Some Reasons To Be Alive

Окно поднимается с тихим скрипом. Сколько его ни смазывай — ничего не поделаешь. Картман уже порядочно намучился с этим пыточным устройством, оно неизменно издаёт отвратительные звуки, стоит только коснуться его и начать тянуть вверх. Картман с удовольствием оставил чёртово окно в покое, но это единственный способ проникнуть в комнату на втором этаже, когда часовая стрелка переваливает за три часа ночи. Не войдёшь же через закрытую входную дверь, в самом деле? Порой он бы хотел быть призраком — бестелесным, лёгким и вездесущим, — призраком, который может всегда находиться там, где ему хочется, а не где вынуждают обстоятельства. Картман абсолютно уверен, что находился бы рядом с Кайлом. Каждую секунду своего существования. Это та константа, которая не изменилась бы ни при каком условии. Это то, что даёт ему возможность твёрдо стоять на ногах даже в те моменты, когда земля, казалось бы, танцует под подошвами, желая швырнуть, бросить, ударить побольнее. — М-м-м, Картман... — Кайл сонно зевает и раздирает глаза пальцами. Он ненавидит просыпаться посреди ночи, откровенно говоря, хотя то, что разбудившее его своим тяжёлым дыханием тело принадлежит Картману, а не какому-нибудь маньяку, не радовать всё же не может. Кайл тихо хмыкает и усмехается, что не остаётся незамеченным. Картман садится на его кровать и поправляет одеяло на его груди: — Что смешного? — Представил, что ты маньяк, знаешь. Что ты убиваешь людей, залезая в их окна, и сейчас ты пришёл за мной. Картман вздыхает. Ему сейчас не до шуток. Он нервно кивает, продолжая перебирать пальцами тонкое чёрное мягкое покрывало. Кайл хмурится и садится в кровати: — Что случилось? — Ничего. — Ага, поэтому ты припёрся ночью. Опять. — Я... Просто не мог заснуть дома. Вот и всё. — Почему? — Кайл стрясает с головы маленького паучка, и тот стремительно убегает под кровать. Кайл всегда раздумывает, убивать их или нет, и никогда не убивает. — Не знаю. Наверное, из-за звуков, — Картман опускает широкие плечи, и они становятся мягкими и покатыми. Он опускает голову, и больше не выглядит тем опасным парнем, которого боятся все учителя и многие одноклассники. — Каких звуков, Картман?..— Кайл недоумённо морщится и встаёт, чтобы закрыть окно, но Картман останавливает его за запястье и сажает к себе на колени. Ненадолго. Кайл вскакивает почти что сразу и вырывается. — Что ты делаешь? — Держу... Своего парня, Кайл. Это, вроде бы, в порядке вещей?.. — Картман немного скалится, щурит глаза и смотрит исподлобья. Кайл опускает окно и опирается ладонями о подоконник. На улице так темно, что если бы там были маньяки, они бы ни хрена не видели. Даже со своими долбаными фонариками. Кайл кусает губу и поворачивается. — Да. Просто... Не делай это так, будто моё мнение не имеет значения. Не хватай меня как вещь, ладно? Это ведь... Не сложно для тебя?.. Он улыбается и хрустит шеей, а затем подходит сам и садится рядом, кладёт руку на широкое круглое колено и ощущает чужое вибрирующее волнение по ноге. Ничего удивительного. Картман всю свою жизнь реагирует на его присутствие, а тем более прикосновения как на некое священное действо, открывающееся ему, — с благоговением и трепетом. — Несложно, да... — Картман еле слышно произносит это, глядя на еврейские тонкие пальцы на своей ноге со следами измятости постели. Красные полосы расчерчивают бледную кожу так, словно Кайла отходили по рукам хлыстом. — Отлично, Картман, — Кайл глядит в глаза почти гипнотически, — так... Какие звуки? — Ну... Знаешь... Моя мать и её мужики... Кайл пожимает плечами: — Ты только узнал, что твоя мать трахается за деньги с мужчинами? Картман болезненно кусает губу и мотает головой: — Боже, нет. Очень смешно, Кайл. Просто... Обычно мне нет дела, а сейчас я не смог заснуть из-за звуков. Вот и всё. — Ладно... Я принесу тебе кофе. Сможешь закончить доклад, раз есть время, а?.. — Кайл соскальзывает с кровати, и Картман замечает, что он абсолютно, мать его, голый. Картман замечает свои любимые родинки на его ягодицах — снова. И снова. И снова. Их невозможно не замечать. У него сводит челюсти, а во рту возрастает количество слюны. Как у животного, которое видит мясо. «Не обращайся со мной, будто я вещь, ладно?» — Ладно, — Картман зажимает свои ладони между ног и откидывается на кровать. Почему в шестнадцать всё так чертовски сложно? Или, может, он начал придавать значение тем вещам, которых не касался всю свою жизнь, и эти вещи теперь предстают во всём своём угрожающем облике... Всё должно быть хорошо в конечном итоге. Так поётся в каждой второй песне его любимых рок групп. Нужно вставать, идти вперёд и всякое такое. У Кайла хорошая комната — с плакатами на стенах, большим экраном, чтобы играть в приставку, с аккуратно разложенными вещами. Кайл — хороший мальчик. Его родители наверняка хотят, чтобы у него была хорошая девочка. Или другой хороший мальчик. Им, наверное, это не очень-то важно. Важно, что они точно не хотят, чтобы это был Картман. — Вот... Держи. Я накидал туда каких-то специй, знаешь... Для аромата, — Кайл держит кружку обеими руками, не боясь обжечься, и Картман берёт её тоже смело. Он обжёгся уже очень давно, и этот огонь не может погаснуть внутри него, пока этот кудрявый еврей существует, дышит и смотрит на него. — Спасибо, — Картман тут же отхлёбывает, закрыв глаза, и через секунду чувствует мягкую горячую ладонь на своей голове. Кайл поправляет его вечно просаленные волосы и делает это почти... Любовно. По крайней мере, Картману так кажется, — я не хотел будить. Только... Посидеть здесь. — Я знаю, всё в порядке. Я не хотел... — Брофловски жуёт губы, старательно отводя взгляд, — не хотел, ну, говорить этого... Про то, что ты якобы не знаешь... — Ничего, — кофе действительно очень вкусный. Картман не помнит, когда пил такой вкусный кофе до этого. Картман не помнит, когда Кайл сам гладил его по голове, а не терпел его, эриковы, прикосновения, сжав зубы. По правде говоря, Картман не может набраться смелости, чтобы задать один-единственный вопрос. Почему Кайл согласился. Почему Кайл сказал «да» на предложение встречаться два года назад. Почему он не огрызнулся как обычно и не показал средний палец, например. Почему? Значило ли это, что он... хочет этого? — Зачем ей столько денег? Картман дёргается от неожиданности и чуть не проливает кофе. — Хочет подарить мне машину к поступлению в колледж. — Так отговори её. — Мне нужна машина. Кофе обжигает язык. Картман замечает, что он слишком горячий, только когда гортань начинает ныть и плавиться изнутри. Уже поздно что-либо делать. Сгораешь, так сгорай до конца. Он поворачивает голову: — Я урод? Кайл, ты считаешь меня ублюдком? Брофловски вздыхает и прикусывает щёку изнутри. Вообще-то... да. Вообще-то считает. Но это решительно ни черта не меняет в том, что ему хочется заботиться о нём. Таскать ему чёртов кофе по ночам, боясь нарваться на младшего брата, путешествующего в туалет, или, хуже того, на мать. Картман ждёт ответа. Картман смотрит на него как и всегда — в упор, мучительно выжидательно, словно видит перед собой цель, от которой нельзя отвести взор. Картман смотрит так, что Кайлу становится невыносимо душно и снова нужно открывать окно. Но прежде, чем сделать это, он тянется вперёд и касается влажных сладких губ, понимая, что дно пропасти никогда не будет достигнуто.