Some Reasons To Be Alive

Кайл размешивает в большой кружке со сколотым верхом таблетку сахарозаменителя и пытается оставаться спокойным. Хотя бы внешне. Внутри давно бушует ураган и затихать не собирается. Картман напротив выглядит скорее потерянным чем злым. Он вертит печенье в руках и в данный момент совершенно не придаёт этому значения. На месте печенья могло быть что угодно. Сахарные крошки сыпятся на стол, и Кайл бесится ещё сильнее, потому что крошки — одна из самых отвратительных вещей в мире. — Картман! Какого хера?! — Кайл наконец отталкивает кружку от себя и хмуро смотрит на Картмана. Жёлтая лампа на его кухне неожиданно раздражающая. Раньше он не замечал этого. Раньше он многого не замечал или предпочитал не замечать. Картман поднимает голову и смотрит абсолютно спокойно, но рассредоточенно, словно не может выкинуть что-то чрезвычайно важное из головы, словно какая-то мысль изводит его изнутри, мучает по ночам. Впрочем, так и есть. Он даже теряет желание ужинать второй раз перед сном. — Что? Какого хера ты гуляешь с Маршем или какого хера он написывает на блядском фейсбуке? Кто его использует ещё вообще… Кайл приподнимает брови, не веря своим ушам. Что? Что Картман вообще себе позволяет?.. — Ты совсем спятил?.. Какого ты вламываешься в мой дом и устраиваешь тут спектакли? У меня вообще родители спят. Что значит «где я был»?! Где был, там и был. Тебя ебёт?! — Ебёт, как видишь! И при чём тут Марш, фейсбук и так далее? Кайл искренне недоумённо округляет глаза, когда Картман флегматично и невозмутимо берёт его кружку с чаем и выхлёбывает залпом. Твою мать. — М-м-м… Брофловски, а мама в курсе, что ты коньяк из шкафчика берёшь? Или это она спаивает тебя, подливает в чай? Кайл краснеет так же стремительно, как и злится, и вскакивает со стула. Ну, конечно, впускать Картмана в дом было ошибочным решением. Неужели это сразу не было очевидно? — Это не твоё дело. Всё это — не твоё, — Брофловски хватает Картмана за плечи в попытке выдернуть со стула и ощущает мягкую ткань его красного свитера под пальцами. Свитера «я-хороший-мальчик-правда». Может, кого-то это и может ввести в заблужение вкупе с аккуратно уложенной чёлкой, но только не Кайла. Нет. — Да? Это почему же, интересно? — Картман, разумеется, не поднимается. Он вообще не двигается ни на сантиметр, словно силы, приложенные Кайлом, не имеют значения. Зато Картман поворачивает голову и смотрит своими невероятными голубыми глазами. Теми глазами, которые выдают в нём нечто более глубокое, чем саркастичного ублюдка, для которого нет ничего святого. Можно поверить, что это святое есть, если заглянуть в них. Кайл верить не хочет и смотреть — тоже, но смотрит, потому что деваться некуда. И взгляд тащит, тащит его вниз, в темноту своего собственного «я», к тем вопросам, которые страшно задавать. У Картмана глаза ангела или маньяка, а Кайла пугают оба варианта, потому что Картман, которого он ненавидит, должен быть объяснимым и предсказуемым, чтобы ему можно было противодействовать. Кайл не уверен, что способен противодействовать, когда смотрит в эти чёртовы светлые глаза, но, к счастью, он всегда, в-с-е-г-д-а помнит, что любой поступок Картмана — это манипуляция. Это въелось в мозг с самого детства, когда мозг учился распознавать ловушки жиртреста раньше, чем маленький Кайл попадал в них. — Потому что… Картман… Потому что это моя жизнь. Она не имеет с твоей ничего общего и, надеюсь, иметь никогда не будет… Кайл говорит то, что должен говорить, в этом он не сомневается. Уже что-то. Чего бы Картман не пытался добиться, у него не получится, пока Кайл будет контролировать себя и свои мысли. Это сложно, потому что зрачки Картмана расширены до предела — Кайл смотрит и практически тонет в них. Это чёртова пытка. Нужно убрать руки от его свитера и выгнать его из дома уже, нужно… — Кайл… Ты злишься? Осведомляется как ни в чём не бывало, зачем-то опуская свои пухлые руки на его — худые и холодные. Кайл вздрагивает и осознает, что руки покрываются мурашками. Ещё и этот раздражающий свет слепит… Брофловски нервно вырывает руку и тянется к стене. Теперь они в темноте: Кайл со своей нелепой рукой на плече Картмана и Картман, мягко удерживающий эту самую руку своей. Который вообще час? Беглого взгляда на настенные часы хватает, чтобы понять, что выспаться уже не удастся. Всё так… тупо и невовремя. — Злюсь, — врёт Брофловски, не находя в себе сил ответить честно или отдёрнуть руку, — и боюсь заснуть на первом уроке из-за тебя, жиртрест. Картман резко встаёт — слишком резко для своего веса и габаритов — и крепче сжимает маленькую ладонь, делая шаг навстречу. Кайл инстинктиво отшатывается, но это не помогает избежать горячих тяжёлых рук на своей талии и рёбрах. Дыхание перехватывает, когда Картман оказывается так близко, когда от него пахнет печеньем и безопасностью. Это странно, странно, странно. Что-то опять пошло не так. Кайл даже не успевает выяснить для себя, что именно, когда чувствует осторожное дыхание на мочке своего уха. Силуэт Картмана пугающе закрывает окно и дверь с кухни, но страха как такового Кайл почему-то не испытывает. — А я ничего не боюсь, кроме… кроме того, что Стэн тебе дороже, чем я. — Нет. Нет, Картман, клянусь, — Кайл начинает протестовать неожиданно для самого себя, давясь противоречиями и невнятной правдой в глотке. Это то, что контролировать уже поздно, — Стэн просто друг, обычный друг, а ты… — А я? — Картман магнетически в унисон повторяет следом и замирает, пропуская мурашки по всему тела Кайла, выдыхая ему в шею. — А ты, ну… — Кайл мнётся с ноги на ноги и ощущает себя каким-то неуместно мелким. Несущественным. Ребёнком, которого заставляют читать стих на табуретке. Или которого поймали за поеданием конфет, — ты… Кайл задыхается от близости, от тёплого запаха свитера Картмана, от того, как крепко Картман держит его, от своего желания закрыть глаза и позволить Картману, что он там хочет от него… — Ты… Эрик… Картман сжимает зубы от удовольствия и выдыхает в рыжий висок. Возбуждение скользит по венам, но Картман всего лишь нежно целует Брофловски и покидает его дом.