Миротворец

Аруи вынырнул из сна слишком резко, словно чьи-то руки рывком вырвали его из марева, в котором он прибывал до этого. Казалось, словно во сне Аруи не дышал, потому что в легких было пусто. В голове шумело от быстро бегущей по венам крови. Все плыло и шаталось из стороны в сторону. Но проснуться было куда лучше, чем плавать во сне, будто в густом киселе, без возможности выбраться. Как муха, запутавшаяся лапами в сиропе. Крохотная, беспомощная, ищущая свободы, но не имеющая даже шанса на него. Аруи чувствовал себя практически также. Произошедшее в землях оборотней не давало ему покоя. И никогда не даст. Он не был идиотом и хорошо знал, кем на самом деле ему приходится глава оборотней. Он понимал эту связь. Понимал, но отказывался принимать ее, пусть все его существо стремилось на север, туда, где остался Тандор, ставший его ночным кошмаром. Его душа стремилась к своей половине, но Аруи отказывался позволять себе эту слабость. Другие существа — это всегда слабость, когда ты позволяешь им занять чуть больше места в твоих мыслях. Эльф помнил эти руки. Огромные, грубые, отвратительно жестокие руки, которые рвали его на куски, терзали и сжимали до синяков на коже. Он помнил золотистые глаза прямо над собой, полное безумства лицо оборотня. Его горячее дыхание, оседающее на коже. Он помнил все это так, словно это случилось пару часов назад. И забыть этого не сможет уже никогда. Как не мог забыть своего отца, окунающего его в воду всякий раз, как мальчик делал что-то не то. Он помнил собственные хриплые стоны и выкрики. Ему было больно. Пусть он никогда не боялся физической боли, а стремился к ней, чтобы затопить агонию, творящуюся внутри, но тогда он впервые хотел избавиться от нее. Хотел, чтобы страдания закончились. И моральные, и физические. В этом месте, рядом с центром всей истории континента, он никогда не сможет обрести покоя. Не потому, что его волнует и тяготит история мира. Нет. А потому, что оно не позволяет ему забыть ни на мгновение. Он словно слышит ее. Свою собственную историю. Видит мелькающие перед глазами картинки. Все еще спали, когда он поднялся, осматриваясь по сторонам. Рядом с ним, прижав ноги в груди, спала Валери. Ее голубые волосы рекой разметались по серому камню. Она тоже не выглядела спокойной. Изредка вздрагивала и хмурилась, закусывая губу до крови. Девушка казалась необычайно красивой и яркой в этом море однообразия. Аруи терпеть ее не мог, потому что она боролась, пыталась стать той, кем никогда не сможет быть. Хотела отбросить врожденную слабость и стать сильнее. Женщины никогда не смогут стать сильнее физически, потому что в них заложена слабость, но она все равно пыталась. И Аруи ненавидел ее в той же степени, в которой восхищался ее попытками и стремился ей помочь. Рядом спал Рионот. Наг выглядел удивительно безмятежным и расслабленным, положив руки на живот. В голове Аруи промелькнула мысль, подобная той, что раньше посетила Женю. Наг был похож на покойника. Мысль заставила эльфа улыбнуться. Когда Аруи обернулся в поисках своего короля, увидел только Эсгала. Генерал лежал на боку, положив под голову руки. Жени рядом с ним не было. И эльфу показалось, что не было его уже давно. Он поднял голову, смотря высоко вверх, где все еще простиралась огромная пещера со множеством уступов, на которых семьями гнездились грифоны. Их огромные крылья, казалось, могли затмить солнце. Они летали над головами, скользя по воздуху, как лодки скользят по воде. И воздух трепал их перья. Столь благородные существа казались благородными во всем, даже в своей отчужденности. Аруи посмотрел на тот самый тоннель, по которому они пришли сюда, дырой зияющий в отвесной стене. Он не знал почему, не знал, откуда знает это, но был уверен, что король там. За пределами пещеры, на том самом уступе, где они впервые встретили грифонов. Там был красивый вид. Но холод ветра пронизывал до костей. Сюда их перенесли грифоны, и эльф понятия не имел, каким образом можно вернуться обратно, не ища помощи у этих существ. Но перед глазами мелькнула тонкая тропа, идущая вдоль стены, змеящаяся до самого верха. Настолько тонкая, что едва могла вместить одного человека. Но Аруи никогда не боялся падать. Стряхнув с себя руки Валери, он поднялся, аккуратно потягиваясь. Мышцы плохо слушались, задеревенели, тело казалось совсем чужим. И то, что Аруи чувствовал, стоя возле темного прохода, ведущего куда-то вниз, давило на него. Он подошел к краю уступа, наклоняясь и смотря вниз. Туда, где на многие мили простиралась территория грифонов. Тоннели уходили настолько далеко, что падать было бы слишком долго. Они ветвились, становились то уже, то шире, и всюду мелькали разноцветные крылья. Грифоны не были похожи друг на друга. Одни из них скорее напоминали попугаев своей яркой раскраской, другие были полностью белыми от кончика клюва до кончика хвоста. Аруи осторожно ступил на тонкую тропу, прислоняясь грудью к теплому камню. Идти было неудобно и слишком опасно. Один неверный шаг мог привести к тому, что Аруи свалится вниз. И камень под ногами крошился, грозясь обвалиться. Эльф цеплялся длинными и тонкими пальцами за каждый уступ, но руки то и дело соскальзывали. Только вот страха смерти не было. Аруи никогда не боялся умирать, а после случившегося в землях оборотней он стал стремиться к забвению гораздо сильнее. Жизнь не представляла ценности. Ни тогда, ни, тем более, теперь. Он просто хотел избавиться от всего. От боли, от воспоминаний. От самого себя. Поэтому он просто шел. Царапал пальцы об острые сколы камней, переставлял ноги мелкими шажками, чтобы не свалиться, старался не отклоняться назад и дышать ровнее, медленнее. Грудная клетка упиралась в камень, и дышать глубоко было неудобно. Каждый миллиметр расстояния мог стоить ему жизни. Забравшись в тоннель, Аруи выдохнул, осматривая свои изрезанные в кровь руки. На них едва ли осталось целое место. Кожа жгла и саднила, но эльф заметил, что теперь все его раны стали затягиваться быстрее. Не особенно, конечно, быстро, но все же исцеление занимало у него меньше времени, чем до этого. И Аруи не хотел думать о том, из-за чего это произошло. Потому что он и так знал это. Он был связан с оборотнем. В проходе было темно, но Аруи все равно видел дорогу под ногами. Он медленно поднимался на поверхность, отчетливее с каждым разом слыша гул ветра и запах утра. Кто-то может сказать, что утро никак не может иметь свой запах, но оно имело. Своеобразный запах, сплетенный из множества других и присущий только ему. Свежесть, тепло, тишина и немного металлический запах воды. Безумство, но Аруи всегда так казалось. Он любил утро именно за это сочетание. Женя оказался именно там, где эльф и предполагал. Он стоял на самом краю площадки, кутаясь в теплый плащ. Его светло-русые волосы развевались ветром. Он не был таким сильным и холодным, пусть и не был прогрет солнцем, которое только начало показываться из-за горизонта. Небо было чистым, кристально-голубым, а горы не окружало ни одно облако. Отсюда, почти с самой вершины, можно было увидеть, казалось, весь континент. Аруи даже мерещилось, будто он видит отсюда столицу. Но внизу простирались только равнины, небольшие холмы, поросшие изумрудным морем травы, быстроводные реки и большие массивы лесов. Весь мир лежал, как на ладони. Крохотные деревушки будто были игрушечными. Такие маленькие, уютные, которые могли уместиться в руке. И все это было покрыто неплотным молочным туманом, сквозь который пробивались первые лучи золотого солнца. От зрелища захватывало дух. На такой высоте казалось, словно за спиной появились крылья, и ты сможешь взлететь. Жаль только лишь, что чувство это было обманчивым. Мнимое ощущение свободы, которую не получить. — Почему ты не спишь? — спросил Женя первым, его голос был тихим, словно он не хотел нарушать умиротворение гор, залитых светом рассветного солнца. Аруи не знал, что ответить. Женя был младше него, едва ли что-то понимал в этом мире, но перед ним эльф всегда чувствовал себя ребенком. В короле он словно видел родителя, которого давно хотел иметь. Любящего, переживающего и заботливого. Аруи понятия не имел, почему так, и его это частенько выводило из себя. Он не любил привязанностей, не хотел, чтобы кто-то ограничивал его. Не хотел, чтобы желание защищать кого-то превышало его собственные интересы. — Тебе какое дело, придурок? — нагрубил он, но Женя и бровью не повел. Только повернул голову, и его зеленые глаза посмотрели на Аруи прямо. Они были пустыми. Совершенно пустыми, словно затянутыми прозрачной пленкой, как у мертвых птиц. Король словно не на него смотрел, а сквозь. И это пугало. — Ты какого черта здесь забыл? И что у тебя с глазами? Эй, ты меня слышишь? Эй, чертов король? Аруи провел перед лицом Жени рукой, но тот никак не отреагировал. Просто продолжал смотреть. Он словно был не здесь. — Что эти птицы с тобой сделали? — продолжил Аруи, хватая Женю за плечо и пытаясь встряхнуть его, но его внезапно отстранили. Не сам Женя, а словно… кто-то иной. Тот, кого Аруи часто чувствовал внутри короля. Тот, чья сила вспыхивала иногда, стоило Жене разозлиться. Он возник рядом, сразу почти бестелесый, как туман, но вскоре начал приобретать очертания. У него была смуглая, непривычная для эльфа, кожа со змеившимися по ней черными линиями татуировок. Они были на руках, ногах, проглядывавшем голом торсе, поскольку облачен он был в одни штаны и безрукавку из грубой кожи. Длинные черные волосы струились по сильной спине почти до самого копчика. Они были густыми и тяжелыми, жесткими даже на вид. Серые глаза, как небо в пасмурную погоду, безотрывно смотрели на Аруи. И зрачок у них был животный, вертикальный. Это был первый раз, когда Аруи видел демона так близко. Единственный оставшийся представитель своей расы, заточенный когда-то в пещеру посреди Пустой земли, чтобы ни одна живая душа не смогла найти его. И теперь эта тварь жила внутри Жени. Внутри короля Аруи. Тот, кто, по рассказам Эсгала, совершил предательство и стал причиной того, что люди покинули этот мир. — Не трогай его своими грязными лапами! — прорычал Ахерон. Демону не хотелось, чтобы кто-то прикасался к королю сейчас. Тот переживал в себе тяжелое прошлое этого мира. Все, от самого начала. Все, которому Ахерон сам был свидетелем. Для одного человека этого слишком много. Тяжело принять все и сразу. Тяжело принять причину того, почему твои предки вынуждены были покинуть место, которому принадлежали. И то, что эта причина запечатана в тебе самом. Ахерон помнил те дни так, словно это было вчера. Он помнил человека, которому готов был посвятить свою жизнь, но ради своего клана вырвал ему сердце из груди. Он помнил свое предательство и никогда не сможет его забыть. Забыть зеленовато-голубые глаза, которые он видел в последний раз. И то, как загорелся круг портала, унося с собой остатки его народа. Туда, где ни одна раса континента не сможет их достать. Тогда демоны хотели власти, а получили лишь забвение. А он получил заточение и вечные муки за то, что сделал неправильный выбор. «Когда-нибудь наши с ней души вернутся. Не в разных, а в двух, что как одно целое. И тебе снова придется выбирать, Картас», — в голове снова прозвучали те слова. Пещера памяти показала ему тот самый день еще раз, снова, пока Женя барахтался в воспоминаниях, словно запутавшаяся в паутине бабочка. Ахерон видел едва двигающиеся, окровавленные губы и сердце, которое он сжимал в своей руке. Тогда его звали Картасом. Имя, которое он больше не позволял себе носить. — Будешь мне приказывать, жалкое отродье? — прошипел Аруи, пытаясь вырваться из стальной хватки. Демон не мог иметь полностью материальную форму, заточенный внутри своего хозяина, но это не мешало ему крепко держать эльфа. — Я сказал, проваливай! — Ахерон не остался в долгу. — Ты ему сейчас не нужен! Демон хотел быть тем, кто нужен Жене. Хотел быть тем, кто сможет помочь. Но понимал, что не сможет. Это лишь вопрос времени, когда король решится избавиться от него. И, возможно, демон даже не будет просить о пощаде и добровольно вырвет сердце. — Ахерон! — мягко попросил Женя, неожиданно размыкая белые, как мел, губы. Он не приказывал. Просто просил. Как и он. Он тоже никогда не приказывал. — Прекрати, пожалуйста. Я в порядке. Пусть он останется. Демон не посмел возразить. Пальцы с трудом разжались, и он отпустил Аруи. Тот победно фыркнул. Собирался что-то сказать, но Женя уже отвернулся, снова любуясь рассветным небом, на котором, как на мокром холсте, разлилось столько теплых красок. Его лицо казалось мертвенно-бледным, а глаза все еще были пустыми, но уголками губ он чуть улыбался. В голове Жени проносились картинки истории. Той, с которой начался этот мир. С небольшой семьи, обладающей той силой, которая смогла изменить континент. Их было всего двое. Многие считали, что их было больше, людей, но на деле их оказалось всего лишь двое. Брат и сестра, так отличающиеся друг от друга. Один мог давать жизнь другим и делиться с ними своей силой, а другая забирала боль, страдания и даже жизнь. Витаэ и Мореи. Они пришли из-за моря, из неизведанной земли, и принесли с собой тысячи лет мира, которые обернулись для них предательством. Женю всего трясло от того количества крови, которое он видел. От тех криков, которые слышал, будучи погруженным в воду. От металлического запаха, забивающего нос. Он словно держал в руках еще теплое сердце, которое билось. Слабо, но билось, и смотрел в потухающие глаза. Зеленые, с голубым проблеском. Он чувствовал печаль. Она топила его под собой. Предательство не вызывало злости. Оно вызывало грусть от того, как все обернулось. Добро, которое ты делаешь кому-то, редко заканчивается чем-то хорошим. Но Женя чувствовал, что тот, кого предал Ахерон, не винил демона в случившемся. Ни на мгновение. Он хотел ему… счастья. Демон уже получил сполна за годы страданий в пещере среди черного леса. Женя осторожно опустился на холодный камень, прикрывая глаза и вдыхая свежий горный воздух. Аруи инстинктивно опустился рядом с ним, и король обессиленно положил голову ему на плечо. Эльф раздраженно зарычал, но даже не двинулся. Король выглядел слишком измотанным и безразличным. Из него словно извлекли душу, которая так его отличала. И Аруи не нравилось это. Он хотел видеть короля, который мог дать ему отпор, не прибегая при этом ни к чему, кроме веских аргументов. Поэтому эльф не двинулся. Возможно, он мог понять его. Понять эту пустоту, которая бывает внутри, выжирает тебя без остатка. Внутри него всегда жила такая. — Мой король? — осторожно позвал он, надеясь, что Женя не слышит. Он звал его королем только один раз. Там, в замке вожака Севера. Потому что признавал его своим королем, но никогда не сможет прямо сказать ему об этом. — Ты второй раз зовешь меня так, — Женя усмехнулся. — Значит, ты не сдох, — хмыкнул Аруи, пытаясь скрыть свое смущение. — Тогда прекращай прикидываться трупом. Подумаешь, история. Ты настолько слабак, что не можешь справиться с пустыми воспоминаниями? Прошлое — это прошлое. Оно было и прошло. Теперь есть только одно. Настоящее. Женя знал это. Он всегда жил по принципу, что не прошлое определяет настоящее. Все может меняться с течением времени, и никто уже не будет таким, каким был десяток лет назад. Время — самая беспощадная вещь, которая только существует во всех мирах. Но в его случае прошлое определяло, почему именно он попал сюда. Его привязанность к этому миру и всем, кто в нем обитает. То, почему здесь ему дышится легче. Вся его жизнь теперь имела смысл и причину. Как и то, почему он не мог прижиться там, в другом мире. Потому что он никогда не был ему домом. Только лишь временным пристанищем. Но почему тогда никто больше не чувствовал этого? Ведь начало человеческой расы положила именно эта семья. Эти двое. Брат и сестра. «Он не винил тебя, ты знаешь?» — спросил Женя, мысленно обращаясь к Ахерону, который все еще возвышался рядом в телесной форме. Демон вздрогнул. — А ты? — спросил он в ответ. Только то, что скажет Женя, он боялся услышать. «Это не мое право, Ахерон. Прощать себя теперь есть право только у тебя. А мне ты можешь лишь показать, остался ты прежним или нет». Демон опустился на одно колено, получив косой взгляд от Аруи, и коснулся губами слегка прохладной ладони короля. — Слушаюсь, Ваша Светлость, — одними губами произнес он, медленно растворяясь, подобно дымке. Ему дали еще один шанс. Еще один выбор, который он должен сделать. Выбор между собой и своей силой и человеком, которого он… Думать об этом чувстве было опасно. Слишком опасно. Особенно для демона, который не знал полутонов. В прошлый раз оно повлекло за собой слишком много бед.