Some Reasons To Be Alive

У Картмана красная шёлковая бабочка, и он выглядит так, словно выступает перед советом директоров, а не отмечает последний день в старшей школе. Не то чтобы ему не шёл деловой костюм и дорогие часы в совокупности с каким-то изысканным парфюмом. Напротив, всё это каким-то образом неплохо смотрится на тучном теле, но всё равно дисгармонично, если знать, кто такой на самом деле Эрик Теодор Картман. Кайл знает. Кайл прекрасно знает. Как никто другой во всей школе. Кайл прикусывает трубочку в своём алкогольном коктейле и поправляет воротник зелёной строгой рубашки, незаметно наблюдая, как справа от него Картман похлопывает Клайда по плечу и щерится во все свои зубы над какой-то шуткой Токена. Будто они всегда были друзьями. Будто его глаза не блестят как у законченного психопата, стоит Кайлу сменить дислокацию и подойти к девчонкам, что делают тупые селфи и беспрестанно обнимаются. Из младшей в среднюю. Из средней в старшую. Почти все сделали это, так что класс едва ли видоизменился. Кайл может сказать, что знает практически каждого одноклассника с детства. Ещё Кайл может сказать, что один человек совершенно точно учился в его классе, потому что преследует его всю жизнь и очевидно не собирается прекращать делать это. Этот же человек всегда ведёт себя так, словно это совершенно нормальная ситуация. Иногда Кайлу начинает казаться, что так и есть, но, к счастью, он всегда вспоминает, что это просто Картман. Тот, для кого любого рода манипуляции — сущий пустяк и удовольствие вдобавок. Тут можно признать даже наличие некого таланта, что ли. Девчонки обнимают и Кайла, и ему неожиданно становится тоскливо: в самом деле, скоро все разъедутся. Стэн уедет в Мичиган, Твик и Крэйг рванут в Нью-Йорк, Джимми подал документы в Кембридж, а Кенни вообще умер в прошлом году от передоза. Это было ожидаемо, но Кайлу всё равно каждый раз не по себе, когда он вспоминает искреннюю беззаботную улыбку, которую видел на бледном лице накануне смерти Кенни. Кто бы что ни говорил, а МакКормик был классным и умел развеселить любого друга. Кайла немного мутит от алкоголя, поэтому он вежливо улыбается девочкам и отходит к стене, где меньше всего народа. Тяжелый пиджак неожиданно падает на его плечо слева, но Кайл не вздрагивает. Странно было бы не привыкнуть за все годы. — Чего не танцуешь, Брофловски? — Не с кем, — Кайл даже не чувствует привычной злости на жиртреста; его накрывает типичная алкогольная безнадёга. Хочется свернуться калачиком на первом попавшемся диване и перестать слышать всех и всё. Можно просто развернуться и уйти, извинившись перед Стэном и Венди, сослаться на головную боль. Пропустить выпускную вечеринку. Кайл не уверен, что будет жалеть об этом. — Да, жаль твоя мать не пришла. Я бы посмотрел, как ты с ней зажигаешь. — Лучше бы твой живот был таким плоским, как твои сраные шутки, Картман, — Кайл вздыхает и скидывает пиджак обратно его владельцу с твёрдым намерением покинуть школьный зал с его грёбаной светомузыкой и отбитым диджеем, что не знает, как делать звук тише, видимо. — Куда собрался? — Картман хватает его за руку раньше, чем Кайл разворачивается в сторону выхода. Раньше чем бросает взгляд на далёкую дверь. Чёртов говнюк, думает Кайл. — Куда надо. Пусти меня, — тонкая рука едва не хрустит в суставе, когда Кайл пытается вытащить её из железного захвата Картмановской лапы. Безуспешно пытается, разумеется. — Надо здесь. Я петь буду. — Пой на здоровье. Мне-то что, — шипит Кайл, кривя душой: ему интересно, на самом деле, послушать улюлюканья со всех сторон и многократные пожелания исполнителю сдохнуть. Возможно, он и сам тихо присоединится. Мысленно так точно. — Останься, — неожиданно в самое ухо произносит Картман, обдавая кожу горячим влажным дыханием. И это почти выглядит просьбой. Кайл пожимает плечами, не чувствуя даже намёка на поражение. Это его, чёрт возьми, решение. Это его выпускной. Жаль, что Стэн танцует со своей девушкой, совершенно забыв про обещание контролировать градус алкоголя в крови лучшего друга, потому что Кайл накатил уже здорово. Голова трещит по швам, а картинка перед глазами теряет былую чёткость. Кайл пробирается ближе к сцене, где Картман разъярённо что-то втолковывает диджею, и тот торопливо и испуганно кивает. Кайл усмехается: сейчас бы бояться угроз Картмана. Спустя секунду ему становится стыдно: бояться Картмана можно и нужно, потому что он ебанутый на всю голову, и Кайл всю жизнь чувствовал себя в опасности. Вообще говоря, иногда он думает, что жив лишь каким-то чудом, ведь этому придурку могло окончательно снести башню любым солнечным деньком, и он бы вздумал провести «акцию»* против евреев в их маленьком городке. И едва ли что-то помешало бы его плану. Тем не менее, что-то, вероятно, мешало. Сцена почти окутана дымом, и Картман со своей яркой бабочкой и микрофоном, уверенно зажатым в руке, выглядит как чертовски хороший певец. Однако Кайл надеется, что его ожидания оправдаются, и Картман споёт отвратительно. Всё-таки последний раз до этого возможность показать свой музыкальный талант у него была, помнится, в начальной школе. Не исключено, конечно, что жиртрест репетировал перед выпускным, но это маловероятно. Кайл с трудом может представить, чтобы Картман дома занимался хоть чем-то помимо поглощения еды и просмотра телевизора. Когда диджей включает минус, Кайл безошибочно определяет песню. Это одна из его любимых. Чёрт возьми, это святотатство! Он сжимает кулаки и агрессивно щурится на кого-то сбоку, кто толкает его плечом, так же пробираясь ближе к сцене. Картман стучит по микрофону, проверяя его, и подходит ближе к краю, осматривая первые ряды. Конечно же, он безошибочно находит рыжую кудрявую голову. Как и всегда. Врывается со своим хриплым низким голосом в прокуренную громкую тишину он так же безошибочно, не пропуская нужный такт. Кайла даже прошибает пот от этого странного сочетания любимой песни, которую он может процитировать наизусть, и этого голоса — ненавистного, красивого, глубокого. Как будто Картман пытается отнять то, что принадлежит ему, Кайлу, как делает это всегда. Кайл вскидывает кулак вверх в протестующем жесте, однако, оказывается, что не он один не может спокойно стоять на припеве, когда десятки рук взмываются вверх на знакомых многим строках. Чёрт. Жест протеста становится жестом приобщения. Кайл почти готов простить Картману эту песню. Песню, которую Картман поёт так, как надо — с надрывом, с вызовом, с жаром. Картман качает в такт головой и ходит по сцене, каким-то образом передавая свою чёртову разрушительную энергию остальным и, блядь, Кайлу. На следующем припеве Кайл кричит громче всех, тянется вперёд и подпрыгивает даже — больше от алкогольных импульсов в его крови, чем от магического действия голоса Картмана, конечно, но факт остаётся фактом. Ему становится не просто хорошо — охуенно. Он трясёт головой и вытирает пот со лба, а потом тяжело дышит и еле-еле добирается до стены, врезаясь в людей снова и снова. Его мутит куда сильнее чем раньше, но желание уходить исчезает насовсем. Напротив, теперь хочется танцевать, пить, петь, плакать, смеяться и делать фото на память с кем попало, с кем можешь больше не увидеться никогда. — Ну, как тебе, жидёнок? — Кайл закрывает глаза и безвольно вытягивает руки вдоль тела, позволяя потным ладоням Картмана гулять по его бокам. — Нормально. Классно. Супер, блядь, Картман! Это… моя песня… была. Что ещё… заберёшь у меня?.. — Кайл пьяно и оскорблённо хмурится и недовольно пялится в тёмные блестящие глаза напротив. Картман улыбается так широко, что это практически звериный оскал. Кайл слишком пьян, чтобы пугаться, поэтому он только наблюдает, как шевелятся пухлые губы, выпуская короткое убийственное «всё».