Это прощание последнее

Хороший сон редко приходил, а холодный ночной воздух гулял по комнате: гладил голые ноги, завывал приятно для ушей. Изуку прикрыл глаза, прислушиваясь. Он вылез из футона, поднимаясь на ноги. Подошел к створкам и закрыл их: хватит на сегодня свежего воздуха. Сквозняк напоследок лизнул за лодыжки, Изуку проняло мелким ознобом. Рукой вцепившись в края юката, он вздернул их, распрямляя гладкую шелковую ткань. — Вас мучит бессонница, господин, — не вопросом даже, произнес Бакуго из-за его спины в ритм шелесту ветра. Изуку резко повернул голову, выдохнул, дрогнуло пламя свечей. — Да, четвертую ночь. Как ты вошел так, что я тебя на услышал? — Изуку обернулся к нему полностью. Руку с юката он так и не убирал. Почему-то хотелось держаться хоть за что-нибудь, что угодно. Чем бы это ни было. — Вы были погружены с свои мысли, господин. Наверное, не заметили. — Но почему ты не окликнул меня, или не сказал, что войдешь? Вообще-то, Бакуго давно не входил в покои господина, спрашивая предварительно дозволения. И сейчас он лишь пожал плечами: — Думал вы спали, хотел вас укрыть, вы ведь… неспокойно спите, скидываете с себя одеяла. Не хочу, чтобы вы заболели, — и смотрит в глаза, не дрогнув ни на момент. Изуку… так любил ловить его взгляды. — Прошу прощения за лишние хлопоты, — Изуку не спешил ложиться в футон, вообще с места не сдвинулся. Закаменел. — Да ладно вам, — Бакуго прикрыл за собой дверь. — Я ведь люблю вас. Все-таки хочу о вас заботиться. О. Иногда они себе позволяли выходить за рамки. Изуку позволял себе таять в руках Бакуго каждую ночь — позволял Бакуго многое. У них не задавалось с отношениями с самого начала. Подчинённый из Бакуго вышел плохой, но сильный и надежный — Изуку и сам не понимал, почему при наличии этих двух качеств из Бакуго вышел именно плохой слуга. Бакуго… был Бакуго. На самом деле это Изуку нравилось. Когда он защищал его, это с самого начала не было так, как защищают своих господинов верные подчиненные. Слишком близко прижимал к себе, когда закрывал своим телом; очень тихо шептал на ухо, что рад, что Изуку не пострадал; брал за руку, когда этого не следовало делать. Бакуго был до ужасного прямолинеен, поэтому Изуку не стал ходить вокруг да около: «Почему ты со мной? Почему ты мне предан? Ты ведь мог служить кому угодно. Ты вообще мог никому не служить, ты ведь…» Он ведь из знатного клана. «Я люблю тебя, если быть честным». Не вас, не «господин» и не «Мидория-сама». Изуку тогда пропустил мимо ушей то, что Бакуго посмел фамильярничать, да и вообще посмел сказать такое, и просто ответил: «Понятно» — то ли смиренно, то ли разочарованно, будто и выбора не дали. Спустя неделю Бакуго задал вопрос: «Могу я поцеловать вас, Мидория-сама?» — в одну из ночей, когда Изуку уже надел юката для сна и почти вошел в покои. И после этого все поменялось, потому что Изуку не отказал: «Ты защищаешь меня каждый день, и всегда рядом, посвящаешь всего себя мне. Поэтому… Я думаю, ты можешь». Все пошло прахом, дистанция трещала по швам и резко сократилась. «Я люблю вас». «Позвольте коснуться вашего лица». «Хочу спать подле вас, чтобы каждое утро вы были первым, кого я вижу». Что странно, Бакуго не позволял себе больше обращаться к Изуку фамильярно, в то же время сам он стал Катсуки, а не Бакуго — тогда ещё Изуку пытался держать его на расстоянии. А Бакуго тогда не был робким. Бакуго сейчас был в одном лишь нижнем белье: — Пора спать, господин. Я желаю, чтобы вы высыпались, — сказал он. Изуку кивнул, шагнул к футону, но Бакуго схватил его за руку, прижал к своей голой груди, чтобы Изуку щекой коснулся его горячей кожи: — Хочу согреть вас, — тихо проговорил он, и рукой стал гладить Изуку волосы. — Вам хорошо со мною? Бакуго умел выбивать воздух из груди одним лишь вопросом так же отлично, как и высекать из врагов души одним лишь ударом катаны. — Мне хорошо, — прошептал Изуку ему между ключиц. Оказывается, играть в игры Бакуго было приятно, когда он не робел и не искал слова, которыми следовало ответить. Бакуго усмехнулся, коснулся губами зеленых волос. Так целомудренно. Бакуго никогда не переходил границ. А Изуку прошелся языком от основания крепкой шеи до кадыка, оставляя влажный след. А после подул на него. И рассмеялся, глядя на озадаченное лицо Бакуго. Да, играть в его игры еще приятнее, когда выигрываешь. — Господин… — Ты играешь… — начал шептать ему Изуку куда-то в плечо; укусил гладкую светлую кожу, поцеловал за ухом. — Я играю…