Новый дом

      Всё пошло не так спустя несколько дней после отправки сообщения. Начало проблем никто даже особо не заметил поначалу. Утро шло, как обычно: подростки с рассветом вяло выползали, кто откуда, умывались в остывшей за ночь воде, приводили себя в порядок, позже плавно перебираясь к местной кухне. Дежурными по ней в тот злополучный день были Дрю и Харпер, тоже отчаянно сонные, но всё-таки с готовой, начиненной ягодами кашей и кипяченой водой в металлическом сосуде, из которого разливали её по личным деревянным стаканам каждого подростка.       После завтрака началось привычное брожение по лагерю, пока Беллами не поднялся на местную низенькую трибуну и не объявил план работ, как делал это вот уже полгода практически каждый день, если только план не обговаривался на редких вечерних собраниях. Часть людей отправлялась на поля, готовясь засеять их снова, ещё группа шла следить за собранными в загоны кроликами и «бобрами» (эти самые «бобры» на деле ими уже не являлись, но явно произошли именно от этого животного, были жирными и довольно спокойными, идеальными для разведения на убой). Некоторые девушки ушли к источнику, чтобы там заняться стиркой, а другие – а лес, чтобы пополнить запасы. И наконец, четверо парней рискнули сунуться дальше, чем раньше решались члены Сотни, чтобы составить подробную карту неизведанных районов территории Скайкру.       То, что не все вернулись к обеду, легко объяснялось наличием у некоторых групп пайков, особенно, у тех, кто отправлялись довольно далеко от лагеря. А вот невозвращение четверых подростков к ужину заставило мигом заволноваться. Беллами всегда проводил перекличку перед ужином, и ещё недавно это была надоевшая всем привычка Императора, резко превратившаяся в необходимость буквально за мгновение осознания, что их в лагере девяносто четыре, а не девяносто восемь.       – Отставить панику, подождём ещё полчаса, если они не вернутся, тогда… – на Беллами лица не было, но он пытался сохранять спокойствие, чтобы лагерь не начал разваливаться от страха, – тогда мы отправим небольшую группу на поиски, пока остальные будут ужинать.       Ропот в лагере, впрочем, это не заткнуло. Ребята не вернулись ни через полчаса, ни через час. Группа, отправленная на их поиски: Беллами, Стенли, Атом, Уэллс – все крепкие парни, к тому же, вооружившиеся, кто чем мог – вернулась одни под самое утро, уставшие, подавленные. Единственное, что им удалось отыскать, это оброненную карту со следами крови, и, собственно, эти самые следы крови, коих оказалось не так много, вполне вероятно, подростки просто оказались ранены, а не мертвы. Большая часть лагеря уже спала ко времени их возвращения, на посту остались только Кларк и Октавия, до последнего ожидавшие группу.       Похищение (пока они решили называть этот инцидент так) произошло недалеко от реки, так что подозрение сразу же пало на землян. Октавия прекрасно знала, что этого не может быть, что на самом деле, территория Трикру не за рекой, а чуть в стороне и уж границу с ними сложно пропустить, так что это точно были не они. Но других подозреваемых и вправду неоткуда было взять.       Конечно же, она попыталась защитить землян, говорила, что они давно бы напали, если бы хотели, что Сотня не дала никаких поводов к нападению, строго придерживаясь выделенной им территории. Беллами кивал, но также, как и сестра, понимал, что других подозреваемых попросту нет.       Самое страшное, что Октавия не могла встретиться с Линкольном, Беллами попросту не выпускал её из лагеря теперь. И в итоге она впервые пропустила встречу без единого знака от себя. Обычно, если появлялись какие-то обстоятельства, не позволяющие им встретиться, каждый оставлял на месте встречи не белую лилию, а невзрачный жёлтый цветок. Интересно, что он подумал, когда она не явилась? О надеялась, что он не слишком расстроился и не сильно взволновался.       Через неделю пропал очередной отряд, рискнувший отправиться на охоту. Монти чуть не посерел от ужаса, когда подумал, что Харпер пошла с ними в тот раз, но девушка пряталась на кухне, пытаясь приготовить обед из того, что оставалось в лагере. Их стало ещё на троих меньше.       Потом ещё на шестерых.       Спустя три недели после начала вынужденного домашнего затворничества, Октавия поняла, что больше ждать нельзя. Она попросту не могла продолжать сидеть в лагере, понимая, что её друзей кто-то крадёт и, скорее всего, пытает и убивает, а единственный, кто мог бы дать ей иную версию, нежели нападение землян, вне зоны доступа.       Ночью ей удалось выбраться из комнатки с Беллами, не потревожив его беспокойный и так сон. Зато мимо Кларк пробраться не получилось, та скинулась на своей койке и резко схватила О за ногу, вынуждая остановиться:       – О, ты куда помчалась на ночь глядя? С ума сошла? – у неё был резон спрашивать. Учитывая обстоятельства, все снова переместились с улицы на корабль, и даже удобства кое-как да провели внутрь: туалет, вода, небольшой запас закусок теперь находились у двери, намертво запертой на ночь.       – Кларк, тс, – девочке пришлось присесть рядом с Гриффин, чтобы шептать ей на ухо и никого больше не разбудить, – я хочу узнать, что происходит. И я могу это сделать, просто доверься мне, пожалуйста. Я расскажу тебе всё, когда вернусь.       – Если вернёшься. О, в лесу опасно, люди пропадают! – девушка вытаращила глаза, как всегда делала, если её что-то не устраивало, хотя голос продолжал оставаться спокойным и умиротворяющим. Не будь Октавия так уверена в оправданности риска, наверняка после такого бы осталась.       – Прости, но я должна.       Они долго смотрели друг другу в глаза, пока, наконец, Гриффин не сдала позиции:       – Хотя бы скажи, почему ты так уверена в том, что у тебя всё выгорит? – Кларк уже отпустила ногу подруги, так что та могла просто вскочить и побежать, но всё-таки решила ответить, хотя бы немного сгладив волнение старшей девочки (или наоборот усилив его).       – У меня есть знакомый землянин. Мы общаемся… уже довольно долго. Пожалуйста, я расскажу всё остальное позже, я просто знаю, что это не они. Трикру не стали бы нарушать устоявшийся мир. Но они могут знать, кто это делает. Поэтому я должна пойти, понимаешь? – Октавия смотрела на подругу огромными, тёмными в полумраке помещения глазами, дыхание её дрожало, а кожа пошла мурашками от нервов. Но всё-таки Кларк расслабилась на своей лежанке, прошептав напоследок:       – Ты должна будешь рассказать мне всё, понятно? Абсолютно всё.       О отправила Кларк воздушный поцелуй, а потом мышкой проскользнула мимо спящих соклановцев (как она любила называть их про себя). Конечно же, к двери она не направилась, ведь та открывалась с диким скрежетом, а полезла к всё ещё отчасти разобранной системе связи. Ребята-инженеры перелопатили всё полностью, и пока решали какую-то проблему, оставили тесный проход на крышу к антенне. Никто не думал, что кто-то может забраться к ним через него. Или выбраться.       С крыши спуститься, конечно, было той ещё проблемой. У Октавии не было с собой ни верёвки, ничего, как-то она забыла про это подумать, когда сбегала из-под бока брата. Ограда забора, впрочем, отсвечивала совсем рядом, и над ней склонилась крепкая на вид ветвь большого дерева. Беллами не стал вырубать всю растительность вокруг лагеря, только проредил деревья непосредственно в зоне видимости постовых. Поэтому, если девочка достаточно далеко прыгнет…       Октавия выдохнула весь свой страх и, стараясь взять разбег, как можно тише и при этом эффективнее, спрыгнула с крыши, вытягивая руки и в последний момент цепляясь за вышеупомянутую ветвь. Ладони сразу же возмущенно взорвались острой болью, но девочка постаралась не обращать на неё внимания. Просто зависла ногами над верхней частью забора, пытаясь найти в себе силы раскачаться на раненых руках и спрыгнуть за пределы лагеря. С каждой секундой этих самых сил становилось всё меньше, так что О пришлось уже решаться и прыгать. Приземление вышло неплохим, хотя ноги, как и ладони, были весьма возмущены таким поведением своей хозяйки.       Ей ещё ни разу не приходилось бывать в лесу глубокой ночью. Вечером – да, сразу после захода солнца – тоже, но не под светом звёзд и луны. И всё-таки она не могла отказаться от своей цели, бесстрашно шагая вперёд, по знакомым тропам к спрятанной сумке с землянской одеждой. Октавия попросила об этом, потому что иногда она просто хотела прийти и переодеться в неё, даже если у них с Линкольном не было назначено встречи. Сейчас это очень пригодилось.       Девочка вытряхивалась с комбинезона отчаянно быстро, замерзая в холоде ночи, и натянула более тёплую одежду землян на успевшее остыть тело. Конечно, она понимала, что стражи на границе не дремлют, они, наверняка, зададут ей тысячи вопросов, и всё-таки… всё-таки О должна была попытаться. Она достаточно хорошо знала язык, и Линкольн говорил, что со временем небесный акцент ушёл из её голоса и проскальзывал очень редко, так что вполне возможно, что ей удастся обмануть пограничников.       Октавия хотела бы прихватить с собой из лагеря лук или хотя бы копьё, но днём не выпало возможности протащить в комнату хоть что-то, а прыгать через всю Сотню до «оружейной»… Собственный вздох заставил девочку вздрогнуть в тишине ночного леса. «Боже, что же я делаю?» – именно этот вопрос крутился в её голове безостановочно.       В составленном Октавией плане было слишком много проблем. Во-первых, она не знала, где находится деревня Линкольна. Во-вторых, она не знала, находится ли Линкольн дома. В-третьих, совершенно неясно было, сколько времени займёт путь туда и обратно. Конечно, она предполагала, что мужчина не стал бы таскать Буцефала из каких-то совсем отдаленных районов, да и каждый раз столько ходить ради встречи с ней… наверняка, он сейчас обитал где-то поблизости. Главное, обхитрить охрану и вынудить их сказать, где сейчас находится Линкольн.       Уже приблизившись к границе, О вспомнила про волосы и на скорую руку соорудили две косы, а потом потренировала своё самое свирепое лицо, которое могла только придумать. У неё уже в голове сложилась небольшая легенда, она собиралась играть на отношении к женщине в обществе землян. Особенно, к женщине, способной давать жизнь.       Она в жизни ещё не заводила настоящие истерики, так, могла покричать на мать или на Беллами, и то всё время боялась, что её услышат и случится беда. Но она была готова покричать, ещё как. Настроившись на нужный лад, Октавия стремительно вышла из леса на небольшой очищенный участок для свободного наблюдения за границей, и почти сразу же почувствовала на себе взгляды. Девочка остановилась ровно в центре и проговорила максимально чётко и уверенно, с нотками проскальзывающей в голос ярости:       – Ai laik Okteivia kom Trishanakru en ai gaf gouthru klir [пер. Я – Октавия из клана Светящегося леса, и мне нужен безопасный проход], – она решила, что называть Трикру слишком опасно, слишком легко попасться на лжи, поэтому выбрала довольно близкий клан, небольшой и малозаметный в политике землян. Правда, ей для этого пришлось нанести на лоб пунктирную линию, татуировку инициации у этого клана.       – Trishanakru? Chit gada kom Trishanakru du in oso geda? [пер.Тришанакру? Что девушка из Тришанакру делает в наших местах?] – голос раздавался прямо из гущи тёмной зелени, и Октавия всё ещё не могла чётко определить месторасположение дозорного. Но ей это и не надо было.       – Ai gaf lok op Lincoln kom Trikru, em ouyon ai loda [пер. Мне нужен Линкольн из Древесного клана, он многое задолжал мне], – тут голос у неё чуть не дрогнул, но девочка вовремя перевела волнение в ярость, задышав чаще и сжав кулаки. Место, где она стояла, неплохо освещала луна, так что дозорный (или дозорные) видели каждую её реакцию.       – Lincoln? Hedon kom stegeda… [пер. Линкольн? Глава деревни…]       – Tonkark, sha[пер. Тонкарк, да], – о, как девочка была рада, что когда-то Линкольн рассказал достаточно о своей деревне, чтобы она хотя бы знала о ней теоретически, раз уж её так и не пустили на территорию.       – Chit yu gaf?[пер. Чего ты хочешь?] – по крайней мере, она точно знала тригедасленг, знала деревню, в которой руководил Линкольн, а значит, уже не часть Скайкру – именно так должны были думать в тот момент дозорные, если Октавия всё делала правильно. И пока она не допустила ни одного существенного промаха.       – Ai gaf jok em taik in job [пер. Я хочу, чтобы он взял на себя ответственность], – вот тут ей предстояло набирать обороты, и внутренне девочка заранее извинилась перед Линкольном. – Osir hit op in geda kom Skikru. Jos bida sintaim en em gon. En ai set raun soulou op yongon! [пер. Мы встретились на территории Скайкру. Какие-то пара дней, и он ушёл. И я осталась одна с ребёнком!] – на последних словах Октавия буквально закричала, взвинченная до предела, действительно накрутившая себя, пока судорожно соображала перевод нужных фраз. В конце концов, она дышала, как загнанная лошадь, и молчание дозорных легко было списать на шок.       – Em ste nat. Hakom nau? [пер.Уже ночь. Почему сейчас?] – даже голос говорившего изменился, смягчился, Октавия уже знала, что почти уговорила. Этот вопрос последний и самый важный для её истории.       – Nonti banau ai. Ai gyon au kom sintaim feva. En ai nou hod op kom taimai hit op em [пер. Отец изгнал меня. Я шла уже много дней. И не остановлюсь, пока не встречусь с ним], – девочка не выглядела изнуренной, но всё-таки была ночь, которая лишь выделяла бледность её лица, хотя лёгкий загар всё-таки прицепился к ней спустя столько времени.       Она ждала приговора, почти не чувствуя почвы под ногами и отчаянно сжимая кулаки. У неё даже в какой-то момент закружилась голова, и О решила добить спектакль, тяжело опустившись на колени, словно бы от изможденности.       – Ku! Yu na klir[пер. Хорошо! Ты можешь пройти], – эти слова для девочки были подобны благословению небес. Теперь осталось последнее, и она сможет продолжить путь. Как ей потом выбираться обратно домой, она не знала, но пока нужно было всё-таки попасть к Линкольну.       – Em lin in Tonkark? [пер. Он в Тонкарке?]       – Nou. Em in Hotnak, gon naut en yu na ste in noutaim[пер. Нет. Он в Хотнаке, иди на север, и ты быстро прибудешь на место], – впервые за время «общения» Октавия увидела говорившего, он убирал лук за спину, выйдя немного на свет из темноты древесных крон. На его лице чернела боевая раскраска. Не юный, но и не старый, наверное, возраста Линкольна. Октавия тряхнула головой, не время было думать о втором землянском собеседнике в жизни.       – Mockof [пер. Спасибо], – девочка дождалась, пока мужчина подойдёт и поможет ей подняться на ноги, продолжая изображать из себя уставшую, брошенную и беременную землянку. Воин довёл её до леса и даже провёл чуть дальше, показывая нужную тропу и объясняя, что надо держаться этого пути и лишь у большого, разбитого грозой дерева повернуть направо, а там уже до деревни рукой подать.       Октавия поблагодарила его вновь и медленно, но верно направилась по указанному пути. Страх взвился в ней уже после, словно молоточек начал ударять по вискам изнутри, намекая, что это, чёрт возьми, очень рискованно. Но рубикон был уже перейдён, и отступать девочке было решительно некуда. Так что она споро вышагивала по едва заметной в темноте тропе, стараясь не шарахаться от звуков живой природы, которая ночью превращалась из прекрасной в устрашающую. А ведь О оставалась беззащитной против даже мелкого хищника, а если на неё вдруг выпрыгнет какой-нибудь гигант? Она тряхнула головой, пытаясь выбросить из неё панические мысли о возможных опасностях. Скоро она уже дойдёт до Линкольна, а тот уж защитит её на обратном пути.       Наконец, впереди показалась тень растерзанного молнией дерева, разбитого буквально напополам, сухого и безжизненного, служащего теперь лишь природным указателем. На его ветвях с двух сторон висели разные круглые украшения, похожие на знаки Трикру, но всё-таки отличающиеся в мелочах. Октавия решила, что у землян эти кругляши заменяли письменные указатели. Повернув, как ей было сказано, направо, она продолжила путь в более приподнятом из-за данного открытия настроении. В очередной раз земляне показали красоту своего общества, несмотря на жестокие обычаи и воинственность.       Деревня буквально появилась перед девочкой из воздуха спустя несколько минут. Она только вышла из очередных зарослей, спахивая с волос большого паука, как почти сразу же оказалась на границе чьего-то двора. Дыхание спёрло у неё в груди. Деревня спала: всего десятка два домов с дворами, тихие и чёрные, нигде не горел свет. О могла расслышать лишь тихое фырчание лошадей в стойлах, и другие животные звуки. Но главное, у одного из домов она увидела Буцефала, и вряд ли Линкольн мог находиться где-то ещё, если только не пошёл к любовнице. Это предположение одновременно заставило девочку усмехнуться, и вместе с тем ревностно сжать кулаки. Линкольн – её землянин, и больше ничей.       Октавия прошла до нужного дома, особо не скрываясь, чтобы если люди проснутся, они не подумали, что она убийца или воровка, раз крадётся в ночи. Пока дошла, она даже и вправду увидела в окнах лёгкие очертания чужих лиц. Буцефал узнал её на подходе и с удовольствием подставился под ласки, довольно фыркая.       – Линкольн сейчас дома, малыш? – О не знала, почему спросила это у коня, но тот, кажется, понял вопрос, потому что потом неожиданно мотнул головой вниз и вверх, словно бы кивая. – Хм, это хорошо.       Октавия улыбнулась животному напоследок, пообещав выспросить у Линкольна угощение для него, а сама подошла к небольшому, приземистому домику, естественно, из дерева. Прежде чем постучаться, девочка осмотрела: двухступенчатое крыльцо вело к тяжёлой двери с металлической ручкой, в окнах не было стёкол, только деревянные задвижки, видимо, на случай холодов, по стенам также вились резные узоры, но разглядеть их в полутьме не представлялось возможным. О бы хотелось жить в таком. Хоть он и был небольшим, но наверняка уютным, и его действительно можно было бы назвать домом. Когда-нибудь она создаст семью, а вместе с ней и свой дом, пусть даже такой же маленький, как этот.       Даже тихий стук прозвучал отчаянно громко в тишине сонной деревни, и Октавия едва не отпрянула с крыльца, отчего-то испугавшись. «Ради друзей ты должна быть сильной, Октавия из Небесных людей, ты должна узнать, что происходит», – это немного помогло ей вернуть самообладание, но оно тут же потерялось обратно, когда в окне девочка увидела знакомое лицо, вытянувшееся от удивления. Послышались быстрые шаги, и дверь распахнулась перед ней, являя постояльца дома. Линкольн был одет лишь в тонкие нательные штаны, его мощная грудная клетка раздавалась в ширь от взволнованного дыхания, и Октавия на мгновение забыла, зачем вообще пришла сюда.       – Октавия? – мужчина шептал на грани слышимости, поэтому позволил себе говорить по-английски. – Что ты здесь делаешь? Как ты…       Растерянный, он был ещё привлекательнее, чем обычно. Сонный, домашний и непонимающий, что происходит. Линкольн был идеален.       – Я…       – Заходи, – Октавия почувствовала крепкую, горячую хватку на замерзшей руке и позволила втянуть себя в тёплое пространство дома. Внутри он казался чуть больше, чем снаружи, потому что не был загроможден чем-либо: два очага у стен, низкая кровать, пара скамей со столом да и всё. Постель оказалась разложена, и девочка почувствовала неуместную вину за то, что потревожила чужой сон. Она послушно замерла, пока Линкольн искал свечу и поджигал её, приоткрыв жаровню. Сразу стало немного светлее и ещё уютнее. – Так что случилось? Я не зря не водил тебя в деревни, Октавия, для тебя это опасно.       –Дозорные думают, что я из Тришанакру, так что всё в порядке, – конечно, ей пришлось рассказать выдуманную историю Линкольну, учитывая, что он был непосредственным участником её. По мужчине легко читалось, что с одной стороны он возмущен и расстроен своей ролью бросившего молодую девушку любовника, а с другой ему чертовски смешно из-за всего этого.       – Что ж, это я понял. Но что случилось, раз ты решилась прийти сюда ночью? – Линкольн, пока она рассказывала, успел выставить на стол кувшин с водой и вяленое мясо, потому что путь от лагеря Скайкру до деревни был совсем не близкий. Он хотел бы сказать ей, что его отозвали на несколько недель в связи со смертью главы Хотнака и для помощи в избрании нового. Так что он не мог продолжать наблюдение за небесными людьми, также как и вернуться на свой пост в Тонкарке, покуда не будет исполнен приказ Аньи.       – Линкольн, наши начали пропадать, – голос Октавии всё-таки дрогнул, она боялась того, что могли сделать с её друзьями, ведь существовало нечто гораздо страшнее смерти. Не каждую боль можно вытерпеть. – Мы… мы не знаем, кто это делает, но первый отряд пропал рядом с рекой, и Беллами предполагает, что это земляне. Да что там… почти все верят в то, что это вы начали почему-то красть наших людей. Но я знаю, что это не так! – и всё-таки во взгляде её читалась мольба подтвердить сказанные слова, ей нужно было это услышать из его уст.       – Это не мы. Вы заняли небольшой участок территории, и Анья согласилась до поры до времени оставить вас в покое на этой земле. Но, Октавия, – Линкольн выглядел таким грустным и суровым одновременно, мягко накрывая её дрожащую ладонь своей, – земли за рекой – опасное место. Могу предположить, что ваших соклановцев забрали именно туда, – молчание продлилось всего секунду, прежде чем мужчина выдохнул, тяжело и отчаянно: – Жнецы. Вот кто забрал их. Если я увижу место преступления, смогу сказать совершенно точно, но вряд ли это мог быть кто-то ещё.       – Жнецы? Кто это? Откуда они? Почему они напали? – вопросы сыпались из девочки, как из рога изобилия, но вскоре она замолчала и, наконец, спросила совсем тихо: – Они ведь мертвы, да?       Линкольн сразу понял, о чём она, и вместо ответа лишь сел рядом с ней на скамью и предложил своё плечо для уже полившихся через край слёз. Где-то в глубине души Октавия знала, что её соклановцы мертвы, и умерли они не гуманной и не быстрой смертью. Но сейчас, получив доказательства этого (даже если это всего лишь слова одного землянина), девочка не могла остановить рыдания, прижалась к впервые обнаженной смуглой коже, орашая её слезами. Линкольн был горячим, всё ещё несколько разморенным после сна, хотя разум уже полностью проснулся. Мужчина прижимал дрожащее тело к себе, понимая, что Скайкру впервые столкнулись со смертью, двое мертвецов при посадке не шли в счёт, так как их смерть никто не успел прочувствовать.       – Сколько это уже продолжается? Я какое-то время не был на вашей территории, – спросил Линкольн, когда Октавия в его руках немного затихла, теперь лишь изредка всхлипывая и щекотно выдыхая ему в грудь.       – Чуть больше трёх недель. Мы потеряли уже больше десятка людей, Линкольн, словно эти Жнецы бродят по нашему лесу и вылавливают всех, до кого могут дотянуться, – голос О сел и дрожал, и она совсем не хотела отнимать лица от уютного местечка, где могла чувствовать сердцебиение Линкольна. Её это успокаивало.       Они сидели в тишине несколько долгих минут, за которые Октавия смогла прочувствовать, насколько же была вымотана: нервотрёпкой в лагере, пропажами, неизвестностью и, наконец, долгой дорогой в деревню.       – Земляне вряд ли помогут вам, Октавия, – голос Линкольна полнился болью и печалью от того, что его народ не поднимется на их защиту. – Они согласились на нейтралитет, но вы на нашей земле, мы имеем полное право прогнать вас. И если Трикру согласились терпеть вас здесь, они точно не будут помогать вам сохранять существующую численность.       Октавия вздрогнула в его руках, и он поспешил сжать объятья крепче.       – А ты? Ты поможешь?       Девочка прекрасно слышала, как слово зарождалось прямо в его душе, в его сердце, проталкиваясь вверх, к горлу и к языку:       – Помогу. Но я не смогу многого в одиночку. Жнецы – опасные создание, монстры из самых тёмных мест. Они жестоки и безжалостны, они едят своих жертв, даже не всегда подарив им перед этим смерть. Лишь немногие смогли сбежать из их лап, чтобы рассказать об этом, – мужчина слушал сбившееся дыхание его храброй девочки, но должен был рассказать. – С ними, впрочем, можно бороться, они тоже состоят из плоти и крови, они тоже умирают. Но если Жнецов больше, чем двое, единственное спасение – бежать. Они не чувствуют боли так, как её чувствуем мы, лишь отдалённое эхо. Я сражался с одним когда-то, и даже когда я проткнул его живот мечом, он лишь зарычал и продолжил нападать. Мне повезло, что он умер от потери крови.       Теперь уже Октавия почувствовала дрожь Линкольна и попыталась убрать руки от чужой груди и обхватить мужчину в ответ, но тут о себе весьма настойчиво напомнили раны на ладонях. Девочка ойкнула, моментально всполошив землянина.       – Поранилась, когда сбегала из лагеря. Беллами боится выпускать кого-либо в лес, а у нас там поля, огород, вся наша еда, – она протянула руки Линкольну, и тот критически осмотрел раны, сразу же отправляясь на поиски «аптечки». Он уже пару раз помогал ей с легкими ранками, накладывая листья какого-то растения. На этот раз это были они же, только размолотые до состояния склизкой кашицы, накрытые чистыми отрезами ткани.       – Значит так, послушай меня очень внимательно, Октавия, – после того, как закончил оказывать первую помощь, проговорил Линкольн, ладонями накрыв её ещё слегка мокрые от слёз щеки и нежно погладив большими пальцами аккуратные скулы. – Наш план таков: во-первых, надо вернуть тебя в лагерь до того, как все проснутся и тебя начнут искать; во-вторых, я дам вам доказательство того, что это сделали не земляне, мой трофей после битвы с тем Жнецом; в-третьих, попробую достать вам больше оружия, оставлю на границе, с тебя потребуется убедить их в том, что это помощь землян вам, никто не хочет войны. На всё это, кроме первого, уйдёт какое-то время, мне придётся быстро вернуться в родную деревню, да и сбор оружия займет несколько дней, – он задумался ненадолго, после чего заговорил вновь. – Неделя. Мне нужна полная неделя, чтобы приготовить для вас помощь. Вы должны ходить большими отрядами, всегда с численными преимуществом, Жнецы не ходят слишком многочисленными группами.       Октавия слушала его, внимая каждому слову. Они ещё какое-то время обсуждали детали, в том числе, её заготовленных для Сотни речей. А потом, они вышли из дома прямо в ночь, запрягли Буцефала и уехали. О совсем не хотела куда-либо ехать, но она должна была вернуться в лагерь, иначе Беллами бы всю Сотню выгнал на её поиски.       В поездке девочка немного расслабилась, облокачиваясь спиной на твердую грудь Линкольна, снова застегнутого на все пуговицы (коих на землянской одежде был минимум), а голову удобно опустив на его плечо.       – Многие из нас умрут, не так ли? – она спросила это тихо, едва заметно касаясь чужой ладони на своём животе.       – Жнецы – опасные противники. А вы абсолютно беззащитны перед ними, слишком неопытные и нежные, – ответил он длинно, но всё, что услышала Октавия было «да, многие из вас умрут».       Ей хотелось спросить, будет ли Линкольн оплакивать её смерть, но воин не боится смерти и не приветствует такие упаднические настроения. И всё-таки она действительно могла умереть в какой-то день, решившись выйти из убежища лагеря и пройтись по лесу.       – Знаешь, я буду бороться до конца, как ты меня учил. Они не возьмут меня живьём, – неожиданно уверенно проговорила Октавия, и рука, овившаяся вокруг её талии, сжалась почти до боли.       – С тобой всё будет в порядке, Октавия, я защищу тебя, – он говорил это так искренне, но Линкольн не мог оставаться рядом с ней всё время. На самом деле, в данных обстоятельствах он вообще не мог быть рядом с ней.       – Ты уже защищаешь. Ты научил меня биться на мечах, хоть мы пока и не успели перейти на настоящее оружие. Я справлюсь, я ведь…       – Ai plangona [пер. Моя воительница], – шёпот Линкольна мягко коснулся её волос, и девочка улыбнулась, кивнув.       – Yu plangona [пер. Твоя воительница], – ей нравилось чувствовать принадлежность к нему, нравилось, когда он в чувственном порыве называл её своей, потом, правда, смущаясь этого, опасаясь спугнуть. Октавия это совсем не пугало, а наоборот. – Ты пометишь оружие, которое выберешь для меня?       – Конечно, если ты этого хочешь.       – Хочу. Хочу спокойно пронести какую-нибудь вещь от тебя в лагерь без страха, что кто-то узнает о наших встречах. Они пока не готовы к такому.       Остаток пути, минуя патрули и спокойно пересекая границу, а после углубляясь всё дальше в лес, они провели за уютными разговорами ни о чем, имевшие своей целью снять напряжение приближающейся разлуки. Им удалось подъехать буквально к стенам лагеря, Буцефал смирно не издавал ни звука, лишь перебивал копытами землю, что вполне заглушалось шумом ветра.       Октавия уже встала было в седле, чтобы перебраться через забор, но неожиданно замерла, а после и вовсе села прямо на колени Линкольна, лицом к нему, глядя глаза в глаза. Его дыхание замерло в горле, у неё от волнения сердце билось так громко, что вполне могло перебудить весь лагерь. Она просто… хотела получить что-то, о чём будет помнить, пока не умрёт. Она не хотела жалеть, если вдруг этот самый день наступит слишком быстро.       – Я ведь тебе нравлюсь, Линкольн? – она хотела задать другой вопрос, и Линкольн не стал отвечать на такую формулировку. В его тёмных глазах, отражающих свет звёзд, Октавия могла увидеть все его ответы на все её не заданные вопросы.       Он мягко поддерживал её под бедро и за талию, Буцефал даже без хватки на верёвке стоял смирно, лишь иногда переступая с ноги на ногу. Октавия покраснела под пристальным взглядом, несмотря на тоску и любовь, сжимавшие сердце. Линкольн понял её просьбу о помощи без слов, как и всегда (иногда казалось, что им совсем необязательно учить языки друг друга). Его рука с талии переместилась на её затылок, позволяя расслабить шею. Если бы волосы О были распущены, он бы зарылся пальцами в эти тёмные локоны, наполняя лёгкие запахом трав и природным запахом, как ему казалось, звёздной пыли, осевшей на бледной коже, постепенно наполняемой солнечными поцелуями загара. Октавия смущалась, но точно не была испугана, она обняла его за шею, и он мог легко почувствовать дрожь волнения в её хрупком теле.       Она прошептала одними губами:       – Ai hod yu in, [пер. Я люблю тебя] – вышло совершенно беззвучно, и девочка надеялась, темнота ночи скроет её признание. Ночь не скрыла, и что-то в груди Линкольна сжалось до боли, а после расслабилось, разливая тепло по всему телу. Он хотел прошептать ей, что она не умрёт и что они обязательно встретятся вновь, здесь, на земле, не за пределом, куда не было пути живым. Но вместо этого он сцеловал признание с её губ, присваивая его себе целиком и полностью.       Октавия дрожала в его руках, при этом отчаянно пытаясь обнять Линкольна покрепче. Ей было страшно возвращаться в лагерь, начинать настоящую борьбу, не так, не без её землянина рядом. Поэтому она отвечала на поцелуй, как могла, задыхаясь, чувствуя, как слёзы подкатывали к глазам, не отпускала от себя Линкольна, даже когда тот сам хотел отстраниться, дать ей вдохнуть, дать ей прийти в себя. Она не хотела этого. Задохнуться в его объятьях – какая бы была прекрасная смерть.       Но в конце концов, ей пришлось позволить ему разорвать поцелуй, а самой пытаться справиться со сбившимся дыханием.       – Семь дней, Октавия. Удержи всех в лагере это время. Я помогу.       Линкольн смотрел на раскрасневшуюся, шумно дышащую, прекрасную небесную девочку в своих руках и думал о том, чтобы остаться, прямо здесь, под стенами лагеря, убить своими руками каждого проклятого Жнеца, посмевшего вторгнуться на эту территорию… Но он заставил себя мыслить трезво.       Октавия смотрела на словно пьяного Линкольна с гуляющим, отчаянным взглядом и хотела поцеловать его ещё раз. На этот раз сама. И она сделала это, а потом сама же отстранилась, понимая, что вокруг уже не такая уж и ночь. Это было едва заметно, чёрный превратился в тёмно-серый, но скоро начнёт подниматься солнце, и она обязана вернуться в лагерь.       – Mebi oso na hit choda op nodotaim [пер. Да встретимся мы вновь], – прошептала она ему прямо в раскрытые губы, а после, оперевшись о мощные плечи, снова встала на седле и в один скачок оказалась на верхней части ограды.       – Mebi oso na hit choda op nodotaim, – Линкольн проследил за тем, как девочка исчезла по ту сторону забора, и лишь после этого погнал коня обратно в деревню. У него была неделя на исполнение плана.