Это прощание последнее

— Эй, разрушения не самое худшее, что могло случиться, — говорит Каччан. Таким ровным голосом, что у Изуку внутри все сдавливает тугими жгутами: словно органы прижаты к ребрам изнутри. И они колют-колют-колют — протыкают сквозные дыры в тканях. Этот ровный голос заставляет Изуку на момент перестать дышать, а потом вскинуть голову, резко и быстро: — Что ты, блять, сказал?.. — и взгляд цепляется за труп — за мертвого ребенка, которого придавило бетонными обломками. — Все самое худшее, оно!.. — Да заткнись ты уже, — Каччан его перебивает: не грубо — резко, сказал как отрезал. «Да какого… черта. Какого, блять?!» Изуку бьет по земле кулаком. Много раз, пока не остается кровавого следа, а капли крови не начнут спадать с кончиков пальцев, окрашивая вспоротую ударами почву в темный мутный цвет. Но кости не ломаются, как бы Изуку ни вбивал костяшки — глубоко, с отхлестом и отдачей, чтобы пробирало до локтя. Хочется почувствовать себя живым, но почему-то не помогает. — Сдохло много людей. — Заткнись, пожалуйста. — Но я так рад… — Прошу тебя, молчи, Катсуки. — Я рад, что ты жив, — он перехватывает запястье Изуку непринужденно, хотя тот был уверен, что лупит со всей дури: тогда почему? Почему Катсуки не составляет труда удерживать его? — Ты совсем не вырос, — горько говорит Катсуки. — Всех не спасти. Но ты можешь меня — то, чего нельзя произносить. Челка спадает на глаза, а у Изуку не остается сил, чтобы выпрямить шею. И он приникает к земле, а его рука выскальзывает из теплой ладони Катсуки. — Какой же ты. «Какой? Наверное, самый законченный вариант», — думает Изуку, прикрывая глаза, когда лоб впирается в лежащие обломки: вот же ж блять. — Надо тебя помыть, — Катсуки подхватывает под животом одной рукой, а второй поперек груди, и поднимает Изуку, словно тот ничего не весит. — Идиот, — бубнит он. В конце концов это всего лишь работа: у кого-то ошибка в отчете, кто-то не продал товара на месячную норму, а кто-то проебался и допустил смерть тысячи людей. С кем не бывает. — Хочу умереть, — рука глухо саднила, и Изуку позволил ей свисать, пока Катсуки нес его на руках. — Только сначала доберемся домой. Захочешь умереть в другой раз.