Some Reasons To Be Alive

Кайл сидит за столом. Кайл лежит за столом. Чай в кружке Кайла вкуса кофе с испорченным скисшим молоком, разложившимся на тысячи тысяч крохотных белых хлопьев. Кайл размешивает содержимое в кружке вилкой, покручивая её между розово-тощих пальцев, и улыбается онемевше правой стороной рта. Всё нормально. В его комнате нет ничего странного. Стены, приобретающие зеленоватый оттенок, если смотреть боковым зрением, всё ещё привычные, родные, его стены. У Кайла подрагивает кадык. Мерно, словно дрожит маятник ретро-часов на стене гаража. Сумасшествие не приходит без стука; оно разражается раздражающим молоточком и бьет по пальцам, по пластинам ногтей, выбивая еле слышные слабые стоны поражения. Кайл молчит. В его чашке следует за вилкой по кругу невнятная бурая жидкость, которая пахнет шоколадом и гнилой морковью. Кайл практически не моргает — слегка приспускает верхние голубые веки с серыми, словно припорошенными мелом, ресницами, и слегка приподнимает их, обнажая блёкло-ониксовую радужку. На ней рассыпаны рыжие искорки былого блеска. В ней отражается прошлое, вчерашнее, светлое. Чешется под волосами. Кайл тащит свою паучью лапу наверх, выпуская запоздало грязную вилку, и она, цепляя острием колено, неминуемо встречается с паркетом. И остаётся там ненужным металлическим оковалком. Кайл нервно сжимает и разжимает замерзшие пальцы ног в голубых тонких носках. Ему всё ещё не холодно. Ему чертовски жарко и чешется — почти везде. Он шкрябает пятернёй свою голову, выдирая рыжие волосы в бессчетном количестве и не замечая, как они остаются на плечах, цепляясь за катышки красного свитера. Кайл жадно ощупывает свои локти, хрустит шеей и судорожно шлёпает губами, убеждаясь, что он не в крови. Это просто свитер. Свитер, который растянут настолько, что в рукаве его помещаются две тонкие слабые Кайловы конечности. Свитер, который принадлежит не ему изначально, но настолько его, что въедается в кожу как единственный способ не умереть. Кайл закатывает глаза и смотрит на потолок. Такой низкий. Он висит угрожающим белым пластом, и ему нет ни конца ни края. Кайл думает, что потолок — это время. Пугающий белоснежный океан, похожий на кровать, в котором можно только тонуть, а плыть невозможно. Никак. Кайл раздирает затылок ногтями до крови и удивленно вылизывает ее кончиком языка из-под ногтей. Кровь на вкус как соль. Комната пахнет дымом или травой, или красным свитером, который пахнет чужой шеей или домом и теплым молоком. Кайл теряется. Кайл путается. Кайл стучит зубами, опуская голову. Кайл проваливается в стул, потому что он из мягкого податливого пластилина. Кайл кричит и хватается за стол пальцами, чтобы не упасть. И не падает. Потому что ему не позволяют. Картман рывком сдирает с себя шерстяное пальто и бросается на кухню. — Сука. Он хватает Кайла подмышки, потому что тот катастрофически сползает со стула — грязный, с расцарапанными щеками и абсолютно отсутствующим взглядом. Кайл кричит надсадно и жалобно, на одной высокой ноте, и хватается-цепляется-лезет по широким сильным рукам Картмана. Ему кажется, что он завис над черной, огнедышащей пропастью, откуда доносится зловещий хохот ветхозаветного бога. — Нет... Нет!.. Картман кусает себя за губу, чтобы не терять самообладание, поднимает и несёт Кайла в спальню, кладёт на кровать и ложится сверху, давит своим весом и рукой на горло, добиваясь того, что Кайл заходится кашлем и краснеет как от удушья. Вырывается схваченной лисицей. Дерётся ожидаемо и слабо. — Сука. Глупая еврейская сука... Где же ты нашел... Ненавижу тебя. Блядские колёса. Сука. Силы прикладывать не приходится. Кайл запрокидывает голову на подушку, выкручивает шею, гнётся в спине как одержимый из низкопробных ужастиков, и... Замирает. Смотрит белёсым блеском в злые Картмановы глаза и интуитивно, неосознанно прижимается щекой к губам, трётся об него всем телом, ища защиты и спасения. Картман обнимает так крепко, что кровать трещит от веса двоих. Картман целует в бледные губы и шепчет, что всё в порядке. Картман обречённо и больно любит, а Кайл — почти бестелесный, безвольный и чертовски несвободный — засыпает спокойно. Колёса теряют действие, потому что Картман сильнее всего мира.