***
Дум наблюдал со стороны; достаточно далеко, чтобы его думботы выполняли свою работу вместе с серво-охранниками и остальными, но не привлекая к себе внимания. Он отдавал команды; удерживал небольшую группу вращающихся серво-охранников, чтобы занять Фантастическую четвёрку, пока остальные были направлены на эвакуацию и обеспечение безопасности гражданских. Ричардс и Шторм уже успели уронить несколько зданий и полностью нарушить работу экстренных служб города. Дум даже не был уверен, из-за чего они здесь; за последние несколько месяцев Дум не участвовал ни в чём, кроме налаживания инфраструктуры. После того как несколько отрядов охранников пали, Дум, наконец, вышел из укрытия, приказав своим охранникам действовать так, словно он ещё один думбот, который на данный момент говорит голосом Дума. — Чего вы хотите от Дума? — потребовал он, маршируя по улице туда, где Ричардс отвратительно обвился вокруг половины отряда серво-охранников, его руки и ноги растянулись до смешной и гротескной длины. Ричардс начал кричать о нелегальных технологиях и оружейных программах. Дум под маской усмехнулся. — Дум не брал ничего, что не пригодилось бы для комфорта жителей Латверии, — заявил Дум, от раздражения сжимая руки на бёдрах. Он должен был понимать, что ему не позволят восстановить свою нацию. — Ты должен знать, что за технологиями Старка следят очень внимательно, фон Дум, — сказала Сью. Её не было видно, не то чтобы это что-то новое. — И только потому, что Дум управляет этой нацией, мы должны забыть, что здесь живёт полмиллиона человек, которые просто хотят нормальную жизнь? Эти люди, живущие в принудительной монархии, должны просто позволить Джонни Шторму взорвать их город, потому что он зол на Дума? — Дум жестом указал на горящий город. — Что бы Дум ни сделал в прошлом, люди Латверии заслуживают лучшего! — Они заслуживают лучшего, чем ты! — закричал Джонни Шторм. — Возможно, — сказала Дум. — Но это не вам решать. Вы вторглись в Латверию без доказательств. Дум… — Дум повернулся. Горел склад. Он прищурился; фигура в красно-золотой броне промчалась мимо одного из окон. Странно, что Железный Человек отсутствовал во время битвы в городе. Дум прищурился; огонь быстро распространялся по зданию, направляясь к… Чёрт. Топливные блоки для дугового реактора. Стабильная, безопасная энергия, но не когда её поджёг какой-то идиот. Взрыв оставит посреди Латверии кратер размером с Садбери. — Идиоты! Дум отвернулся от Фантастических мудаков. Ричардс попытался перехватить его — буквально, вытянув шею так далеко, чтобы сделал петлю вокруг отступающего Дума. — Это он! Держи его, Бен! Нет. У Дума не было времени для этой ерунды. Он освободился от хватки Ричардса, двигаясь так быстро, как только мог. Тони не мог, не мог быть в том здании, когда оно взорвётся. Ричардс снова схватил его. — Идиот, — прорычал Дум. — Если ядро расплавится, все умрут! Дум ворвался в здание. Воздух хлопнул, оглушая Дума. Сью Сторм окружила всё здание одним из своих силовых щитов. Ну, по крайней мере, она не была такой глупой, как Ричардс. В любом случае Дум не мог понять, что она нашла в этом человеке. Дум мчался к хранилищу; огонь был уже сильным, и хотя Сью удерживала здание, здесь осталось достаточное количество кислорода, которое не могло сгореть моментально. В комнате сверкнули красно-золотые доспехи Тони. Одного взгляда было достаточно. Они были, откровенно говоря, обречены. Ядро уже горело. Железный Человек заглянул в ящик, затем повернул голову, чтобы посмотреть на Дума. За маской выражения его лица не было видно. — По крайней мере, я заберу тебя с собой, — прорычал Тони голосом, лишённым эмоций из-за модуляции брони. — Нет, — сказал Дум. — Я возьму тебя с собой. Ядро расплавилось. Дум сделал три шага и пересёк комнату, расплетая вокруг себя магию. Защитная оболочка ядра по мере необходимости растягивалась, заполняя щит Сью, который она уже заблокировала. Взрыв здесь, внутри, будет в тысячу раз сильнее, чем в Хиросиме. Дум выпустил ещё один поток магии, чтобы защитить Тони от жара и внезапной нехватки кислорода, а затем здание взлетело. Красное и жёлтое пламя поглотило всё вокруг, словно они оказались в жерле вулкана. Дум потянулся, схватил руку Железного Человека и телепортировал их.***
Тони не ожидал проснуться. В конце концов, в один прекрасный день он бы оказался прав на этот счёт. Что-то бы взорвалось прямо перед его лицом, и он бы просто никогда не проснулся. Боже, иногда он с нетерпением этого ждал, потому что просыпаться после взрыва всегда, всегда отстой. Иногда чуть лучше, но всё равно отстой; взрывы в Афганистане явно были хуже всего. Тони лежал на спине, но материал под ним казался относительно мягким. Его тело болело, но после нескольких дней пьянок и вечеринок у него всегда были сильные боли в мышцах. Не то чтобы он до сих пор вёл такой образ жизни, поэтому не привык к этому. И, похоже, в комнате больше никого не было. Тони рискнул и открыл глаза. Это явно не больница, несмотря на пакет с какой-то жидкостью, который висел на стойке у его постели. Тони проследил линию до места, где жидкость через иглу поступала в левую руку. Комната была украшена, богато обставлена, и кровать, на которой лежал Тони, застелена шёлковыми простынями, дорогими, блестящими золотом. Другая мебель: шкаф, стол и стулья — всё было элегантным и подобрано со вкусом, если не по вкусу Тони, то, по крайней мере, чьему-то другому. Тони осмотрел себя сверху-вниз; на нём была какая-то белая льняная рубашка, а его раны обработаны, очищены и перевязаны. Он чувствовал себя дерьмово, но это, вероятно, результат битвы и взрыва, а не того ухода, который он получил. Одним словом, он был в замешательстве. Тони потёр правой рукой лицо и сглотнул, его горло пересохло, он хотел пить. Рука опустилась на подбородок, а затем замерла. Что-то обхватывало его шею, как ошейник. Он ощупал внимательнее и понял, что совершенно прав. На нём проклятый ошейник. Как у собаки. Как у раба. Тони поднялся на ноги, не обращая внимания на капельницу, которая подкатилась ближе. Тони вырвал иглу, слегка поморщившись. Прижал пальцы к месту укола и удерживал, чтобы остановить кровь. В дальней части комнаты над комодом было зеркало, и он направился в ту сторону, чувствуя мягкий ковёр под ногами. Что в самом деле происходит? Где он? В зеркало отразилось его лицо, немного избитое, что вполне нормально. Опять синяк под глазом. И серебряно-зелёный ошейник на его шее, металлический, прочный. Блять. Дверь за ним открылась, и Тони потянулся к первой попавшейся под руку вещи, которую смог найти, чтобы использовать в качестве оружия. Не то чтобы табурет для ног мог оказаться полезным. Последний человек, которого он ожидал увидеть в дверном проёме. — Рабун! — Табурет выпал из нервно дрожащих пальцев и ударился о пол, разлетаясь на куски. — Что ты здесь делаешь? Рабун развёл руки, выражение его лица стало болезненным. — Я живу здесь. — Ты работаешь на Дума. — Голос Тони стал бесцветным. Сердце в груди ныло, и он едва мог дышать. Но Рабун никогда этого не увидит. Старки сделаны из железа. — Я работаю на Латверию, да. — Рабун не улыбался, не пытался объяснить, ничего не говорил. Он выдвинул стул из-за стола и практически упал на него, всё его тело кричало о том, что он подавлен. — Ты. Работаешь на Дума. Ты работаешь на… — Не надо, — перебил Рабун, пресекая на середине тираду Тони. — Я работаю на Латверию. Я работаю на свой дом. Я не могу изменить то, где я родился, и не могу изменить то, кем я был рождён. Я сожалею, что это произошло. Я не хотел, чтобы ты узнал об этом таким образом. Тони должен быть зол; он знал это, знал так же чётко, как знал собственное имя. Он должен чувствовать себя преданным. Обманутый. Он должен всеми фибрами души ненавидеть человека, стоящего перед ним. Но это не так. Наблюдая, как Рабун смотрит на стол, как всё его тело отяготилось грузом горя и вины, Тони не мог испытывать ничего, кроме боли. — Это подвергнет нас опасности, — медленно сказал он, — если об этом станет известно. Значит, я подвергаю тебя риску? — Не сейчас, — ответил Рабун. — Дум спас мне жизнь, — произнёс Тони, не торопясь со словами. Слишком много вопросов, и каждый из них порождал ещё больше. Здесь он должен быть осторожен, очень осторожен и должен запереть своё сердце. — Зачем ему это делать? — Ради меня, — сказал Рабун. — Он знает? О нас? — Каких нас? А были ли они до сих пор? Сейчас, когда он даже не знал правды, когда всё, что было между ними, построено на тщательно продуманной лжи? — Дум знает, — сказал Рабун. — Дум всегда знал. — Это была ловушка. — Это не вопрос, но Рабун умоляюще протянул руку. — Нет, — ответил Рабун. — Если бы Дум хотел заманить тебя в ловушку, то использовал бы приманку. Все мысли Тони испарились. Он попался бы в эту ловушку; сделал бы что угодно, заплатил любую цену, если бы Дум подразнил его Рабуном. Тони никогда не мог оставаться разумным, когда дело доходило до угроз людям, которых он любил. Людей в этом списке было так мало, что Тони не мог потерять ни одного из них. — Он знал, но ничего не сделал? — Тони с трудом мог поверить в это. — Дум знал. Дум позволил. Пока это не мешало проекту. Риск исходил не от Дума, а от союзников Дума. И врагов. Те, кто увидел бы тебя, кто увидел бы нас, могли использовать это против него. — Так получается, что тебе больше ничего не угрожает? — Мир думает, что ты мёртв. Ричардс считает, что ошибся, когда решил, что Дум в эпицентре взрыва, — сказал Рабун. — Дум сделал публичное заявление о вторжении. На этот раз мир разгорается возмущением на стороне Латверии. — Тогда что происходит? — Тони не мог не коснуться ошейника, который кто-то — вероятно, Дум — надел ему на шею. Рабун поморщился. — Для Дума, для тебя, для меня, — ответил Рабун, — будет лучше, если ты останешься здесь. И нет, это не заключение. — Не пытайся подсластить, милый, — сказал Тони. — Если я останусь здесь до конца своей жизни, не имея возможности уйти, или кто-нибудь узнает, что я всё ещё жив, это заключение, не важно, в цепях я или нет. Рабун выглядел ещё более подавленным, если это вообще было возможно. — Я знаю, — произнёс он. — Я бы хотел… чтобы этого не было… это бесполезно, извини. Но у тебя есть это. Это не то, чего я хотел для нас. — Нас? Рабун повернул голову, зажмуриваясь, рот скривился от боли. — Я всё ещё люблю тебя, — сказал он. Тони моргнул. Глаза жгло, горло болело. — Ты никогда этого не говорил. — Мой величайший позор, — сказал Рабун, — что я не сказал этого, когда ты ещё мог мне верить. — Да. Рабун сидел там ещё некоторое время, и они оба отвернулись, не в состоянии смотреть друг на друга. Наконец, не говоря ни слова, Рабун встал и вышел из комнаты. Тони не мог не услышать щелчок дверного замка. Он подождал, пока не стал уверен, что Рабун не услышит его, а затем упал на колени и заплакал.***
Многолетний опыт работы рука об руку со шпионами и убийцами научил Тони большему количеству способностей, чем когда он был в плену в Афганистане. Он мог взламывать замки, подрывать вражеских роботов, перенаправлять камеры наблюдения. Ему даже удалось найти инструменты и снять проклятый ошейник с шеи, что стало облегчением. Однако чего он не мог сделать, так это уйти. Тони выбрался на поверхность (потому что, конечно, фон Дум бросил его в какое-то подземелье типа подвального уровня) и с ужасом уставился на то, что когда-то было удивительным, хотя и простым городом. Город был заброшен; половина его сгорела дотла; из некоторых подвалов валил дым, под землёй по-прежнему бушевало пламя. Склад, в котором находился Тони, полностью исчез. На его месте была дыра, наполненная чем-то, что выглядело словно огненная гроза. — Какого чёрта? — Тёплый свет для всего человечества, — подходя к нему, сказал Дум. Тони не позволил себе вздрогнуть, а Дум… ничего не делал. Он просто стоял и смотрел на дыру. — Что случилось? — Потому что даже в самый неподходящий момент Тони не мог сдержать любопытство, которое заставляло всё узнать, а затем исправить. Дум стоял неподвижно, сложив руки за спиной. — Ядро дугового реактора плавится, постоянно рециркулирует, поскольку тепла накапливается всё больше и больше. Эта система самодостаточная и обеспечивает себя сама. С каждым мгновением сила растёт по экспоненте. Вчера она уничтожила бы большую часть города и окрестностей. Сегодня она сотрёт Латверию и её окрестности. Завтра — половину Восточной Европы. Через неделю она расколет планету до самого ядра. — Чёрт подери, — задушено произнёс Тони. — В самом деле. — Возможно, Дум взглянул на Тони; трудно было сказать, учитывая маску, которая скрывала лицо Дума от мира. Его голос, как и у Тони, когда тот надевал броню, был модулированным, безэмоциональным. — Соседние страны закрыли свои границы. Люди Дума не могут эвакуироваться на безопасное расстояние. — Как долго продержится щит? — Тони вздрогнул. Щит был волшебным, что Тони всегда презирал, но в данных условиях, когда щит спасал от мгновенного испепеления, он был готов закрыть на это глаза. Всё, о чём говорил Рабун, было ложью. Дум не собирался оставлять Тони в живых. Или, возможно, Рабун ничего не знал. — У Дума недостаточно данных, чтобы быть уверенным, — сказал Дум, — но Дум считает, что сила станет слишком велика, чтобы щит выдержал хотя бы десять дней. Но Дум планирует опустить его сегодня. Судьба Латверии пустяк по сравнению с судьбой мира. Это событие запомнится как чудовищная катастрофа. — Он повернул голову в сторону Тони и сказал с определённым невозмутимым юмором, на который, как думал Тони, Дум не способен: — Возможно, в учебниках по истории это даже назовут Думсдей*. Тони не мог не усмехнуться. — Ты позволил мне сбежать, — сказал он. — Да, — ответил Дум. — Все граждане Дума находятся так далеко отсюда, как только могут, им дан приказ штурмовать границы, если им придётся. Ты присоединишься к ним. Дум не допустит сегодня ещё смертей. — А ты? — Дум останется здесь, — произнёс Дум. — Возможно, Дум сможет перенаправить силу взрыва. Если нет, Дум всё равно не покинет свой дом. Тони яростно смотрел на кратер. — Какой сегодня день? Дум назвал дату, и Тони добавил текущее местоположение Луны к своим расчётам. — У тебя есть план, — заметил Дум. — Да. Так уж случилось, я не сторонник больших дыр на планете, — сказал Тони. — Условно. — Расскажи. Тони подождал, пока Дум повернётся и уделит Тони всё своё внимание. — Я хочу Рабуна Алала. Отпусти его. Что бы у тебя на него ни было, что бы он ни значил для тебя, что бы он ни сделал для тебя. Я хочу, чтобы он был свободен. — Дум хотел бы это сделать, — произнёс Дум, и даже с голосовым модулятором он звучал искренне. — Это не представляется возможным. — Почему нет? Всего один человек, — потребовал Тони. — Мы говорим о целой стране, о миллионах людей в соседних странах. Кто он тебе, раз ты не можешь позволить ему жить своей жизнью? Дум поднял руки к маске. Он коснулся двух шипов на шее и опустил железную лицевую панель. И повернулся лицом к Тони; знакомые серебристые волосы упали на лицо, янтарные глаза наполнились грустью. — Потому что он — это я, — сказал Рабун — нет, чёртов Виктор фон Дум. — И если когда-нибудь я значил для тебя хоть что-то, Тони, пожалуйста… помоги мне спасти моих людей. *Игра слов. В оригинале «Doom's Day», что переводится как День Дума, но также doomsday — это Судный день.