Новый дом

      Ночью после праздника Октавии удалось совершить всё, задуманное ещё днём. Она вымыла волосы мылом, впервые чувствуя себя действительно чистой, хотя вымыть всё тело ей и не удалось (обычно ребята ставили просторную банную палатку, и Монро помогала подруге, выливая на неё тёплую воду ковшом). Теперь от волос, рук и умытого лица вкусно пахло травами, и этот запах стал даже приятнее, когда немного выветрился с кожи.       С утра старшие подростки вместе с Беллами, догонявшиеся после закончившегося алкоголя с «Ковчега» местной самогонкой из ягод, молили о пощаде и остались на своих койко-местах. Кларк, не притронувшаяся к выпивке, пообещала «Императору» приглядеть за младшими, пока остальные отсыпаются и сражаются с похмельем. Это всё оказалось только на руку Октавии. Как бы она ни дружила с Гриффин, в этот раз она собиралась ускользнуть из лагеря одна, без извечной группы поддержки. Хотя перед уходом всё-таки предупредила Монро. От сказанного ей в ответ, она краснела, наверное, ещё минут двадцать. «Не забудь спросить его про землянские контрацептивы, детка!» – Зои, безусловно, сказала это в шутку, потому что как бы ей ни нравилось подтрунировать над влюбленной подругой и каким бы крутым и красивым ни казался Линкольн, всё-таки рановато было Октавии задумываться о таком. Точнее, думает пусть сколько хочет, но вот до дела доводить не стоило.       Высказывание Монро однако натолкнуло О на конкретную и весьма серьёзную мысль. Обычно рождение второго ребёнка попросту… невозможно. Когда младшая Блейк доросла до первой крови, мать рассказала ей про всё, что касалось женского здоровья и материнства (хотя тогда и понимала, что вряд ли её дочь когда-нибудь станет мамой, ведь кроме Беллами рядом с ней никогда не было и не будет других мужчин). Она же рассказала, что вообще-то всем девочкам по достижению четырнадцати лет ставили внутриматочные контрацептивы. Авроре просто в момент замены старой спирали на новую попался бракованный. И вот результат – живая и уже такая взрослая Октавия.       А ещё – у Октавии не было никаких спиралей внутри. Учитывая, что её прятали от всех, неудивительно, что никто не озаботился такой простой вещью. А в тюрьме этим никто не занимался, сначала девочку просто поспешили сбагрить в камеру, подальше от основного населения станции, а после записали в Сотню. Это если они попросту не забыли поставить спираль незаконнорождённой.       «Значит, чисто теоретически… у меня могут быть дети, и мне не придётся просить врачей позволить мне их иметь», – подумала тогда Октавия, и эта мысль наполнила её какой-то мстительной радостью и в то же время смущением. Потому что следующим в мыслях у неё появился Линкольн. У него уже был опыт в работе с детьми – ведь Анья росла на его глазах, так что…       Девочка яростно затрясла головой, выбрасывая оттуда ненужные сейчас мысли. Возможно, позже…       Этот поток смущающих, но отчего-то до боли приятных мыслей прервал шорох листвы. О прекрасно знала, что Линкольн мог быть тихим, когда захочет. И, когда захочет, громким. Так что она безбоязненно повернулась, встречая мужчину широкой улыбкой.       – Ты пришла гораздо раньше, чем я думал, – мужчина явно оказался смущен, держа в руках очередную белую лилию, видимо, только заканчивал прокладывать ей путь. – Hapotei [пер. С днём рождения], Октавия, – он, наконец, подошёл ближе, аккуратно касаясь её распушенных волосы и закрепляя за ухом цветок.       Октавия отчетливо уловила момент, когда ноздри Линкольна затрепетали, и он осознал лёгкий аромат трав, который источали мягкие, пушистые волосы девочки. И это неожиданно сильно смутило Блейк, хотя скорее её должен был смущать запах пота и пыли, обычно преследовавший в последний день перед банным. Всё-таки один комплект одежды – то ещё проклятье.       – Это мне вчера подруга подарила. Мыло ручной работы, представляешь? – она постаралась скрыть смущение за нарочито весёлым тоном голоса, но Линкольн так смотрел, что что-то внутри девочки отчаянно расползалось биомассой, ничего не соображающей и счастливой от полученного внимания.       – Хороший подарок. И твоё ожерелье тоже, – кажется, Линкольну тоже пришлось постараться, чтобы сбросить с себя наваждение, но он всё-таки сделал это, убрав руку от чужих волос и слегка улыбнувшись, самими уголками губ.       Октавия инстинктивно притронулась к отполированным клычкам на своей груди, повертела довольно «бусины»-косточки и кивнула.       – Он оказал тебе великую честь носить свои охотничьи трофеи. Твой брат – хороший охотник, – по лице мужчины было ясно видно, что он не лукавил в словах, действительно считая Беллами таковым. Октавия хотела бы передать брату эти слова, но пока не время.       – Учитывая, что я ношу одно и то же постоянно, решила разнообразить внешний вид хотя бы этим, – украшение не очень подходило под синюю тюремную робу, оно бы лучше смотрелось поверх землянских кожаных курток или их хлопковых рубах. Девочка была точно уверена, что попроси она, и Линкольн притащил бы ей хоть целый гардероб просто за её благодарность, но нельзя было так рисковать – пока никому кроме доверенных лиц не стоило знать о существовании этой связи.       – Ты красивая, Октавия. Одежда этого не меняет, – мужчина произнёс это с таким открытым и искренним лицом, что смутил девочку окончательно. Он понимал, что так делать не стоило, но его звездочка выглядела просто очаровательно, когда смущалась. На небе явно жилось легче, чем здесь, потому что настолько нежных созданий с настолько сильным пламенем внутри Линкольн не встречал нигде на земле. Он уже сожалел, что ему придётся в какой-то момент обтесать эту нежность, чтобы звезда могла светить и вне неба так же ярко, как и на нём.       – Кхм, спасибо, – Октавия собрала разбежавшиеся мысли в кучку, не обращая внимание на дикий румянец на щеках. – Так… мой подарок?       – Идём. Он ждёт чуть дальше знакомых тебе мест. Поэтому я бы хотел, чтобы ты надела кое-что, – они зашли поглубже в лес, там, в корнях большого дерева, Линкольн оставил сумку с одеждой. – У нас не умеют делать синюю ткань, как у Скайкру, поэтому тебе придётся переодеть штаны и куртку.       До их встречи Линкольн планировал настаивать на убранных волосах, но после умопомрачительно свежего запаха… он не мог отказать себе в удовольствии вдыхать этот аромат. Косы заточили бы его в себе. Какая была бы растрата.       – Линкольн, – девочка сжала в руках переданные ей вещи, глаза были огромными, а взгляд взволнованным, – ты поведешь меня к своим? – у неё даже голос задрожал, но точно не от страха. Надежда светилась в ней грандиозным маяком, восторг заставлял вибрировать каждую мышц.       – Не совсем. Но мы будем достаточно близко к деревням, так что… вполне возможно, что наткнёмся на кого-то, – он ожидал, что его слова погасят этот вырвавшийся из Октавии свет надежды, но он лишь совсем немного потерял в красках. Девочка всё ещё оставалась весьма довольной.       – И что мы будем там делать? – она скинула куртку прямо на землю (всё равно она грязная) и натянула на плечи плотную кожу, меховой воротник приятно обласкал открытую шею. Принесённая Линкольном куртка оказалась лишь немного большой ей, но такой приятной к телу, тёплой, но не настолько, чтобы начать умирать от жары.       – Увидишь на месте.       Такой ответ на удивление устроил Октавию, в конце концов, совсем скоро она узнает, что же ей приготовил Линкольн, и допрашивать его не имело никакого смысла. Когда хотел, мужчина становился неприступной скалой и никакие жалостливые глазки его не пронимали.       Когда девочка опустила руки на пуговицу штанов, землянин понятливо отвернулся, забрав её куртку и теперь довольно аккуратно укладывая её в сумку. Октавия не слишком смущалась, если кто-то видел её в белье, в конце концов, они все мылись в палатке прямо по центру лагеря! Но всё-так она была благодарна Линкольну за такую вежливость. Быстро сменив уже привычные, словно вторая кожа, штаны тюремной робы на более узкие, но и более мягкие штаны землян на костяных крючках, девочка едва сдержала визг радости. У неё наконец-то появилась новая одежда, хоть и ненадолго. Она наконец-то в чём-то чистом, удобном и приятном. Уже за одно это О готова была Линкольна расцеловать.       Туда же в сумку отправили штаны и ботинки Октавии, хотя последние можно было и оставить, внешне и издалека они не слишком отличались от тех, что носили некоторые достаточно богатые земляне, но Линкольн предпочёл не рисковать, выбрав для миниатюрной ножки девочки детские сапоги Аньи. О, если бы его сестра только знала…       Пока они продвигались всё дальше от территории Скайру, приближаясь к границе с кланом Трикру, их разговор шёл также неторопливо и спокойно. Октавия рассказывала, как провела свой день рождения, а Линкольн в ответ рассказывал, из чего делается одежда землян, про особенности выделки кожи, про обработку хлопкового волокна. Несмотря на сложность процессов, девочка старалась запомнить как можно больше, чтобы позже рассказать друзьям, облегчить их коммуне жизнь.       И по пути (граница с Трикру обозначалась деревянными знаками их клана, развешанными на деревьях) Октавия, наконец, увидела других землян. Немного и издалека, в основном, дозорных, но это всё равно стало очередным подтверждением, уже не столь нужным, безусловно, что Линкольн не просто игра её воображения и общество местных тоже.       Вглубь территорий однако они заходить не стали, свернув в какой-то момент резко вправо и выходя через какое-то время на обширное, незасеянное поле. Линкольн принялся объяснять, что это поле «отдыхает» после нескольких урожаев, но Октавия уже не слышала его. Для неё вообще весь мир на мгновение перестал существовать, потому что она увидела нечто прекрасное.       – Линкольн… это…       Мужчина замолчал на полуслове, посмотрев на Октавию, и не смог не улыбнуться.       – Да, это мой подарок тебе. Пришлось ехать в столицу за ним, и я рад, что успел вернуться вовремя.       – Значит… он мой? – слёзы навернулись на глаза О, но она не могла оторвать взгляда от своего подарка, не могла посмотреть на Линкольна, хотя и желала этого.       – Да. Он совсем молодой, а хозяева не давали ему имя, зная, что собираются продавать. Ты можешь дать ему его, – сердце мужчины сжалось от взгляда на ошарашенную, но счастливую до слёз девочку. Он буквально со своего места чувствовал, как содрогалась её грудная клетка, как нервная дрожь пробегала от макушки до пяток. Ему безумно хотелось обнять её, укрыть в своих руках от всего, что когда-то составляло жизнь его звёздочки. Но он не стал. – Идём.       Он взял её за руку, но и только. И она отчаянно сжала ладонь в ответ. Октавия не могла поверить, что это действительно происходило с ней. Чем ближе они становились, тем отчётливее она чувствовала запах, слышала взволнованное ржание и перебор копытами. И наконец… прямо перед ней оказался молодой, безумно красивый, гнедой жеребец. По стандартам старого мира животное не было столь уж красивым: слишком крупные ноги, недостаточно пропорционально крупное им туловище, но при этом… огромные, умные глаза. Сила чувствовалась в каждом немного нервном движении коня: его передние и задние ноги оказались связаны, недостаточно, чтобы совсем лишить его возможности двигаться, но всё-таки не давая бегать во всю мощь.       – Чертчертчертчерт, – от волнения у неё тряслись пальцы, а ладонь, вложенная в руку Линкольна, отчаянно вспотела.       – Всё в порядке. Октавия, просто повторяй за мной, он хочет познакомиться с тобой, – землянин так и не отпустил её руки, свободную протягивая к морде коня и позволяя обдать конечность тёплым воздухом, только после этого ласково потрепав животное между ушей. – Он очень смелый мальчик. Но с незнакомцами все осторожны. Не показывай страха, иначе он укусит тебя за трусость.       Конечно, Линкольн выбирал спокойное и умное животное, чтобы как раз никто никого не укусил. Но Октавия слишком волновалась, и надо было как-то поспособствовать её успокоению. Как ни странно, метод лёгкой угрозы сработал, девочка глубоко вдохнула, выдохнула и протянула ладонь к носу коня. Тот сверкнул подозрительно взглядом, но послушно принюхался, улавливая уже знакомый Линкольну запах трав и природы. Кажется, ему он понравился так же, как и землянину, потому что в следующий момент Октавии даже не пришлось самой тянуться к широкой полоске шерсти между глазами, зверь сам боднулся о её ладонь, довольно фыркнув.       – Ты понравилась ему, – теперь мужчина был точно уверен, что никто не собирался кусать девочку, а потому смог отойти от неё, поглаживая животное по мощной шее и спине. Поправляя почти сползшую меховую попону. Коню, наверняка, было с ней жарковато, но девочка, ни разу не видевшая лошадь в своей жизни, отбила бы все важные места даже во время короткой поездки.       – Буцефал… Ты будешь моим Буцефалом, как у Александра Македонского, – шептала Октавия своему (небеса, у неё теперь был конь!) питомцу, прислонясь лбом к теплой шкуре и обнимая нареченного Буцефала за шею. – Это хорошее имя, Линкольн?       – Конечно, – мужчина не знал, кто такой Александр Македонский, но имя звучало неплохо, по его мнению. – Но я не просто подарил его тебе. И не просто так мы пришли сюда.       Наблюдать за изменениями в лице Октавии стоило всех трудностей, которые преодолел Линкольн, чтобы сделать подобный подарок. От простого любопытства до подозрения, неверия, надежды и, наконец, бурной радости.       – Ты лучший, Линкольн! Боже, я так тебя люблю! – конкретно в тот момент, это было скорее высказывание на эмоциях, и сам землянин тоже прекрасно это понимал, но всё равно позволил себе тихое ответное признание в собственных мыслях. Октавия запрыгнула на него, обнимая ногами и руками, расцеловывая, куда попадала на радостях, смеясь так счастливо и громко, что Линкольн сам улыбнулся очевидно счастливо.       Буцефал косил на них умным глазом, фыркая от открывшейся картины глупой и весёлой одновременно. Вкусно пахнущий человек обнимал сильного человека. И они оба были счастливы, как счастлив мог быть бегущий свободно конь. Линкольн собирался сделать счастливыми всех троих участников их торжества.       Когда Октавия немного отошла от радости, то поняла, в каком положении они застыли рядом с Буцефалом: она обнимала Линкольна всеми конечностями так крепко, что ему даже необязательно было придерживать её за талию (он всё равно это делал и не собирался отпускать).       – Я не снарядил коня ничем, кроме попоны, не было времени, к сожалению, но ты справишься. Просто перекинь ногу через его спину и крепко держись за гриву.       Октавии, конечно, было немного страшно, что Буцефал неожиданно понесёт её и она упадёт, но желание всё-таки попробовать помогло ей кивнуть, а после, следуя инструкциям Линкольна и чувствуя бедрами его крепкие руки, всё-таки забраться на спину коню. Помимо длинной, ярко-рыжей гривы она могла схватить на веревку, накинутую на шею животному, но решила всё-таки не экспериментировать.       Со своего высокого положения девочка наблюдала, как Линкольн, потрепав Буцефала по шее вновь, опустился к его ногам и развязал верёвки, а после легко, одним прыжком оказался позади неё, близко притискиваясь бёдрами и крепко обнимая её одной рукой. Октавия, безусловно, почувствовала смущение, но по большей части всё-таки защищенность. Теперь она не боялась упасть, понимая, что Линкольн удержит её в случае чего.       – Ну что, готова? – он говорил ей прямо на ухо, получив возможность беспрепятственно вдыхать запах её волос, прижавшись к ним носом.       – О да! – Октавия просто не могла ответить по-другому. Она бы ответила «да», что бы ни спросил в тот момент у неё Линкольн. Он не стал пользоваться возможностью.       – Хорошо, тогда поехали, – взявшись за замеченную девочкой ранее веревку, мужчина мягко ударил Буцефала в бока, и тот с радостью двинулся вперёд, постепенно наращивая скорость. Линкольн коротко объяснял Октавии, что надо делать, и она беспрекословно слушалась его.       В тот день она почувствовала такую свободу, какую не чувствовала, даже впервые вдохнув здешний воздух. Буцефал стрелой летел сквозь поле, его мощные мышцы перекатывались под крепко сжимавшими его бока ногами. Рука Линкольна следила за тем, чтобы Октавия вовремя приподнимала бедра со спины коня, и Блейк сумела быстро поймать ритм. Всё вокруг было таким живым, таким ярким, полным красок.       Небо, с которого она спустилась, приветливо лучилось синевой, ветер хлестал по щекам, перехватывая дыхание. Октавия хотела бы, чтобы где-то рядом сейчас мчался на своём коне и её брат, чтобы он тоже смог почувствовать это. Когда-нибудь так обязательно будет.       А пока… она была свободна, влюблена и счастлива.       ***       – Ну что, проспался? – Кларк с усмешкой смотрела на зелёного и сморщенного Беллами, едва подававшего признаки жизни из своего кресла. – Как Джаспер умудрился сварить столько «тайного» самогона, что вас всех так срубило…       Парень застонал так отчаянно, что девушка смилостивилась, подавая ему пропитанную холодной водой тряпку. Ей уже пришлось помогать парочке проснувшихся подростков справляться с тошнотой (скорее, придерживать волосы, пока из них выходило всё, что они выпили вчера), а ещё парочку она застала в неглиже и весьма провокационных позах. Господи, она была рада, что вместо семнадцатилетних ребят за нежелательные беременности думали спирали. Даже эти куски металла оказывались умнее в случаях беспорядочных половых связей.       – Как Октавия? И сколько я проспал? Угх, самогон Джаспера покрепче того пойла, что я взял с «Ковчега» оказался.       – Ты явно начал восстанавливаться, уже такие предложения составляешь, – Кларк не могла не подкалывать его, такого обычно серьёзного и сурового, а сейчас больше похожего на пьяного щеночка. Как тогда, на корабле, только тогда он был напуган. И это было совсем не весело. – Солнце уже начало клониться к горизонту, так что обед вы все дружно проспали. Октавия просто прекрасно, она вся светится, ходит по лагерю, как будто на крыльях порхает. Мы всё-таки устроили ей отличный праздник.       Лицо Беллами разгладилось на мгновение:       – Ты так считаешь?       – Да, Белл, я думаю, она по-настоящему счастлива сейчас.       Поняв, что парень слишком ушёл в свои мысли и ничего не собирался делать с принесенным ею «подарком судьбы», девушка сама взяла тряпочку, пока та не нагрелась, и уложила на лоб Блейка, унимая его головную боль хотя бы на немного.       – Знаешь… этот момент отдыха… он был необходим всем нам. Мы тяжело работали всё это время, – Кларк отошла немного от кресла Беллами, упав в соседнее, принадлежавшее Октавии (парень ни в какую не шёл на то, чтобы поселить сестру куда-либо не рядом с собой). – Надеюсь, мы скоро уже починим связь и сможем действовать более обдуманно.       – По-моему, мы неплохо справляемся, – всё-таки пробормотал Беллами, хотя сам недавно думал о том, что от совета они бы точно не отказались.       – Неплохо. Но может быть намного лучше. Октавия с ребятами, конечно, просто монстры, только благодаря им мы сейчас не сидим на одном мясе. Монти прекрасно разбирается в растениях, но если честно, я уверена, что часть из них они пробовали наугад, – Кларк легко могла бы представить, как Монро и Октавия едят какие-нибудь ягоды на спор. Это было одновременно забавно и страшно. Потому что в какой-то момент такие эксперименты могли обернуться неприятными последствиями. – Но очень скоро нам понадобятся зерновые, скот… Если зимы в этих краях суровы… не знаю, как мы будет их пережидать.       – Кларк, – Беллами посмотрел на неё серьёзными глазами, и если бы не тряпочка, сползшая ему на брови, возможно, парень даже бы заставил её взволноваться, – не думай об этом сейчас. Мы только сбросили с себя оковы стресса прошлого месяца. Давай всего пару дней поживём спокойно. А потом… а потом вместе подумаем над решениями наших проблем.       Гриффин не могла так легко отключить себя от проблем, тем более, их количество зашкаливало. И всё-таки… она хотела поддаться этим словам.       – Я скучаю по родителям, – неожиданно произнесла девушка, опустив взгляд в пол. Она понимала, что Беллами не лучший человек для такого разговора, ведь Эбигейл Гриффин входила в совет «Ковчега», была приближенной к Джахе, который казнил его мать. Но почему-то пожалеть о сказанном не могла.       Она видела краем глаза, как Беллами с тихим стоном садится прямо, чтобы иметь возможность взять её сжатую в кулак руку в свою.       – Я понимаю. Но мы здесь… чтобы они смогли привезти сюда весь наш народ. Ты обязательно увидишься с ними, и они будут гордиться дочерью, которую вырастили. Кларк, не думаю, что без тебя я бы смог так удачно управлять всем этим скопом. Подростки такие… подростки, – Беллами сморщился, как будто съел лимон, и на секунду когти тоски отпустили сердце девушки. – Не зацикливайся на том, что их нет рядом сейчас. Лучше думай о будущем, о том, что они прилетят к нам, хоть и почти через два года. Возможно, они не будут ждать так долго, как думаешь? Мы ведь отправляем им данные через браслеты.       – Может, ты и прав. Я просто… не привыкла быть без них. «Принцесса» и все дела, – к Кларк всё-таки прилепилась эта кличка, но она уже её не раздражала. Наоборот, довольно весело получалось: Беллами в качестве Императора, Октавия – как его сестра, земной канцлер Уэллс и принцесса Гриффин. Такой себе королевский салон. – На самом деле, я начинаю чувствовать себя мамочкой, – девушка состроила страшное лицо, словно она была в ужасе от такого положения вещей.       Беллами рассмеялся, сразу же схватившись за голову, но не переставая улыбаться при этом:       – Тогда я папочка. И знаешь, что я скажу тебе? – он наклонился совсем близко к её лицу, глаза его сверкнули лукавым огоньком. – Братом быть намного легче.       – Беллами! Беллами, ты встал, наконец? – счастливый голос Октавии звучал звонко и отчаянно громко, отчего с соседних коек послышало недовольное шипение. Парень скривился, скорее, ради театрального эффекта, чем от действительного раздражения. Кларк с улыбкой взъерошила волосы Блейка и встала со своего места.       – Наверняка, тащит тебе обед, папочка.       – Тебе придётся кормить меня с ложечки, мамочка, – Беллами усмехнулся, а Кларк насмешливо изогнула бровь.       – Только если неизведанными грибами с просторов леса, Ваше Императорское Величество! – девушка поспешила к начавшему просыпаться парню в углу, продолжая насмешливо сверкать глазами в сторону Блейка.       Октавия ворвалась на палубу счастливым комком радости, и это уничтожило последнюю тьму в их сердцах. По крайней мере, в тот день они действительно были счастливы.