Город. 15 лет спустя

В кабаке пахнет твирью, табаком и кофе. Бармен лениво протирает бокалы, за столиками для «простецов» несмотря на довольно раннее время уже тянут твирин несколько фабричных, на отгороженном от зала плотной ширмой столе дремлет растрепанный брюнет. Под его головой поблескивает матово лист кальки, прижатый с другой стороны едва початой бутылкой. Петр Стаматин изволил навестить старшего брата, который в это время разрывается между ещё работающей кухней, первыми пришедшими танцовщицами и неожиданно нагрянувшими особыми посетителями. Поэтому и появление несовершеннолетнего парня не вызывает у него обычного града насмешек, только досадливое: - Сока не подаем, молоко вчера скисло. - Я не за угощением, эн-Андрей. Я за ответом на вопрос. И ещё.. Я вот это вам хотел показать. – На ладонь Стаматина, приподнявшего в удивлении брови, ложится тот самый осколок, тайком выпутанный из амулета. – Это от него, да? -Петь! – Андрей без особого пиетета толкает брата в плечо, а когда тот поднимает голову – буквально втыкает, как свою любимую наваху, в стол перед ним треугольник стекла. – Погляди, что нам юный менху принес! Это… -Да! – благоговейно выдыхает архитектор, беря двумя пальцами внезапно возвращенное сокровище. – Да, это от Него… Андрей отходит от брата и кивает Данко на столик поближе к пустующей сцене. - Я не знаю, парень, где ты нашел осколок Многогранника, но за него ты можешь получить от меня многое. Что тебе нужно? - Ответы на вопросы, эн-Андрей. – с чего ему вдруг привязалось это «эн», Данко и сам бы не ответил сейчас, но чувствовал, что это правильно. – Расскажи мне про преступления отца моего. - Бураха-то? Да он вроде ни в чем не виновен.- Андрей щурится, оправляясь от шока, готовый опять сложить руки на груди и начать разглагольствовать о ценности жизни и убиении людей при помощи скуки и карандашей. - Нет. Про Даниила. – Это первый раз, когда пусть и ради дела Данко вслух называет Змея отцом – и в груди что-то странно ёкает и сжимается. – Расскажи, почему на него обижены Лара и Тая? И кто такая Вера? Стаматин молчит, кивает бармену, тот приносит две чашки кофе и стакан твирина. Твирин Андрей медленно вливает в кофе себе, парню даже не предлагая. Наконец, выдыхает: - Ладно, слушай. Это не самые веселые сказочки, но так и быть. Уговор дороже денег. Лара и Тая его не любят за то, что он уничтожил их надежды во время эпидемии. У Лары он отобрал еду, украл деньги, которые она ему выделила на закупку припасов для убежища, убив тем самым нескольких ей дорогих людей. А для Таи он и вовсе святотатец – уничтожил распространителей болезни, больших быков... и последнего Примигениуса. – кофе пополам с травяным самогоном допивается залпом. – А Веру он просто убил. Её вечером, а следующим утром – её отца. Он добрым никогда не был, Данко, наш доктор танатологии. А ведь она, кстати, работала на меня, танцевала вот на этой самой сцене! Данко смотрит на пол под ногами и чувствует, что в ушах шумит. Все слишком сложно и страшно. Он переводит взгляд на зал, выискивая хоть что-то успокоительное – и видит понурую фигуру в идеально очищенном френче. - Извините..- парень бормочет это едва слышно, медленно идя к этому рано состарившемуся мужчине. - Господин Сабуров. Простите, но чем мой отец насолил вашей жене? Александр поднимает медленно голову, смотрит на стоящего перед ним юношу и выплевывает сквозь зубы: - Убил нашу дочь и отправил её саму в могилу. Только выйдя из кабака, Данко отмечает, что бывший комендант не стал уточнять о ком из отцов идет речь. Дома он старается не подать виду, но отец резко втягивает воздух, как только он входит в кухню. И указывает непререкаемым жестом на стул. - Курил? – взгляд Бураха-старшего темен как грозовое небо над Степью. - Не, в кабак заходил. – Врать бесполезно и даже опасно. – Надо было с Андреем обсудить кое-что. - И что у тебя за дела с этим алкашом? – Артемий сокрушенно пожимает плечами и отворачивается обратно к плите, на которой шкворчит несколько кусочков грудинки. – Яйца подай. Данко радуется возможности уйти от разговора и бросается помочь отцу с приготовлением нехитрого ужина. Но Артемий возвращается к разговору позже, когда за столом собираются все члены семьи. - Итак, Данко Артемьевич, зачем вы ходили к Стаматину? – Артемий обвиняюще простирает к сыну вилку, но под взглядом Данковского прекращает жестикулировать и крошить едой и просто смотрит на сына. -Хотел кое-что узнать. – Начинает упрямиться Данко. Но не выдерживает, разворачивается на стуле, смотрит в глаза отчиму. - Даниил, за что вы предали Лару?! Над столом повисает тишина. Наконец, Артемий смущенно бормочет, что и сам давно хотел узнать ответ на этот вопрос. Данковский откидывается на стуле, откладывает слишком резко вилку и цедит сквозь зубы: - От тебя я этого не ожидал, Потрошитель. Но я готов ответить. Но сначала ты мне ответь – кто нашел у Лары приют?! Артемий морщится от старого поименования, чувствуя давно ушедшую боль в поломанных ребрах, и выдает тон в тон: - Мальчики и девочки из аристократии второго эшелона, Змей. Тебе ли не знать – ты у нее отбирал последнее, не я. - Вот именно. Хрупкие девочки с вышиванием, пестрыми шалями и певучими голосками и мальчики - музыканты, щеголи, украшение провинциальных салонов. Как ты думаешь, что они смогли бы противопоставить парням Браги или даже просто оголодавшим горожанам, узнавшим, что у Лары есть мясо и рыба? Это называется дезинформация. Я намеренно распустил эти слухи – и взял у нее пару раз стакан молока и кусок хлеба. Подношение для живых мертвецов.– Даниил поднимается на ноги, выпивает в один глоток травяной чай и бросает через плечо: «Я поработаю у себя. Ложись один». Артемий вздрагивает как от удара, поднимается следом. И останавливается от следующего вопроса неугомонного сына: - Хорошо. А Вера? Это тоже был хитрый план?! За что вы убили скромную танцовщицу? - Веру убил я. – Артемий отчаянно бросается на защиту своего Бакалавра. – По просьбе Даниила, да, но убил её именно я. А мог бы – не её, а другую танцовщицу, травяную невесту. Так что тут вина – на мне. - Виновно не оружие, а руки, его сжимающие. Так что продолжайте, Данко, прошу вас. – Даниил поворачивается к подростку. Глаза у мужчины пылают темным огнем, подобным тому, каким они сияли под сводами Собора в последние дни эпидемии. – В чем меня ещё готовы обвинить мои же дети?! Данко замирает. Но есть то, что нужно узнать-прояснить любой ценой. - В смерти жены и дочери коменданта Сабурова. – Выдыхает парень, зажмуриваясь в страхе. Ида, вздрогнув, начинает торопливо собирать со стола посуду. Но неожиданно гроза проходит стороной: - Матерь Бодхо, откуда ты выкопал эту чушь? – Даниил садится обратно за стол, ставит локти на столешницу, упирается взглядом в Данко. Тот съеживается, понимая, почему даже такой сильный и большой отец старается избегать гневного пронизывающего взгляда Данковского. – Не было у Сабуровых детей, понимаешь? Катерина была бесплодна, постоянно принимала морфий – она при всем желании не смогла бы завести ребенка. Александр позволил ей приютить одну мелкую бродяжку без памяти, без рода и племени – но никогда так и не признал своей. Иначе не отдал бы эту девчонку так легко мне и Инквизитору на расправу. Клара – та девчонка, найденная где-то в трущобах Земли - никак не могла бы быть их дочерью. Да и не убивал её никто. Она сама уехала из города – с санитарным поездом и его командиром, генералом Блоком. Генералом Пепел. А Катерина после этого окончательно ушла в свои морфиновые видения и сгорела за пару лет. Данко мотает головой. Все факты складываются один к одному, вся мозаика собирается в четкую картинку, но что-то не дает покоя. - О чем ты стараешься умолчать – сейчас? – внимательно слушающая весь разговор, хоть и не перебивающая мужчин, Ида отворачивается от раковины с водой, смотрит внимательно на отца. Тот смотрит на Артемия, мол, не твоя ли очередь отвечать на неудобные вопросы? Менху выдыхает, возвращается на свой табурет, качает в руке чашку с остывшим чаем. - Клара была больна. – Наконец выговаривает Гаруспик. – Рассказывала, что у нее есть сестра – близняшка. Она сама - святая, исцеляющая прикосновениями рук, и её сестра - злая, убивающая, распространяющая болезнь. Жизнь и смерть, исцеление и чума. Я верил ей, верил в эту историю. Даниил и тогда полагал и сейчас считает, что у девочки была шизофрения – и она была и той и другой стороной медали, отражением самой себя в кривом зеркале. Данко кивает. Кусочек встал на свое место – и ещё сильнее сдвинул картину, запутал её. Парень тяжело поднимается из-за стола, косится на заканчивающую нехитрую уборку сестру: - Пойдем уже. А? Завтра вставать в школу рано. – И уже повернувшись к лестнице, все - же оборачивается и смотрит со странно-тяжелым сердцем на сидящих у стола родителей, чувствуя внезапно общность этих двоих непохожих мужчин. Уже лежа в постели, смотрит в потолок, потом достает из кармана лежащей на полу куртки подарок Светланы. Вертит в руках рыболовные крючки, перебирает их. - Странно. – Из другого угла комнаты раздается сонный голос Иды. – Такое имя - и такая судьба. – Девочка отворачивается к стене и засыпает под мерное покачивание братниного амулета. Данко же вздрагивает, чувствуя, как сон покидает его. Что-то цепляет его в этой фразе. Настолько, что это не дает ему уснуть. Наконец, дождавшись, когда внизу все затихнет, он встает и на цыпочках проходит вниз, радуясь, что лестницу недавно подновили и ни одна ступенька не скрипнет. Света нигде нет, дом уже спит. Осторожно просунув голову в бывшую гостиную Евы, он слышит неглубокое дыхание – Даниил как и обещал, заночевал в кабинете. Но юный степняк умеет ходить бесшумно. Он проходит к шкафу без дверец, осторожно находит нужный том энциклопедии по выпуклым буквам на корешках – и выходит также бесшумно в гостиную. Здесь, при свете свечи он быстро находит статью про имя Клара. «Светлая, ясная, чистая, святая». - Да будь оно все проклято. – Выругивается парнишка, захлопывая том и уже не столь осторожно заходя обратно в кабинет. Книга с тихим стуком ложится на стол. Даниил нервно вздрагивает под тонким одеялом – и Данко торопится уйти. Мелькает мысль о том, что Даниил так и не расстался с дурной привычкой спать с револьвером под подушкой. Уже лежа в постели, Данко обнаружил, что потерял где-то внизу свои крючочки, которые, похоже, прихватил с собой, сам того не заметив. Но спускаться опять уже не хочется - одеяло слишком теплое, а тишина такая уютная, что глаза закрываются сами собой. Словно он только что выяснил то, что не давало ему покоя последние несколько дней. Виктория Каина склоняется над кроваткой с маленькой дочерью. Юная наследница Белой Хозяйки никак не может угомониться, хнычет, сучит руками – и Виктория теряется перед такими капризами. Старшенький её пошел в породу Каиных – и даже в младенчестве был тихим, строгим, маленьким чернокнижником. Тем более тогда ей помогала ещё не обзаведшаяся своими детьми Лара. Но не бежать же к ней в десятом часу вечера?! Дверь, никогда не запирающаяся дверь Хозяйки Горнов, с тихим скрипом открывается, и Виктория выглядывает из бывшей детской своего мужа. - Здравствуй, Мишель. Что случилось? – она с удивлением смотрит на Хозяйку Земли. - Куколка опять шепчет. Говорит, что беда пришла. Знакомая, но забытая. – Мишель смотрит в пол, почти смущаясь. Но Виктория кивает ей, берет подругу за руку – и ведет в теплую гостиную, забывшую присутствие Марии, её холодной гордости.- Присядь, отдохни. Дочка как-то сама собой оказывается на руках у Мишки, та что-то бормочет, трясет перед лицом ребенка одной из своих страшненьких тряпичных куколок, но девочка успокаивается. Бесшумной тенью в гостиную просачивается ещё одна незваная гостья. Ласка садится в уголок, смотрит прозрачными глазами на хозяйку дома: - Скоро мои подопечные получат своего Хозяина, своего Короля. Вот-вот спустится к ним тот, кому на роду написано сражаться со Смертью. Они уже готовят пир, стекаются отовсюду. Виктория закусывает губу, проверяет, хорошо ли закрыто окно – или откуда потянуло сквозняком? Мелькает мысль закрыть двери дома. Но она удерживается. И правильно делает – уже почти в полночь приходит Таисия. Садится в последнее кресло, расправляет платье, уже не скрывающее знак горячей любви между ней и Лешкой – Спичкой, смотрит на остальных девушек. - Я закрываю Термитник. Сейчас сюда придет мой супруг и все объяснит. – У нее немного старомодные обороты речи, и Виктории не впервые кажется, что Тая только для них говорит на общем языке, что дома она тянет нараспев только звуки местных наречий. С ожидаемым шумом в гостиную вваливаются сразу трое мужчин с половины Каспара. Сам Хан, Ноткин, сразу занимающий позицию рядом с Мишелью, и бывший Спичка. - Рассказывай. – Кивает некогда бывший Принцем Многогранника мужчина. - Я его снова видел. Того, из Степи, с лапками и грустными глазами. – Начинает без долгих уговоров лучший разведчик Ноткина. - Поэтому мы и закрываем последние входы завтра на рассвете. Если пронесет – к вечеру откроем снова. – Таисия непреклонна. Виктория, на мгновение закрыв глаза, попыталась вызвать свой Омут, но вместо падения встретила только твердую, угольно-черную стену. Угольно-черную… - Старшина! Я не могу решать такие вопросы без него.- Твердо проговаривает Ольгимская-Каина. И поворачивается к Лешке. - Сбегай за ним! Тут недалеко. Спичка радостно кивает, вскакивает с подлокотника кресла жены, отбегает к двери в ночь, распахивает её – и возвращается в гостиную с церемонным: - Старшина, мэм. На пороге комнаты возвышается Артемий – бледный и взъерошенный. - Виктория, приюти их. – И кивает себе за спину. В комнату медленно входят оба Бураха-Данковских. Виктория прижимает к губам узкую ладонь. На Артемиде – ночная сорочка, поверх которой наброшен свитер отца, огромный, но теплый. На Данко – домашняя рубаха с брюками, а на плечи накинут змеиный плащ, впопыхах схваченный с вешалки. - Третья началась. – Выдыхает Артемий, кладет на стол в коридоре три склянки твириновых настоев – и выходит из дома. - Кто?! – испуганно шепчет Мишель. И сталкивается с глазами окружающих, опускает голову: - Бедный Бакалавр. Но может у Ласки ему будет лучше… Артемий к счастью не слышит её слов, направляясь через заросший жесткими травами двор к источнику Панацеи. Косится в сторону своего дома, где он проснулся всего полчаса назад. Проснулся от слишком хорошо знакомого хриплого отчаянного стона. В кабинете Даниила горел свет, а сам Данковский лежал на узкой кушетке, оставшейся ещё со времен Евы. Снова сорвался стон с запекшихся от жара губ – и Артемий отлип от порога, на котором застыл. Прикоснулся к руке – и сразу попал в свежую язву, сочащуюся зеленоватым гноем. Даже без термометра было очевидно – у Даниила жар. 39-40̊. - Бурах, прошу вас, скажите ей, что я не могу её принять. – Голос хриплый, но речь ясная, не похожая на бред. Только глаза - закатившиеся. - Здесь никого нет. – Он торопливо выбегает в ванную, возвращается с мокрой простыней, обертывает ею мужчину, едва удерживаясь от касания губами лба. - Мария. И Катерина. Они здесь. – Тихо, но твердо продолжает Даниил. – Прошу, скажите, что я никак не могу принять их. Я занят. «Да уж, что может быть более важно, чем смерть?!» - думает Артемий, поднимаясь с пола, на котором застыл на коленях. Он точно знает – в доме есть пара шариков иммунников, но даже сильные антибиотики давно уже просрочены. Они в них не нуждались почти пятнадцать лет. Потом обжигает – дети! Протирает руки, которыми касался Данковского, твирином – и бросается на кухню. Детей нужно вывести немедленно, пока плесень, уже разросшаяся на стене кабинета не захватила весь дом. Потом – к источнику крови – и в Машину. Панацею он изготовит быстро. Вскользь порадовался, что его иммунные настои не портились годами. Делает глоток из одной из бутылок, небрежно стоящих в кладовке, потом сует склянки – все что есть - в карманы куртки. И бежит наверх за детьми. С медленным скрипом открывается ажурная чугунная калитка, и Гаруспик шагает к обнесенному низкой каменной кладкой колодцу в середине искусственного острова. Когда-то здесь гудел-звенел Многогранник, теперь только едва слышно хрустит мокрый декабрьский снег. «Отличный подарок на Новый год!» - мелькает рассеянная мысль. За ней приходит следующая – о том, что по зиме не бывает эпидемий, что зараза на холоде гибнет. И что ойнон не прав, утверждая, что Песчанка – простая болезнь, не управляемая и стихийная. Лишнее подтверждение разумности болезни он обнаруживает, подходя к колодцу. Он пуст. Сух, как будто и не плескалась в нем несколько дней назад тягучая алая кровь древних быков. Конечно, не стояла вровень с краем как в тот день, когда взорвали Многогранник, но и не хлюпала у самого дна. Но сейчас тут нет даже воды. Колодец с кровью пуст. Панацеи нет. Артемий медленно оседает на снег, пытаясь сдержать накатившую панику. То, что он один не справится, если повторится кошмар Второй Вспышки – очевидно. И даже то, что известен «пациент зеро» не слишком его радует. Вспомнив об этом самом пациенте, Артемий опускает голову – и уже не сдерживает протяжный вой боли, отчаяния и не желания отпускать так просто своего ойнона, своего любимого Бакалавра. И только едва слышный стук девичьих каблуков на Площади у Собора заставляют его поднять голову - чтобы увидеть тонкий силуэт в длинном платье, убегающий во двор Горнов. Поднять голову – и подняться самому. Чтобы то ни было – он не отдаст город без боя. И первым делом нужно вернуться в Горны и предупредить Хозяек.