Этюд о реинтеграции

      Это происходит ненароком — после смеха, после мысли, что да, да он может жить или, по крайней мере, вести некоторое подобие жизни во взрывоопасном хаосе радиуса поражения Шерлока Холмса, в 221б и с погонями по ночным закоулкам Лондона —       После того, как улыбающийся Анджело вручил ему трость, после вспышки понимания (Я бегу. Бегу бегу я бегу, это легко, как дышать, как падать), после того, как он взлетел по лестнице, неся трость, унылую и бесполезную в руке, их роли поменялись —       Это происходит ненароком, когда Салли видит шрам от импланта в месте, где шея переходит в плечо (одежда растрепалась от бега и смеха, от того, что он беспечно скинул пальто, беспечно, беспечно, Джон впечатляюще провалил свою главную цель), где воротник рубашки съехал и открыл кожу.       Что ж, это называется кожей.       Линия стыка между плотью и не-плотью ни сморщенная, ни уродливая, ни даже особо заметная. Она похожа на микросхему, потому что это она и есть — фиброволокно, нервные соединения, ячеистый проводник, уложенные слоями, прилегающие и охваченные собственными слоями эпидермиса Джона.       Её текстура бугристая, как запутанная сетка шрамов, она бледного цвета, как старый рубец. (Джон помнит, когда она была красной, синей, фиолетовой и жёлтой от синяков и злости, тело и разум сопротивлялись холодному вторжению науки. Он помнит лихорадочное ощущение от своего первого прикосновения, как он распалился и разозлился. Он тогда не скрывал своего состояния).       — О боже, ты знал? — выпаливает Салли, обращаясь к Шерлоку, похоже, сразу же смутившись.       — О чём? — Салли держит банку с чем-то похожим на глазные яблоки, и Шерлок метает взгляд вниз к банке, а затем поднимает глаза и отслеживает линию её взгляда до самой кожи Джона. Он фыркает и отмахивается от её обеспокоенного вида. — Ах, об этом. Разумеется.       Салли открывает рот.       — Ты не можешь — даже ты —       — К чему всё это — продолжайте искать, вы все, — неспешно входит Лестрейд, когда Андерсон поворачивается и пялится на Джона. — Что здесь происходит?       Салли поджимает губы и кивает в сторону Джона.       — Посмотрите.       Лестрейд окидывает Джона взглядом, затем присматривается ближе, почти неосознанно протягивает руку, чтобы коснуться, и одёргивает её, как от огня.       — Господи, — бормочет он, цепляясь взглядом за шрам, а затем медленно поднимает глаза и встречает тяжёлый взгляд Джона.       Джон сжимает левый кулак, готовясь к — к чему? Напряжение, нервозность и медленный гнев разгораются внутри, как угли, или, может, сильнее — как лесной пожар, и всё смешивается, но Джон пытается держать себя в узде. Ощущение похоже на то, как его тело подпитывало медленный заряд, чтобы скрепить связь между кибернетической и органической тканью, несколько месяцев назад. Джон почти вздрогнул от ощущения, от воспоминания, которого не должно было быть, как все дружно утверждали, боже, у него было так много подобных —       Лестрейд пялится на Джона очень долго, и возможно замечает нечто в его выражении, потому что громко выдыхает и отводит глаза.       — Господи, — говорит он снова, на этот раз громче, нервно рассмеявшись в конце. — Андерсон, Донован, возвращайтесь к работе. Это не просьба, — предупреждает он, когда оба открывают рты, чтобы возразить. Они отворачиваются, чтобы продолжить дело, но Джон не упускает настороженность Салли и открытое отвращение Андерсона.       Лестрейд поворачивается к Шерлоку.       — Ну? — спрашивает он тихо.       Шерлок рывком возвращается с небес на землю.       — Что «ну»?       — Шерлок…       Невозможный мужчина усмехается. Лестрейд бросает взгляд в сторону Джона, прежде чем сжать челюсть и вторгнуться в личное пространство Шерлока.       — Помоги нам — нормально, и я распущу свою команду, — он снова глянул в сторону Джона.       Шерлок огрызается:       — Это детский сад!       Лестрейд фыркает.       — Ну, я имею дело с ребёнком, — он морщится. — Это наше дело — то, что я допустил тебя к нему, не значит, что ты можешь вести его как сам захочешь. Ясно?       В ушах Джона звенит, и кости гудят. На мгновение он не может опознать разницу между металлическими и теми, что он отрастил сам — всеми фибрами души он исполняется — исполняется —       Неважно чем, Джону удаётся справиться и отпустить это, пока Лестрейд и Шерлок продолжают препираться. Они говорят о Дженнифер Уилсон и её дочери — Рейчел, когда Джон возвращается в реальность, грудь сдавливает от контроля дыхания. Его левая грудная мышца продолжает дёргаться там, где соединяется со шрамом и сталью. Он медленно вдыхает и разжимает кулак.       — Ты должен найти Рейчел. И допросить её. Нужно допросить её, — глаза Шерлока бегают туда-сюда, и Джон на мгновение отстранённо поражается, сколько же мыслей тот обрабатывает за одну секунду.       — Она мертва, — плечи Лестрейда опускаются, рот складывается в мрачную линию.       Лицо Шерлока озаряется.       — Превосходно!       Джон возвращается в реальность и смотрит, действительно смотрит на Шерлока.       Шерлок, тем не менее, продолжает, настаивая на причинах и связях, даже когда оказывается, что дочь — мертворождённая.       — Почему она так поступила? Почему? — взывает он.       Андерсон кривит губы в усмешке.       — Зачем бы ей думать о дочери в свои последние минуты? Ага — социопат, теперь я это вижу.       — Она не думала о дочери, — возражает Шерлок. — Она нацарапала её имя на полу ногтями. Она умирала. Это требовало усилий. Должно быть, это было больно.       Джон наблюдает, как Шерлок расхаживает из стороны в сторону длинными шагами, как огромная кошка в тесной клетке. Джону хочется помочь, но он не великий детектив. И всё же, попытка не пытка.       — Ты сказал, что все жертвы сами приняли яд, что он заставил их, — Джон хмурится. — Что ж, может, он… Не знаю, разговаривал с ними? Может, он как-то воспользовался смертью её дочери, — боже, это ужасная мысль, — её почти достаточно, чтобы он отвлёкся от вернувшихся взглядов офицеров лондонской полиции, когда они уже забыли о его существовании, а теперь (к несчастью) вспомнили о его присутствии.       — Да, но это произошло много лет назад. Зачем ей до сих пор расстраиваться?       Воцарившаяся тишина звенит осуждением. Все в комнате поворачиваются, чтобы смерить Шерлока взглядом, таким же, каким одарили Джона открыто или скрыто, не важно. Важно то, что все (даже Салли и Андерсон) переключают внимание на Шерлока, который склоняется ближе к Джону, почти нерешительно.       — Нехорошо? — спрашивает он тихо.       — Немного нехорошо, да.       Шерлок на секунду прекращает свои расхаживания — словно обдумывая слова Джона — а затем продолжает.       Он наклоняется ещё ближе, спрашивая:       — Если бы ты умирал… если бы тебя убивали, что бы ты сказал в последнюю секунду?       — Пожалуйста, господи, дай мне жить, — Джон отвечает спокойно и не колеблясь, но не может полностью похоронить эмоции в голосе. Несмотря на то, что он глядит на Шерлока, когда отвечает, несмотря на то, что замечает проблеск чувств в этих ртутных глазах, Джон всё ещё видит Донован и Андерсона боковым зрением. Андерсон остаётся недвижимым и без изменений, но Донован становится неуютно, и она отводит глаза от Джона, а Лестрейд прочищает горло и отворачивается. В этих незначительных жестах читается нечто сродни стыду.       — Да, но, — нарушает момент Шерлок, — если бы ты был умным, очень умным — Дженнифер Уилсон бегала по всем этим любовникам: она была умна. Она пыталась нам что-то сказать. — Он расхаживает взад и вперёд, пропуская пальцы сквозь волосы.       — Это дверной звонок?       Вдруг в гостиную заходит миссис Хадсон.       — Тебя ждёт такси, Шерлок.