Some Reasons To Be Alive

Картман опрокидывает в себя вторую стопку водки и блаженно срыгивает в руку, наслаждаясь своей быдловатостью в рамках брутальности и вульгарностью в границах экстравагантности. Единственное, что мешает ему полностью расслабиться — отросшая чёлка, спадающая на потный лоб раз за разом и частично закрывающая обзор. Смотреть, конечно, особо не на что — блестящие дрыгающиеся танцовщицы, бармен в линялом галстуке и гладкая чёрная стойка, на которую все опускают свои локти и мерзкие влажные ладони. Картман вообще-то не фанат подобных заведений — слишком скудная пища, слишком громкая музыка и слишком много женщин, желающих оседлать его колено как минимум. Будь его воля — он предпочёл бы встречу в парке или на каком-нибудь пустыре, но в данном случае он не имел привилегии выбора. Картман думает о чём угодно, кроме того, что скребёт по его внутренностям страхом, что заставляет его выстукивать неровный ритм ногой, что даёт ему право съесть четыре шоколадных батончика и шесть мятных конфет. Картман глухо хмыкает, чтобы отогнать тревогу: курить дешевле с такими нервами. Он растирает своё колено потной рукой и кусает губы. Кто бы мог подумать, что он, Эрик Картман, манипулятор наивысшего уровня, великолепный игрок в покер и на чужих нервах, глава небольшой преступной группировки Лос-Анджелеса, будет испытывать грёбаный жалкий страх. Тем более не за свою шкуру. Маккормик и его псы появляются тихо и незаметно, хотя двоих громил не заметить сложно. Фиолетовый костюм и трость с набалдашником из слоновой кости — кто-то хорошо устроился, щурится Картман, пытаясь казаться абстрагировавшимся от этой мирской суеты и волнений. — Привет, Кенни, — вкрадчиво-спокойно произносит Картман и достаёт портмоне. Псы косятся друг на друга и своего хозяина, но никаких действий не предпринимают. Кенни не был бы собой, если бы не заказал пожрать первым делом. Королевские креветки в сливочном соусе и фисташки в позолоченной соли, которые он хватает и чистит прямо в своих белых кожаных перчатках. Картман приподнимает бровь. Мещанские замашки, иначе и не скажешь. Однако глумиться над беззаботным и оголодавшим Маккормиком даже про себя Картман не может — не хватает терпения. Ему вообще-то очень хочется вытащить свой роскошный револьвер и заставить урода сделать то, что он должен, но вонючие животные за его спиной только этого, кажется, и ждут. Это была бы непростительная ошибка. — Здоров, Картман! — Кенни словно бы пробуждается от спячки и смотрит в темные глаза напротив осоловело и радостно, как законченный алкоголик или фанатичный праведник. Впрочем, Маккормик — ни то, ни другое. Он просто ублюдок. Картман стискивает зубы, пытаясь улыбнуться хотя бы по старой памяти. — Как сам? Как дела идут? — Топают, вроде. Пока всё тихо. Было тихо, Маккормик, — Картман едва заметно хмурится: в частности, оттого, что физический перевес на его стороне. Он тоже мог приволочь с собой кого угодно и в любом количестве, но разве это хоть чуть-чуть было бы в его стиле? Побеждать в одиночку — вот что является демонстрацией истинной власти. А к власти Картман всегда дышал неровно. — Да, точно… Славные креветки, Картман, ты попробуй, — Кенни щедро и неловко толкает большое блюдо от себя, пачкая свои перчатки ещё сильнее. Впрочем, он тут же облизывает их своим раздвоенным языком, что теоретически можно считать дезинфекцией. Или нет. Сейчас Картману поровну. — Кенни. Не тяни резину. Я принял условия. Давай свою сраную бумагу, я подпишу, как и говорил. Но только после того, как увижу его. Здесь и сейчас. — М-м-м… Доверять тебе я бы, конечно, никогда не стал, Картман, — Кенни беззубо щерится. Впрочем, выглядит это безобидно, — но, похоже, ты и вправду один. Помнишь нашу школьную дружбу? — Помню, как ты жрал моё дерьмо за пять баксов, — Картман позволяет себе улыбнуться, наблюдая как меняется выражение лица напротив. Кенни молча жуёт ещё пару креветок, а потом легко машет рукой: — Приведите его. Он торопливо достаёт из небольшого кожаного портфеля заляпанный файл и небрежно кладёт его перед Картманом, пачкая ещё больше своими жирными пальцами. Картман чувствует рвотные позывы и отворачивается к двери, унимая бешеный стук сердца. Оно успокоенно замирает, лишь когда Кайл оказывается рядом, на его диване, сбоку, такой маленький, дрожащий и тёплый. В этом дурацком холщовом мешке на голове. Картман безумно скучает по его упрямым рыжим кудрям, что так приятно щекочут его по утрам. — М-м-м, вот, он тут!.. — Кенни трясёт головой, видимо, фокусируясь на картинке перед собой, и шлёпает себя по карманам, — чёрт, а ручку я и не взял. У вас есть, пацаны?.. — Я своей подпишу, — довольно улыбается Картман и отточенным движением вытаскивает револьвер из внутреннего кармана, пользуясь рассредоточенностью охраны Маккормика. Двух точных выстрелов хватает, чтобы уложить главаря и бугая слева, а с бугаем справа приходится сцепиться прямо на столике с креветками. Под задорные вопли испуганных стриптизёрш, что никогда не привыкнут к выстрелам, Картман наступает ботинком в злосчастные креветки и уверенно шепчет: «Своим я плачу по восемь штук в месяц. Хочешь так же?», и когда громила ошарашенно кивает, прекращая сопротивляться, пуля в живот не заставляет себя ждать. Методы Картмана никогда нельзя было назвать честными или гуманными. Зато действенными — очень даже. Когда он высвобождает Брофловски, то первым делом целует прямо в рыжую макушку. Кайл недовольно дёргается и восклицает: — Ты убил Кенни! Но он сволочь!