Это прощание последнее

Прямо сейчас Изуку по-настоящему осознал, что скоро все закончится: третий год обучения подходил к концу, в руках почти была карточка-лицензия героя, а еще два билета — для него и матери — в Корею, в один конец. Пониманием его накрывает лишь иногда, но тонкой прочной пленкой, словно воздуха под ней все меньше и меньше — и Деку задыхается. Совсем скоро. Все закончится. «Так будет лучше», — уговаривает себя Изуку. Не хотелось бы наделать дров под самый конец. Вот только к нему со спины подходит Катсуки, а Изуку вздрогнул, как в тех самых дурацких комедиях, где актеры переигрывают, а монтаж один из самых дешевых, который можно было найти. — Ты идешь? — интересуется он, упершись спиной в стену рядом с партой. Свалять дурака Деку может, но Бакуго не поверит, но есть вероятность, что он решит, что это один из тех самых его заебов, когда логика бесполезна, и отстанет сам. — У меня дела, — Изуку собирается самым наглым образом соврать, и ложь нанизывается, словно бусины на леску: — Тренируюсь со Всемогущим, сейчас же и пойду к нему. — А чего мне не сказал, дурак? — Катсуки учит английский, а Деку пришлось перевестись в группу по корейскому, поэтому сегодня у Изуку было на одно занятие больше. И каждую среду Бакуго ждал его, сидя в столовой или библиотеке, а потом проводил до дома — это было их маленькой традицией, как-то так сложилось один раз, а потом второй, а потом все это стало привычкой, и никто из них не желал прекращать. Именно поэтому так откровенно вешать лапшу на уши было бессмысленно: Катсуки не глупый, ну а у Изуку, вообще-то, есть телефон. — Забыл, — вот черт. Черт-черт-черт. Ответы односложные и сухие, Бакуго непременно поймет, что что-то не так, а потом вцепится, подобно клещу, и будет выпытывать. Изуку будет сопротивляться до последнего, но Катсуки готов долго не второпях подкрадываться к правде, плавать вокруг, как акула, пока не выдерет из тебя все, как есть. И вроде это ничего не значит, но как же это выводит из себя. — Забыл о тренировке со Всемогущим? — спрашивает Бакуго и в его голосе слышится удивление. — Я забыл сказать ему, что ты… Мы решили погулять. Не смог отказать, это же Всемогущий, — Деку сам удивляется, как складно все вышло, и выдыхает с облегчением. Катсуки ломает весь этот карточный домик с такой легкостью и непринужденностью: — Я провожу. — Ч-что? Не стоит, Каччан, все… — Я провожу, — Катсуки повторяет, и Изуку удивляется, почему тот все еще не повысил голос. — Но тогда он может понять, что… что… — да даже думать об этом Деку было стыдно. — Что я провожу тебя, потому что сохну по тебе? — ухмыляется Бакуго. — Не переживай, думаю ему все равно с кем у тебя мутки, ты его приемник. Он возлагает на тебя надежды в становлении героем, а не натуралом. — Не выражайся так! — Изуку оглядывается по сторонам: не услышал ли кто? И смотрит на Катсуки с недовольством, а тому хоть бы что. — А что? Все равно все догадываются, только вслух не говорят. Изуку вспоминает о переезде в Корею — весь запал тухнет, все недовольство превращается в «не важно, меня скоро здесь не будет». Деку думает, как ему подобрать слова, вот только и тянуть с ответом не стоило: — Не нужно меня провожать. Катсуки пялится. Глаза в глаза. — С чего это вдруг? — Я не хочу. — Что ты сказал? — прозвучало, как если бы Катсуки хотел его ударить. Изуку бы не сопротивлялся: было за что. — Прости, давай в следующий раз. Катсуки кивает (видимо, это случай, когда он понимает), но смотрит раскрытыми в удивлении глазами. Изуку чувствует себя последним уродом. И это ощущение не проходит, когда он перекидывает сумку через плечо; усиливается, когда Катсуки на прощание кидает: "Ну, пока, что ли" и с влажным звуком касается губами щеки, гладит по затылку, а потом, когда отпрянул, шепчет: "Это компенсация"; разгорается в ненависть к самому себе, стоит только пройти через школьные ворота и пойти не на тренировочную площадку, а вниз по улице к жилому кварталу. В доме кажется совсем пусто, потому что мать еще на работе, и он вяло разувается, медленно поднимается по лестнице на второй этаж, и, едва перейдя порог комнаты, падает на кровать, лицом утыкаясь в подушку. А потом вибрирует телефон в кармане. Изуку приподнимается, часто моргает глазами, потому что слезы хотят выйти наружу — ему необходимо все выплеснуть. Но страшно, потому что наверняка сорвется и не сможет успокоиться еще долго. Рука сжимает мобильник через карман форменных брюк все крепче. Изуку опомнился, когда корпус начал потрескивать: ведь давно уже не слабый ребенок и может щелчком пальца отправить грузовую машину в полет, но вечно забывает. Недюжинная сила появилась, а привычки остались. Когда на экране высвечивается «Каччан <3», хочется выбросить телефон и себя в окно. На висках проступает холодный пот, Деку паникует, теряется. И в итоге не отвечает — смотрит на экран, на подсвеченное имя — и ничего не делает. Кажется, не дышит даже. А Катсуки звонит минуту, а потом скидывает и перенабирает опять. Тарабанит и тарабанит целых пять минут. А потом все затихает. И приходит SMS-ка: «Мог бы придумать что-нибудь поубедительнее, врунишка». Через полминуты пришли еще пару вдогонку. Все строчными буквами и без знаков препинания. «Ты можешь мне все рассказать». «Завтра ты в любом случае не отвертишься, а если попытаешься, то я буду лапать твою задницу прямо при всех». «Я заметил». «Что ты, ну, знаешь». «Избегаешь меня». «Но». «Мы поговорим об этом потом, ладно?»

***

Академия кажется совсем незнакомой. Три года, которые Изуку отучился здесь, смазались, и все события, которые произошли за все это время, позабылись. Знакомые лица выглядят чужими, а улыбки на них грустные (и никто этого не скрывает), потому что все расходятся: много кому предложили места заграницей. Герои везде были нужны, но профессиональных постоянно не хватало и они были очень востребованны. Осознание того, что Деку скоро выпустится отсюда навсегда, что улетит утренним рейсом через два месяца, что больше Катсуки с ним не будет — все это накрыло куполом, отгородило ото всех, от Бакуго тоже. Деку не подсознательно, он специально решил избегать Катсуки всеми способами: меньше мельтешит перед глазами, просит ставить его на миссиях в паре с Ураракой — "Ее способности отлично сочетаются с моими и в этот раз они будут нам на руку", уходит домой, прогуливая последний урок, чтобы Бакуго не ждал. Лучше держаться на расстоянии и Катсуки о нем забудет: постепенно, мерно и тягуче Изуку выскользнет из его жизни, словно его никогда не было — по крайней мере так Деку кажется. Кажется правильным. Кажется, Бакуго быстро просекает, в чем дело, поэтому ловит Изуку во время большой перемены между кабинетами и бесцеремонно прижимает его к стене, чтобы не удрал. — Какого черта ты от меня бегаешь?! Я звал тебя через весь коридор, ты не мог не услышать! И все прояснилось: со временем не получится. Деку мотает головой, чтобы вытряхнуть все мысли — жалкая попытка в одно мгновение обрести самоконтроль. Под одеждой становится жарко, пальцы начали мелко подрагивать. Хуже уже не будет. — П-прости я. — и все. — П-прости я что? — передразнивает Катсуки. — В плохом настроении. Не хочется ни с кем видеться и... Но тут Бакуго кладет руку Изуку на губы, чтобы заткнулся, и говорит: — Да насрать мне. Думаю, уделишь мне пару минут драгоценного времени. За две-то, блядь, недели, — последнее он добавил с такой злостью, что Изуку понял: достал. Он достал Катсуки. Бакуго идет рядом, а потом пропускает Изуку вперед залезть на лестницу, которая вела на крыше. Они всегда обедают здесь. Мысли о том, что пора заканчивать — это просто мысли: Изуку знает, что слаб, чтобы порвать с Бакуго. Ему и сказать нечего. Что бы это было? Изуку и сам не знает, но «Я улетаю, ничего не выйдет, прости» звучит по-ублюдски, и Катсуки ни за что его не простит за такое. За обман и ложную надежду тоже. Весна была не то чтобы жаркая или холодная, теплой и то не назовешь — скорее никакой. Температура была настолько идеально-усредненной, что совсем не чувствовалась телом. Изуку читал книги про космос в детстве, в которых говорилось, что в космосе чувствуешь примерно то же самое: окружающая среда не способна забирать твое тепло, потому что она — пустой вакуум. Но и отдать ее тебе тоже нечему. Просто никак. Изуку присел на выступ, оперся спиной о закрытую дверь, через которую они с Бакуго сюда и пришли. Отыскать обед в сумке удалось не сразу: руки все еще были непослушными, а пластиковая коробка затерялась между книгами, тетрадями, блокнотами, а потом застряла, поэтому вместе с ней выпали книжка, листок и несколько ручек. И Изуку стал так нервно собирать это все, что... что совсем не увидел прямого взгляда Катсуки. А потом оправдываться не было смысла. Но Бакуго тоже ничего не произнес. И вот когда они только открыли свои бенто, Катсуки говорит: — Ты за последний месяц меня почти не касаешься. Я стал тебе противен? Изуку воткнул палочки в рис, словно ножи в живот: — С чего ты взял? — Я все время думаю, как мне не хватает твоих… прикосновений. — Но Катсуки решил задать вопрос прямо: — Какого черта, Изуку? Что не так? — Прости, я не знал? — Ты это спросил сейчас?.. — Деку видел Бакуго разного: охмелевшего, от первой в жизни выпивки, выведенного из себя настолько, что он подрался с Тодороки, распаленного в пылу схватки, и никогда — таким. Он выглядит побитым. — Прости меня. Я не хотел, — совсем уж тихо вышло. Изуку тянет руку к Катсуки, и касается его ладони, бережно сжимает и молится, чтобы не расплакаться, потому что больше не может держаться. И клянет себя, проклинает и ненавидит, потому что дал слабину. Сука, как же он ненавидит себя сейчас за это. — Это я косячу, а ты прощаешь, — Бакуго бережно сжимает руку, и тянется лицом к лицу Изуку, пока между ними не остаются какие-то сантиметры. Выдыхает: — Можно? Изуку ничего не отвечает, и Катсуки его целует так нежно, что в коленях сводит. Деку падает на Бакуго, а тот позволяет повалить себя на пыльную поверхность академической крыши, только обхватывает Изуку за поясницу и углубляет поцелуй. Когда они в последний вот так вот касались друг друга губами, не думая ни о чем другом? — Черт, я так… я так тебя, — хрипит Катсуки и покусывает губу Изуку. — Ты сводишь меня с ума. Люблю тебя. Оче-е-ень, — едва слышимо на ухо, а потом Бакуго впивается зубами в ключицы, а Изуку не может пошевелиться, втаранившись взглядом в голубое небо. Вот значит как. Катсуки любит. А Изуку сводит его с ума. Деку упирается Бакуго в грудь, и все сильнее отталкивает, пока тот, наконец, сдавшись, не отпрянул. — Ну что опять? Изуку кидается к самому краю крыши, смотрит вниз на парковку, машины, идущих людей и одними губами: «Толкни меня». И немного успевает поддаться вперед, как Катсуки рвет на себя и кричит в лицо, а Изуку ничего не слышит. Глупый секундный порыв. Бакуго, испуганный не на шутку, трясет за плечи, обнимает: «Изуку. Что с тобой происходит? Тебя кто-то трогает? Только скажи мне и я их урою, Изуку… Всех. До единого». Катсуки бы мог. Они больше не обмолвились друг с другом ни единым словом. Бакуго нежно обнимал его, прижимая к своей теплой груди, успокаивал, раскачиваясь с Деку на руках из стороны в сторону, словно убаюкивая, и Изуку все-таки разревелся. Отвечал на каждое прикосновение, целовал Катсуки в шею, прихватывал губами ямку над кадыком, а потом мелко дрожал, когда Бакуго водил руками по его спине. На занятия они не пошли. Деку едва держался на ногах, и Катсуки заставил его залезть к себе на спину, потому что "Руки вчера перекачал, не смогу так с ходу поднять". Прохожие странно на них смотрели, когда Катсуки бережно нес Изуку, придерживая за бедра, потому что тот слишком расслабился и мог свалиться. Некоторые фотографировали их на телефоны, но было все равно, ведь даже если через час этими фотографиями будет пестрить интернет, от этого ничего не изменить. Их за последний месяц уже дважды палили публично. Катсуки чувствует теперь, что уже ничего не важно.