Циркуль и наугольник. Они смотрели на неё с вершины обелиска. Во всех Чёрных Землях не было места, куда не проникал бы их яростный колючий свет — он подгонял её в спину, а камни мостовой жгли ноги через сандалии, будто пески пустыни.
— Всё дело в твоей трусости, Сешира, — говорила она себе. — В трусости и слабости!
Она заставила себя идти дальше. Запах нищего квартала бил, как удар под дых — вонь рыбы и кислой выпивки, пота и грязных тел. Какой-то моряк прижался к ней липким плечом, обдал винными парами… отстал только, когда увидел благородные кольца. Но почти сразу на его месте возникла безносая продажная девка и, заглянув Сешире в лицо, сама отшатнулась.
Шум становился всё громче. В кабаке кричали песни, в небе орали прибрежные птицы, в торговых рядах кто-то громко и отчаянно вопил: «Вор! Держите вора!» Вся толпа загудела и задрожала, безносая девица опять подалась навстречу, дыхнула гнильцой, будто мёртвая, и Сешира поняла, что тоже вот-вот начнёт кричать, сама не зная, отчего. Оттолкнув девицу, она поднесла к губам отцовский браслет. Когда две жемчужины придали ей смелости, она бегом бросилась прочь, к воде, где не было ни шума, ни безумных нищих, только рыбацкие лодочки покачивались от ветра. Сешира вдохнула ветер полной грудью. Одно из драгоценных колец исчезло с руки. Пусть! Главное, что жемчужины с ней.
От реки поднималось тихое вечернее тепло, по воде расползался закат, и Сешира шла за ним следом. В камышах жужжали стрекозы, пели лягушки, которые ели стрекоз. Она уже видела всё это — ей снилось. Только во сне вместо солнца в золотой ладье вниз по реке уплывал отец. Вода уносила его дальше и дальше, он становился всё меньше и меньше и постепенно совсем исчез, оставив след из белых лепестков.
Той ночью умер фараон.
Сешира споткнулась и опустила взгляд. Замерев в ужасе, она ущипнула себя, но страшная картина не исчезла. Малыш лежал перед ней на земле, беззащитный и изувеченный: вместо глаз — чёрные провалы, крохотные ноги вывернуты под неестественными углами, а рот распахнут и окровавлен. Кровь сочилась из ран, кожа потрескалась под палящим солнцем, но маленькая грудь ещё двигалась в дыхании. Он был жив. Его бросили здесь, будто жертву солнцу. Будто солнцу нужны такие жертвы.
Лягушки со стрекозами замолчали, и Сешира услышала свой голос:
— Я отнесу тебя к Источнику.
Облив малыша водой, она схватила его на руки и бросилась назад, к кабаку, рынку и душным улочкам бедного квартала. Она пронеслась мимо обелиска с циркулем и наугольником, мимо фигур богов на главной площади, мимо храма и поместий богачей. Несчастное создание лежало в её объятиях — она слышала, как у её груди тихо бьётся его сердце.
Никто не посмел преградить им путь.
На Аллее Скорпионов Сешира остановилась, утёрла потное лицо клафтом. Горячий воздух обжигал ей горло, груз казался всё тяжелее. Стянув с головы платок, она соорудила из него люльку и устроила малыша на спине — она видела, что бедные женщины так носят детей. Потом, нажав кнопку в брюхе медного скорпиона, она спустилась в тайный ход, в подземный коридор, и в тусклом свете факелов добралась до сада фараона. Когда она, беззвучно отодвинув каменную плиту, вышла из статуи богини плодородия, стражники даже не оглянулись — стражники объедали священную гуаву. Их господин умер. Никто больше не мог им запретить.
— Зет и все его шакалы! — воскликнула Асо, забыв опустить руки до колен перед Сеширой, когда та появилась на балконе. — Что же это творится! Дочь фараона взбирается в свой дом по верёвке, как воровка! Мы боялись, что злые духи забрали вас, а вы…
Сешира оттолкнула её и бросилась к Источнику. Неугомонная Асо, конечно, поспешила следом, но она была толстой и медлительной, будто беременная бегемотиха, так что Сешира успела ополоснуть малыша в целебной воде и даже очистить его пустые, полные гноя глазницы.
Когда Асо доковыляла до зала, её физиономия сделалась желтовато-красной, будто переспевшая хурма.
— Крокодил!!! — заорала она.
— Детёныш, — поправила Сешира. Хотя теперь она и сама заметила, что детёныш вовсе не так мал, как ей показалось, и что в его пасти ещё много зубов, а мощный хвост всё быстрее ходит из стороны в сторону. — Тише, Асо, ты его пугаешь…
— Я?! Пугаю?! Неужто вы забыли, как прошлой весной такая тварь сожрала нашего бедного писца!
Сешира погладила треугольную морду. Шкура была прохладная и нежная, будто кора молодого фигового дерева, и Сешира погладила ещё раз.
— Иди и позови врача. Только не придворного, а того, другого.
Но Асо была наглой, потому что Сешира никогда не била слуг палкой, и продолжила:
— Юная госпожа, послушайте! Я прожила долгую жизнь, стелила вам постель, когда вы были ещё маленькой и послушной, и за вас я боюсь как за родную дочь. Нельзя приручить дикого зверя, это противно природе! И напрасно вы тратите на него целебную силу источника, сберегите её для себя и своих детей, для плоти от плоти вашей, для верных слуг, которые с вами много лет… А эта уродливая тварь даже не человек!
— А я?
Асо вытаращила на неё круглые рыбьи глаза. Не поняла. Крокодил перестал бить хвостом — он понял.
— Приведи врача, Асо, и прикажи принести мяса!
— Госпожа…
— Ещё хоть слово, и я велю отрезать тебе язык!
Скорбно покачав головой, Асо всё-таки ушла. Её ворчание осталось и ещё долго звенело у Сеширы в ушах — пришлось промыть их целебной водой.
Крокодил не двигался. Один из лотосов медленно подплыл к его израненной морде и тронул белым лепестком. Морда раздула ноздри, будто хотела ощутить аромат, втянула прекрасный цветок внутрь, и красота смешалась с уродством.
Сешира поняла, что опять расчёсывает шрам на лице. Она старалась не смотреть на своё отражение, но натыкалась на него взглядом, будто на проклятие: выпуклый алый ожог.
Когда слуги притащили поднос с тушёной антилопой, посуда дрожала в их руках. Никто не решался подойти к крокодилу, так что Сешира сама отрывала ломтики мяса и вкладывала ему в рот. В пасти мелькали крупные зубы, и слуги дёргались и шептали молитвы и смотрели на Сеширу как на безумную, так что она отослала всех прочь. Пусть. Она не надеялась, что её поймёт глупая чернь, но даже у опытного седого врача тряслись руки, когда он, завязав детёнышу пасть, осматривал его раны, втирал целебную мазь и обматывал бинтами повреждённые лапы. После лечения малыш опустился на дно фонтана и застыл неподвижно. Сешире даже показалось, что она слышит его обиженное сопение. Отпустив врача, она вновь погладила прохладную печальную морду и осторожно вытащила из его ноздри маленький лотос.
В саркофаг отца клали акации.
Она никогда не любила цветы.
— Рад видеть вас в добром здоровье, юная госпожа, — сказал чати. Он подошёл к ней близко, не боясь, и опустил руки до колен. Яркий свет факелов отразился от его лысины, будто от натёртого до блеска стеклянного горшка. — Все тридцать жрецов Первой Ложи неустанно молились о вашем возвращении.
Жрецы Первой Ложи. Воплощение Суда Мёртвых на земле живых.
— Ваши справедливые павианы волновались зря, Техути, — сказала Сешира. — Я осматривала свой город. Хотела узнать, как всё на самом деле, как живёт народ теперь, когда фараон оставил его. Многие бедняки оплакивали его смерть… Знаете, я пришла к мысли, что в них благородства больше, чем в тех, кого мы называем благородными. Не стоит ли пересмотреть право на жизнь во дворце?..
Она замолчала, потому что поняла, что сказала лишнее.
То, что хотела сказать.
— Все знают, каким ударом для вас стала смерть отца, — ответил чати, будто не услышал упрёка. — Но прошу вас, в следующий раз, когда захотите «осмотреть город», обратитесь к любому из ваших верных придворных. Вам нужна достойная охрана, а для Первой Ложи нет ничего важнее, чем долг перед священной кровью фараонов.
Сешира почувствовала, как её уродливое лицо перекашивается от злости и становится ещё уродливее.
Священная кровь.
Священная кровь!
Да как смеет этот бесстыжий шакал?!
Она стиснула зубы, заставляя себя молчать.
После Совета Ложи отец приходил к ней. Он всегда приходил к ней, чтобы поцеловать перед сном, но тем вечером в каждом его движении был страх. А потом он долго обсуждал что-то со своим советником, со своим Великим Магистром, своим лучшим другом — с Техути — почти до рассвета. И утром не проснулся.
Последнему рабу было понятно, кто виноват!
И теперь этот подлец, возведённый фараоном из грязи к подножию трона, безродный мерзавец, который должен бы вытирать губами землю у ног Сеширы, пялился на неё, будто имел на то право! Ни капли раскаяния не было в его бесцветных глазах! Он не плакал на похоронной церемонии! На его лице не отпечаталась ни печаль, ни скорбь, и цветок акации ничуть не потемнел на его золотом ускхе, усыпленном драгоценными камнями!
— Я уже разбила кувшин с Шедом, — сказала она. Подняв голову как царица, как будто её пятилетний брат стал настоящим фараоном. — Он убережёт меня, когда сядет на трон. А сейчас мою священную кровь пусть оберегают боги… Они прислали мне слугу.
Она сбросила сандалии и вошла в фонтан так, что крокодил оказался у её ног. С забинтованными лапами и слепой, это всё ещё был крокодил.
— Его зовут Аммат, — предупредила она.
— Как будет угодно юной госпоже, — ответил чати. — Однако прошу вас, не забывайте: не стоит верить слезам крокодила.
Он буднично напомнил ей о церемониях траура и о праздниках в честь разлива реки, один из которых она, «к сожалению», пропустила. Потом попросил её не прогонять от себя придворного врача (хотя тот не спас ни её мать, ни отца!), а напоследок заверил, что Первая Ложа будет оберегать свою госпожу. По его мрачной интонации Сешира поняла, что больше не сбежит из дворца.
Он не озвучил угроз прямо, но колени у неё ослабели. Оставшись одна, она опустилась на бортик фонтана.
— На Суде Мёртвых его сердце окажется легче пёрышка богини правды, потому что его сердце давно обратилось в ничто! — сказала она.
Из воды на неё вновь взглянуло страшное отражение, и она ударила рукой, чтобы рассеять его.
— Я даже не смогла выбраться из города. Я думала… что будет просто, что мои сны, дух моего отца, моё провидение направят меня. Ведь нельзя же оставаться здесь… Я не хочу быть женой Шеда, не хочу быть с Ложей…
Горький спазм сжал её горло. Сглотнув его, Сешира сказала:
— Аммат означает «пожирающий злые сердца».
Она наклонилась и освободила его рот от верёвки. Крокодил сразу широко раскрыл челюсти, будто приглашал погладить, и, не удержавшись, Сешира провела ступнёй по его длинному хребту, по умной тёмно-зелёной морде.
— Тебя зовут смерть. Я хочу, чтобы ты сожрал их всех.
В его пасти в окружении мощных зубов темнел неподвижный широкий язык. Сешира положила на него большой палец ноги и замерла.
Дыхание смерти щекотало волоски на её щиколотке.
Крылья.
Они её. Но она не может лететь, она не знает пути, ей не хватает сил и веры. Пустыня тянет её вниз, к смерти, и Сешира ласкает смерть крыльями и покрывает поцелуями её чёрное холодное тело. Смерть нежно лижет ей руки. У смерти острые клыки, они царапают кожу, и Сешира плачет. Слёзы наполняют реку — река разливается, погребая всех в могиле из плодородного ила. Кто-то кричит. Кто-то родной... Сестра?!
Нужно лететь!
Нужно открыть глаза…
…но с открытыми глазами кошмар истаял. В комнате был только мирный храп — Асо дремала в изножье кровати, другие служанки устроились на полу. И стражники дежурили у дверей, охраняя непокорную царевну.
Придётся идти неудобным путём.
Сешира поднялась с постели и поцеловала браслет, чтобы две жемчужины, белые, будто глаза всезнающего оракула, вели её во тьме. Потом, взяв акацию из траурной вазы, она проскользнула на балкон мимо спящих слуг. В небе не было звёзд — самое время для тайных побегов. Закрепив на балюстраде веревку, Сешира быстро спустилась вниз и секретным ходом, о котором знали только жрецы и потомки фараонов, пробралась в комнату Меритнейт, самую дальнюю комнату в самом дальнем крыле дворца.
Здесь, как всегда, была кромешная мгла. Ни капельки света. Факел в руке погас. Во мраке глухо и загробно звучал голос служанки Тии — она рассказывала о колдунах своей дикой страны, о страшных ритуалах и о воскрешении мёртвых. Местный язык она смешивала с родным для неё наречием варварских племён, которое Сешира не знала, а Меритнейт не могла знать и подавно.
— Тия, зажги свечу!
Служанка замолчала. Раздались торопливые шаги, и вспыхнул огонёк. Теперь Сешира смогла различить её фигуру, укрытую копной пышных кудрявых волос, и блики пламени на её коже, чёрной и гладкой, как у кобры.
— Поставь и убирайся!
Тия послушно исчезла в тенях, и Сешира подошла к сестре. Её безвольное тело усадили в кресло на колёсах — разработка придворных инженеров, спинка откидывалась, в сиденье был разрез для ночного горшка. Меритнейт почти лежала, бессмысленными глазами упираясь в потолок, её толстая чёрная коса была распущена — похоже, служанка только взялась за причёску. Из разомкнутых губ вытекала слюна. Когда Сешира вытерла её платком, Меритнейт издала утробный звук, похожий на ворчание больных кишок.
— Т-с-с. Тише. Пойдём подышим воздухом.
Взявшись за ручки кресла, Сешира вывезла его на террасу. Ветер встретил её запахом ночных цветов, и она подставила ему лицо — прохлада редко добиралась до столицы.
В небе одна за другой вспыхивали звёзды.
— Нельзя общаться только с рабами и слушать их бред. Может, мне подыскать тебе другую служанку?.. Смотри, для старшей дочери фараона даже рассеялись тучи!
Лунное сияние легло на лицо Меритнейт, как вуаль. Высокие скулы и лоб, тонкий разлёт бровей, полные губы, совершенной формы глаза.
Почему красота достаётся тем, кому она не нужна?
— Вот, — сказала Сешира, вкладывая полуувядший цветок в безразличные пальцы. — Это акация из саркофага отца. Ты не была на похоронах, но я думаю, что ты имела право там быть. Отец хотел бы видеть тебя, а не собственных убийц…
Она осеклась. Её сестра соображала меньше цыплёнка — её разум перестал развиваться ещё во младенчестве и не мог управиться даже с собственным телом. Она не понимала смерти.
Но только ей — а теперь ещё и Аммату — можно было рассказать правду.
— Было бы лучше, если бы ты разбила кувшин с Шедом.
Большой жук уселся Меритнейт на губы, и Сешира раздавила его пальцем так, что хрустнули крылышки.
— Тебе ведь всё равно, и ему всё равно, ему нужно жениться на дочери фараона, чтобы утвердить своё право. Ты бессильна, ты никому не мешаешь, не возражаешь, так что тебе ничего не грозит. А я… Я не хочу быть здесь! Мне омерзительно само наше солнце. Мы молимся ему, но ему ни до чего нет дела! — Она вытерла лицо сестры, но сверкающий лунный свет на нём так и остался, будто прилип. — За последнюю неделю я не придумала ни одной новой песни, мне нечего тебе спеть… Зато я нашла крокодила, знаешь? Кто-то вырвал ему несколько зубов и обломал когти… А я вдруг поняла, что не смогу его там оставить. Не смогу и все. Мне нравится его касаться…. Наверно, я схожу с ума.
Своих новостей у Меритнейт не было, один её вид навевал на здоровых людей тоску и никто из придворных не навещал её, так что Сешира знала, что своими рассказами делает благое дело. Она вносила в скучное бессмысленное существование сестры хоть немного жизни.
Скарабеи один за одним садились на лицо Меритнейт, будто пытались скатать из него шарик. Новорождённые звёзды отражались в её больших невидящих глазах.
Сешира рассказала, как пыталась сбежать, но не нашла пути, как спасла Аммата у реки, по которой растёкся закат, как придворные прощались с фараоном, как Техути не плакал…
— Будь он проклят! — Она раздавила жука слишком рьяно, и на нежной щеке сестры остался грязный след. — Я всегда знала, что он негодяй, все жрецы одинаковы — они присосались ко дворцу будто пиявки, их ничего не волнует, кроме власти! Но ведь мой… наш отец верил ему. Как можно предать того, кто так беззаветно тебе верит?! Этот бесстыжий шакал живёт дальше, будто ничего не случилось, будто он ни при чём… Почему солнце допускает такое?!
Она говорила и говорила, и луна постепенно стала бледной, а Великий Сокол позолотил горизонт. С первыми лучами рассвета Меритнейт захныкала — солнце жгло её тонкую кожу. Аромат цветов исчез. Почуяв вонь, жуки кружили над террасой большой тёмной тучей — сестре нужно было сменить горшок.
— Знаешь, сегодня мне приснилось, что ты умерла, — сказала Сешира. — На самом деле, я не знаю. Может, ты хочешь умереть. Наверно, я бы на твоём месте хотела.
Она позвала Тию и направилась прочь через мрачные покои — вид сестры вдруг сделался ей неприятным.
Отец дарил Меритнейт платья из тонкого льна, драгоценности и милые безделушки, но дух болезни окутывал всё, к чему она прикасалась, стирал позолоту с украшений и заставлял лён темнеть. За благовониями отчётливо слышалась вонь смерти. Даже Великий Сокол не делал комнату светлее…
Да. Лучше быть уродливой, чем неживой. Может, поэтому Меритнейт и родилась такой? чтобы Сешира не забывалась?.. Ах, бедная, бедная сестра! Она — единственное невинное существо в этом прогнившем дворце. Она и Аммат…
Один из стражников прервал раздумья Сеширы — увязался за ней следом. Он молчал, но она слышала его тяжёлые шаги, чувствовала затылком его внимательный наглый взгляд.
— Убирайся! Или я скормлю тебя своему крокодилу!
— Никогда не замечал за вами жестокости, госпожа, — ответил ей голос.
Она обернулась. К ней приближался Ити — на его ускхе был белый, ничуть не поблекший, цветок акации, а в руке он держал флакончик со священным маслом, которым жрецы каждое утро окропляли стены дворца.
— Можешь идти, — сказал он стражнику.
Сешира стиснула зубы, чтобы не застонать. Её слово ничего не значило, никто не уважал её священную кровь.
— Рад видеть тебя в добром здравии, — сказал Ити, сощурив бесцветные глаза. — В ночи ты раз за разом испаряешься, будто колдунья. Сознайся, Сешира, ты стала одной из жён Зета и он научил тебя ворожбе? В последнее время Ложа всерьез обеспокоена…
— От беспокойства усыхает сердце. Хорошо, что твоему отцу это не грозит!
Он рассмеялся, ничуть не обиженно. Как в детстве. И что-то кольнуло у Сеширы в груди — рядом с акацией Ити носил на шнурке клык гиппопотама.
Он убил этого зверя на первой охоте, когда был ещё мальчишкой, жил во дворце и называл Сеширу другом. В тот день Ити прибежал к ней весь в крови и синяках и, опустившись на колено, протянул лучший кусок мяса, который сам вырезал из огромной туши. Он посвятил свою победу ей, как посвящают самым прекрасным девам.
А потом он поступил в Дом Жизни и стал одним из тридцати справедливых павианов.
Стал чужим.
Но, похоже, так этого и не понял.
— У меня нет настроения развлекать тебя, жрец.
— Перестань, Сешира, какая оса тебя укусила?
— Ты не расслышал?!
Толкнув первую попавшуюся дверь, она переступила порог, сама не зная, где окажется. Неприбранная постель, арфа на подушке, на столике полусъеденный гранат с маленькими ножницами, а с открытой террасы льётся уходящий лунный свет… Сейчас хозяина в комнате не было, и Сешира смело вошла внутрь.
— Выслушай меня, — никак не отставал Ити. — Я понимаю, что ты скорбишь. Все мы скорбим. Но фараон в лучшем мире, на блаженных полях, и ты не должна…
— Мне не интересно говорить с тобой, жрец!
Он не подчинился её желанию, как в последнее время все не подчинялись.
— Жрецы не имеют отношения к его смерти. Твой отец давно был болен, Сешира. И Ложа знала о его болезни, но мы решили, что не стоит напрасно…
— Вы?! Вы решили?! Кем вы себя возомнили!
Он покачал головой, будто говорил с неразумным ребенком.
— Я догадываюсь о причинах твоей подозрительности, Сешира, но ты ошибаешься. Всё, что касается Чёрных Земель, дело Высокой Ложи, и лекари всегда сообщают нам о недугах тех, кто у власти. Поэтому я повторю ещё раз: Ложа никогда не желала фараону зла. Это глупо. Без фараона не будет и Ложи, он — воплощение бога.
Ити сделал к ней шаг и взял за руку. Сешира отдёрнула ладонь, отшатнулась — в бедро больно впился туалетный столик. Она вдруг поняла, что ей некуда бежать, и, схватив ножницы, выставила их перед собой.
— Не смей ко мне прикасаться!
— Прости… — Он поднял ладони, будто сдавался на её милость. Этот жест был исполнен печали и отчаяния, и Сешире опять захотелось плакать. — Я нарушаю правила, открывая тебе тайны Ложи, потому что считаю тебя другом. Всегда считал и всегда буду. Если бы мой отец знал, сколько я рассказываю тебе… Никто не думал, что болезнь погубит фараона так внезапно. Но он умер. Ты должна отпустить его. Ты должна думать о будущем династии. У фараона нет брата, а его сын ещё слишком мал. Значит…
— Твои слова мне что жужжание мухи!
— ...значит, регентом станешь ты.
Она замолчала.
Вздохнув, Ити опустился на колено и прижал ладонь к сердцу, будто предлагал его Сешире так, как в детстве предлагал лучший кусок мяса.
— Пусть Великий Сокол сожжёт весь мой род и всю память о нём, если я обманываю дочь фараона и мою царицу!
Луна совсем скрылась. Настала пора предрассветной тьмы — самой густой и непроглядной. Ножницы тихонько звякнули, упав на столик — в полной тишине этот звук был оглушительным.
— Даже… — голос подвёл, и Сешира откашлялась, — даже если я тебе верю…
У неё были другие планы.
Планы?
Нет. У неё не было плана. Она сбегала каждую ночь и каждое утро возвращалась, потому что не знала, куда бежит.
— Не бойся, — мягко ответил Ити. — Ложа во всём поможет тебе. Мы объявим тебя дочерью Хесмет — мы нашли хорошую легенду и древние свитки готовы, мы с отцом всё продумали, хотя другим магистрам не сказали ни слова. Мы уважаем твои решения, хотели сначала заручиться твоим согласием. Ты привяжешь себе бороду и опояшешься львиным хвостом, и никто не усомнится в твоём праве. Только ты можешь спасти династию, Сешира, это твой долг как дочери твоего отца… Ты ведь не оскорбишь его память?
— Не пытайся мной манипулировать! — хотела выплюнуть она, но получилось жалко и тихо.
Ити знал её. Знал, куда давить. Она вновь ощутила себя в ловушке, и даже ножниц больше не было в руках.
— Мы любили твоего отца, мы любим тебя, — продолжал он. — Ваша кровь священна, и кто прольёт её, будет навеки проклят… Мы продолжим расследование, и если твой отец был убит, мы найдём убийцу. Сешира, я понимаю, что сейчас ты напугана, но ты не будешь одна. Разве я хоть раз обманывал тебя?
Он сделал к ней шаг и осторожно, будто спрашивая, обнял, прижался губами к волосам. Невинное прикосновение. Но Сешире стало жарко — на широкой груди Ити, в его крепких руках она ощутила всю свою слабость.
Она не знала, готова ли стать царицей. Но одно знала точно:
— Не прикасайся!
От её толчка он рухнул на живот, будто бессильный раб.
— Сколько раз я должна повторить?! Ты решил, что моё уродство всё позволяет тебе?!
Она отвернулась и прижала к губам браслет. В полутьме жемчужины отливали голубоватым лунным блеском. Прохладные, они чуть остудили её кровь, и Сешира сказала:
— Я обдумаю твоё предложение. А сейчас ты оставишь меня — я устала и хочу спать! И чтобы никаких жрецов, которые забираются внутрь статуй богов! Я знаю ваши уловки, я не стану слушать даже Великого Сокола, пусть хоть лично ко мне явится! И я хочу поговорить с Техути, прямо и честно, а не как всегда. Передай ему это, скажи, если он попытается меня обмануть, я скормлю ваши пустые сердца крокодилу, чтобы вы вечно мучились в нижнем мире! Ты понял?!
На горизонте забрезжило утро. Солнце заглянуло в комнату, и Сешира увидела: из головы Ити по полу расползалось тёмное пятно — оно становилось больше и больше и постепенно добралось до её сандалий. Когда она, упав на колени, приложила ухо к груди под золотым ускхом, то услышала лишь тишину.
Наверно, она должна была закричать. Испугаться. Но страх не шёл, и слёз не было. Только понимание: ей не простят убийство жреца, сына Великого Магистра, а за дверью ждут стражники, которые видели, как она вошла в комнату с Ити. Что ей делать? Отослать их? Спрятать труп в тайный ход? Тело будет разлагаться… А если разрезать на куски и выбросить в реку? Слишком долго… Всё платье в крови…
Шаркающая, тяжёлая походка выбила из головы Сеширы все мысли. Кто-то приближался. Медленно, важно. Неумолимо. Кто-то, кто знал, что делать. Он перебрался через порог и, подволакивая раненую лапу, подполз к трупу. Широко раскрыв огромные челюсти, откусил голову, а потом, смяв её во рту будто мягкий финик, двинулся дальше — к туловищу.
От хруста у Сеширы заложило уши.
— Я не виновата, — сказала она. — Это не я.
Но шёпот не заглушал хруста.
Она сбросила промокшее платье и уселась на постель. Её руки дрожали. По коже ползли мурашки, чудовищный звук проникал под кожу. Взяв арфу, она наиграла мелодию — придумала на ходу, получилось плохо. Тогда Сешира сосредоточилась, начала играть ещё раз, выстраивая аккорд за аккордом, внимательно и вдумчиво, не торопясь… И музыка наконец родилась под её пальцами. К основной линии — яркой и весёлой — она добавила несколько нежных ходов и вариаций. В комнате не было ни папируса, ни глиняной таблички, и она мурлыкала в такт, чтобы лучше запомнить:
— Я чиста, я чиста, я чиста, я чиста…
Когда солнце совсем взошло, а за окном запели утренние птицы, крокодил, еле-еле двигая своё потяжелевшее тело, подполз к её ногам. На полу остался шнурок с зубом гиппопотама. Сешира взяла его, раскрыла мощные челюсти Аммата и приладила новый зуб — он встал на место как родной. Крокодил подвигал пастью, оценил подарок, благодарно ткнулся в ладонь хозяйки. Забрался под кровать и затих.
Сешира тоже устала. Прижав арфу к голой груди, она устроилась в мягких подушках и провалилась в сон.
Она понимает.
У жизни такие же чёрные прохладные руки, как у смерти, потому что жизнь и смерть — едины. Под ногами Сеширы разрушаются города, рассыпаются в прах обелиски и храмы, не остаётся ни одного цветка. Жизнь обнимает её, целует в крылья — каждое пёрышко, ласково и щекотно. Чёрными мягкими пальцами жизнь скользит по её груди, животу и бёдрам, впивается глубоко и больно, потому что боль неотделима от неё. Но Сешире не страшно — она больше не человек. Её желаниям нет названия, и то, что она ощущает, выше любых удовольствий. Её брат лопается под её стопой, как перезревший арбуз. Она могла бы помочь, но она не станет. Ей нет дела до смертных. Она нетленна…
…кто-то сдавил её сердце.
Сешира велела ему прекратить, но неприятное чувство не исчезло. Медленно открыв глаза, она поняла: она вжала арфу в постель, будто любовницу, и колки оставили тёмные следы по всей груди. Струны печально звякнули, когда Сешира оттолкнула инструмент и потом со стоном повернулась на другой бок — тело затекло. Прекрасный сон исчез как не был. Реальность оказалась плоха и недостойна внимания. Она сказала реальности:
— Вон.
Но толпа в дверях не подчинилась. Там горбились в поклонах стражники и служанки и над всеми возвышался лопоухий толстый жрец — к счастью, не Техути. У неё сейчас не было сил спорить с Великим Магистром.
— Госпожа, — начал он, — стража услышала ваш крик, и мы подумали…
— Вы неправильно подумали. — Кривясь от боли, она села на постели. Выпрямилась, и мужчины смущённо отвели глаза. Растрёпанные волосы закрывали половину лица, а тело было обнажено и покрыто маленькими отметинами, будто знаками страсти. — Вам безразличны мои приказы, так подчинитесь хотя бы правилам приличий! Если вы не евнухи, конечно. Если же вы бесполые евнухи, то можете остаться, но не ждите, что кто-то впредь будет относиться к вам как к мужчинам.
Стражники шагнули назад, за пределы комнаты: они всё-таки были воинами. Но жирный наглец не двинулся с места, потому что нельзя унизить того, у кого нет чести.
— Простите, госпожа, мне велено спросить: вы не видели старшего жреца Ити? Ночью он зашёл сюда вместе с вами…
— Зашёл ко мне? Ночью?! — Она вскочила, и жрец, дёрнувшись всем рыхлым телом, отступил на шаг. — Сейчас вы оскорбили не только меня, но и сына Великого Магистра. За это он отрежет ваш нечестивый язык!
— Я… нет… я…
Проблеяв извинения и прижав руки к коленям, толстяк попятился прочь. Остались служанки — Сешира видела, что некоторые из них безуспешно скрывают улыбки. Ей вдруг стало легко и весело. Она почувствовала, что крокодил ещё там, у её стоп, послушный и верный.
— Приготовьте ванну и подайте мне пурпурное платье.
— Пурпурное?..
— Я не могу явиться на Совет без одежд. — Она заговорщически улыбнулась. — К сожалению.
Девушки рассмеялись в ответ.
Высокие стены Ложи, расписанные древними заклятиями, не содрогнулись, когда в них вступила женщина. Она не привязала себе бороду и не опоясалась львиным хвостом, и двух корон не было на её голове, но за ней следовал Аммат, и Сешира ощущала себя больше чем царицей. В дымке благовоний её встретила медная кошка — богиня войны. На правой ладони божества сверкали стальные когти, сделанные из наконечников копий, а в левом кулаке она держала золотую кельму. Под её охраной за длинным столом, украшенном слоновой костью, ждали жрецы — их Великий Магистр ещё не явился, стул его сына тоже пустовал.
Сешира не ощущала ни раскаяния, ни скорби. Никто не может коснуться дочери пламенной Хесмет и не обжечься.
В полной тишине она заняла место во главе стола перед циркулем и наугольником — Техути пусть стоит, когда соизволит прийти. Крокодил лёг у неё в ногах. Его тёмная шкура поглощала лучи солнца, будто сжирала их, вместо глаз на его морде были чёрные провалы, и Сешира слышала, как в едином испуганном ритме шушукаются магистры.
Этот ритм подойдёт для торжественного гимна.
— Мои приветствия благородной Высокой Ложе, — произнесла она, жестом позволяя жрецам сесть.
Двадцать восемь акаций подчинились. Двадцать восемь пар глаз прожигали её, и Сешира незаметно гладила Аммата ступнёй, чтобы унять нервную дрожь.
— У фараона нет брата, а Шед слишком юн для царствования.
Жрецы не стали ей возражать. Они оценивали её, принюхивались, как голодные шакалы, и Сешира бросила им кость:
— Я знаю, для Ложи нет ничего важнее, чем долг перед священной кровью фараонов. Вы храните династию от гнева богов, а династия хранит вас от земной несправедливости. Так было и так будет.
Они удивились. Почему? Они рассчитывали на скандал, крики и слёзы? Решили, раз она не привязала бороду, то и вести себя будет как глупая женщина?!
— Фараон не назначил преемника, так что регента предстоит выбрать вам. К сожалению, у моего отца не осталось родственников мужского пола. Вы, Тамфтис, — она отдала должное самому старому из магистров, Хранителю Традиций, — в мудрости своей, конечно, помните, что эту роль, под внимательным руководством Ложи, однажды играла женщина.
Тамфтис был падок на лесть — на его щеках появился румянец удовольствия. Важно кивнув, он сказал:
— Это действительно так, госпожа.
Сешира подарила ему нежнейшую из улыбок. Но с её уродливым лицом девичьи чары никогда не приносили ей счастья, и она обращалась к другим мужским слабостям.
Пусть поверят в её лояльность. Только бедный Ити знал, какова она на самом деле… Может, он рассчитывал сам жениться на царице и занять место на троне? Неважно, он мёртв. Его отец скоро присоединится к нему.
Окинув почтенное собрание внимательным взглядом, Сешира выбрала Иби — владельца большей части западных земель, который в богатстве мог поспорить с самим фараоном.
— Вы, Первый Магистр Иби, как знаток восточного культа, подтвердите, что у Хесмет рождались смертные дети.
— Да, Хесмет соединялась со смертными мужчинами. — Он понял, к чему она клонит, но завоевать его симпатию оказалось не так легко: — Однако у Хесмет были только сыновья-воины и никогда не было дочерей.
Что она могла предложить самому богатому и почти самому влиятельному человеку в Чёрных Землях? Место Великого Магистра?
Да. Да, она могла.
Но она не успела ответить — вздрогнули дымные змейки благовоний и распахнулись тяжёлые двери. Техути влетел в зал будто хозяин, его бледная физиономия пылала от гнева.
Дурак.
Многим не нравилась его единоличная власть — они замерли в любопытстве и предвкушении. Стая шакалов и есть стая шакалов.
— Уверена, вы сможете назвать вескую причину вашего опоздания, чати, — сказала Сешира, подчеркнув его светскую должность.
— Юный наследник мёртв, — ответил он.
Победная песня, звучавшая в её ушах, замолкла, и пламенная Хесмет поплыла перед глазами, будто восковая свеча. Пришлось вцепиться в подлокотники, чтобы не упасть. Жрецы вскочили с мест, бормоча имена своих многочисленных богов, очерчивая в воздухе охранные знаки, но Сешира едва осознавала их.
Техути опустил руки к коленям. Хрипотцой в голосе и печальным видом он мог бы обмануть любого, кроме неё.
— Мне очень жаль, юная госпожа.
Она не помнила, как добралась до покоев Шеда. Кажется, она бежала. Кажется, она слышала скорбные вопли женщин… возле его постели, накрытой тёмным балдахином, скулили собаки — две чёрные борзые, поджав хвосты, лежали у ног хозяина. Они не отрывали от него глаз, будто пытались призвать из Заката.
Оттолкнув врача, Сешира сдёрнула с брата покрывало и внимательно изучила безжизненное тело. Кожа была белой и холодной, словно под ней никогда не бежала кровь. Ни одной раны. Яд?..
Асо мягко обняла её за плечи, повела прочь, и Сешира не стала противиться. Её трясло. Ей нужно было подумать.
Едва оказавшись в своих комнатах, она ощутила сладкий дурманящий запах.
— Выбросить благовония, проветрить всё!
Пока удивлённые слуги уносили ароматные палочки и распахивали двери, Сешира взяла чашу, которую ей протянула Асо, тщательно вымыла вином руки и вытерла их мокрым полотенцем. Промочить горло она не рискнула.
— Теперь ты будешь пробовать всё питьё и всю пищу, которые мне принесут. И передай, чтобы Тия делала то же для Меритнейт!
— Юный господин не был отравлен, — ответила Асо. — Врач сказал, что у отравленных вздувается живот, а…
— Ты слышала меня?
— …а господин жаловался на боли в висках, — настойчиво продолжила старуха, — так случается, если черви забираются в голову. Ему уже давно было плохо, вы бы знали, если бы всё время не занимались своим кроко…
После пощёчины она замолчала. У Сеширы не было специальных палок для рабов, ладонь с непривычки отозвалась болью.
— Делай что велено.
На щеке Асо расплылось красное пятно. Поджав губы, она опустила руки к коленям и попятилась. Служанки тоже молчали. Отводили глаза, будто имели право на осуждение. Ну и Зет с ними!
Сешира вышла на балкон и вдохнула полуденный зной — он не принёс ей успокоения. Внизу толпились незнакомые стражники с акациями на плечах, несколько воинов дежурили возле богини плодородия. Веревка, спрятанная под кошачьей балюстрадой, исчезла.
Проклятье!
А если удастся сбежать, куда идти? И что делать с бессильной Меритнейт? Жестоко бросать её теперь, когда Техути, похоже, совсем обезумел в своей вседозволенности…
Он всегда был гордым и тщеславным человеком. И, похоже, устал пребывать в тени семьи фараона.
Мерзавец!
Отродье гиены!
Он виноват, что её дух запятнан ненавистью, которой она ещё никогда не знала.
От жары всё тело Сеширы сделалось липким. Хотелось пить, но она не могла заставить себя прикоснуться ни к вину, ни к пиву. Как теперь доверять слугам?.. Фараона и Шеда они не уберегли…
Несколько водяных мер она провела, расхаживая туда-сюда по покоям в полном одиночестве — в горле першило, будто от мякинной шелухи, вязкая слюна не хотела глотаться. Губы покрылись твёрдой корочкой, и она искусала их до крови.
Когда безумная жара чуть спала и в голове прояснилось, Сешира вызвала к себе рабов Шеда. За признание в сговоре с Великим Магистром она пообещала им деньги и помилование, которое на самом деле не могла даровать, но бедолаги не сказали ни слова правды: тряслись, плакали, ничего не видели, ничего не знают, ни в чём не виновны.
— Ради всех богов, добрая госпожа! — повторяли они. — Попросите Великого Магистра не хоронить нас с хозяином, как собак! Добрая госпожа!
Они боялись Техути больше, чем её. Вместе с мужем Сешира утратила даже то малое влияние, которым обладала.
Когда она выставила перепуганных слуг, ещё какое-то время они ползали у дверей и молили о милосердии, пока стражники не оттащили их. И вновь стало тихо. Будто в городе мертвых.
Нет, нет, Сешира не должна умирать! Это точно не входило в её планы.
Она прикрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. Отец учил её, что выход есть всегда…
…почему же тогда ты сам не нашёл его, мой всезнающий премудрый отец?!
Как фараон позволил себя убить, как бросил своих детей? Это жестоко и безответственно! Разве так поступают фараоны?!
Голова разболелась и перед глазами заплясали чёрные точки, но Сешира только сильнее стиснула челюсти. Чтобы не поддаться слабости, она схватила кувшины с пивом и вином и вылила на головы своих охранников, ждавших под балконом. Пока дураки, хохоча, облизывали пальцы, она передала магистрам приказ: немедленно явиться к царице!
Ещё несколько водяных мер она прождала напрасно. Жрецы проигнорировали её зов. Слуга Иби, сгорбившись до земли, сказал, что его господин очень занят подготовкой к похоронным церемониям, раб Тамфтиса принёс такую же весть, и даже тот лопоухий толстяк не соизволил прийти. Ей теперь нечего было им предложить. Ей не занять трон без мужа или сына.
А древние свитки, которые подтверждали её родство с Хесмет?..
Нет. Нет! К Техути она не обратится. Она выцарапает ему глаза как только увидит!
Нужно было тайно пообещать каждому жрецу все сокровища мира. Не стоило являться на Совет. Теперь её наглость разозлила Первого Магистра и маленький Шед мёртв.
— Нет, — выплюнула она. — Я чиста, я чиста, я чиста, я чиста...
Арфы под рукой не было, голос сипел, и мелодия не складывалась.
Сешира вытерла мокрое лицо пурпурным рукавом.
В пурпур одеваются только боги.
Но после того чудесного сна ей казалось, что каждое её желание исполнится, что она бессмертна и неуязвима и любой подчинится её воле.
Она уселась на подушки и прижалась к жемчужинам в поцелуе, который не дарила ни одному мужчине. Сама не заметив как, она задремала, а когда проснулась, была уже глубокая ночь. В глотке стало сухо, будто в неё пробрались знойные полуденные ветры, в теле ныла каждая кость. С трудом она заставила себя встать и выйти из комнаты, а два стража приклеились к ней будто тот хвост, которым она не захотела опоясаться.
Пусть.
Пусть!
Зал Ложи был пуст — все благовония погасли, никто не зажёг факелов. В полной темноте, под изумлёнными взглядами своих конвоиров, Сешира подошла к богине, не рождавшей дочерей, и вырвала стальной коготь. Крепко сжав его в кулаке, она направилась к Источнику. Стражники не посмели идти за ней — остановились возле дверей. Слабаки. Трусы. Безродные пустынные собаки!
Наполовину погрузившись в воду, укрывшись лотосами, будто стыдливая девица, Аммат лежал в водах фонтана. Его бока были раздуты — он всё ещё переваривал свой сытный завтрак. Взяв его короткую толстую лапу, Сешира приладила к ней окровавленный коготь.
— Всё здесь принадлежит мне, — прошептала она, поглаживая его по влажной шкуре. — Боги тоже.
Но у меня нет защитников кроме тебя, добавила она беззвучно. Она знала, что он услышит — теперь её сердце билось так же медленно, а кровь была такой же холодной, как у него.
— Я ещё не говорила тебе… раньше только сестра знала. Я родилась с чёрным злым духом на лице. — Её голос сипел, и слёзы падали на морду крокодила, стекали вниз, будто его собственные. — Он разрастался с каждым днём, и чтобы его изгнать, меня облили горячим маслом… Мне показалось, будет разумно сказать, что это пламенная Хесмет поцеловала свою первую дочь. По крайней мере, тогда бы в моём уродстве был смысл.
С террасы в зал пробирался лёгкий ночной ветерок, но Сешире не хватило сил глубоко вдохнуть его. В груди саднило. Она забралась в воду и обняла Аммата всем телом — и только тогда почувствовала спокойствие. Прижавшись к нему вплотную, она ощутила, что теперь в безопасности, что ей ничего не грозит, ни смерть, ни боль. Она погрузилась в защищённость, какую знала только в детстве, когда отец носил её в своих больших сильных руках. Закрывай глаза, моя принцесса, я буду оберегать твой сон.
Если бы он взял её в жёны, всего этого не было бы.
— Закройте двери!
Она вздрогнула и подняла голову.
Велев стражникам ждать снаружи, Великий Магистр стремительно приближался к фонтану. Его тощее тело скрывали чёрные траурные одежды, и в полутьме его круглая белая голова казалась мячом из свиного мочевого пузыря, который плывёт прямо по воздуху.
Сешире стало смешно.
— Я могу кое-что обсудить с вами, юная госпожа? — процедил он.
Впервые в жизни она видела Техути, который еле-еле держал себя в руках. Ей стало ещё смешнее, и если бы в горле не першило, она бы расхохоталась.
— Ты уже говоришь со мной, жрец. Как я могу тебе помешать?
— Тогда позвольте мне высказаться откровенно: ваши действия наносят вред не только вам, но и вашей семье. Гибель фараона и его сына — сами по себе чудовищные трагедии, но вы подливаете масла в огонь своими обвинениями. Теперь мы на пороге дворцового переворота. Я до последнего не хотел тревожить вас в вашем трауре, но…
— Какая трогательная забота! — Она широко улыбнулась в шею крокодила. — Однако, ты, похоже, недооценил меня, чати. Надо же: и на старого хитрого шакала найдётся шакал похитрее!
— Юная госпожа, ваши заявления будут использованы против вас. Часть Ложи рада обвинить меня в чём угодно, хоть в убийстве, хоть в возведении хулы на богов. Вы должны отказаться от своих слов, пока не поздно, иначе начнётся суд. Потом — выборы нового Великого Магистра, процесс растянется до осени. Всё это время трон Чёрных Земель останется пустым… учитывая обстановку на границах, нас ждёт война. Без моей защиты вас вынудят выйти замуж за сына царя Зульфата или…
— Ха! Твои слова мне что жужжание мухи.
Она слышала, как он медленно втянул воздух сквозь сжатые зубы.
— И фараон, и его сын умерли от одной болезни, которая не связана с ядом. Уже два уважаемых врача подтвердили это, а завтра подтвердят ещё два.
— Ваши врачи, ваши болезни, ваши подтверждения!
— Тогда каких доказательств вы хотите?!
Она пожала плечами. Она не хотела доказательств. Она хотела его голову, смятую и проглоченную, как мягкий финик.
Раскрыв Аммату челюсти, Сешира сказала:
— Я убила Ити, а потом приказала крокодилу сожрать труп. Смотри, узнаёшь этот клык? Подойди ближе, ты должен узнать.
Но Техути не подчинился. Она слышала, как безумно застучало его сердце, как задрожал вокруг него воздух… и как вдруг всё успокоилось.
Он не поверил.
— Вы принесли во дворец крокодила, надели пурпур и вырвали коготь Хесмет. Вероятно, мужчин эта болезнь убивает, а женщин сводит с ума. Врач осмотрит вас и подтвердит мои опасения.
— Что? Нет! Ты не посмеешь объявить меня безумной! Посмотри на клык!
— Глотните воды, — бросил он, повернувшись к ней спиной. — Ваш друг сидел здесь целый день, она не отравлена.
Сешира хотела вскочить на ноги, но ей не хватило сил и голос сорвался на кашель. Справившись с приступом, она набрала полные ладони воды и сделала большой глоток, потом ещё и ещё, а когда она напилась, Техути рядом уже не было. В распахнутых дверях ждали стражи, и акации белели на их доспехах.
Пусть.
Пусть!
— Иди за мной, Надир! — крикнула она.
Слово показалось ей странным, но Сешира не придала этому значения. Её трясло от унижения. Техути решил объявить её безумной! больной! бесправной! как Меритнейт?!
Ей нужно было увидеть сестру. Прямо сейчас.
Стальной коготь скрежетал по каменному плитам пола, будто сама смерть ползла по дворцу, и Сешира вела смерть за собой. Слуги расступались перед ней, они не решались даже кланяться — сразу прятались, захлопывали двери…
Пусть!
В покоях Меритнейт гулял холодный сквозняк. Тьма здесь стала ещё гуще — она давила на плечи, как плотное покрывало.
— Тия? Тия, зажги свечу!
Никто не ответил. Забрав факел у одного из бесполезных стражей, Сешира сама направилась внутрь покоев. Возле дверей в спальню она наступила на что-то мягкое и щекотное и опустила взгляд.
Тия лежала на полу, разбросав руки. Лодыжка Сеширы утопала в её пышных волосах, будто в пушистом облаке.
— Меритнейт! — закричала она, бросаясь вперед, зная, что не дождётся ответа, даже если сестра ещё жива. — Мерит…
Порыв ледяного ветра пригвоздил её к стене. Она услышала собачий лай, человеческий крик, странный влажный звук, с каким разрывают плоть жертвенных животных… Что-то попало на её лицо. Солёное. Кровь.
С трудом повернув голову, она поняла, что две борзые рвут глотки стражам. Пламя разрасталось под их лапами, но не обжигало, пожирало ткани на стенах, будто саранча.
А Аммат? Где Аммат?..
Облачённая в холодный огонь, словно в полупрозрачную вуаль, к Сешире шла женщина — высокая и стройная, одетая в тончайший лён. В её прекрасном лице не было ни единого изъяна, но в её движениях сквозило что-то странное, неуверенное, будто она не привыкла ходить. Над её коронованной головой жужжащим нимбом вились жуки — они светились, как ожившие звёзды.
— Ты заставила меня ждать, — сказала она глубоким незнакомым голосом.
Убив стражей, к ней вернулись собаки — их глазницы были пусты, морды окрашены красной хной, а на тонких жилистых телах виднелись швы, которые остаются после извлечения внутренностей. От них исходил аромат мирры и мёда. Их подготовили к похоронам Шеда, но сейчас они дёргали хвостами и скалили зубастые пасти, будто живые.
— Нет, — прошептала Сешира. — Нет, нет, я не верю.
Невидимые веревки затянулись сильнее, и она с трудом протолкнула воздух через сжатое горло.
— Я, я, я! — зашипела Меритнейт. — Всё, что я слышала от тебя, это бесконечные «я»! Я с отцом каталась на тигре! Я слишком хороша для местных мужчин! Я написала ещё одну песню! Я так стараюсь, моя бедная сестра, ведь мне надо жить за нас обеих!
Она сплюнула себе под ноги, будто безродная нищенка. Жуки у её головы зажужжали громче, и Сешира ощутила сладковатый душок гнили.
— Ты не представляешь, как меня тошнило от твоей снисходительности… За неё я сделаю твою смерть медленной и мучительной!
Сердце заколотилось у Сеширы в висках. Нужно было что-то сказать, отвлечь, хоть что-нибудь.
— Почему Тия? — Голос хрипел, и челюсть дрожала от каждого слова. — Она всегда была к тебе добра, за что ты убила её?
— Какая же ты дура! — Меритнейт ухмыльнулась. Она наслаждалась своей властью, и в этом был единственный шанс Сеширы потянуть время, дождаться… кого? — Тия теперь увеличила свою полезность.
Она взмахнула рукой. Беззвучно, будто кукла, её рабыня поднялась с пола и проковыляла к своей госпоже. Рот замер в мёртвом оскале, как у собак, а прекрасная чёрная кожа утратила блеск — в бледном сиянии потустороннего огня на ней проступили трупные пятна.
— Она принесла мне книги с заклятиями и помогла заключить договор с духами её родины. Я же избавила её ото всякой боли, — сказала Меритнейт. — Вся боль достанется тебе!
В её раскрытой ладони появилась акация — полуувядший цветок из саркофага фараона — и Сешира поняла, что нужно быстро спросить что-то ещё.
— А отец? Маленький Шед?!
— «Твой» отец. Ты ведь всегда это подчёркивала, сестра. — Акация взмыла в воздух и повернулась к Сешире кончиком стебля. — Для таких ритуалов нужна священная кровь царей, много крови. Я воткну этот цветок тебе в нос и вытащу мозг, как делают жрецы. Продержу тебя живой, пока не извлеку все внутренности, все мышцы, а потом оставлю беспомощной навечно!
Жуки зажужжали громче. Сешира различила за этим звуком восторженный потусторонний вой тысячи, сотни тысяч голодных демонов. Она задёргалась в тисках, но не смогла сдвинуться, не смогла даже прижать к губам отцовский браслет — любимый жемчуг, который верно защищал её долгие годы.
— Ты думала, что я родилась ради твоего удовольствия! — Меритнейт почти кричала, её лицо, искажённое ненавистью, утратило всю красоту. — Но это ты родилась, чтобы стать жертвой моего ритуала!
Зарычали собаки. Они заметили крокодила, который вполз в комнату, тяжело подволакивая лапу, и ринулись на него. Толстая шкура Аммата покрывалась ранами, он вертелся на месте, щёлкал челюстью, отмахивался хвостом, а борзые скакали вокруг него весело и злобно, как гиены. Он не мог защититься. Он был слеп.
— Из этого уродца я сделаю наручи, — сказала Меритнейт.
Она разжала пальцы. Акация понеслась вперёд словно дротик.
Сешира едва успела понять, что случилось: перед ней выросла тень — высокая, закутанная в чёрное, с головой лысой, будто мячик, — и загородила от чудовищного цветка. Верёвки на миг ослабли. Сделав рывок, который болью пронзил всё тело, Сешира освободилась от пут.
Она услышала, как, заскулив, отлетели собаки — Аммат всё-таки попал по ним хвостом.
У неё было несколько мгновений. Жемчужины соскользнули в ладонь. Едва соображая, что делает, она упала на колени и поместила жемчужины в пустые глазницы своего крокодила.
И стало тихо.
Время остановилось.
Страшное голубое пламя рассеялось как не бывало. Всю комнату залило яркое разноцветное сияние, будто кто-то разбросал и подсветил тысячи драгоценных камней.
Жуки осыпались на пол кверху животами. Две борзые прижались друг к другу, положили морды на лапы и застыли неподвижно.
Меритнейт тоже застыла — с её лица не сошла злость и всё так же уродовала прекрасные черты. К её ногам упала Тия, Техути лежал с ней рядом. Из его плеча, как клинок, торчала акация.
Задержав дыхание, Сешира взмахнула крыльями. Радужные. Словно у богини верности, по частям вернувшей своего супруга из небытия.
Крокодила рядом с ней больше не было. На чёрной гладкой коже Аммата отражались цветные блики, его волосы были заплетены в длинные тонкие косы, а его губы… Она коснулась их кончиками пальцев, надавила, провела по кромке зубов.
— Я могу вновь стать крокодилом, если тебе так хочется.
— Я… нет. Не знаю.
Сешире хотелось, чтобы он взял её прямо здесь и сейчас, на залитом кровью полу, и эта неприличная мысль слегка её отрезвила.
— Откуда я знаю твоё имя? Кто ты?
— Искатель жемчуга. — Он поймал её ладонь и поцеловал в запястье, и вся рука сделалась лёгкой, словно была соткана из перьев. — Я искал тебя.
— Потому что у меня есть крылья?
— Не только. — В его мягкой усмешке, в хитро прищуренных глазах было столько обещания, что у Сеширы всё замирало внутри. — Ты узнаешь, если пойдёшь со мной в Нетленну. Но ты можешь остаться. Твоя сестра больше не побеспокоит тебя, ты станешь царицей и твоё правление будет долгим и справедливым, а мы больше никогда не встретимся.
Ты мог всё это предотвратить?
Защитить моих отца и брата?
Защитить Ити?
Не стоит задавать вопросов, на которые не хочешь получить ответ.
— Я убила невинного человека. Я хочу его вернуть.
— Со временем ты научишься возвращать мёртвых, — сказал Надир, — если пойдёшь со мной.
Он не лгал.
Он не мог ей лгать, а она не могла лгать ему, и впредь так будет всегда. У неё больше не останется ни единой тайны. Ничего своего.
Страшно?
— Если согласишься, — добавил Надир, — ты никогда не умрёшь.
Взяв за руку, он подвёл её к Меритнейт — теперь, без сияния магии, бедная сестра вновь стала бессильной и больной, но Сешира раздавила в себе жалость, как грязного жука.
— Хочешь, я сделаю?
— Нет, — ответила она. — Я сама.
Этому ей не нужно было учиться.
Зазвенели, отзываясь, вселенские струны — Сешира взмахнула радужным крылом, и отсечённая голова Меритнейт покатилась по полу.
Безболезненная смерть — самое милосердное, что она заслужила.
Пришла пора прощаться.
— Ты будешь лучшим царём, — сказала Сешира, прижавшись губами к лысой голове Техути, — и у тебя будет ещё много сыновей, которые прославят тебя в вечности. Я благословляю тебя.
Он не мог ей ответить. Вряд ли он когда-нибудь сможет её простить. Поэтому, не медля, Сешира выдохнула:
— Идём.
— Я слышу, как ты сомневаешься.
— Нет, я… — В его светлых внимательных глазах ей виделся знакомый и любимый жемчужный блеск. — Я не хотела, чтобы ты видел. Я боялась, что когда ты увидишь меня, то больше не захочешь быть рядом.
Он взял её лицо в ладони и поцеловал в шрам, коснулся прохладным влажным языком, а она стиснула бёдра и впилась пальцами в его плечи, потому что едва могла стоять от желания.
— В нашем мире тебе понадобится новое имя, — сказал он. — Тебе нравится «Астрея»?
— Кто она?
Он пожал плечами, будто ответ был очевиден.
— Богиня.
— Да, — ответила она. — Да. Пусть.
Портал открылся перед ними в нежной тихой мелодии и, приняв новую пару, исчез.
Осыпалась безвредными лепестками акация. Очнулся новый фараон, и взошло солнце.
Время восстановило свой ход.
***
Ты нас подвела, девица, так не годится
Ты нас призвала так смело, но ты не сумела
воцариться
Нас подвела — девица, так не годится
Ты нас призвала так смело, но ты не сумела
воцариться
Нас подвела
Воцариться
Нас подвела
Нас...
— Для безмозглой у неё слишком печальный вид.
— Я почти закончил с передней корой.
— Зачем? Тамино, если она сможет думать, чёрт знает к чему это приведёт.
— Ты же сама когда-то согласилась уйти в Нетленну.
— Я рассчитывала на бесплатные коктейли и разнузданный секс, а вместо этого я выполняю задания от старых пердунов из Совета!
— Мне стыдно тебя слушать, Леонора.
— Это называется «свобода слова», Лионель. Прилетай как-нибудь на грешную Землю, хоть посмотришь.
Три голоса. Два мужских и один женский. Кто они? Тоже демоны?
Меритнейт не могла понять. Тело не двигалось. Опять? Нет! Нет, пожалуйста, только не опять!
— Я звала некроманта, тебя я не приглашала, Лионель! Ты — скучное и невыразительное существо, мне кажется, если тебя лишить памяти, то никто не заметит разницы — настолько ты бесхарактерный. Стандартный, как крышка от консервной банки.
— Всё сказала?
— Тезисно.
— Я закончил с мозгом, она должна очнуться.
— Не думаю, что Астрея будет рада её появлению.
— Со своей чокнутой супругой пусть Надир сам разбирается.
В скудном свете факелов Меритнейт разглядела двух юношей: один высокий и белокожий, второй — пониже, смуглый, а чуть поодаль — женщина с ярко-алыми губами. На голове каждого высился странный парик, будто в пышной копне волос спрятали по кувшину.
За их спинами по стенам бежали заклятия Книги Мёртвых. Одно, два, три... куда меньше, чем положено. На полу лежали канопы, но морды божественных хранителей были выструганы неровно, будто наспех. И никаких сокровищ. Ни одного раба! В Закат её отправили нищей?!
— Чего она так дёргается? — спросила женщина. — Не похоже, что она сможет нам что-то спеть или сыграть.
— Несправедливо требовать звучание от нее сейчас, она всё-таки умерла, — ответил смуглый. — Отведём её в Храм, пусть они посмотрят.
— Ты готов спасти любую овцу, даже самую злобную.
— Ей было сложно. Её никто не любил.
— Тамино, ты меня, блядь, иногда просто убиваешь.
— Нельзя отрицать её экстраординарные магические способности, — вмешался светлый. — Вполне возможно, она звучащая. Дай ей свою флейту.
— Я лучше дам ей твою пустую голову. Прямо слышу, как там звенит диссонанс: ты согласен со мной, потому что эта девчонка — чокнутая дрянь, недостойная жизни. Но и со своим хахалем, у которого комплекс спасителя, ты спорить не решаешься.
— Квинта, будьте так любезны, — ответил тёмный, — обратите свой острый ум к объекту.
Женщина склонилась над Меритнейт и впилась ядовито-зелеными глазами, будто хотела просветить насквозь.
— Ну? — потребовала она. — Сделаешь что-нибудь?
— Что… сделать?
Все трое переглянулись.
— Она нас слышит. Этого достаточно.
— Здесь я жрица, и я решаю, когда достаточно! — В голосе женщины не было настоящего раздражения, будто она пререкалась только чтобы пререкаться. — Итак, раз ты нас понимаешь, расскажи, что там, Меритнейт? За гранью.
— Вы… — Она еще раз посмотрела на нервную девицу, потом на юношей, но так и не нашла ни рогов, ни перьев. — Кто вы?!
— Я Леонора, а это пидорасы. Особенно вон тот, который глаза закатывает. Так что ты видела? Царская кровь спасла тебя от правосудия?
— Нет, там… там были злые духи. Они мучили меня и пели очень… плохие песни. Ужасные. — Она сглотнула, мышцы горла послушались. Все мышцы слушались, хотя она больше не слышала жужжания в голове.
— То есть, тебя пытали демоны, которым ты ради мести и власти продала свою душу и своих родных, — сказал светлый.
Женщина бросила на него насмешливый взгляд.
— Давай нам своё согласие — и уходим.
— Нет. — Ощутив, что к ней вернулись силы, Меритнейт села и оттолкнула беспардонные руки женщины, которая держала её за плечи, будто служанку. — Кто вы такие? Я ничего вам не дам!
А если они всё-таки демоны? Если это очередная пытка? Им нужен её сехем?!
Меритнейт попыталась встать, но девица придавила её к месту — в ней была сила, какой не может быть в смертном существе.
— Не стоит бояться… — начал смуглый.
— Враньё, — прервала его ведьма. — Бойся, потому что мы хуже всех злых духов во вселенной. Но если ты откажешься, то умрёшь. Ты хочешь жить?
— Я… Да.
— Отлично, согласие получено. Осталось определиться с именем.
— Леонора, ты нарушаешь все возможные протоколы! — Светлый сделал шаг вперед, но второй остановил его лёгким прикосновением, и было в этом жесте что-то нечеловеческое, чему Меритнейт не смогла подобрать названия.
— Назову её Норма.
— Почему Норма?
— Потому что она явно не в норме.
— Леонора, это бред.
— Нет, это постмодернизм!
Юноши не поддержали её смех. Они развернулись к выходу из гробницы, и перед ними вспыхнуло пёстрое радужное сияние.
Как те жуткие крылья. У Сеширы.
Меритнейт прошиб холодный пот.
— Нет… нет, я не хочу! — Она разбила несколько каноп и поранила босые ноги об осколки, пока ведьма тащила её за собой. — Оставьте меня! Я не стану вас слушать! Вам ничего за меня не получить! Вы думаете, я стану колдовать для вас? Без скарабеев я ничего не смогу! Я не нужна вам! Я… я плохой человек!
— Дорогая, — ответила Леонора. — Там, куда я тебя веду, нет ни одного хорошего человека.
Тамино исчез в сиянии вместе с Лионелем. Леонора швырнула Меритнейт им вслед и зашла последней.
Портал захлопнулся.
