Some Reasons To Be Alive

Кайл презирает день всех влюбленных столько, сколько помнит себя. Нет, безусловно, он принимает эту лёгкую игру с налётом бессмысленной детской романтики, выраженной в розовых записках, в переменчивых томных взглядах одноклассниц, и в бесконечных шутках-пересмешках за спиной. Кто кому отправил? Кто кого выбрал? Кто с кем пойдёт на танцы? Вернее сказать, Кайлу попросту неинтересно. Он не видит никакого смысла в том, чтобы послушно строчить две механические заезженные строчки карандашом и кидать анонимку в большую коробку. Гаррисон, кажется, соскучился по собственным урокам труда и обклеил её всем, чем мог, — от старых наклеек до монеток непонятного происхождения. Кайл поправляет воротник чёрной толстовки и скучающе гоняет карандашом по столу три валентинки. В восьмом классе можно уже отменить этот абсурд, разве нет? Всем ведь понятно, что этот праздник практически ни на что не влияет. Кайл не помнит ни одну парочку, которая образовалась бы и сохраняла отношения продолжительное время именно благодаря почившему Валентину. Наконец, после оглушающих аплодисментов непонятно чему и визгливому смеху со всех сторон, ученики принимаются разглядывать свои валентинки, и Кайл вяло разворачивает все. «Ты мне нравишься, Кайл. Угадай, кто я?» «Хих, вот и возможность признаться ❤️» «Я перережу тебе горло, если ты не согласен провести со мной всю жизнь» Кайл тупо рассматривает записку, изучает взглядом каждую букву, вертит её в руках — совершенно непримечательный белый клочок бумажки. Почерк разобрать невозможно — фраза написана квадратными буквами с нарочито правильными линиями. То есть это может быть кто угодно. Чокнутая готка, помешанная на насилии, которая месяцем ранее пришла посмотреть на его игру и не скупилась на знаки внимания; Салли из седьмого класса, с которой они вместе занимались стенгазетой и которая пространно заявила в каком-то разговоре ни о чём, что ради любви можно пойти на всё; Билл Рейси, заваливающий его Фейсбук тупыми мемами всю прошлую четверть, среди которых было полно гадкой расчленёнки... По правде говоря, Кайл думает, что никогда не был так популярен. Возможно, всё дело в том, что буквально за два года он вытянулся, подкачал руки и живот и перестал быть ходячей тощей смертью, стал капитаном команды и почти избавился от подростковых прыщей... А, может, он просто стал крутым. И всё же Кайл решительно отметает все возникающие в голове варианты. Нет-нет-нет. Ради шутки кто-то и мог бы написать подобное, но проблема в том, что Брофловски знает того, кто способен на преступление по-настоящему, не в качестве блефа или повода покрасоваться. Кайл хорошо знает того, кто может убить, не моргнув глазом. Кайл подходит на перемене к последней парте, где Картман показывает Токену игру в своём айфоне. — Картман, нужно поговорить, — Кайл скрещивает руки на груди и благодарно кивает Токену, который с небывалой скоростью ретируется. Понимаешь, что по отдельности это две интереснейшие личности, а в совокупности — грёбаный ядерный коктейль, и единственное, что можно сделать — оттащить свой зад подальше от них и позволить вещам идти своим чередом. Картман блокирует телефон и откидывает длинную чёлку: его лоб морщится, а глаза заинтересованно блестят, словно он старательно изображает удивление: — Что такое, Каел? Уже знаешь, с кем пойдешь на танцы? Очень надеюсь, что не с Хайди... Не хотелось бы делить с тобой подружку, знаешь ли. — Ты — сраный социопат, Картман. Ты ненормальный, — Кайл чеканит то, что должен, не обращая внимания на нарциссический трёп Картмана. Это единственный способ донести информацию, не потерявшись в дебрях его демагогии. — Вот как, — Картман натягивает на широкое лицо дежурную улыбку и сбрасывает рукой чёлку на другую сторону. Его глаза поблёскивают почти маниакально, но Кайл слишком привык к этому, — вполне возможно, Каел. Что дальше? Что ты намерен с этим сделать? Что ты можешь сделать, Каел? Кайл открывает рот и шумно закрывает, стукая зубные ряды друг о друга. Возмущение грозит выплеснуться подобно кипятку из-под плотной крышки. — Я? Да много чего! Пойти в полицию, например... Как тебе? Угроза жизни — это статья, Картман. — Кайл, я буквально не понимаю, о чём ты вообще говоришь... Я собираюсь пойти на праздник с Хайди Тёрнер... И лично я рекомендую найти и тебе пару. Мне кажется... Тебе одиноко. Иначе... — Карман хищно тянется к нему, приподнимаясь из-за парты, — как объяснить тот факт, что моя камера уже три раза зафиксировала твои передвижения по моей территории?.. Я как бы не против, но... Частная собственность, Кайл... Ты же знаешь... Картман невинно пожимает плечами, вглядываясь в тёмные, ничего не выражающие глаза Кайла, и берёт его за плечо. — Давай я помогу тебе дойти до твоего класса... У тебя же физика, да?.. Мне кажется, ты не пил таблетки ни вчера, ни сегодня... Кайл смотрит на свои пальцы, и их почему-то около тридцати. Они не имеют чётких границ, они расплываются перед глазами, как и пол, покрытый разноцветной христианской мозайкой. И откуда она, чёрт возьми, в школе?.. — Кайл. — Кайл! Кто-то сажает его на скамейку возле спортзала, пока Картман торопливо достает из внутреннего кармана Кайлова рюкзака аккуратную коробочку с таблетками и высыпает на руку две штуки. Кайл смотрит на его мягкую большую ладонь, бережно сжимающую круглые белые островки спокойствия, и его неожиданно рвёт прямо на пол, на свои и чужие кроссовки. Картман отгоняет всех и, совершенно, кажется, не брезгуя, вкладывает таблетки в грязный рот Кайла, а затем настойчиво вливает в него немного воды, поглаживая другой рукой по рыжим кудрям. — Всё хорошо... Молодец, Каел... Вот так. Как ты себя чувствуешь, а?.. — Его рука мягко сжимает плечо Брофловски, и Кайл отстраненно думает, что это всё... правильно. Что это всё... ему, в общем-то, по душе. — Нормально... Хорошо... — Уверен?.. Господи, я не должен забывать о твоих таблетках, Каел, — Картман расстроенно кивает головой, присаживаясь рядом, — из-за меня тебе стало плохо... Из-за меня ты сделал это, да?.. Картман подносит к его лицу клочок бумаги с квадратным буквами. Кайл отрешённо жуёт свою нижнюю губу, которая решительно делится вкусом крови, растворяя его во рту. Где-то далеко, в другой вселенной, другой мальчик в чёрной толстовке с кудрявыми рыжими волосами, пугливо оборачиваясь, пишет жуткую записку и незаметно швыряет её в обклеенную рюшами коробку. Таблетки начинают медленно, но верно действовать. Кайл зевает и прислоняется спиной к шкафчику. Всё вокруг теряет устройчивые привычные формы, а, самое главное, свои привычные значения. Всё становится попросту бессмысленным. Кайл сидит, разглядывая ручку на шкафчике напротив, и не думает ни о чём, пока Картман старательно вытирает чьей-то футболкой блевоту Кайла с его ног и пола, умудряясь поглядывать на него снизу вверх до одури довольно. Кайл сглатывает и наконец смыкает веки. — Жаль, ты не помнишь... Я говорил, что ты начнёшь нуждаться во мне, Кайл... А ты не верил. И вот теперь... Ты только мой. Ты не думаешь ни о ком кроме меня... Картман выпрямляет спину и плотоядно улыбается, не замечая кусочка непереваренного обеда возле губы Кайла, как и специфического неприятного запаха. Это всё ничего не значит. — Это очень... Будоражит, Каел... Видеть тебя зависимым. Боюсь, я подсяду на это, Каел... Хорошая записка, я бы написал такую же... Если бы не был уверен, что ты всегда будешь моим. Теперь уж точно... Счастливого дня всех сумасшедших, Каел! Картман корчит рожицу и швыряет футболку в угол раздевалки. Хозяин будет крайне удивлён и раздосадован, вероятно, но Кайл не в состоянии думать о чём-либо, а Картман просто уходит, легко прикрывая за собой дверь.