Some Reasons To Be Alive

Красная настольная лампа на столе Кайла чадит мягким рассеянным светом и заполняет им одну треть комнаты. Снежинки из бумаги и картона на окне, мандарины в корзиночках и великолепный запах свежести, что проникает через приоткрытое окно вместе с морозящей прохладой. Редкий снежный день в Южном парке, который хочется провести радостно, весело и незабываемо. — Ты невыносимый жирный кретин!!! Уйди, блядь, из моего дома! Скройся, скотина! Не могу тебя видеть! — Да пошёл ты, жид пархатый! Это я тебя видеть не могу и не хочу! — Ты охренел?! Это мой дом! Проваливай отсюда! — Сам проваливай, рыжий чмошник, как же я тебя ненавижу! Кайл швыряет очередным учебником в Картмана, который, в порыве гнева, не успевает увернуться и получает острый удар углом в лоб. Шипит от боли и хватается рукой за голову, морщится и садится на пол. Перед глазами мелькают, пересекая друг друга тонкие разноцветные круги, от которых невозможно укрыться, даже закрыв глаза. — О Господи Иисусе... Картман!.. — Кайл хватает со стола пустую кружку из-под чая и садится на корточки рядом, отводит пухлую руку в сторону и убеждается, что крови нет, а вот шишки не избежать. Он прикладывает холодное стекло к чужому широкому лбу и взволнованно заглядывает в глаза. — Ты как? Не тошнит?.. Картман... — Да не... Не тошнит... — Картман обиженно шмыгает носом и упрямо отворачивает голову, заставляя Брофловски снова и снова тянуться к нему. — Не вертись ты, жиртрест, блин... — Кайл хватает за широкое плечо и заглядывает в глаза, — какого чёрта мешаешь? — Да потому что больно, ты чего давишь, и так там опухнет по-любому, тупой, что ли?.. — Картман ворчит уже совсем ласково, оглаживая пальцем острую еврейскую скулу и откровенно любуясь блеском в чужих зелено-карих глазах. — Так надо, чтобы шишки не было, жирный идиот... — Кайл переползает на Картмановские широкие колени и облизывает губы нетерпеливо. Жар чужого тела передается мгновенно, и то, как Картман хватает еврея обеими руками — крепко, жадно, подчиняюще, заставляет Брофловски прикрыть глаза и нерешительно потянуться к приоткрытым розовым губам. Картман шумно выдыхает, перемещая одну ладонь на тонкую шею с выпирающими позвонками, и спешно целует, сразу же захватывая ситуацию под контроль, сминает губами почти что больно, проникает языком, чтобы только зажать еврейский язык в угол и не давать даже пошевелиться без разрешения, чтобы в тысячный раз исследовать этот мокрый сладкий ротик, не забывая отстраняться ради влажного поцелуя верхней и нижней губы по очереди. На верхней у Кайла маленький шрамик, и, боже, это намного вкуснее сырных шариков или курочки полковника. Кайл жалобно стонет и с силой отстраняется, когда от нехватки кислорода появляются точки перед глазами. Он яростно дышит ртом и вытирает слюну с подбородка. На лбу Картмана действительно проступает синеватая отметина, и Кайл виновато касается её губами. За окном по-прежнему порошит неуверенным снежком, и по-прежнему хочется устроить какое-нибудь приключение. — Пошли гулять, абьюзер, — Кайл подмигивает и слезает с удобных мягких коленей. — Это ты абьюзер, я даже не помню, почему мы поссорились, — Картман кряхтит, с трудом поднимаясь с пола. Кайл берет свою шапку со стола и задумчиво натягивает ее поверх кудрей: — Чёрт. Я тоже не помню.