Тайлер из воскресенья

POV Тайлер.

В комнате сгущаются темные тона, а солнце медленно утекает за горизонт, окрашивая своей краснотой бренные небеса. С наступлением вечера — эта комната умирает. Пусть я здесь нахожусь, но меня будто и нет. Я лишь призрак. Я пытаюсь погрузить свою думу в умиротворительную тишину, но не могу. Я не издаю ни единого звука, но мысли в моей голове шебуршатся и перебивают друг друга оглушительными голосами. Все оттенки мыслей смешиваются и превращаются в грязь. Мне бы хотелось, чтобы моя дума была подобной этой комнате. Такой же пустой и чистой, без единой пылинки. Но то, что творится под черепной коробкой — лишь напоминает старую, забытую всеми свалку. Я пытаюсь перебить это чувство уже привычной болью, начав царапать короткими ногтями кожу. Пальцы цепляются за шрамы, сдирают корочку со свежих ран, выпуская потоки крови, которые ручейками стекают по тощей руке вниз. Изо рта вырывается шипение. Все ради того, чтобы возрастающая тревога успокоилась, замолчала. Хотя бы на время. Прерывисто вздыхаю. Сейчас здесь лишь я и мое хладнокровное безумие. Живот сводит от голодной боли, а меня начинает трясти. Я чувствую, как я хожу по краю бездны. Пытаюсь балансировать на тонкой веревочке, что тает глубоко в черноте. Я не могу даже остановиться и отдышаться, ноги сами меня ведут к концу. Но есть ли вообще этот конец? Дойду ли я когда-нибудь до стой желанной мне суши, где смогу отдохнуть от постоянного страха упасть в пропасть? Такое впечатление, будто это будет длиться вечно. Я так завидую тем людям, которые не запираются у себя в комнате, которых не трясет от бьющих в голову эмоций, которые не находятся в постоянном ужасе от происходящего. Я считаю свой путь самым наиверным, но что-то внутри меня подсказывает, что эта дорога ложная. Но я совершенно не могу ничего с этим делать. Я лишь беспомощный сгусток демонов, костей и обтягивающей это все кожи. Я заперт в коре своего мозга, в этом вонючем, противном доме, где все завалено залежавшимся мусором, а здесь я лишь пребываю путником. Меня закрыли в нем демоны. Они смеются надо мной, сводят с ума, мешают мне жить. Хочется прямо сейчас пойти и приложить к виску пистолет, нажав на курок. В носу начинает колоть, а в глазах собираются слезы. Не могу. Больше так не могу. Это просто невыносимо. Вскакиваю с кровати и начинаю ходить по комнате, попутно начав усиленно царапать уже другую руку, задрав рукава толстовки. Как же мне все в себе отвратительно. Я превратился во что-то ужасное. Мое тело похоже на то, будто его собирался кинуть в чан повар, уже начав шинковать. Да только голова гниет. Меня забрали из морей и поволокли на сушу. И повара знают — гниет голова, значит все тело на выброс. Поэтому мое тело пестрит порезами и шрамами от кухонного ножа. Слишком поздно вспоминаю о таблетках, когда уже все руки пестрят ручейками крови, а глаза болят от слез. Я сижу на полу и собираю капли крови в маленькую лужу. Голоса где-то тихо говорят на заднем плане, в ушах противный писк. Ложусь на пол. Холод паркета растекается по спине, а ветер приятно завывает, цепляясь за оконную раму. И все начинается сначала. Сколько я пробыл в этом молчаливом безумстве? Надо выбираться и приводить себя в порядок для семьи Данов. Отползаю к шкафу и тянусь к ручке выдвижного ящика. Для того, чтобы его открыть — я принимаю множество усилий. Раны ноют, и я отвлекаюсь на них. Шкафчик со скрипом открывается. Вытаскиваю из аккуратно сложенных вещей черную футболку, которую я никогда не надену из-за отсутствия рукавов, и принимаюсь вытирать руки от крови. Новые раны немного кровоточат, но не так сильно, как могло бы, поэтому не обращаю на них должного внимания, принявшись вытирать пол от капелек крови. Разглядываю красные разводы и невольно в голову прокрадываются воспоминания о красных волосах. Если у Джоша будут проблемы с законом — то меня могут забрать домой в Огайо. Но судя по подозрительному спокойствию Брендона, в нем преобладает уверенность о спокойном будущем. И я не знаю, могу ли я довериться его уверенности в своих действиях или же нет. Ибо я не хочу возвращаться домой. Да, меня там ждут мама и папа. Но этот город оставил темный отпечаток в моей голове, и, как раз таки столкнул меня на эту веревку, посеяв беспорядок в доме, заселив там демонов. Это мрачное прошлое, которое мой мозг старательно блокирует. Я бы отдал все, чтобы мои родители переехали из этого города навсегда. Чтобы когда я выходил на улицу — я больше не видел знакомые лица, которые смеялись надо мной, заставляя вытворять постыдные вещи. О том, что происходило в стенах школы — кажется, знает половина города. Того, кто запустил процесс моих дальнейших издевательств и появления демонов — посадили в тюрьму. Но из-за моего страха, это произошло слишком поздно. Я слишком долго это все терпел. Я слишком долго молчал, и в конечном итоге, молчание, которое когда-то было моим спасением — стало моим проклятьем. А затем, это все всплыло в виде спасительного звонка от директора школы. Всплыло, но, к несчастью, кверху вниз. Если бы воспоминания просочились часом раньше, меня бы начало трясти вдвойне сильнее. Но мне повезло, ведь сейчас я спокоен, а из ран все еще маленькими капельками просачивается кровь. Вытягиваю рукава большой толстовки на сколько могу, чтобы даже кончиков пальцев не было видно. Надо выбираться и показаться жителям дома. Я обуваю мягкие и теплые тапочки. Они были куплены несколько дней назад Вилльямом. Он знает, что мне постоянно холодно. Но я все равно разительно ему не доверяю. На сеансах я переступаю через себя, чтобы ему рассказать о том, что я чувствую. Они становятся для меня каторгой. Но думаю, он это заметил. Скоро я должен буду ехать к психиатру, которого отобрали мои родители, чтобы точно знать, становится ли мне лучше или нет. Перед выходом, я выдавливаю из упаковки несколько таблеток, чтобы точно оставшиеся клочки от этого тяжелого дня остались бурыми пятнами на черной футболке и запиваю это стаканом воды. Я поворачиваю слабыми руками ручку двери и в глаза сразу же бьет яркий свет коридора. Поэтому я морщусь и часто моргаю, начав тереть веки тонкими пальцами. Когда глаза немного привыкают к яркому свету, я продолжаю свой путь. Сначала надо зайти в ванную и умыться. Также следует отмыть руки от крови. По пути, я цепляю взглядом дверь Джоша. Свет еще не горит, так что видимо, все плохо. Прошли уже сутки с его отсутствия. Пусть Брендон и сказал наплести какую-нибудь ложь родителям Джоша, где он пропадает, и сказал не переживать, но все равно. Если мой обман вскроется — то не думаю, что его родители станут доверять мне. А хотя, какая разница, если меня все равно в таком случае заберут домой. По программе — нельзя мне жить в семье, где у кого-то была судимость. Особенно, если дело касается насилия. Я тяжело вздыхаю и прохожу в ванную. Хлопаю по выключателю, и помещение озаряет холодный, белый свет. Подхожу к раковине и облокачиваюсь на нее, начав рассматривать свое лицо в зеркале. Я так редко это делаю, что порой даже забываю, как выгляжу. Рассматриваю синяки под глазами и сильно выступающие от голодания скулы. Выгляжу отвратительно. Конечно не так плохо, как внутри головы, но все же. Мое тело подобно чертогам моего разума. Отвожу взгляд и поворачиваю ручку крана, настраивая температуру воды. Умываюсь. Прохладная вода приятно охлаждает и успокаивает кожу. Затем перехожу на руки. Наблюдаю, как остатки крови смешиваются с водой и блекло-красным цветом стекают по раковине. Я так часто выполняю эти действия: умыться-смыть-вытереться. Что это уже напоминает некий ритуал. Споласкиваю раковину от красноты и вытираюсь полотенцем. Теперь некая частичка меня обитает в канализации. Интересно, куда уплывет моя кровь? Это часть меня, но у меня нет над ней контроля. Это даже в какой-то мере напоминает мою жизнь. Сглатываю воду во рту и выхожу из ванной. Резко останавливаюсь, ведь в глаза сразу же назойливо бросается деревянная дверь Джоша, лишний раз напоминая о скором отъезде. Я решаю, что лучшим вариантом будет постучаться. Вдруг он все же дома. Мне не хотелось бы прощаться с этим прибрежным городом. Пусть я уже настроился на худшее, но все равно, надежда неприятно шевелится в груди. Некоторое время топчусь на месте, разглядывая железную ручку двери. Я тянусь к ней и тут же отдергиваю себя. Сам не понимаю, почему так. Мне же нечего бояться. Ведь так? Тяжело выдыхаю. Я осторожно касаюсь костяшкой руки деревянной поверхности. Немного собравшись с мыслями, я начинаю осторожно стучать. Сначала тихо, а затем более настойчиво. С каждым новым стуком надежда, подобно льду на солнце, тает. В конечном итоге, я опускаю руки. Я лишь пытаюсь достучаться до пустой комнаты. Как глупо. Что же пошло не так? У Брендона не получилось все уладить? Я отхожу от двери, разворачиваюсь и направляюсь к лестнице. Разочарование яростно скребется где-то глубоко внутри. От раздумий меня отвлекает шум на первом этаже. На, судя по всему, кухне происходит какая-то суета: разносятся хлопки дверей шкафчиков, гремит посуда. Я предполагаю, что внутренние часы меня подвели, и Лаура сейчас возится с ужином. Сердцебиение в груди учащается. Не хочу ей показываться. Вдруг она сразу же по моему виду поймет, что я наврал и что меня скоро заберут. Мне бы так не хотелось ее расстраивать. Поэтому приходится выбирать — показаться сейчас или ждать, когда ко мне заявятся в комнату. Ответ мне кажется чересчур очевидным, поэтому я собираюсь с силами и спускаюсь по ступенькам вниз. Суставы неприятно болят, а колени хрустят, поэтому приходится стиснуть зубы. В ноздри сразу же ударяет запах курицы и тошнота подступает к горлу. Я встаю на последнюю ступеньку и напряженно наблюдаю за женщиной. Лаура открывает духовку, поэтому клубы пара выбираются из машины и таят в помещении. Я медленно облокачиваю на перила и совершенно не двигаюсь с места. Терпеливо жду, когда она меня заметит, потому что я не знаю, как с ней начать разговор. Да и честно говоря, я сейчас совершенно не настроен разговаривать. И мой план довольно быстро срабатывает. Женщина оборачивается и, при виде меня, испуганно вздрагивает. — Тайлер, ты меня напугал, — она роняет расслабленный вздох и начинает приветливо улыбаться. Лаура берет полотенце, начав нервно вытирать руки. Не знаю, что на это ответить, поэтому я сдвигаюсь с места, проходя вглубь кухни. — Ты голодный? — спрашивает она, раскладывая столовые приборы, Я замечаю ее тревожность, поэтому вся эта открытость и радость — кажется мне приторной. — Нет, — честно отвечаю я, пытаясь не акцентировать внимание на тошноте от запаха еды. Совершенно не знаю, куда себя деть. Все же, зря я вообще пришел. — Ты давно разговаривал с родителями? — Лаура задает вопрос в лоб, убирая грязную чашку со стола. — Позавчера вечером, — вспоминаю я. Чувствую укол совести. Я совсем забыл позвонить родителям вчера. Они, наверно, волнуются. — Не хочешь позвонить? — давит Лаура. У меня не остается выбора. Поэтому отвечаю: — Да. Честно говоря, я не люблю разговаривать с ними. Они все ждут улучшений, но мне лучше не становится. Женщина хмурится и достает телефон из заднего кармана штанов. Она что-то ищет в нем, а затем, нажав на вызов, протягивает трубку мне. Я осторожно беру ее и замечаю, насколько сильно у меня начали дрожать от волнения руки. Гудки медленно и мучительно тянутся. В конце концов, на другом проводе раздается: — О, здравствуйте, — замечаю, что это голос мамы. Он привычно бархатный и нежный. Кажется, если я закрою глаза, я уловлю носом запах мягких, дорогих духов. — Привет, это Тайлер, — предполагаю, что она скорее всего не подозревает, кто с ней разговаривает. — Сынок, привет. Я так рада, что ты позвонил. Мы с отцом волновались за тебя. Почему ты вчера не позвонил нам? — взволнованно тараторит Келли. — Забыл, — признаюсь и зажмуриваю глаза, ожидая, что она вот-вот начнет меня упрекать. — Ну ничего страшного, — снисходительно говорит мать. Я непроизвольно поднимаю вверх брови. Я совершенно не ожидал такого спокойного поведения. Она недолго молчит, явно ожидая, что я заговорю, но не теряется и продолжает: — Как у тебя дела? Есть что нового? Тебе становится лучше? — Келли сразу с ходу заваливает вопросами. На последнем предложении ее голос вздрагивает, беря режущую слух ноту на тон выше. — Со мной все хорошо. Скоро будет ужин… — тяну я, судорожно пытаясь придумать, что еще можно сказать, — Я по вам скучаю, — пытаюсь как можно длиннее ответить, чтобы она много не волновалась, но ответ не оправдывает себя, выходя чересчур коротким, — как там брат? — Мы тоже по тебе скучаем, солнышко. Брат замечательно. Он отлично учится в школе. Только вот с твоим отцом недавно говорили о тебе, — она пару секунд молчит, а затем продолжает. — Тебе нравится новая семья? — спрашивает она, шурша бумагами на заднем плане. — Да, мне очень нравится, — мой голос спадает на хрипотцу. Не могу так долго вести диалог. Чем дольше говорю, тем сильнее волнуюсь. — Это замечательно. Мы очень ждем тебя дома. Скорее поправляйся, — говорит она так, будто я совершенно несерьезно болен. Будто это всего лишь простуда и спадет она через несколько дней. Но я рад, что мама не унывает. — Спасибо, — руки начинают чересчур сильно трястись, что телефон практически выпадает из моих рук, но у меня получается ловко его поймать. Я поднимаю глаза на Лауру. Она занимается своими делами, и, видимо, даже не вникает в разговор. Я не знаю, о чем сейчас говорить, поэтому между нами повисает долгая, давящая тишина. — Ладно, все тебе передают привет… пока, — выходит из положения мама. Она, кажется, привыкла уже к тому, что я мало разговариваю. — Им тоже передавай. Пока, — прощаюсь я и быстро сбрасываю вызов. Рассеянно кладу телефон на стол и облегченно выдыхаю, поднимая голову к потолку. — Ты будешь кофе или чай? — спрашивает женщина, забирая телефон со стола и кладя его обратно в штаны. Я раздумываю над ответом. Кофе даст мне больше сил, да и дома я привык его пить. Но кофе мне напомнит о доме, а я не хочу его вспоминать. — Чай, — наконец даю ответ я, и она, улыбаясь, тянется к чайнику. Я рассматриваю свои костлявые руки. Чувствую себя лишним. Здесь слишком некомфортно. Особенно после разговора с матерью. Может мне предложить Лауре с чем-нибудь помочь? Но я лишь сделаю только хуже. Поэтому, мне остается только впитать дискомфорт и желательно особо не двигаться, иначе она будет уделять мне слишком много внимания. Убираю руки под стол и начинаю заламывать пальцы рук, чтобы не акцентировать внимание на том, что я мешаюсь. Для меня боль стала решением всех моих душевных проблем. Но врачи говорят, что это неправильно, и я делаю все лишь только хуже. Тяжело вздыхаю. От запаха курицы, который наполнил уже весь дом, хочется уже пойти и блевать. Но мне даже нечем. — А Джош не сказал, когда приедет? — неожиданно подает голос она. Я на это отрицательно качаю головой. Лаура поджимает губы и отворачивается, упираясь руками об кухонный шкафчик. Я наврал ей, что Джош остался утешать Брендона. Но скоро все вскроется, правда обязательно всплывет. Меня удивляет, что родители так мало внимания уделяют своему сыну. Мои бы знали о каждом моем шаге. Но, это наверно, нормальные отношения. Все что касается нормальности — остается всегда для меня как закрытая дверь. А ключик от нее навсегда утерян. — Тебе чай с сахаром или без? — спрашивает Лаура, закидывая пакетик в чашку с кипятком. — С сахаром, — отвечаю я. Женщина бросает внутрь напитка два кубика сахара и затем размешивает это все ложкой. Я с интересом наблюдаю за ее действиями. Она все делает так аккуратно. В каждом ее движении читается осторожность и деликатность. И я, неожиданно для себя, жду, когда она ошибется. Я постоянно ожидаю каких-то ошибок от людей, что даже от самого себя еще более мерзко становится. Лаура ставит кружку с чаем на стол передо мной, и горячий пар ударяет мне в лицо, обжигая. Я неприятно морщусь, отодвигая напиток от себя. В доме как всегда прохладно, поэтому решаю прислонить руки к кружке. Ее поверхность даже чересчур горячая, но я все равно упорно не убираю от нее руки, ведь так я больше согреюсь. Вряд ли обожгусь. Но ладоням чересчур становится горячо, поэтому с шипением отдергиваю их, начав массажировать. Разглядываю внутреннюю сторону руки. На ней образовался красный отпечаток. Даже тепло отвергает меня. Тяжело вздыхаю. Вздрагиваю и резко перевожу взгляд на Лауру, ибо вспоминаю, что я здесь далеко не один. Но она не заметила. Хотя, я не думаю, что сделал что-то неправильное. Просто подсознание подсказывает. Вдруг она посчитает это самоповреждением? Но я ведь просто грелся об кружку. Женщина поворачивается ко мне и бережно вешает полотенце на стул: — Курица будет готова через полчаса. Ты можешь пока посидеть здесь или пойти к себе в комнату. А мне надо заняться документами, так что, прости, что оставляю тебя, — она некоторое время ждет от меня ответа, но я продолжаю упорно пялиться в кружку, напрягаясь всем телом. В итоге она сдается, и, натянуто улыбнувшись, выходит из кухни. Я облегченно выдыхаю, расслабившись. Наконец меня оставили одного. Осторожно трогаю пальцем кружку, проверяя температуру. Вроде чай остыл. Осторожно беру двумя руками напиток и маленькими глоточками, начинаю пить чай. Так я и думал, совершенно не ощущаю вкуса. Будто ни чая, ни сахара там нет. Встаю со стула и иду за сахаром, при этом тревожно оглядываясь. Достаю из пачки три кубика сахара, один из которых я чуть не роняю по дороге до стола, и кидаю их в кружку. Аккуратно стараюсь размешать сахар ложкой, чтобы она не гремела о стеклянную поверхность. Пробую. Ничего не изменилось. Мне бы так хотелось попить чай, а не это подобие воды. Разочарованно вздыхаю и встаю из-за стола, прихватив с собой кружку. Я выливаю чай в раковину и уже намереваюсь уйти к себе в комнату, как раздается стук об стеклянную поверхность. Я настороженно останавливаюсь на половине пути. Не понимаю, послышалось мне или нет. Жду некоторое время повторения звука, но этого не происходит, поэтому я продолжаю идти, но уже более настороженно. И снова стук. Я оглядываюсь по сторонам. Все никак не понимаю, мерещится ли мне это. — Тайлер, еблан, открой дверь! — громко произносит знакомый голос, и я вздрагиваю от неожиданности. Я судорожно пытаюсь найти источник звука. Наконец, мои глаза находят его. За окном, в темноте ночи, стоит силуэт, который слабо освещается холодным светом уличного фонаря. Приглядевшись, я узнаю в нем Джоша. Слабо верю своим глазам, но чем дольше я на него смотрю, тем больше ощущаю, как груз этого дня сползает с меня и с грохотом падает на пол. Джош жестом показывает мне торопиться. Я вспоминаю его просьбу и быстрым шагом подхожу к двери. На ее поверхности располагается несколько замков, от некоторых из них даже требуется найти ключ. Я растерянно смотрю на них, совершенно не зная, что делать. — Ты что, забыл как замки открывать? — спрашивает голос за дверью, немного заплетаясь в словах. Я еще больше растерявшись, пытаюсь рандомно открыть хоть какой-нибудь, и, кажется, делаю только хуже. Руки потеют и дрожат от волнения. Они соскальзывают с железяк. Дергаю еще один слишком сильно и рука начинает неприятно болеть. — Боже, я состарюсь прежде, чем ты ра-а-азберешься. Верхний и нижний открывай, — зевает Джош. Я поворачиваю указанные замки и дергаю ручку двери. Она все еще не открывается. Проверяю замки помимо тех, которые он перечислил, ибо я их крутил. Дергаю ручку двери еще раз, и она, наконец, поддается. В ту же секунду в помещение вваливается Джош, вместе с запахом перегара. Я делаю несколько шагов назад и ошарашенно смотрю на него. Я никогда не видел Джоша пьяным. Парень хмыкает и пытается снять с себя обувь, опираясь рукой об стенку. Он сильно покачивается, так, что практически валится на пол, но в конечном итоге удерживается за ручку двери. Джош небрежно бросает обувь и прижимается спиной к стене, закрывая глаза. Кажется, он вот-вот уснет. И что мне с ним делать? Не думаю, что его родители будут в восторге, если увидят его в таком виде. — Тебе надо пойти спать, — говорю я, отходя еще на шаг назад. Я не знаю, чего ожидать от пьяных людей. Но в таком сонном состоянии, он сам себе может навредить, если сейчас свалится на пол, и, допустим, ударится головой о шкаф. — Чего? — переспрашивает он, заплетающимся языком. — Спать, — повторяю я. — И? — явно не понимает, что я хочу ему сказать. — Иди в комнату, — пытаюсь донести до него здравую мысль. Это как общаться с отсталым. — Иди на хуй, — отвечает мне он, съезжая в бок по стенке. Интересно, а такое предусматривала моя программа? — Джош, если Лаура или Вилльям тебя увидят, тебе может перепасть, — голос предательски дрожит. Я тревожно оглядываюсь назад. Но никого из родителей нет. — Ладно, ты прав, — признает он и встает. Он, покачиваясь, направляется к ступенькам. Я медленно семеню за ним, удерживая между нами приличное расстояние. Вдруг он на меня упадет и раздавит. Джош, небрежно цепляясь за перилла, подтягивает свое тело наверх, при этом, запинаясь чуть ли не о каждую вторую ступеньку. — Не иди за мной, оставь меня одного, — грубит он, не оглядываясь на меня. Я растерянно смотрю ему в спину и останавливаюсь. Если он так говорит — думаю, так будет лучше. Вдруг я его так достал за все это время, что он боится, что сейчас может меня прибить. Спускаюсь по ступенькам вниз не решаясь смотреть ему вслед. Что вообще только что было? Я, невидящим взглядом, иду к столу, сам не понимая, зачем. Нервно вытираю потные ладони об ткань толстовки. Эта ситуация точно выбила меня из колеи. Почему он вообще напился? Почему он вообще пьет? У него проблемы с алкоголем? Вряд ли я найду когда-нибудь ответ на эти вопросы. Слышу, как на втором этаже хлопает дверь. Что он вообще имел ввиду своим «не иди за мной»? Может, я вообще в свою комнату шел. Хотя какой здравости рассудка я требую от пьяного человека? Еще раз осматриваю кухню на наличие свидетелей и, в итоге, двигаюсь к лестнице. Быстро миную ступеньки, чтобы скорее забраться к себе в комнату. Осторожно иду по коридору и прислушиваюсь к каждому шороху. Резко дергаю ручку двери от моей комнаты. Кожу обжигает привычный холод моей обители, принесенный с моря. Прохожу внутрь и улавливаю запах перегара. Не могу понять, воображение ли это со мной играется или же нет. В темноте ничего не могу разглядеть, поэтому бью рукой по выключателю. Комнату озаряет мягкий свет. Поначалу не могу понять, что в комнате не так. До тех пор, пока взгляд не падает на односпальную кровать. Я вздрагиваю, испуганно делая несколько шагов назад. На моей кровати лежит человек. Быстро моргаю, ибо не могу поверить своим глазам. Но когда спина врезается в деревянную поверхность двери, я узнаю красную копну волос. Я не могу доверять ни своим глазам, ни своему слуху. Демоны постоянно играются со мной. Я могу увидеть то, чего не должно быть. Но то, что я вижу сейчас — очевидно, реально. Джош напился и перепутал комнаты. Отлично. Неловко топчусь на месте. Родителей звать не вариант, но делать с этим что-то надо. Подхожу еще на пару шагов ближе, присматриваясь к нему. Он ровно дышит, значит — вырубился. — Ты перепутал комнаты, — говорю я, подходя ближе. Он никак не реагирует, продолжая пребывать где-то во снах. Не хочу трогать малознакомых мне людей, но может, от толчка он проснется. Смотрю на тумбу и вижу упаковку от таблеток. Может, потыкать ей его? Тогда он, наверное, проснется. Беру упаковку таблеток и начинаю слабо бить его в плечо. Никакой реакции. Кладу предмет обратно. Придется прикоснуться руками. Начинаю чересчур сильно нервничать, но выбора нет. Он не должен спать в моей комнате. Касаюсь рукой его плеча, про себя замечаю, насколько оно теплое. Не то, что кружка с горячим чаем. Его тело не обжигает. Я начинаю двигать рукой, пытаясь его растолкать, но он слишком тяжелый. Решаю, что двумя руками результат будет лучше. Предпринимаю все свои усилия и толкаю его. Он начинает шевелиться и я в душе радуюсь, ожидая, что он проснется. Но он лишь пыхтит и переворачивается на другой бок. Я обреченно вздыхаю. Видимо, ночь мне придется ютиться с ним в одной комнате. Я бы мог не спать сегодня, просто делая заметки в дневнике, сидя за столом, но я не спал сутки, поэтому точно вырублюсь сегодня. Цепляю взглядом стакан с водой. Может, его облить? Нет, тогда он точно меня убьет. Некоторое время стою над ним, пребывая в раздумьях. Все меня приводят к тому, что он либо не проснется, либо проснется и прихлопнет меня. Не замечаю за собой, как начинаю разглядывать его. Прячу руки в карман толстовки, чтобы согреться. Немного наклоняюсь, чтобы разглядеть его лицо, и замечаю много вещей, которых я не заприметил раннее, потому что не люблю заглядывать людям в лица. У него, оказывается, есть веснушки, которые рассеялись под глазами и на носу с горбинкой. У него отсутствуют какие-либо синяки. Скулы тянутся к подбородку, а глаза прячут от меня красные, кудрявые волосы. Кажется, будто среди запаха перегара, я могу распознать осень. Именно ее он мне напоминает. Раннюю осень, когда ветер только начинает срывать с деревьев красно-желтые листья. Когда воздух только начинает наполняться прохладой, но солнце все равно греет своими лучами. Взгляд опускается на руки. Под футболкой видны крепкие мышцы. Немного даже завидно его телосложению. Он может без проблем поднимать что-то тяжелое, когда я же с трудом открываю даже выдвижной ящик. В нем читается защита, и невольно хочется снова прижать руки к его плечу. Его тепло не обжигает, а согревает. Ветер с моря забегает в комнату, заставляя меня съежиться от холода. Не сдерживаюсь, и прислоняю руки к плечу, ощутив мимолетный приток тепла, а затем испуганно отпрыгиваю, настороженно наблюдая за его выражением лица. Он никак не реагирует, продолжая спать. Снова на цыпочках подхожу к нему и прижимаю руки. Это со стороны, наверно, смотрится странно, а может и нет. Обычно, я бы не стал делать такого. Но с Джошем все как-то иначе получается. Мне кажется, что даже если он чудодейственным образом протрезвел и заметил бы меня за этими действиями, то особо никак не отреагировал, хотя, кто знает. Я непроизвольно прикрываю веки, наслаждаясь теплом тела Джоша. В комнате раздается настойчивый стук. Сердце испуганно ударяется о ребра, и я резко отпрыгиваю в сторону, с грохотом врезавшись спиной в шкаф. Мне конец, точно конец. Все плохо. — Тайлер, с тобой все в порядке? — за стеной раздается голос Вилльяма. Я ожидаю, что он войдет в комнату. Но этого не происходит. — Да, все в порядке, — быстро тараторю, всматриваясь в щель под дверью. — А что это за грохот был? Ты в порядке? — спрашивает он. Я судорожно пытаюсь найти оправдание. — Чемодан упал, — быстро проговариваю я, замерев. — А, ну ладно. Ужин готов, так что собирайся, — хмуро произносит Вилльям. Я напряженно вслушиваюсь в происходящее в коридоре. Мужчина недолго стоит за дверью, но затем шаги начинают удаляться. Я с облегчением выдыхаю. Пытаюсь успокоить сбившееся дыхание и с тревогой смотрю на Джоша. Он никак не отреагировал на созданный мной шум. Отхожу от шкафа, потирая спину. Останется синяк. Точно останется. Кожа неприятно болит на месте удара. Думаю, ничего серьезного, ведь я не слышал хруста. У меня довольно слабое здоровье, поэтому я много переживаю по поводу ударов. Не хотелось бы снова стать беспомощным инвалидом. Джош натягивает на себя одеяло, что-то ворча во сне. Видимо, придется ночевать с ним в одной комнате. Можно было бы пойти к нему спать, но тогда, если кто-то из родителей зайдет в наши комнаты, то это будет очень странно. А затем, будет еще больше проблем и больше вопросов. Так, если вдруг кто-то заявится в мою комнату, я смогу вскочить и сделать так, чтобы Джоша не заметили. Я еще несколько секунд наблюдаю за ним, но потом вспоминаю, что мне сейчас надо идти и запихивать в себя еду. Осматриваю напоследок помещение и рассуждаю, стоит ли мне выключить свет. Полагаю, что он привык к свету, он же не я. Он нормальный. На этой мысли я выхожу в коридор, тихо прикрывая за собой дверь.