла у самого камина, откуда потрескивает уютом, откуда угли принимают в себя «пожар», откуда веет теплом, граничащим с опасностью. Когда он приближается опасно близко к камину, Ричард с волнением мягко пытается его оттеснить подальше, на что Рид скалится и вопрошает: — Ты что, блять, делаешь? — Это я у вас должен спросить, детектив Рид. — Ебаный андроид. Я всего лишь хочу зажечь сигарету. — Но не таким же способом. Одно неосторожное движение может стоить вам жизни. — Что, хочешь сказать, что будешь молча смотреть, как я горю? — Нет. Ответ RK900 краток и твёрд по интонации. Он выуживает из кармана чёрных джинс зажигалку и подносит её к сигарете Гэвина, что сомкнута меж его напряжённых губ. Благодарность за это остаётся немой: по одному взгляду напротив всё сразу становится понятно. А ещё то, что Гэвин Рид до одури тронут тем, что андроид хранит при себе в случае чего зажигалку. И, скорее всего, он выкидывал её одну за одной на протяжении шестнадцати лет, когда у тех кончался срок годности. — Как тебе было без меня, Ричард? — Гэвин садится обратно на тот же самый подлокотник кресла, после чего медленно затягивается сигаретой. — Я чувствовал себя сломанным. И виноватым, — как будто в подтверждение своих слов, у RK900 голос подорвался на умирающе-механический. — А как вы? — Я стал жестоким к двадцати годам. Детектив ухмыляется насмешливо и при этом прячет при себе прогорклый ком. — Мне думается, что ваша жесткость к двадцати годам растянулась на все шестнадцать — Поразительно, не правда ли? — Рид, переполненный в этот момент наглостью, выдыхает сизый дым прямо в лицо Ричарду, когда тот заманчиво склоняется над ним. — А вот и нихуя. RK900 склоняется ещё ниже, губами к губам детектива. Их поцелуй словно долгожданный сюрприз для Гэвина: его пальцы, ранее державшие сигарету, задрожали, будто получив электрический и недостающий всё это время разряд, из-за чего та падает на ковёр. Гэвин, отстраняясь неохотно от андроидских губ, произносит хриплое: «Блять!» — когда замечает это. Затаптывает сигарету ботинком, чтобы ненароком пожар не случился. — Чего это на тебя вдруг нашло? Шестерёнки в сердце вдруг пришли в движение? — В моём сердце не шестерёнки, Гэвин. В моём сердце пожар. «И в этом виноваты только вы». Ричард приобнимает одной рукой детектива за талию, когда тот покидает подлокотник и отходит чуть подальше от него. Ричард словно собирается закружить его в танце — настолько похожим выходит манёвр. Он изловчился подставить ему подножку — нога Гэвина удачно шагнула назад, — после чего толкает того на пол. — Какого ху… Гэвин не успевает договорить и даже не успевает столкнуться затылком с поверхностью ковра: Ричард падал вместе с ним, удерживая его, явно забавляясь. Его ладонь заботливо подставлена под ридовский затылок. — Придурок! И Ричард не может не рассмеяться в столь редкую минуту на ожидаемую реакцию своего человека. Гэвин улыбается возвышающемуся и стоящему на четвереньках андроиду, чьи руки теперь расположены по бокам от его головы. И Гэвин в следующее мгновение улыбается в поцелуй, полный трепета и непередаваемой нежности. Всякая жестокость, растянувшаяся на многие годы, вмиг растворяется. В волосы андроида отчаянно вплетаются пальцы партнёра, что следом оглаживают заднюю часть шеи, каждый шейный позвонок. Ричард целует отчасти неосторожно: до ощутимой жадности кусаче приникает к губам напротив. Ричард всегда чувствовал себя живей рядом с Гэвином. Рядом со своим Гэвином. Они вдвоём торопливо лишаются одежды, словно то, что происходит с ними сейчас, — всего лишь обманчивое сновидение, сбывшееся наяву. Ричард прикусывает мочку уха детектива, после чего принимается посасывать её, ощущая ответную реакцию — мурашки, проходящиеся по телу, полуприкрытый взгляд. Шею Гэвина кусают, зацеловывают, оставляют отпечатки собственности в виде засосов. Ричард чувствует, как под ним дрожит его детектив. Хотя они только-только начали предаваться падению. Язык RK900 в ласковой манере выглаживает самым кончиком яремную ямочку. А после его язык впадает в выемку пупка, что становится настолько неожиданным, что Гэвин вскидывается телом навстречу одной только этой ласке. Ричард опускается ниже, прихватывает губами и языком бедренные косточки, переходя от одной к другой. Гэвину хватает уже и этой начальной прелюдии, чтобы тяжело задышать. Часто вздымающийся живот принимаются непременно и неминуемо целовать и подвергать игривым кратким укусам, а после и расцветающим на коже меткам принадлежности. RK900 медлителен и нежен во всех своих действиях. Потому что они давно не виделись. Даже слишком. Потому что когда занимаешься любовью, не до животной первобытности, не до огрубевших со временем касаний. Не до чего. Только бы видеть перед собой любимое лицо да раскинувшееся на ковре тело, освещённое приятно потрескивающим жаром из камина. Им двоим есть дело до чувственности касаний друг друга. Гэвин чувствует мимолётно, как растрескиваются собственные кости, как они дробятся от безмолвной злости как тогда, когда Ричард особенно крепко в контрасте нежности сплетает его пальцы со своими. Ричард чувствует это. Ему необязательно опираться на зрячесть роботизированных глаз в пародии на человечность. Пожалуй, они вдвоём с радостью после стольких лет хотят стать чем-то бóльшим, чем быть вместе — да даже быть гротеском симбиоза. Гэвин берёт в ладони лицо Ричарда, потирается едва ощутимо носом о нос, касается губами губ, мажет ими же после по синтетической щеке и не может сдержать порыва, чтобы не начать отчаянно тянуть до боли пряди волос андроида и кусать озлобленно изгиб его шеи. Ответом для детектива служит только лишь уткнувшийся нос Ричарда в его волосы. Гэвин пахнет всё так же. Почти так же. Как в свои двадцать лет. Выходит, что он не вытравил из себя не только чувства. Но и лета своей молодости. — К двадцати годам вы сжались, скрылись. — Андроид нажимает подушечкой большого пальца на нижнюю губу Рида, заставляя тем самым приоткрыть рот. — Сейчас вы от меня не скроетесь, — шёпот в шею, а после, словно контрольный выстрел, поцелуй в нецелованный участок до искр перед глазами. — А что насчёт вашей зажатости… — следом шёпот в самое ухо, заставляющий Гэвина заалеть всем своим существом, как тогда. — Вы можете со мной проявлять слабость, Гэвин. Не гноить утробный крик. RK900 вторгается в тело своего детектива, а тот в действительности не сдерживает утробного крика. И нисколько не от боли. Несмотря на частое самовнушение, мол: «Я — сильный! Не веришь? Сильный!» — человек стонет под андроидским напором. Позволяет быть себе слабым, ощущая внутри себя Ричарда, что двигается в нём плавно, с осторожностью, словно боится навредить. И от этой щемящей нежности, заботы, пожалуй, у Рида окончательно сносит крышу, приводя его в оплот безграничного сумасшествия. Оплот безграничного единения. Сплетённые пальцы рук Ричарда и Гэвина как ознаменование полного соглашения мира между людьми-протестантами и андроидами. Взгляды приковываются друг к другу. Гэвин охотно вторит каждому проникновению Ричарда, неудержимо стонет, растеряв всякую гордость, присущую ему. Пальцы, теряющие скин прямо сейчас, и человеческие пальцы, остающиеся неизменными. Стоны сливаются в унисон, иногда имея некую очерёдность. Гэвин в нетерпении подначивает ставшими в разы активнее движения собственных бёдер — он хочет ещё больше, больше и больше. Жадный до наслаждения человек и девиантная машина, имеющая при себе стальную выдержку. И Ричард не в силах отказать в слабости Гэвина, нарочито медленный темп сменяет на более умеренный. Со стороны Рида слышится отчётливо уловимый, сорванный, по-особенному шумный выдох, а после продолжительный стон до хрипа, до жгучести в самом горле. Он хватается ладонями за предплечья RK900, скрещивает щиколотки на его же пояснице. Они прижаты друг к другу настолько сильно, что им двоим становится невыносимо жарко. По крайней мере, у Ричарда явно наблюдается перегрев всех систем. Они сливаются сначала в кратком, а после и в более продолжительном поцелуе. Гэвину дышится оттого тяжелее, Ричарду же нипочём. Выдох в нечеловеческие губы, мягкое отстранение от ласки. Следом губы андроида стремятся доставить удовольствие всё той же истерзанной шее, своду трогательных ключиц, этим подрагивающим плечам. Гэвину только и остаётся тихо умирать в агонии наслаждения под девиантом, умело ласкающим его и добивающим особенно глубоким движением внутрь. — Блять!.. Ричард! Он смыкает веки до пятен перед глазами, уже не стонет, нет, хрипит. Взывает андроида, словно незрячий. И RK900, оскалившись, издаёт утробный рык, придавливает весом своего тела Рида, изливается внутрь, следом прибытие экстаза накрывает с головой и Гэвина. Их пальцы ладоней находят друг друга, снова цепляются, но уже более слабо. Они обессиленны. Настолько, что ни у одного из них не возникает желания вставать. Они замирают, словно время само собой стало приостановленным.